Внедоговорные обязательства в МЧП. Косвенная автономия воли

Автор: Абросимова Екатерина Андреевна

Преподаватель кафедры Международного частного и гражданского права МГИМО МИД России, ответственный секретарь Информационного центра Гаагской конференции в Москве

[email protected]

[email protected]

+7(926)148-77-72

Тема внедоговорных обязательств, как в целом, в качестве подотрасли МЧП, так и их отдельных видов, нечасто становится предметом подробного рассмотрения специалистов в сфере МЧП. Тем временем, проблема эта обширна и заслуживает куда более пристального внимания. Особенно с учетом того, что последняя реформа российского коллизионного регулирования внесла значительные изменения в указанную подотрасль [11].

На взгляд автора, следует рассмотреть два аспекта данного вопроса. Во-первых, каким бы банальным это не казалось, – классификацию внедоговорных обязательств. Их достаточно большое количество, они отличаются весьма существенным разнообразием и особенностями, влияющими как на выбор применимого права, так и на разрешение некоторых других вопросов. Во-вторых, автономия воли во внедоговорных обязательствах – момент также немаловажный, причем в отношении внедоговорных обязательств проблема автономии воли выделяется рядом значительных особенностей.

Если обращаться к классификационным проблемам, то было бы уместно ввести следующее разделение, с учетом содержания обязательства и применимых коллизионных критериев (см. рисунок 1).

Как видно из схемы, внедоговорные обязательства крайне разнообразны по своему содержанию. В ряде из них, как например, из недобросовестной конкуренции, из экологических деликтов, из забастовки или локаута, четко прослеживается наличие публично-правовой составляющей. Да и в целом, во внедоговорных обязательствах должно, так или иначе, присутствовать императивное регулирование, куда в большей степени, нежели в других подотраслях МЧП, в рамках выполнения одной из функций публично-правового регулирования, а именно, защиты слабой стороны. Это затрудняет применение автономии воли, лежащей в основе частного права вообще и международного частного права, в частности.

Во внедоговорных обязательствах долгое время были наиболее распространены императивные жесткие привязки, часто односторонние [3]. В начале XXI века отход от жестких и, тем более, императивных привязок наблюдается во всех сферах [4]. Некоторые теоретики и практики МЧП даже предлагали в конце прошлого века ввести автономию воли для выбора национальности юридического лица, мотивируя это разнообразием применимых критериев и возникающей в связи с этим путаницей. Особенно, надо полагать, такое нововведение не приветствовалось бы теми, кто борется с явлением treaty shopping посредством введения специальных кумулятивных критериев в двухсторонние и многосторонние соглашения о взаимной защите и поощрении капиталовложений [5]. Собственно, отрицательные стороны этой идеи отмечались неоднократно и не являются предметом рассмотрения в данной статье.

Иначе дело обстоит с внедоговорными обязательствами. Прежде чем говорить об этом, следует подробнее остановиться на понятии автономии воли с тем, чтобы ярче высветить проблему ее применения во внедоговорных обязательствах.

В первую очередь, автономия воли – основополагающий принцип, на котором зиждется вся конструкция МЧП, тот краеугольный камень, без которого оно теряет большую часть своего смысла. При этом наиболее существенную роль автономия воли играет в договорных отношениях. Одновременно автономия воли – институт МЧП, наделяющий стороны правом самостоятельно избрать право, применимое к отношениям с иностранным элементом (lex voluntatis) [Автором идеи о том, что право может санкционировать соглашение об определении закона, был французский юрист Шарль Дюмулэн (1500—1566). Первым в отечественной юридической литературе специальным исследованием теоретической конструкции автономии воли в международном частном праве является статья А.А. Рубанова «Автономия воли в международном частном праве как теоретическая проблема»(Советский ежегодник международного права. 1986.-М., 1987).]. Как видно из вышеизложенного, автономию воли нельзя назвать привязкой, напротив, данный институт в большинстве случаев позволяет вообще не прибегать к коллизионному регулированию. Говоря о том, что автономию воли нельзя назвать коллизионной привязкой, мы незаслуженно обходим вниманием мнение ряда исследователей, придерживающихся коллизионной теории автономии воли. Сущность коллизионной теории автономии воли заключается в квалификации автономии воли в качестве коллизионной нормы lex fori. Следуя разработанной Савиньи «локализаторской» модели международного частного права, сторонники коллизионной теории приняли волю участников договорного обязательства с иностранным элементом в качестве критерия локализации соответствующего правоотношения. В отношении определения объёма и пределов регулирования lex fori мнения сторонников рассматриваемой концепции разделились. Некоторые придерживаются таких взглядов, что для решения вопроса о действительности соглашения о применимом праве следует применять нормы не lex fori а lex causae. Слабость данной концепции заключается в следующем: коллизионные нормы обычно отсылают нас к некоему конкретному, иностранному или национальному, правопорядку (исключая случаи применения renvoi); применение lex voluntatis наделяет стороны правом самостоятельно избрать этот правопорядок, т.е. носит не конкретизирующий, «локализирующий», а правонаделительный характер, что противоречит понятию коллизионной нормы.

Автор придерживается теории правонаделительной, договорной природы автономии воли. Тем более сложно осознать возможность применения автономии воли во внедоговорных обязательствах, где нет согласования воль, лежащего в основе выбора сторонами применимого права, а есть только противоправные действия делинквента, приводящие к возникновению вреда или обязанности возмещения. Впрочем, элемент противоправности не всегда присутствует во внедоговорных обязательствах (например, он отсутствует в неосновательном обогащении, ведении чужих дел без поручения, а в преддоговорной ответственности прослеживается только в виде злоупотребления правом). Тем не менее, это всегда односторонние действия, порождающие право требования. Уместно ли здесь вести речь об автономии воли? В данном случае сталкиваются два вектора – «одностороннесть» внедоговорного обязательства в момент его возникновения и базовый характер автономии воли в МЧП в целом. В основе применения принципа автономии воли лежит непреложное правило двухсторонне согласованного выбора без возможности злоупотребления и навязывания. В связи с этим в большинстве внедоговорных обязательств выбор применимого права сторонами допускается только после его возникновения, что, в общем, довольно логично, особенно если речь идет об универсальном деликте. Странно предлагать стороне выбрать применимое право, а потом умышленно или случайно причинить вред. Однако не все так просто.

В данном аспекте следует упомянуть возможность существования прямой и косвенной, или опосредованной (термины вводятся автором) автономии воли. С прямой автономией воли нет сложностей, это классический выбор применимого права сторонами правоотношения. Следует подчеркнуть – выбор права, применимого к данному конкретному отношению. Тут и уместно провести разграничения. Говоря о косвенной автономии воли, автор подразумевает, что выбор применимого права сделан, разумеется, именно сторонами данного правоотношения, однако сделан он в расчете не на это правоотношение, а на другое, возникшее раньше, или могущее возникнуть в будущем. Можно, например, упомянуть неосновательное обогащение, когда разработчики Регламента Рим II [7] (далее, Регламент) предполагают возможность распространить выбор применимого права, сделанный сторонами договора, на неосновательное обогащение, связанное с таким договором. Если пояснять на конкретном практическом примере, речь идет о ситуации, когда покупатель выплатил аванс, а потом, по неизвестным причинам, возможно, в результате оплошности бухгалтера, перечислил продавцу всю стоимость товара по договору. В таком случае у продавца образовался бы излишек денежных средств равный сумме аванса. Здесь можно говорить о неосновательном обогащении, непосредственно связанном с договором. Автору представляется вполне логичным распространить выбор применимого права, сделанный сторонами применительно к рассматриваемому договору и на внедоговорное обязательство, возникшее в непосредственной связи с ним. Сложившаяся практика только подтверждает эту мысль.

Такой подход таит в себе, однако, существенный недостаток. Стороны, выбирая применимое к договору право, исходят из регулирования, предусмотренного таким правом к конкретным (обычно договорным) отношениям. Неизвестно, насколько удачные нормы разработаны законодателем для урегулирования внедоговорных обязательств. Будет ли такое применение косвенной автономии воли отвечать ее изначальной идее – применения права, избранного сторонами для конкретных правоотношений. Замечание было бы справедливым, если бы российский законодатель не ограничил применение косвенной автономии воли только коммерческим неосновательным обогащением (т.е. теми случаями, когда стороны отношения являются профессиональными коммерсантами). Обычно стороны, состоящие в коммерческих отношениях, продумывают выбор применимого права в отношении многих аспектов, прямо или косвенно связанных с договором, чего нельзя сказать об участниках не коммерческого, а гражданско-правового оборота. А если речь идет о предпринимателях, сделавших выбор применимого права «просто так», по шаблону договора или потому что «все применяют английское право» (к сожалению, такое нередко встречается не только и не столько среди российских, но и среди европейских предпринимателей – правовая культура, тем более, применительно к отношениям, осложненным иностранным элементом, развита недостаточно), то, разумеется, сторонам не принципиально на какие отношения в конечном итоге распространится сделанный ими выбор.

Следует более подробно остановиться на применении прямой и косвенной автономии воли в отдельных видах внедоговорных обязательств, а также пояснить причины установленных ограничений. Автор предполагает сделать это в компаративистском ключе на примере раздела 6 III части Гражданского кодекса Российской Федерации (далее ГК) и Регламента (ЕС) N 864/2007(Рим II). Необходимо, однако, иметь в виду, что не все разновидности внедоговорных обязательств, выделенные автором, регулируются указанными актами.

Российский законодатель распространяет общие положения об автономии воли также и на внедоговорные обязательства (см. ч.6 ст. 1210), за исключением возможности выбрать различные правовые системы для различных элементов правоотношения. Следует особо отметить, что после реформы 2013 года ГК допускает во внедоговорных обязательствах возможность и предварительного выбора применимого права (в старой редакции указанная часть отсутствовала, а статья 1219 императивно указывала, что выбор права может быть осуществлен только постфактум). На данном этапе содержание статьи 1219 коренным образом пересмотрено, часть 4 устанавливает примат автономии воли, по аналогии с договорными отношениями, а 3 часть указывает на возможность также применять косвенную автономию, о которой автор говорил выше: «Если из совокупности обстоятельств дела вытекает, что обязательство, возникающее вследствие причинения вреда, тесно связано с договором между потерпевшим и причинителем вреда, заключенным при осуществлении этими сторонами предпринимательской деятельности, к данному обязательству применяется право, подлежащее применению к такому договору». Напрямую об автономии воли речь не идет, однако право, применимое к договору, зачастую оказывается тем, которое избрали стороны, и такой выбор будет распространен и на внедоговорные отношения. Установлен ограничитель, указывающий на предпринимательскую деятельность сторон, он же и делает наличие в договоре оговорки о применимом праве еще более вероятным. Есть ли в Регламенте Рим II общие положения об автономии воли?

Пункт 31 Преамбулы говорит об общем признании принципа автономии воли по отношению ко всем внедоговорным обязательствам, устанавливает обязанность суда учитывать такой выбор, однако при этом указывает на необходимость наложения определенных ограничений на возможность осуществления такого выбора, так как «следует защитить слабые стороны». При этом глава IV Регламента полностью посвящена проблеме выбора применимого права сторонами. Часть 3 статьи 4 содержит положение, аналогичное положению статьи 1219 ГК, намекающее на косвенную автономию воли, но формулировка существенным образом отличается. Разработчики устанавливают возможность применения права страны, наиболее тесно связанной с правоотношением, подчеркивая, что такая связь может быть основана на предшествующих договорных отношениях. Они, тем не менее, не указывают напрямую, что к внедоговорным отношениям может применяться право, применимое договору, по крайней мере, по общему правилу.

Далее следует остановиться на таких обязательствах, в которых автономии воли исключена в принципе, причин чему можно выявить две: защита слабой стороны и государственный интерес. Причем, первому обстоятельству российский законодатель не придает столь уж существенного значения. Подтверждается такая мысль тем, что, например, в рамках отношения производитель-потребитель автономия воли вполне допустима. Иначе ситуация обстоит с недобросовестной конкуренцией. Как следует из предложенной автором схемы, недобросовестная конкуренция, применительно к значимому для внедоговорных обязательств в МЧП делению, бывает двух видов: акты общего характера или, как указано, например, в ГК та, которая «затрагивает исключительно интересы отдельного лица». Думается, законодатель воспользовался примером разработчиков Регламента, что, в общем, подтверждается мнением исследователей, комментировавших реформу российского МЧП 2013 года. Хотя Регламент содержит несколько отличную формулировку, там используется понятие «конкурент»: «затрагивает исключительно интересы определенного конкурента». Нерешенным остается вопрос, как следует поступать, если интересы индивидуально затронуты, но фактически нельзя сделать вывод о том, что делинквент и потерпевшая являются конкурентами друг по отношению к другу.

Деление в данном случае проведено для того, чтобы определить, в каких случаях допускается выбор применимого права сторонами, а в каких он напрямую запрещается. Непростым следует также назвать вопрос формулировки самого понятия недобросовестной конкуренции. Поскольку единого международного акта, обладающего обязательной юридической силой, по данному вопросу по-прежнему нет, что печально, то и смысловое наполнение понятия остается туманным. Есть некоторые исследования по данному вопросу и ряд положений, которые можно было бы применить для разрешения проблемы [подробнее см. 6]. Как указывает Н.Г. Тыкоцкая, «в 1983 г. Институтом международного права была принята Резолюция «Правила коллизии законов в отношении недобросовестной конкуренции». С татья I Резолюции позволяет определить объем закрепленных в ней коллизионных привязок, устанавливая, что актом недобросовестной конкуренции считается всякий акт конкуренции, противоречащий честным обычаям в промышленных и торговых делах». Резолюция, однако, исключает из сферы своего применения, например, нарушения специального законодательства об ограничении конкуренции, что делает ее недостаточно общим актом, но определение, предложенное в ней, в целом, отвечает нашим целям.

Если отбросить терминологические проблемы, следует сделать вывод, что при совершении актов конкуренции, затрагивающих нескольких контрагентов, а, следовательно, рынок в целом, законодатель, наравне с разработчиками Регламента запрещает применение принципа автономии воли в отношении выбора применимого права. Это справедливо по двум причинам. Во-первых, законодатель исходит из того, насколько велика роль государства в защите участников рынка от недобросовестной конкуренции [10]. Следовательно, императивное применение права государства, рынок которого затронут (см. ст. 1222 ГК и ст. 6 Регламента), отвечает интересам государства в урегулировании упомянутых отношений. Есть и вторая, не столь очевидная причина. Круг лиц, права которых затронуты общим актом недобросовестной конкуренции, неограничен. Принцип автономии воли сторон необходимо предполагает наличие у всех участников отношений разумной возможности участвовать в выборе применимого права (см. выше, принцип справедливости при выборе применимого права), что в указанном случае невозможно по определению. Таким образом, позиция законодателя по этому вопросу представляется вполне обоснованной. Следует учитывать, что Регламент запрещает применение принципа автономии воли вне зависимости от круга лиц, на который направлены действия недобросовестного конкурента. Отличается применимая коллизионная привязка, но не допущение автономии воли.

Ни в каких иных случаях российский законодатель автономию воли во внедоговорных обязательствах не ограничивает (за исключением ограничений общего характера, например, публичного порядка, норм непосредственного применения, и т.п.), что, в первую очередь, вызвано тем, что некоторые упомянутые автором виды, наподобие экологических правонарушений, российский законодатель просто не квалифицирует. Это можно оценивать по-разному. Возможно, следовало бы ряд таких обстоятельств урегулировать более подробно. Следует, однако, иметь в виду, что, например, экологические деликты трансграничного характера имеют настолько глобальное значение, что разработка коллизионного регулирования на национальном уровне бессмысленна – в любом случае, будут применяться соответствующие конвенции. Хотя ряд авторов и делали попытки классифицировать деликты такого типа и вывести зависимость коллизионных критериев от разновидности эко-деликта. В частности, авторы, разделяющие деликты на простые и сложные, а последние, в свою очередь на Transitdelikte, Distanzdelikte и Multistaatdelikte (Транзитные деликты, деликты на расстоянии и деликты, совершаемые одновременно на территории нескольких государств), предполагают уместным такое деление, в том числе, и для эко-деликтов, что, в общем, логично. Содержание и природа эко-деликтов такова, что именно они, в первую очередь, и предполагают возможность такого нанесения вреда, как в упомянутых сложных деликтах [см., например, 2].

Однако Регламент предлагает коллизионные критерии для экологических деликтов, обозначая их в качестве вреда окружающей среде. Разработчики предлагают следующее определение такого вреда: «негативное изменение природного ресурса, такого как вода, земля или воздух, нарушение функции, осуществляемой этим ресурсом в пользу другого природного ресурса или общественности, или ухудшение биологического разнообразия». Данное понятие достаточно всеобъемлюще, охватывает большое количество событий и предполагает наступление объективной ответственности. Более того, Регламент ссылается на ДФЕС [9], который предусматривает повышенный уровень защиты окружающей среды и неукоснительное соблюдение принципа «загрязнитель платит». Автономия воли в таких деликтах не допускается, однако коллизионная привязка носит альтернативный характер в пользу потерпевшей стороны (выбор между lex loci damni и lex loci delicti commissii).

Кардинально расходятся положения ГК и Регламента в отношении автономии воли в случае ответственности производителя. ГК прямо предусматривает возможность применения автономии воли, как прямой, так и косвенной, Регламент же подразумевает только косвенную автономию воли, предполагая, что возможность выбора применимого права сторонам не предоставлена. Следует, однако, иметь в виду уже упоминавшийся общий принцип Регламента в отношении автономии воли – уважение и признание. Таким образом, отсутствие прямого запрета возможно толковать как ее косвенное допущение. В целом, в аналогичном ключе можно понимать отсутствие запрета и в иных видах внедоговорных обязательств, регулируемых Регламентом. Такое толкование позволительно, исходя из изложенного в Преамбуле подхода pro-voluntatis, что наблюдается и в 6 разделе ГК, однако в последнем законодатель, учитывая сложившиеся правовые традиции, все же предпочел прямо разрешить сторонам выбор применимого права в отдельных видах обязательств.

Из изложенного выше со всей очевидностью следует, что во всех остальных случаях как законодатель, так и разработчики Регламента допускают прямую автономию воли, то есть заключение сторонами соглашения о выборе применимого права к данному конкретному отношению. Что касается автономии воли косвенной, то российский законодатель в этом отношении высказался куда более определенно, нежели европейский. В статье 1219 ГК, как уже указывалось выше, сформулировано правило, на основании которого «Если из совокупности обстоятельств дела вытекает, что обязательство, возникающее вследствие причинения вреда, тесно связано с договором между потерпевшим и причинителем вреда, заключенным при осуществлении этими сторонами предпринимательской деятельности, к данному обязательству применяется право, подлежащее применению к такому договору». Несмотря на то, что конструкция такой косвенной автономии воли заимствована из Регламента, российский законодатель переработал формулировку, сделав ее более прозрачной и удобной для применения. Схема косвенной автономии воли выводится из принципа наиболее тесной связи, который, как и в Регламенте Рим I [8], применяется субсидиарно. Содержание принципа знакомо и понятно, а в качестве одной из разновидностей таковой предлагается рассматривать ранее существовавшие отношения между сторонами, например, «договор, тесно связанный с соответствующим причинением вреда». В этом общем правиле, однако, не говорится о возможности применения права, применимого к такому договору. Это, однако, прямо предусмотрено параграфами, регулирующими некоторые внедоговорные обязательства, где вероятность применения такой конструкции наиболее высока: неосновательное обогащение и действия в чужом интересе без поручения. Culpa in contrahendo (преддоговорная ответственность) предполагает применение косвенной автономии воли по уже упоминавшемуся общему правилу. Но и возможность прямой и косвенной автономии воли по более простой схеме также нельзя исключать.

Из всех внедоговорных обязательств culpa in contrahendo стоит ближе всего к договорным. Стороны изначально планировали заключить договор, возмещению подлежат реальные убытки, понесенные стороной (без упущенной выгоды), такие же убытки могли, в целом, возникнуть и при ненадлежащем исполнении договора. Да и привязка, предложенная разработчиками Регламента, а вслед за ними и российским законодателем, предусматривает, что «правом, подлежащим применению к внедоговорному обязательству, возникающему вследствие деловых переговоров, предшествующих заключению договора, независимо от того, был ли фактически заключен договор или нет, является право, которое применяется к договору или которое подлежало бы применению к нему, если бы договор был заключен». Здесь уместно рассуждать на тему того, о какой автономии воли идет речь – прямой или косвенной, с учетом близости схемы к договорной ответственности.

Идея косвенной автономии воли выводится автором из идеи выбора сторонами права, применимого к принципиально иному обязательству нежели, то, на которое правоприменитель его распространит. Здесь о принципиальном отличии и речи быть не может. Таким образом, можно говорить скорее о прямой, классической автономии воли. А можно ли? Законодатель и разработчики Регламента не указывают напрямую на выбор права сторонами договора, а лишь предлагает применить право, которое «применялось бы». Как уже неоднократно упоминалось, суть принципа автономии воли состоит в наличии соглашения сторон. Уместно ли вести речь о соглашении, если договор в итоге не был заключен? Думается, не совсем. В английском договорном праве есть конструкция subject to contract, предполагающая, что стороны согласовали часть условий в предварительном договоре, а остальное согласуют в основном тексте [подробнее см. 1]. Если выбор применимого права сделан сторонами в подобном ключе, то речь будет идти о полноценной оговорке о применимом праве. Если же такая оговорка была на уровне обсуждений или входила в проформу или проформы, предложенные сторонами, то признание сделанного выбора будет напрямую зависеть от того, насколько мягкие требования устанавливает законодатель к форме соглашения о выборе применимого права в стране суда (обычно именно lex fori применяется для определения действительности оговорки о применимом праве). Регламент и 6 раздел ГК устанавливают, что помимо прямого выбора (т.е. оговорки), выбор может вытекать из обстоятельств дела. Таким образом, можно сделать вывод о возможности распространения выбора применимого права, сделанного сторонами для будущего договора, и на преддоговорную ответственность, несмотря на то, что договор, содержащий оговорку о применимом праве, так и не был подписан.

Те виды внедоговорных обязанностей, которые не урегулированы прямо российским законодателем, будут, очевидно, подчиняться общему правилу, установленному статьей 1219 ГК, которая не исключает как прямой, так и косвенной автономии воли. Аналогичный вывод можно сделать из положений Регламента. Последний, тем не менее, прямо исключает из под своего регулирования ряд внедоговорных обязательств, отдавая их коллизионное регулирование на откуп национальному законодателю (см. ч.2 ст.1 Регламента). Часть упомянутых обязательств не включена автором в перечень внедоговорных, во избежание неуместного размывания понятия. В частности, обязательства по ценным бумагам, которые не будучи часто основаны на договоре, все же основаны на сделке, что, учитывая некоторые национальные доктринальные классификации (например, в Германии), сближает их с договорными. Семейные обязательства в силу своей природы sui generis также, на взгляд автора, неуместно рассматривать в контексте предложенного исследования. Ответственность же за ядерный вред, не подпадающая под действие Регламента, устанавливается соответствующими конвенциями напрямую, минуя коллизионный метод, что, разумеется, исключает применение принципа автономии воли. Таким образом, за незначительным исключением, автором рассмотрены случаи применения прямой и косвенной автономии воли к большей части внедоговорных обязательств.

Список источников:

 

1. Neil Andrews «Contract Law» // Cambridge University Press 2015, ISBN-13: 9781107660649

2. Thomas Michael Kadner. Distanzdelikte im europäischen Internationalen Deliktsrecht// URL: http://archive-ouverte.unige.ch/unige:44685 (Дата обращения: 17.01.2016)

3. Лунц Л.А. Курс международного частного права. Общая часть. — М.: Юрид. лит-ра, 1973. — 384 с; Раапе Л. Международное частное право (пер. с нем.). — М.: Издательство иностранной литературы, 1960.

4. Международное частное право: Учебник. В 2 т. Т. 2: Особенная часть / Отв. ред. С.Н.Лебедев,Е.В.Кабатова/ М.: Статут, 2015. —764 с. ISBN 978-5-8354-1106-1 (т. 2) 2015 год

5. А.В. Гребельский. Национальность инвестора-юридического лица как одно из условий предоставления защиты инвестиций со стороны государства-реципиента //Корпоративное управление как фактор повышения инвестиционной привлекательности: коллективная монография / Под ред. Е.Б. Завьяловой, В.Б. Кондратьева. Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) МИД России, каф. экономической политики и государственно-частного партнерства. - М.: МГИМО-Университет, 2014. С. 265 - 280., 2014.

6. Н. Г. Тыкоцкая «Коллизионная привязка «закон затронутого рынка» (lex injuriae) и обязательства, возникающие вследствие недобросовестной конкуренции». URL: http://elib.bsu.by/bitstream/123456789/31158/1/tykotskaya_2012_4_IL_issues_r.pdf (Дата обращения: 15.01.2016)

7. Регламент Европейского Парламента и Совета (ЕС) N 864/2007. о праве, подлежащем применению к внедоговорным обязательствам («Рим II») URL: http://eur-lex.europa.eu/legal-content/EN/TXT/PDF/?uri=CELEX:32007R0864&rid=1 (Дата обращения: 15.01.2016)

8. Регламент Европейского Парламента и Совета (ЕС) № 593/2008 о праве, подлежащем применению к договорным обязательствам («Рим I»). URL: http://eur-lex.europa.eu/legal-content/EN/TXT/PDF/?uri=CELEX:32008R0593&rid=1 (Дата обращения: 15.01.2016)

9. Договор о функционировании Европейского Союза (Рим, 25 марта 1957 г.) (в редакции Лиссабонского договора 2007 г.) URL: http://base.garant.ru/2566558/ (Дата обращения: 15.01.2016)

10. Федеральный закон от 26.07.2006 N 135-ФЗ (ред. от 05.10.2015) "О защите конкуренции" (с изм. и доп., вступ. в силу с 10.01.2016), из которого можно сделать вывод о роли государства в этом процессе URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_61763/ (Дата обращения: 15.01.2016)

11. Федеральный закон N 260-ФЗ "О внесении изменений в часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации. URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_152471/ (Дата обращения: 13.01.2016)

 

 

Author: Abrosimova Ekaterina Andreevna

Chair of private international and civil law – lecturer (tutor), Hague conference on private international law Information Centre – senior secretary

[email protected]

[email protected]

+7(926)148-77-72

 

Sources:

 

1. Neil Andrews «Contract Law» // Cambridge University Press 2015, ISBN-13: 9781107660649

2. Thomas Michael Kadner. Distanzdelikte im europäischen Internationalen Deliktsrecht// URL: http://archive-ouverte.unige.ch/unige:44685 (Data obrashhenija: 17.01.2016)

3. Lunc L.A. Kurs mezhdunarodnogo chastnogo prava. Obshhaja chast'. — M.: Jurid. lit-ra, 1973. — 384 s; Raape L. Mezhdunarodnoe chastnoe pravo (per. s nem.). — M.: Izdatel'stvo inostrannoj literatury, 1960.

4. Mezhdunarodnoe chastnoe pravo: Uchebnik. V 2 t. T. 2: Osobennaja chast' / Otv. red. S.N.Lebedev,E.V.Kabatova/ M.: Statut, 2015. —764 s. ISBN 978-5-8354-1106-1 (t. 2) 2015 god

5. A.V. Grebel'skij. Nacional'nost' investora-juridicheskogo lica kak odno iz uslovij predostavlenija zashhity investicij so storony gosudarstva-recipienta //Korporativnoe upravlenie kak faktor povyshenija investicionnoj privlekatel'nosti: kollektivnaja monografija / Pod red. E.B. Zav'jalovoj, V.B. Kondrat'eva. Mosk. gos. in-t mezhdunar. otnoshenij (un-t) MID Rossii, kaf. jekonomicheskoj politiki i gosudarstvenno-chastnogo partnerstva. - M.: MGIMO-Universitet, 2014. S. 265 - 280., 2014.

6. N. G. Tykockaja «Kollizionnaja privjazka «zakon zatronutogo rynka» (lex injuriae) i objazatel'stva, voznikajushhie vsledstvie nedobrosovestnoj konkurencii». URL: http://elib.bsu.by/bitstream/123456789/31158/1/tykotskaya_2012_4_IL_issues_r.pdf (Data obrashhenija: 15.01.2016)

7. Reglament Evropejskogo Parlamenta i Soveta (ES) N 864/2007. o prave, podlezhashhem primeneniju k vnedogovornym objazatel'stvam («Rim II») URL: http://eur-lex.europa.eu/legal-content/EN/TXT/PDF/?uri=CELEX:32007R0864&rid=1 (Data obrashhenija: 15.01.2016)

8. Reglament Evropejskogo Parlamenta i Soveta (ES) № 593/2008 o prave, podlezhashhem primeneniju k dogovornym objazatel'stvam («Rim I»). URL: http://eur-lex.europa.eu/legal-content/EN/TXT/PDF/?uri=CELEX:32008R0593&rid=1 (Data obrashhenija: 15.01.2016)

9. Dogovor o funkcionirovanii Evropejskogo Sojuza (Rim, 25 marta 1957 g.) (v redakcii Lissabonskogo dogovora 2007 g.) URL: http://base.garant.ru/2566558/ (Data obrashhenija: 15.01.2016)

10. Federal'nyj zakon ot 26.07.2006 N 135-FZ (red. ot 05.10.2015) "O zashhite konkurencii" (s izm. i dop., vstup. v silu s 10.01.2016), iz kotorogo mozhno sdelat' vyvod o roli gosudarstva v jetom processe URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_61763/ (Data obrashhenija: 15.01.2016)

11. Federal'nyj zakon N 260-FZ "O vnesenii izmenenij v chast' tret'ju Grazhdanskogo kodeksa Rossijskoj Federacii. URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_152471/ (Data obrashhenija: 13.01.2016)