Усатые записки» из биографии Вира Яшера

Часть І

Пятнадцатого июля одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года в два часа сорок пять минут пополуночи маленький негритенок в полуподвале Веселой фермы издавал подозрительные звуки. Впрочем, за последние два дня он шумел настолько часто, что еще одна волна погоды не делала. Я набрал нужный номер…

-- Мистер Яшер, прости за беспокойство… -- я поперхнулся, когда на экране монитора появилась массивная взлохмаченная голова Вира Яшера. – Негритенок опять бушует, проверить его? – Я и, вероятно, Яшер услышали в этот момент те самые звуки. – Ага! Слышишь? Негритенок издает подозрительные звуки, ты помнишь, конечно, он уже два дня подряд что-то там делает. Я, может быть, схожу, проверю и…

-- Что значит «проверю»? – Как всякий разбуженный среди ночи человек, Яшер быстро потерял терпение. – Я могу напомнить кто из нас сегодня дежурный, и у кого в обязанностях стоит пунктик: «проверять подвал каждые два часа ночью»? Он уже два дня сидел без присмотра, без еды… -- Вир пригладил жирные волосы. – Ладно, я, конечно, не твой начальник, мы скорее коллеги. Так что прошу как друга – пойди и проверь его.

-- Еще хотел сказать тебе, что Ириска сбежала.

-- Издеваешься?

-- Вир!.. Я бежал за ней до Горы славы. Она неожиданно пропала, не могу сказать, что я бездействовал, но на всякий случай схожу туда после работы. И вообще – в последнее время я замечаю изменения в нашей ферме, в худшую сторону. Поэтому и с негритенком ничего не мог сделать, слишком уж был занят.

Яшер закурил. Струйка дыма потекла вверх, пересекая экран.

-- А ты уверен, что это действительно была Ириска? Все коровы у нас ведь одинаковые, я, например, их не различаю.

-- У Ириски около вымя есть небольшое фиолетовое пятнышко. Я всегда отличал ее от остальных коров. А теперь она исчезла…

-- Может она пришла уже обратно? Или ее убили в городе, может быть, в новостях об этом уже написали, тогда нам заплатят неустойку.

-- Вир!.. Нет ее уже с нами. И, скорее всего, не будет вообще никогда.

-- Придется тебе забыть Ириску, сейчас надо проведать негритенка, -- сказал Яшер.

-- Ночь, -- напомнил я, -- самое время.

-- Постарайся там его развеселить… -- Улыбка Яшера страдальчески исказилась, полуночные флюиды затрудняли дыхание. – Приступай.

-- А, кстати, забыл спросить. Зачем мы вообще держим в подвале негритенка?

-- Ты не помнишь? Забыл уже, наверное… Он же…

Он положил трубку. Экран погас. Микрофон разрядился.

Как номинальный владелец Веселой фермы, я, Пор Шэйхант, приходил на работу раньше своего коллеги. Сегодня, входя в заледенелое гулкое здание, я услышал, что меня уже ждут. Маленький негритенок в подвале, на одноколесном велосипеде, одетый в старое покрывало из переливающегося меха, сжимал в руке сосательную конфету. Очевидно, он хотел увидеть какое-нибудь живое создание. Приближался День Тестостерона, -- следовало ждать скорого наплыва посетителей.

-- Да, сер? – негритенко вежливо улыбнулся. – Чем я обязан вашему присутствию?

-- Это миска с овсянкой, -- сказал я. – Она свежая, порция очень маленькая. Может, поешь?

-- Один момент, -- негритенко направился в глубь подвала, чтобы положить на чистое, свободное от влаги место, свой леденец.

Найдя потом меня, он жадно выхвалил мыску из рук. Из его поведения следовало, что он не ел уже два дня, если не больше. Не так уж много. Я приложил свою руку к его лбу, чтобы измерить температуру. Негритенок жадно чавкал.

Из рации донесся слабый голос:

-- Шэйхант, как… Там…. негритенок? – это был Вир, из-за плохой связи его голос обрывался.

В спешке, я взял в руки рацию, нажал на специальную кнопку, чтобы оставить ему сообщение: «все в норме, повторяю, все в норме, код 3054038-В, повторяю, код 3054038-В». Надеюсь, он услышит.

Я вернулся к негритенку.

-- Вы проверяли, все в порядке? – спросил он, доедая свою кашу.

-- Проверил лично, -- сказал я. – Все работает прекрасно. – Я дернул негритенка за щеку и сделал шаг назад. – Приятного аппетита и спокойной ночи.

-- Спасибо. – Негритенок сел на мокрый пол, окутанный волосатой плесенью, положил миску и твердо заговорил в ладонь: -- Дзюбан, Дзюбан, дорогой, ты слышишь меня? Я тебя уже слышу. Как слышно, Дзюбан? Дзюбан!

Перекривляет меня, подумал я. Когда я стану старым и никому не нужным, я распоряжусь, чтобы меня размораживали один раз на столетие. Не хочу голосовать на выборах за ненужных кандидатов, хочу просто увидеть как с каждым поколением меняется мир и его окружение. Правда, платить за это придется… Уж я-то знал сколько. В конце концов, родственники взбунтуются и распорядятся – храни, Господь! – закопать тело…

-- Варварство, -- пробормотал Вир вслух. – Похороны – это каменный век.

-- Разумеется, дружище, -- оторвавшись от камер наблюдения, согласился я. – Только ты слишком громко об этом не говори, ладно? А то еще закроют нашу альма-матер и нас с тобой. А тебя даже убить могут за это, ты же животное.

В основном зале собралось уже несколько клиентов, беседующих с немыми животными. Они сидели чинно, поодаль друг от друга, каждый наедине со своим потенциальным домашним любимцем. Вид людей, регулярно навещающий этот зоопарк, успокаивал меня. Кроме того, они мне платили. Это был неплохой бизнес – Веселая ферма.

Молодой человек привлек внимание Вира.

-- У этого теленка, кажется… Он не очень хорошо себя чувствует, -- сказал незнакомец. – Будьте любезны, уделите ему немного времени и проверьте, в чем дело. Я был бы весьма признателен…

-- Разумеется, -- ответил Вир.

Одного взгляда на внешний вид было недостаточно, чтобы понять причину происходящего. Этому теленку осталось всего несколько дней полужизни. Впрочем… Вир привык возиться с такими животными, блеяние теленка стало чуть громче и яснее. Он на грани истощения, подумал Вир. Не люблю иметь дело с полумертвыми животными.

Внезапно из подвала раздалось неприятное эхо. Зачем он это делает? Скоро все выяснится само собой.

Вир быстро положил теленка на погрузочную платформу, расположенную недалеко от камер с животными, и дорожка понесла обездвиженное тело прочь.

-- Куда вы его? – спросил незнакомец.

-- В крематорий, -- холодно ответил Вир. – Уже нельзя ничего сделать, он с детства был в цепях и сидел на одном месте, его мышцы полностью атрофировались, организм слишком слаб. Я бы мог ввести бедному животному специальный препарат, чтобы он поправился, но его гены слишком слабы, он не прожил бы и год.

Вир лениво повернулся ко мне, чтобы пойти к негритенку:

-- Пор, пойдем вместе проверим, -- и голос его как-то по-особому изменился, когда он добавил: -- Теперь я понимаю о чем ты говорил.

Мы пошли в подвал. Маленький молодой мальчик с большой головой энергичным шагом подошел к нам. На нем было все тоже покрывало, только запачкано грязью из пола. Оно наводило мысли об утопленниках. Голова его, по-кошачьи круглая, качнулась в поклоне, в то время как глаза, выпуклые, быстрые и настороженные, перебегали с Вира на меня, с меня на Вира, задержались на миг на Вире и тут же пустились дальше.

-- Как там дела у вас? – прогудел негритенок. Казалось, его голос усиливает какое-то электронное устройство. – Вообще-то я тут два дня был в темноте, без людей. На мои вызовы вы должны просыпать мгновенно. Кстати, давненько я вас не видел, мистер Вир. Кс-кс-кс-кс-кс, иди сюда котик, у меня есть рыбка, кс-кс-кс-кс-кс-кс…

-- Прекрати! – сказал я.

-- Да ладно, тебе все нормально, -- ответил Вир.

Не останавливаясь, негритенок, подразнивая, начал танцевать вокруг нас и проговаривать:

-- Вир, слишком ответственная работа у котенка? Уже нет времени на меня? Мы все столкнулись с явлением, которое не находит пока никакого разумного объяснения. Я не могу раскрывать детали, но зато сообщу, что это касается твоего прошлого, Мурзик, это касается эксперимента. Опа!

Сверху донеслись предсмертные блеяния теленка.

-- Опять палачи кого-то сожгли? Зарезали? А ведь тебя, Вир, если бы не эксперимент, конечно, могли так же убить, безжалостно пустить на шкуру, чтобы сделать из тебя перчатки, шубу и многие полезные вещи. Но даже сейчас твоя жизнь висит на волоске, ведь ты тоже животное, только в отличии от других животных, ты осознаешь это.

-- Ей, там животные взбесились, мистер Вир, помогите, -- крикнул незнакомец сверху.

-- Вам нельзя сюда заходить! – прорычал Вир, показывая свои огромные клыки.

-- Вот о чем я говорил, -- продолжил негритенок, -- ты даже не можешь по-человечески ответить, сразу рычишь, а ведь до эксперимента ты был милым котенком, которого даже можно было погладить. Ты слишком очеловечился, ведя себя как животное. Такой парадокс.

Он рассмеялся посторонним смехом. Он вообще, когда смеялся, улыбался, голос его гудел – но в действительности он никого не замечал, ни о ком не думал. Это тело его улыбалось, кивало, пожимало руки, мысли его блуждали далеко отсюда. Внезапно, наступив ногой на камень, он споткнулся и упал головой вниз, смех резко прервался.

-- Черт! Он упал! Я доставлю его в госпиталь, -- сказал я. – У тебя есть телефон?

-- Господи, Пор, ты спятил? Нет, конечно. Во-первых, животным не продают телефонов, а во-вторых, если мы его повезем в больницу, то нас посадят, -- он нетерпеливо огляделся. -- Ты этого хочешь? Весь наш бизнес будет разворован. Нельзя показывать негритенка людям.

-- Тогда проводим его наверх, там есть аптечка и бинты, -- приказал я, а сам наклонился к негритенку, чтобы рассмотреть его лицо.

-- Нет, Пор, я не могу рисковать, я лучше принесу аптечку сюда, наверху еще остались клиенты, увидят его – нам конец.

-- Давай быстрее, у него трещина во лбу, кровь идет.

Заглянув наверх, Вир с тревогой бросил:

-- Все животные взбесились, ломают клетки!

Догнав Вира, я водрузил на его шерстяное плечо свою мощную лапу, и он почувствовал ее тяжесть, убеждающую силу и по-кошачьи зашипел.

-- Неужели это произошло именно сейчас? Давай, Вир, иди бери аптечку, а я усыплю животных, быстрее! Наложишь ему повязку!

Я достал из кармана электрошокер и по очереди подходил к животным, чтобы ударом тока усыпить их. Это была вынужденная процедура. Дети клиентов начали реветь, для них это было в первый раз. Для меня же это было будничным занятием.

-- Уберите детей! Выходите все из здания! Живо! – крикнул я.

-- Где эта чертова аптечка? Неужели ты не мог ее положить на видном месте!

-- Может быть, ты будешь искать в настенном шкафу, там, где все наши принадлежности? – сказал я.

Голос и энергия окружения подавляли его. Интересно, что побудило его стать человекообразным тигром и какая сила заставила Вира покинуть свою беззаботную жизнь животного и отправиться на работу сюда, в Веселую ферму. Чтобы разбудить в себе чувство важности, – так он когда-то сказал. Какой-нибудь кризис, скорее всего. В последнее время он стал невозможно крикливым и навязчивым. Очеловечился… Но в тоже время он берег свои тайны, он был уверен, что он один, а еще этот тошнотворный страх перед негритенком, который… Я даже не знаю зачем он нам нужен. Его действия заранее мне известны, но я не знаю с кем он знаком. После эксперимента он долго избавлялся от неуверенности.

-- Я взял аптечку, дружище! Пойдем, пока не поздно!

Пока не поздно до чего? Что должно было случиться? Мне не нравилось это, в этом предупреждении сочетались таинственность и опаска.

Из каких-то неизвестных побуждений, мы решили дать негритенку медицинскую помощь. Возможно, он действительно нам был нужен. А может быть, дело касалось совсем не нашего мира, а целой системы миров, или даже выше. Так или иначе, Вир достал из аптечной сумки бинт, йод, попросил меня подержать бессознательное тело негритенка за челюсти, и он принялся, расположив свои руки поудобнее, перевязывать голову бедного ребенка. Вылить достаточно йода не удалось, но повязка должна была остановить кровь.

-- Благодарю вас, мистер Мурзик, -- прогудел негритенок, входя в сознательное состояние в пустой влажный подвал, наше хранилище.

Конечно, продолжал размышлять я, это было ненадолго, этот мелкий чертенок учудить еще что-нибудь, я уверен.

Вир поправил повязку, помог ему подняться. Да, он показал мне, что такое отцовская забота, на которую опирались наши отношения с негритенком. И точно также как и в любой семье, ребенок был самым любознательным:

-- Дяди, а глядя на меня, ваши сомнения по поводу маленьких умственных способностей негроидной расы еще не развеялись?

Вполне может оказаться, что он, когда вырастет, станет главой банды рэкетиров, которые навязывают всем свои услуги по устранению придуманной опасности.

-- Нет, ты для нас всегда будешь самым умным.

Размышляя о последнем вопросе негритенка, я направился с Виром наверх. На этот раз он обдал животных шокером, а я тем временем, опустившись на стул, заворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Стул жалобно стрипел. Вир вздыхал, и я понял вдруг, что это крепкое, расточающее энергию создание, смертельно устало. Сегодня был насыщенный денек, поневоле приходится вести себя определенным образом, без времени на обдумывание. Корчить из себя супермена, не подверженного человеческим слабостям. Наверняка в тело Вира всажена дюжина-другая искусственных человеческих органов, чтобы поддержать или заменить те, которые не справляются с перегрузками человеческого организма. И все для того, чтобы мозг работал на пределе возможного… и без того великолепный мозг живого создания. Интересно, сколько ему лет? По внешнему виду определить возраст животного очень сложно, так же как и пол, особенно если это четвероногий… Но сейчас он был на двух ногах, и, если бы не золотистая шерсть, то я бы не отличил его от человека.

-- Дружище, мистер Пор, -- сказал он мне, -- я пошел домой, если что говори в рацию. И когда проснуться животные, то дай им поесть, после удара током очень хочется есть.

-- Хорошо.

Я опустился на стул еще удобнее и подцепил щепоть нюхательного чая, а Вир тем временем уходил из здания. Внезапно, мне стало интересно его прошлое, ведь, наверное, он не понаслышке знает, что после электрошока и потери сознания появляется аномальная жажда к пищи.

Усатые записки» из биографии Вира Яшера

Профессора, который работает в научной лаборатории на углу нашего квартала, зовут Данис, Данис Яшер. Среди всех научных экспериментаторов он – один из величайших (по крайней мере из тех, кого я знаю). За свою жизнь он провел сотни экспериментов над крысами, обезьянами и кошками. Мне, однако, повезло больше всех: эксперимент, проводимый надо мной, должен был пойти мне на пользу, это была не обычная проверка лекарств или физиологических реакций животного. Мне должны были установить тот самый апгрейд, с помощью которого я сейчас пишу эту книгу, будучи животным. Поэтому вполне естественно, что я дал молчаливое согласие на этот эксперимент, хотя Данис даже меня не спрашивал об этом.

Слушай, сказал я ему, а это не больно? Но в то время, до эксперимента это звучало что-то типа: «Арррр, арррр!» Он наклонился ко мне, будто понял, о чем я прорычал, и сказал: подумай о чем-нибудь веселом, что только сможешь вспомнить, и все пройдет для тебя незаметно, уж можешь мне довериться.

Самое веселое, что всегда грело мне душу, -- это мое детство среди уссурийских тигров на дальнем востоке. С оранжевой шерстью и белым животом я жил в дикой природе, питаясь мелкой живностью. Каждый раз, когда я вспоминаю о детстве, я прихожу в состояние радости и начинаю думать об этом, забывая про окружающий мир. Я прекрасно понимаю, что никто другой на планете не проронит ни крупицы радости во время рассказа о моем детстве, но это потому, что они не были со мной, они дальше своего дивана ничего не видят.

Когда на нашей местности было трудно найти животных для пропитания, мой отец вел меня вглубь амурских лесов, чтобы там найти дичь и прокормить меня и мою маму. Отец с огромным уважением и энтузиазмом относился к охоте, и я всегда думал, что в этом виновата его хищная сущность. Оглядываясь назад, я понимаю, что дело было не только в этом. Для него, должно быть, имело огромное значение, что он способен быть главой семьи и обеспечивать ее. Он рассорился с собственным отцом, когда решил начать ходить на охоту самостоятельно, без его опеки. Большинство таких вылазок заканчивались тем, что отец приносил огромную тушу свежего мяса, или даже две туши, если я пойду вместе с ним. То, что мы могли жить именно той жизнью, которую выбрали мы, и при этом наша семья не скатилась за черту бедности, это было для отца важнее всего на свете. Но я это понял только сейчас. А тогда мне казалось, что у него просто страсть к убийству и ничего больше.

Мое детство резко закончилось, когда я встретил Даниса. В возрасте шести лет, я с отцом, как и обычно это было утром, пошли на охоту. Это была одна из первых моих вылазок, без маминого присмотра. Я осмеливался далеко отходить от отца, чтобы показать свою самостоятельность, и он это видел. Внезапно отец подбежал ко мне, и лапой показал на косулю, которая стояла настолько неподвижно, что казалась ненастоящей. Он намекнул мне, что больше не может охотиться как раньше, отец потерял былой энтузиазм. Я понял его, и приготовился нападать. Пока я подбегал к косуле, мне все явнее казалось то, что сейчас что-то произойдет. Подбежав к зверьку, я попытался укусить его, но еле не сломал клыки. Это была искусственная наживка. Внезапно на меня набросили сетку. Когтями и клыками я пытался ее разорвать, но мне это не удалось. Отец увидел меня, и пытался помочь, но старческая неподвижность и апатия сказывались. Из леса вышел профессор в зеленом халате, а за ним четыре человека в экзоскелетах. Один из них, тот, что стоял слева, взял ружье и застрелил отца, пока в это время профессор подошел ко мне и гладил меня рукой по голове.

К моменту отбытия из амурских лесов, мне было уже шесть лет, и первые несколько лет в большом городе пришлись как раз на тот возраст, когда я мог уже создать семью и водить сына на охоту. Там я впервые увидел Даниса Яшера, биолога и профессора нейрохирургии. Кто виноват в том, что меня поймали и сделали получеловеком? Моя жажда к охоте? Мой отец?

Данису стукнуло тогда пятьдесят лет, и у него была одна из величайших лабораторий в мире, которых сейчас нигде и не увидишь. Меня завезли в лабораторию привязанным в кресле – стены все были зеркальные, уже до очеловечивания я мог узнать себя в зеркале. Данис, приступая к работе, всегда говорил мне что-то, даже не смущаясь перед всеми коллегами потому, что он знал, что хоть я и не понимаю, но зато услышу его слова.

Данис был любителем музыки, классики. В углу лаборатории стоял новехонький граммофон, на котором весь день крутились старые, поцарапанные пластинки на семьдесят оборотов с любимыми записями профессора. Например, операцию мне он делал под Вагнера.

И именно тогда я стал жертвой эксперимента Даниса Яшера. До сих пор я никогда не задумывался почему, собственно, он выбрал именно меня, но, скорее всего на это были его какие-то скрытые причины. И главной из них было, пожалуй то, что нас, уссурийский тигров, осталось на то время всего пять представителей. Я, мои родители и их родители. А я был самый молодой, соответственно больше всего подходил для эксперимента.

Когда пропасть между миром настоящим и миром, в который я собирался войти после эксперимента, стала достаточно широкой, Данис подготовил все необходимое, пока я лежал и только рычал на него, пытаясь когтями разорвать путы. Под наркозом меня разрезали вдоль тела – от шеи до живота. Мне убрали старое, маленькое сердце и всадили большое, массивное, которое вырезали из восемнадцатилетнего подростка при смерти. Четыре камеры вместо двух это был серьезный апгрейд. Все кишки заменили синтетическими трубками, а вместо желудка поставили мешочек с эластичного метала. Данис заботливо зашил все лазером, остался только шрам в виде полоски, разделяющей мою шерсть.

Специальным прибором он сделал мне трепанацию черепа, достал старый мозг и положил новый. Это был маленький кусок человеческого мозга, но, как говорил Данис: «главное не размер, а количество извилин». Он сказал, что это часть мозга известного ветеринара, доктора медицинских наук. В общем, так мне провели операцию, пока я лежал и смотрел сны про детство.

Период адаптации длился два года, они для меня были бесконечно долгими. Данис учил меня языку, жестам, человеческому поведению, манерам. Помимо этого было и многое другое – как вести себя с противоположным полом, зачем нужны хобби, как читать газеты и прочее, он рассказывал мне о куче разных бессмысленных мелочей. Так же он учил меня пить, что не пригодилось мне ни до, ни после эксперимента, так как после алкоголя моя голова болит настолько, что я чувствую движение швов. Но все начиналось очень плавно – это были всякие забавные игрушки и приспособления, которые Данис покупал в магазинах розыгрышей. Он покупал шариковые ручки с волком и зайцем, пластмассовое дерьмо – все то, чем игрались дети в девяностых. Вряд ли ему понравилось, что я слишком быстро повзрослел, ведь он зря тратился на этот весь хлам. И меня всегда забавляло, когда я вспоминал солидного профессора с пластмассовым дерьмом в руках. С каждым днем я становился все более очеловеченным.

Потом Данис продемонстрировал меня своим коллегам. Они резко раскритиковали его эксперимент, сказав, что очеловеченный тигр это не практично, и чтобы сделать такого получеловека, надо куча денег, времени и средств. После этого Данису не дали патент, он не получил своих денег, а еще больший удар он получил, когда осознал, что никто не оценил его вклад в науку. Он спился и сейчас живет в своей лаборатории. Я остался без хозяина.

Слава Богу, что я встретил человека, который принял меня – Пор Шэйхант. Он владелец Веселой фермы – зоопарка, приюта, зоомагазина и фермы в одном флаконе. Он искал животных для своего приюта на улице, найдя меня, он сначала подумал, что я дикий. Но, показав свою человечность, Пор предложил мне жилище. Я устроился на работу охранника. Вот так я полгода работал в Веселой ферме, и мы с владельцем стали почти друзьями. Я заработал на жилище, а бизнес Пора процветает. И вот так, взаимодействуя, мы делаем друг друга счастливыми.

Часть 2

Тир лежал, вытянувшись, в своем продолговатом заиндевевшем лежаке. Глаза его были закрыты, а лапы, положенные на морду, замерли раз и навсегда. Три года прошло с тех пор, когда мы, точнее я один, принял его сюда. Конечно, он не изменился – никогда уже не изменится. По крайней мере внешне. Но каждое мгновение в этом здании, приближало его к окончательной смерти.

Зная это, что когда-нибудь этого замечательно пса не станет, внутренняя сила заставляла меня почти каждый вечер выгуливать его. Главным желанием Тира, как мне казалось, была Гора, та самая гора, куда убежала Ириска. Он любил там гулять. Что ж, я выполню его желание. В в этот вечер я поведу его туда. В шесть или семь вечера, и до тех пор, пока не стемнеет. Мне действительно нравилось гулять с ним.

К дьяволу эту ферму, раздраженно подумал я, вставляя в уши резиновые затычки. И этот микрофон… Какое тут может быть общение?.. Меня все раздражало: и неудобный стул, который Вир – или как его там? – подсунул мне, и то, как медленно шло время до вечера. Меня вдруг охватила паника: а что, если силы мои уже исчерпаны, а мне ничего не сказали? Скрывает ли что-нибудь негритенок? Может быть, стоит вызвать Вира, и потребовать объяснений? Может быть, они совершили какую-то чудовищную ошибку?

Вир, угрюмый, томный… как блестели его глаза, когда я встретил его… А Тир… С ним можно говорить, можно слышать его голос, но он никогда не шевельнет мордой. Не улыбнется мне. Не заплачет, когда уйдет. Чем все это лучше жизни на помойке среди других бродяг?

В наушнике неразборчиво зазвучали слова, путанные, бессмысленные фразы, фрагменты того, что хотел сказать Вир. Что там у негритенка? – не раз задумывался я. Из рассказов Вира понять это не удавалось. Ни понять, ни представить. Тяжесть, сказал он однажды. Тяжесть постепенно исчезает, и ты паришь, паришь… а когда жизнь прекращается, ты покидаешь Систему и летишь к звездам. Впрочем, точно я этого не знал, а лишь предполагал. В то же время я страха не испытывал.

Что же, хорошо и это…

-- Привет, Пор, -- смущенно сказал Вир в микрофон.

-- Ох… -- в моем голосе послышалась растерянность. – Здравствуй, Вир, -- нет, не растерянность – радостное детское стеснение. – Что? Сколько времени прошло?

Лицо мое оставалось неподвижным, и Вир отвел глаза.

-- Четыре часа, еще два и все.

-- Расскажи, что произошло, откуда у нас негритенок в подвале?

-- Боже мой, -- сказал он, -- все разваливается. Весь наш бизнес. Не знаю до или после моего прихода все началось, но ведь ты сам хотел, чтобы я участвовал в планировании перспективной политики, хотя и взял меня всего лишь охранником. И – Господь свидетель – нам позарез нужен новый курс. Другие методы усмирения, другой уход за животными, рано или поздно они нас убьют, или исчезнут, как Ириска.

-- Мне снилось, -- сказал я. – Я видел белый свет среди ночи, вокруг которого бились молнии. Это было красиво. Я подошел к свету, и не мог остановиться.

-- Да, -- сказал Вир, -- «Книга перемен», тебе нужно меньше ее читать перед сном. Ты помнишь ее? Я дал тебе ее, подарил точнее, после нашего знакомства.

-- Белый свет с молниями посреди ночи, -- повторил я. – Это что-то плохое, да?

-- Да, наверное, его следует избегать, еще убьет. – Он откашлялся. – Слушай, Пор, у нас небольшие проблемы. Ты в силах выслушать меня? Не хотелось бы тебя перегружать, и если ты устал, то…

-- Непонятно… Кажется, это снилось мне непрерывно с того нашего последнего разговора с негритенком, когда он еще упал и у него текла кровь.

-- Не знаю о чем ты, но, насколько я знаю, белый свет означает плохое перерождение, и тебе не следует идти в том направлении. Так что, скорее всего, ты уже начинаешь предчувствовать свою следующую жизнь.

-- Гав-гав! – отозвался Тир. – Гав-гав-гав-гав-гав!

Повисла мгновенная тишина, а потом я рассмеялся.

-- Какой-то он слишком бодрый сегодня. Даже не верится, что ему девять лет. Он старше тебя, Вир.

Мой смех заставил Яшера сжаться.

-- Ты, наверное, забыл, что у тебя есть собака, -- сказал он.

-- Этого не забудешь, я еле уберег эту псину от эксперимента какого-то чокнутого профессора в зеленом костюме. Не дай бог он что-нибудь из него бы сделал.

Яшер хотел что-то сказать, но в тот же момент запнулся, и почесал голову.

-- Да, говорят это редкая порода, такую уже нигде не найдешь, только дворняги и полукровки остались, -- ответил Вир.

-- Это лучшая собака в моей жизни. Я нашел его три года назад, и с тех пор на нем постоянно висит ошейник с логотипом моей фирмы. Единственный его недостаток – он много спит. А еще он не помог найти Ириску…

-- Да уж, -- сказал он тихо. – Может дать объявление по ТВ? Предупредить людей… -- голос его слабел и исчезал. – Сказать им…

-- Это измотает нас, пока будем искать Ириску еще кто-нибудь пропадет и так далее, -- с сожалением заметил я.

-- Нет, просто… -- Он будто уплывал в собственных мыслях – все дальше и дальше. – Исчезают только дикие животные? – спросил он после паузы.

-- Дикие животные, и умные тоже. Дикий убегает, потому что не хочет сидеть в клетке, а умный – потому что знает, что с людьми лучше не связываться.

Я говорил, а мрачность все больше овладевала мною. Чем может Вир помочь мне? Получеловек, полутигр – он знал только то, что я ему говорил. И все же… какая-то особая проницательность, женская форма мудрости, основанная не на знаниях и опыте, а на чем-то глубинном, необъяснимом, было ему присуще. Вникнуть в это невозможно, я убедился в это еще тогда, когда я встретил Вира Яшера, и тем более невозможно было вникнуть в это теперь… Другие животные, которых я знал – а я знал их очень много, а убил не меньше – обладали теми же способностями в зачаточной степени, но – я уверен – если бы они умели говорить, то ничем бы не отличались от моего коллеги.

-- Что он за человек, этот негритенок? – спросил я.

-- Да уж, достал уже там шуметь.

-- А ты работаешь у меня за деньги, или ты энтузиаст? Меня всегда мутит, когда люди, и полулюди, не дают конкретного ответа. И кто такой этот негритенок, где ты его взял?

Ответа не последовало.

-- Вир!

Тишина.

-- Вир, Вир, я здесь! Ты где!

Долгое молчание нарушилось звуками помех связи, микрофон разрядился.

-- Гав-гав!

Это был не Вир, а Тир.

-- Тихо-тихо, сказал я, одевая ошейник. – Ты уже проснулся?

-- Гав-гав-гав! – сказал он, высунув свой язык.

-- Я Пор, хочу прогуляться с тобой, если ты не возражаешь.

-- Гав-гав!

-- Пойдем, навестим моих родителей, потом прогуляемся еще по городу, а вишенкой на торте будет Гора. Может быть, найдем след Ириски, хотя вряд ли.

-- Гав-гав-гав-гав! – голос его стал намного сильнее. – Гав!

Сорвал с себя наушники и микрофон, я пошел в душевую, потом вышел чистым в пропыленное помещение. Оделся под погоду, взял в руку поводок и пошел вместе с Тиром.

-- А тебе что-нибудь снилось, Тир? Что-нибудь расскажешь?

-- Гав-гав!

-- Мне тоже снилась какая-то штука белая, и молнии, -- на секунду мы остановились, я увидел расистский плакат. – Черт подери нашу банду и показушный бизнес. В этом городе все больше с каждым годом ненавидят черных. – Продолжая бормотать, я двинулся вперед, в направлении здания 2-А, где хранился самый большой архив замороженных людей старше пятидесяти.

-- А ты ничего не видел еще, Тир? Что-нибудь кроме этого белого пятна?

-- Гав! Гав!

-- Это, должно быть Ириска, -- в моем голосе зазвучала грусть, -- должно быть она еще жива, раз ты ее видел во сне.

-- Гав… -- сказал он, а потом жалостно заскулил.

-- Дело в том, что со временем, во сне осуществляется взаимопроникновение, своеобразная связь. Активность мозга настолько высока, что человек находится в состоянии потока. Вот когда ты, Тир, видишь сучку своей породы, у тебя время на секунду останавливается, как будто в «Матрице», а потом все идет как прежде. Это и есть поток.

-- Гав-гав-гав.

-- Это вызывается однонаправленным перераспределением нейронов.

-- Гав-гав?

-- Да, если ты видел Ириску, то я тоже увижу.

-- Гав-гав!

Открыв дверь, я наклонился, чтобы впустить Тира, мы вошли в помещение 2-А. Я неуверенно сел на диван ожиданий.

-- Слезь с дивана, Тир, ты же хороший мальчик.

-- Гав-гав! Гррррр! Грррр!

-- Ты ведешь себя некрасиво.

После недолгого ожидания автомат освободился. Я пошарил в кармане в поисках мелочи, достал что было, и кинул пятак в отверстие автомата.

-- Лори Шэйхант, пожалуйста. Вызывает сын.

-- Погодите буквально секунду, происходит размораживание верхней части тела. Погодите, происходит размораживание нижней части тела. Готово. – Сообщил автомат.

-- Приветствую, сын.

Я замолчал, ее сигналы слишком слабые. Когда уже починят этот автомат?

Я снова заговорил:

-- Я хотел спросить совета. Времени у нас минут пять, поэтому буду краток. С фермой проблемы, животные стали себя странно вести, сбежала Ириска. Дай пару советов, иначе делу всей нашей семьи будет конец.

-- Твоей отец, а потом отчим, решили эту проблему очень просто – они хорошо ухаживали за животными. Ты сделай тоже самое, пока не поздно.

-- Да, пока это еще возможно, но это очень ударит по финансам, после антиживотной политики правительства, ценится стали только съедобные животные, уже никого не интересуют – как в старые времена – собачки и котики, сейчас спрос на коров и быков.

-- Пор, ничего не можно сделать. Ты не меняешь действительность, ты всего лишь подстраиваешься под нее.

-- А когда тебя разморозят, за кого будешь голосовать?

-- Глупый вопрос. Ведь Дзюбан всех стариков размораживает раз на пять лет, чтобы они проголосовали за него на выборах. Он ведь придумал эту систему, чтобы собрать больше голосов. Так раньше делали коммунисты, только другим способом, а теперь так делает господин Дзюбан. Так я смогу прожить в заморозке еще как минимум тысячу лет, если не больше.

-- Еще минута осталась, хочу спросить о моей фамилии. Шэйхант – это же не фамилия моего отца?

-- Да, это фамилия твоего отчима, твой отец умер, его загрызла свинья на ферме, потом я передала дело фермы на твоего отчима, благодаря нему ферма выжила.

-- Стоп! А негритенок в подвале? Это же он его привел, да? Или…

-- Время закончено, замораживание верхней части тела. Время закончено, повторяю, замораживание нижней части тела. Спасибо, что воспользовались нашими услугами.

-- Черт, мелочи больше нет.

-- Гав!

-- Ладно, пошли. На Гору, как ты любишь.

Наступила для Тира – а может и для меня – минута спокойствия. Если не удастся умиротвориться, то день не удался. Поднявшись на самую вершину горы, Тир какое-то время выл, как волк, важный, как большая лягушка, потом опустил голову, и резко куда-то побежал.

-- Еще не поздно? Он нашел Ириску?

-- Тир, стой, погоди! Куда ты! Стой!

Часть 3

Все еще в своей полосатой клоунской куртке, я осторожно, чтобы не упасть с Горы вниз, бежал к Тиру, пока месяц начал вяло освещать ночной город. Страдая отдышкой, я поколебался, но все же не останавливался, и наконец, увидел луч света за кустами.

-- Гав! – я слышал Тира, он был там. – Интересно, чем сейчас занят Вир?

Что-то резко зажужжало, послышался звук бьющейся молнии. Тир, мелькнув у меня перед глазами, растворился в пространстве. Морщась от нахлынувшей головной боли, я подходил все ближе к ослепительному свету. Для чего кому-то среди ночи понадобилось устраивать пикник? Этот вопрос не давал мне покоя последние тридцать секунд, пока я не увидел, что это вовсе не посиделки молодежи, а белое окно, окутанное молниями, просто свет среди пространства.

-- Может это был не сон, -- сказал я сам себе. – Это что? И где Тир? Лучше бы я сейчас читал, как какая-нибудь телезвезда спит с чьей-нибудь наркоманкой женой…

Я последние дни не высыпался, по крайней мере, у меня был недобор «быстрого сна» -- того подлинного сна, когда мозг отдыхает. Все мои сновидение – или не сновидения? – занимала эта белая клоака. Принимать снотворное на ночь я не мог, согласно закону реформатора Дзюбана, пользоваться аптечкой можно только в среду – то есть через два дня. Два невозможно долгих дня.

Я медленно подошел к дыре, и сжал глаза, чтобы приглядеться. Сначала я видел просто белый свет, который, переливаясь с ночным небом, создавал настолько удивительный контраст, что мои глаза испытывали удовольствие, сравнимое с мазохизмом. Мне, из любопытства, пришлось просунуть голову в белое пятно.

Вздрогнув от резкого звука падающей атомной бомбы, я удивленно поднял глаза и обнаружил, что сейчас не ночь, а день, что у меня во рту сигарета – которую я в ту же секунду выплюнул. Мое лицо окутало дневное солнце, а ноги все также оставались в холоде. Что это такое? Я увидел Тира, он бежал вниз с Горы.

-- Стой! Тир!

-- Ха-ха-ха! -- Послышался девичий смех.

-- Может, я сгоняю в квартиру и принесу, по быстренькому? – сказал парень лет двадцати.

-- Глупенький, ты же атеист. Атеист – значит материалист. Пока не увижу – не поверю, так?

-- И?

-- Господи, что за мужики пошли. Нужно все показывать.

Видно, что у парня настроение резко испортилось. Девушка, в это время, поднесла указательные пальцы к вискам, закрыла глаза и стала мычать.

Тир, дружочек, куда же ты побежал?

Внезапно из воздуха возле молодых людей начал появляться предмет, необъяснимый, я не понимал что это. Потом увидел, красную банку кетчупа.

-- Вот видишь, -- сказала девушка, -- просто нужно не верить в Б-га и все само придет.

-- А где ты так научилась?

-- Нигде, все же так могут, мы же атеисты. Просто надо подумать о предмете, и он появится.

-- Что? – спросил я. – Что за?

Со своей маниакальной любопытностью я мог добраться куда угодно, но сейчас, в десять часов вечера, я не мог дальше выдерживать этого. Я высунул голову из белого пятна. Я смутно помнил, что вчера было, какие сны мне снились, что я нюхал – чай, кофе, табак, импортный нюхательный табак? – я сошел с ума.

Во мне пробуждалось любопытство. Лихорадочную активность вызывал один факт этой аномалии. Может быть это эксперимент правительства? Я дал отбой своим мыслям и принялся бежать на ферму, внушая себе, что ни того, ни другого не было. Черт возьми, узнать об этом сейчас… А я занимаюсь фермой уже много лет… У меня под крылом параллельная реальность?

Из динамика донесся бодрый кошачий голос:

-- Ты мне позвонил очень поздно, который час? Что случилось, опять животные взбесились?

-- Это я, Пор. Я потерял Тира и увидел такое…

-- Контрольных приборов у меня дома все равно нет, -- сказал Вир.

-- Да ты послушай! Контрольных приборов хватает и на ферме.

-- Так чем дело тогда?

-- Вир, дружочек, у меня тут такое стряслось, ходячая кунсткамера, которая любого потрясет и напугает, у меня до сих пор коленки трясутся. Это опасно не только для нашей фирмы, но и для нашей жизни!

-- Что?

-- Я выложу сейчас тебе всю правду, -- продекламировал я, -- понимаешь, на Горе есть окно в параллельную реальность, туда попал Тир. Это дело очень серьезное. Мы не можем трепаться с животными, когда около нас есть такая аномалия. А если она станет еще шире? А если она поглотит весь мир? Я видел там двух молодых людей, они были атеистами, и – представь себе только! – они делали предметы из воздуха!

-- Ладно, -- сказал Вир Яшер, просыпаясь. Я мог его заставить прислушаться к себе. – Дай мне пять минут, чтобы одеться и попить кофе, я сейчас приеду.

-- Стой! – сказал я. – А негритенок?! Что он, как думаешь?

-- А что негритенок? Он-то тут причем?

-- Не спрашивай. Это волнует меня. Приходи быстрее, надо спросить негритенка, я думаю, он что-то знает.

-- Судя по всему ему вообще безразлично, он же ребенок.

-- Сколько ему лет? – может он еще и ребенок, подумал я, но темнокожим в любом случае доверять нельзя – особенно тем, чьи родители были гангстерами.

-- Не знаю, мы так и не спросили.

-- Через пять минут, чтобы ты был здесь, -- сказал я. Я буду молить Бога, чтобы ничего за это время не случилось.

Наушник отключился.

Я пошел в подвал проведать негритенка.

-- Послушай, -- сказал я, когда только вошел. – Я намерен узнать у тебя, что вообще творится, на счет этой белой дыры, пропажи Ириски и Тира, поведения животных. Я хотел бы, что ты дал мне ответ прямо сейчас. Расскажи мне, и только после этого я принесу тебе поесть.

Я прошел еще немного вглубь подвала, большая часть которого, впрочем, была усеяна дымом. Вероятно, эти сложные условия не доставляли негритенку такого большого дискомфорта, он бы жил тут вечно.

-- Я принесу тебе кашу, -- сказал я туманному негритенку. – Ты утолишь жажду голода, а я утолю жажду любопытства. Я же знаю, что ты знаешь о том, что я хочу спросить.

Мои ноги повели меня еще дальше.

-- Останется еще на ужин. И ты впервые за два дня опять поешь. Здорово? А, может быть, мы получим от Дзюбана кредит на опекунство. Уже завтра. Начиная с июля, мы с Виром будем твоими опекунами. А наш отдел – а по сути, все здание – теперь будет твоим жилищем. Боюсь, что в таком положении тебе предстоит оставаться тут до конца жизни. Слышишь?

Я выключил шипящую рацию. Казалось, надежды найти его среди дыма в этом хаосе не осталось.

Сняв свой рабочий халат каштанового цвета, бейсболку с загнутым козырьком, я размахивал одеждой, чтобы рассеять туман. Безрезультатно. Тогда я стал на четвереньки и сосредоточил свое мнение на пол – и в углу, в другом конце комнаты, нашел заляпанное от крови и грязи бездыханное тело негритенка и пластиковый нож, который всегда покупался в комплекте с банкой настоящей амурской колбасы – величайшей роскоши, которую мог позволить себе только я в состоянии отключки. Особенно при нынешней финансовой политике Дзюбана…

Быстро подбежав к негритенку, я порылся в карманах, нашел специальную тряпку для остановки крови, она лежала у меня там, если у кого-нибудь из животных начнутся роды, и с ее помощью попытался остановить кровь. Вдыхая необычный – для меня – аромат, я взглянул на часы и обнаружил, что пятнадцать минут уже истекли, а Вира еще нет. Я вернулся наверх, побрел к телефону, взял трубку и набрал номер. Пошли гудки.

-- Скорую машину на Веселую ферму, ребенок истекает кровью, быстрее.

Мои руки обшарили карманы куртки – в кошельке нет денег. Пусто.

-- Через пять минут приедем, -- сказал голос в трубке. – За деньги пока можете не беспокоиться.

-- Я придерживаюсь иного мнение, -- сказал я.

В здание фермы зашел Вир, и уже не в первый раз на нервах.

-- Что стряслось? – спросил он.

Из посудного ящика я достал старый листок и ручку, и начал писать записку: «негритенок стекает кровью в подвале, хозяев нет дома».

-- Так что? – сказал Вир, когда входная дверь захлопнулась.

-- Никогда в жизни не видел подобного, сказал я. – Но думаю, мы сможем это пережить.

Пройдя мимо ошарашенного Вира, я прилепил скотчем записку к стеклянной двери.

-- Эй, Пор, ты куда?

-- За мной, Вир!

Мы вместе трусцой побежали к тому месту, к Горе. Уже приближаясь, я видел сияющий бриллиант средь бела дня. Полное удивление было написано на моем лице, когда я увидел, что отверстие стало намного огромнее.

Мы подбежали, и на секунду остановились, рассматривая таинственную аномалию. Если прикинуть, то на вид высота отверстия – пятнадцать метров. Тонкая, белая, небесного сияния аномалия. Огромное отверстие на Горе. Боже, подумал я, да она прекрасна… На ней были сияющие молнии, а если подойти к ней сбоку, то вообще можно ничего не заметить, казалось, этот портал выковал Бог. Белый оттенок блестящей поверхности не мешал и портил, а даже украшал окружающий мир. А ночью… Закатанные рукава моей рубашки открывали сильные загорелые руки. Я поднес к порталу свою руку, в тот же момент волосы на руках и голове стали дыбом. Хотел бы я знать, что это такое.

-- Это портал в мир атеистов, -- сказал я, с показной фамильярностью проходя вокруг портала, будто я тут был уже сто раз. — Просто портал, и все. – Полон сил и плотный, как кирпич, в своей повседневной одежде, бейсболке, я двинулся к Виру, изучая все эмоции на его лице. Ведь он увидел нечто странное и собирался что-то сказать. – Что думаешь?

Холодно улыбнувшись, Вир посмотрел на меня.

-- И что ты предлагаешь? Войти в портал?

-- Не понимаю что делать, -- сказал я. – Все так смешалось.

Дух запустения и разрухи, царящий в нашем городе, пропитывал все, и я понял, что эти миазмы коснулись и нас.

-- Пойдем вместе? – смущенно сказал я. – Посмотрим что там, найдем, может Ириску и Тира…

-- Какая глупость! – воскликнул Вир, подходя к порталу. – Неужели мы можем просто так войти сюда, в неизвестность? А если мы не вернемся назад?

-- Не думаю, портал расширяется, боюсь, он скоро поглотит весь наш город, а, может быть и весь мир. Стоит попытаться уничтожить эту вселенную изнутри.

-- Мы должны вернуться, скоро медики приедут, негритенка лечить, -- напомнил Вир.

-- Не беспокойся, я оставил записку.

-- Ты говоришь странные вещи, -- сказал Вир мне.

-- Сколько я тут работаю, и еще ни разу не было, чтобы хоть какое-нибудь животное сбежало от меня. Только безответственные начальники могут пожимать плечами и нести убытки за пропажу товара, ничего не делая. Поэтому я буду там, в портале, а не, например, сейчас в подвале с негритенком. – В моих глазах сверкнула гордость.

-- А если мы не вернемся, то кого будем винить? – спросил Вир.

-- Никого... – улыбка чуть тронула мои губы. – Слушай, ты испугался? Никогда еще не видел тебя таким трусливым.

-- У меня просто нет времени для подобных глупостей, -- проворочал Вир. – Слушай, Пор, я согласен пойти туда, но только на пять минут. Если на горизонте Тира и Ириски нет, то мы возвращаемся, ладно?

-- Ладно, уговорил…

-- Нет, -- покачал Вир головой. – Я не могу тебе верить, пока ты не дашь мне клятву и не пожмешь руку. Может быть, ты говоришь правду. Может быть, нет. Но там, где я рос, рукопожатие стоит больше пустых слов.

-- Предположим, -- сказал я, пожимая лапу Вира. – Что дальше?

-- Пошли в портал!

Часть 4

-- Как фактор выживания человечества, атеизм ничуть не менее важен, чем материализм. Особенно для нас, нормальных. Скажем, одни насекомые умеют летать – значит, другие должны уметь ткать паутину. Согласись, умение ткать паутину вовсе не равнозначно неумению летать. Устрицы отрастили себе раковину для защиты – птицы научились поднимать их в воздух и бросать на камни. То же самое и с людьми: мы охотимся и – извини за выражение – пожираем христанутых и пгмнутых, а они, в свою очередь, пожирают лапшу из своих ушей, наложенной им Библией. Таким образом, мы нормальные. И существует баланс между нами, хищник – жертва… вечный круговорот.

-- Православные уже обвинили меня в измене. Я до восемнадцати лет верил в Бога…

-- Бррр… Нужно говорить Б-га, а не Б-о-г-а. Господи, ужасно!

-- Извини… Так вот, я до восемнадцати лет верил в Б-га, а потом я познакомился с атеистами, и это было просто замечательно. Наука и эволюционизм – вот теперь во что я верю.

-- А тебя это волнует? То, что тебя обвинили в измене?

-- Конечно. Многие станут относиться ко мне враждебно. Хотя… невозможно жить, наверное, и не вызывать чьей-то неприязни. Люди желают разного, и, доставляя удовольствия одному, ты раздражаешь другого…

Мы с Виром слушали этот замечательный разговор, оправившись от путешествия сквозь миры. Портал был все таким же широким и светлым, и, казалось, никуда пропасть не должен, это точно.

-- В чем же состоит их талант? – спросил я Вира.

-- Трудно сказать… Как по мне, они ничем не отличаются от верующих.

-- Ты еще не видел, что они вытворяют, я никогда не видел подобного.

-- Подойдем к ним? – спросил Вир.

-- Стоит?

-- Думаю, да. Может они видели Ириску, Тира, они могут нам помочь.

Медленно, осторожно, мы спустились с горы к молодым людям в черных пиджаках.

-- Фух, -- сказал я, -- слава Богу, мы вас встретили, встретили хоть кого-нибудь в этом мире.

-- Кому? Кому слава? Б-гу? – сказал парень в пиджаке, он казался старше своего товарища.

-- Да это так, не берите в голову.

-- Как ты можешь прославлять то, чего не существует в природе? Ты знаешь, что нужно верить в эволюцию, а не сказки?

-- Да это просторечие такое – слава Богу, хвала Богу. Так все говорят.

-- А ты знаешь, что Библия игнорирует первые 195 тысяч лет?

-- Да я и не задумывался об этом…

-- Господь покарал две тысячи людей, устроив торнадо, выжил только один ребенок. Он милосерден? И ты в него веришь… Как не стыдно….

-- Да мы хотели спросить…

-- Если Бог против инцестов, как тогда размножались дети Адама и Евы?

-- Мне все равно!

-- Ха-ха! Типичный христанутый, -- он подмигнул своему другу, -- вот как нужно разговаривать с этими фанатиками. «Слава Б-гу», -- обратился он ко мне, -- будешь говорить в среде христоголовых, вроде тебя, понял?

-- Пошел ты…

-- Вот видишь, -- он опять обратился к своему товарищу, -- видишь как нужно с пгмнутыми? Надо использовать критическое мышление, -- он указал пальцем на висок, -- я тебе дам список этих шаблонов, их там порядка тридцати, ты их главное выучи, чтобы не быть беззащитным в споре.

-- Пойдем, Пор, сказал Вир, они бесполезны.

-- Стой, -- сказал атеист, -- вот тебе книжечка, почитаешь на досуге, может мозги себе в нужное место вправишь.

-- Книга? Но я не вижу здесь книги.

В этот момент атеист уставился на меня, и, не закрывая глаз, поднес указательные пальцы к вискам и начал что-то бормотать, я отчетливо услышал фразу «не верю в Б-га», повторенную раз двадцать, если не больше. Из воздуха появилась толстенная книга в твердом переплете.

-- Держи, верующий. Это Ричард Докинз «Бог, как иллюзия». Почитай.

Я взял подарок от незнакомца.

Мы с Виром пошли вглубь города.

-- Как они это делают?

-- Материализм, -- сказал я. – Они силой мысли могут материализировать предметы.

-- А мы так можем делать?

-- Не знаю. Попробуй.

-- Тогда мне этот мир действительно нравится, если я могу материализовать все, что пожелаю. Но как этот мир контролирует эти способности? Неужели тут нет больных террористов, которые материализируют ядерные бомбы?

-- М-м… -- я сделал неопределенный жест. – Похоже, что тут есть специальные законы, которые противодействуют хаосу, -- я замолчал в замешательстве.

-- Минуточку, -- сказал Вир. – Давай разберемся, как это работает. По крайней мере, как мы это понимает. Материалист думает про определенную вещь, скажем, гамбургер: он мыслит о ней, держит ее в голове… То есть, мысль материальна? После этого мысль из его головы появляется в нашем измерении, и после этого уже сделать ничего нельзя. Атеист должен думать, и одновременно не верить в Бога. Когда он так делает, то все предметы будут в точности появляться так, как он задумал себе в голове.

-- Погоди, -- сказал я. – Ты думаешь, что вещь появляется из ниоткуда, благодаря мысли? Они ее не воруют из другой точки мира?

-- Они материализмруют их мыслей.

Вир резко замолчал.

-- Вот, посмотри, это же наша ферма!

-- Из их мыслей, -- повторил Вир, -- материализуются… -- Он был многозначителен, как толкователь древних текстов.

Мы подошли к нашей ферме, и увидели там точную копию самих себя, только немного других. Я выглядел немного по-восточному, с узкими глазами, а Вир был полностью без шерсти, но с кошачьей мордой.

-- Что это с нами? – спросил я.

-- В параллельной вселенной все иначе. Похоже, здесь нашими потомками были совсем другие люди. Твоя фамилия Шэйхант о чем-нибудь тебе говорит?

-- Да, это фамилия моего отчима.

-- А он был какой национальности?

-- Бурят, его уничтожили во время дзюбановских чисток.

-- Как и всех расово неполноценных людей…

-- Похоже, в этой вселенной, бурят Шэйхант – мой отец?

-- Да, потому что здесь нет расизма, все рождают полукровное потомство.

-- То есть, ты родился от человека и тигра?

-- Похоже, да. Поэтому у меня нет шерсти.

-- Интересно… -- протянул я после короткого молчания.

-- Да черт бы тебя побрал: интересно ему! – закричал Вир. – Это же неправильно! На свет появляются уроды!

Тихо, почти шепотом, я сказал:

-- Я ничего не могу сделать, Вир. Этот мир не изменить.

Я посмотрел Виру в глаза, и не понял, что в его взгляде больше: смущения или вызова.

-- Кому там не сидится? – спросил Вир из параллельной вселенной.

-- Опять животные взбесились? – спросила восточная копия меня.

-- Черт, побежали! – сказал я.

-- Зачем?

-- Не знаю, но во всех фантастических фильмах, если герой увидит свою копию в параллельной вселенной, то произойдет зло. Побежали!

-- Ладно.

Мы побежали на центральную улицу города.

-- Фух, давай отдышимся, -- сказал я.

-- Я думаю о чем-то конкретном… о прошествии, о том, что кто-то сказал. Или о каком-нибудь незначительном эпизоде, который был, а мне хотелось бы, чтобы его не было…

-- Ты о чем?

-- Хочу пить.

-- Попробуй материализовать…

Я сказал это в шутку, но Вир воспринял это всерьез, и, подражая атеисту в пиджаке, он так же пробормотал «Б-га нет» двадцать раз.

-- Ну?

-- Ничего.

Внушение Вира было не слишком убедительным. Материализовать вещи мыслью оказалось не так легко.

-- Я в детстве знаешь, где жила!? Сосунок! Я жила с родителями в Амуре! – прокричала сумасшедшая старушенция.

-- Посмотри, -- засмеялся Вир, -- больная какая-то.

Мне было не так смешно, потому что в этой больной старушенции я узнал свою маму. Ее везли на инвалидной коляске по тротуару, коренастый санитар попытался ее заткнуть, чтобы она не привлекала внимание окружающих.

-- Мама… – обратился я.

-- А, -- она обомлела, -- сынок!

-- Мамочка, как ты?

-- Добрый день, миссис Шэйхант, -- сказал Вир.

-- А, -- она обомлела, глядя на Вира, -- сынок, это ты. Какой ты волосатый. Оба моих сыновья опять со мной, идите обниму…

-- Она больна, лучше не трогайте ее, -- сказал санитар.

-- Мама, -- не обращая внимания на замечание, спросил я, -- ты помнишь папу, и то, как он управлял фермой?

-- Да, я помню ферму, -- сказала она, -- там еще были собаки и овцы, они так смешно какали, господи! – ее рот выдал истерический смех.

-- Погоди, у нас на ферме в подвале негритенок, что с ним делать, и откуда он там?

-- Негритенок? – она резко сделала серьезное лицо. – Кхм… Мне нужно тебе кое-что рассказать.

-- Интересно… -- сказал Вир.

-- В параллельной вселенной твоим отцом был основатель этой фермы – Владимир Негиш. Он увлекался карго-культами, и верил в Бога. Один раз он поехал в лес, чтобы найти животных для прибыли. Во время Дзюбановской диктатуры все выживали, как могли. Внезапно там он нашел маленького негритенка, совсем маленького. Он был без половых органов, у него нигде не росли волосы. Отец взял его к себе, и поместил в свой подвал, который, кстати, пустовал в то время. В один прекрасный день к нему пришли атеисты-еретики, они вымогали его выдать им негритенка. Отец сначала подумал, что это члены ККК, но слишком интеллигентный вид выдал их намерения. Они хотели сжечь ребенка, потому что он был сыном Иисуса.

-- Что?!

-- Да, негритенок в вашем подвале это сын Иисуса. Об этом не пишется в Библии, но если покопаться в архивах и узнать все перипетии истории христианства, то можно заметить, что у него был сын. По легенде Иисус сбросил его в болото, именно то болото, которое находилось поблизости того леса, куда ездил твой отец. Из-за этого негритенок стал негритенком… Ха-ха-ха! Они так смешно какают, господи!

-- Идите, молодые люди, эта женщина больна, она верит в Б-га, а это о многом говорит.

Я посмотрел на уходящего санитара, мама из коляски помахала мне рукой. Из этого разговора у меня было лишь одно заключение: негритенок – сын господа, а мой отец привел его, потому что он верил в карго-культы, а, следовательно – в Бога. Далее следовал совершенно адекватный вопрос: если негритенка в параллельной вселенной принес в подвал мой отец, то в этой вселенной никакого негритенка вообще не существует? Его сожгли?

И знали это только я и Вир Яшер…

-- Пора идти обратно, никакого Тира, а тем более Ириски мы уже не найдем.

-- Да уж, дружище, ты прав.

Мы молча дошли к месту, где мы высадились в этот мир, вдыхая свежий воздух, держа под мышкой книгу Ричарда Докинза. Да уж, верить маме или нет? Миновав атеистов, с которыми мы беседовали ранее, я и Вир поднялись наверх.

-- И что это значит? Где портал?

-- Понять не могу.

Мы шарили по кустам, обсматривали все, но нигде не нашли выход.

-- Вот и доигрались, -- сказал Вир, посмотрев на меня, а потом на атеистов. На его лице появилась смущенная мина, которая переросла в обиду.

-- Ловко я тебя подставил, да? – неудачно пошутил я, -- мы оба… -- бормотал я, пока Вир осознавал безвыходность ситуации. – В заднице. Настоящей заднице.

-- Такое впечатление, что ты сделал это специально, -- гневно отрезал Вир.

-- Ничего подобного, -- сказал я. – Я думал о своем деле.

-- Ты сделал большой грех…

-- Пожалуйста, прости, -- сказал я, но было поздно, Вир был слишком зол.

-- Где же твоя душа? – спросил Вир, оголяя рукава.

-- Во мне, -- буркнул я. – Внутри. – Я поднял глаза и посмотрел на Вира, от удара его мягкой лапы, я покатился вниз из Горе, Вир уже расстегивал рубашку и был готов меня убить.

-- Это бессмысленно, Вир! – крикнул я.

-- Бессмысленно? – он не поверил. – Бессмысленно было сюда идти!

-- Вир сорвал с себя рубашку и невозмутимо меня дубасил лапами по лицу, в ход пошли когти.

-- Погоди, не бей. Мы же работали вместе последние несколько лет, наш бизнес процветал! Наша компания зарабатывала много денег!

Сняв рубашку, он от злости расцарапал свой живот. Из-под грубой животной шкурой пошла кровь.

-- Не надо!

Вир резко остановился, уставившись на одну точку.

-- Что…

-- Смотри, Пор.

Он спокойно стал, расслабив свои крепкие лапы, и пошел на другую сторону улицы. На тротуаре, куда от отправился, лежало пластмассовое дерьмо.

Часть 5

-- Возьми, подержи, -- сказал Вир, посмотрев на меня, а потом на место, где мы дрались. Он побежал туда за рубашкой, надел ее и вернулся обратно.

-- Что это? – спросил я. Вир резко выхватил дерьмо у меня из рук. Обернул верх ногами и посмотрел на этикетку.

-- Это оно, -- он посмотрел на этикетку. – Знакомая вещь. Откуда это?

-- Ничего особенно, -- сказал я. – Дерьмо как дерьмо, только пластмассовое.

Недолгое спокойное перемирия между мной и Виром нарушилось внезапным появлением огромного человекоподобного пса, который, показывая свои огромные клыки, скалившись, бежал к нам.

-- Похоже, ты взял его игрушку, Вир.

Волосатый вурдалак плавно прыгнул в воздух и мягко приземлился на лапы, чтобы взять в зубы дерьмо, которое туда положил Вир десять секунд назад. Ноги спасли нас, но вурдалак не хотел отпускать меня и Вира с миром. И в ту же секунду он уже переставлял свои когтистые лапы в нашу сторону.

-- Фу, мальчик. Отставить!

Вурдалак заскулил.

-- Тебя еще многому надо научить, -- сказал ученый в зеленом костюме поглаживая чудовище за ухом.

-- Данис? – удивился Вир.

-- Ты его знаешь? – спросил я.

-- Вы меня знаете? – спросил профессор.

-- Да, так, не совсем, я слышал о ваших достижениях… -- Вир заикнулся.

-- Извините меня за моего пса, на него не надевается ни один намордник, придется делать его на заказ.

-- А что это за существо, -- спросил я.

-- Это моя гордость, первое человекообразное животное. Я уже год провожу с ним тренировки, пока что он научился только ходить на двух ногах. С языком у него проблемы…

Похоже, этот профессор не заметил, что Вир это тоже человекообразное животное. Наверное, он нас видит не совсем такими, какими мы себя видим в этом мире, и Вир это понял.

-- Ну ладно, я пойду, ребятки.

-- Удачи, -- сказал я, --Ну что, пойдем думать над тем, как выбраться?

Вир замолчал.

Множество машин на улицах. Разнообразные марки разных лет выпуска. Разные цвета – хотя черный, безусловно, преобладает. Впрочем, не вкус людей был тому причиной – просто черный это цвет атеизма.

Но откуда я все это знаю? И откуда моя мама знает, что негритенок в подвале – сын Иисуса? Чрезвычайно странно… Наверное, она сошла с ума, и говорит окружающим всякую околесицу. Или это я сошел с ума, ведь этот весь бред на моих глазах, а не в сознании моей матери. Это было… Это было… Внезапно я все понял. Конечно же, Иисус передал негритенку титул творца мира – того мира, их мира, мира Дзюбана. До этого эту нишу занимал Бог – творец Адама и Евы. Потом Иисус, а потом уже -- негритенок. А появления портала в параллельную вселенную – не случайность, напротив, кто-то хотел сделать это, как только негритенок терял силы, неизвестность ее набирала. Но кому потребовалось создавать такой портал – портал, где царит атеизм, а упоминание Бога резко порицается простыми людьми.

Конечно, сейчас было трудно догадаться, адское напряжение и все такое… и, наверное, я впервые почувствовал себя частью творения, я винтик в большом механизме – внутри чего?. Поплатившись за свое любопытство, я начал осознавать. Нам потребуются неимоверные усилия Господа, чтобы выбраться отсюда.

Мимо протрещал старенький «Додж» -- частный автомобиль. Я поднес руку ко лбу, чтобы хорошо разглядеть, и машина, взвизгнув тормозами, сверкнула по асфальту.

-- Посмотри, Вир, -- сказал я. – Едет «Додж», а эта собака бесится.

-- Обычно Тир гавкал на «Доджи».

-- Да уж, собаки этой породы ненавидят «Додж».

-- И что ты думаешь насчет этого? – спросил Вир, провожая взглядом черный автомобиль, от которого собака разразилась бешеным гавканием.

-- Я совершенно не расположен сейчас о чем-либо думать, -- сознался я.

Некоторое время мы шли за собакой и профессором. Разглядывая людей, машины, дома, я вновь задумался над тем, что они внутри механизма, механизма творца. Сколько деталей… Наверное, скоро это все должно кончиться.

-- Эй, Пор, а почему тут нигде нет велосипедов и мотоциклов? В нашем измерении я бы уже давно услышал жужжание байкера или звук пожеванной резины от езды на велосипеде.

-- Даже не знаю.

Может быть, творец не создал их, потому что не знал – или забыл? – об их существовании? Он ведь еще так юн… Или он принципиальный противник двухколесного транспорта? Внезапно мне почувствовалось, что мне все надоело. Или я просто устал. Какого черта я иду куда-то? Зачем? Убедиться, наконец, что этот мутант – жертва неудачного эксперимента – и есть наш родной собачонка Тир? Я и так знаю, что это он. Когда исчезла Ириска… когда мы попали сюда… когда он оскалил зубы… этого достаточно, чтобы…

Ведь то, что я делаю сейчас только заставляет меня напрягаться – а значит, у меня усиливается аппетит. Надо вернуться, вернуться домой. Тем более, ферма без меня и Вира долго не протянет – так стоит ли тратить свое время, чтобы колесить по этому миру? Не лучше ли придумать что-нибудь, чтобы вернуться?

Плавной, легкой походкой профессор подошел к своей лаборатории.

-- Погодите профессор! – сказал Вир.

-- Что? Это секретное место, я не стану с вами разговаривать, -- сказал он. – Позову копа, в лучшем случае.

-- Наплевать, -- сказал я.

Пусть зовет, какая теперь разница? Мы и так в заднице.

Закрыв дверь на ключ, перед этим пустив Тира в дом, профессор повернулся к нам и сложил руки на груди, показывая перед нами важный вид.

Мы рассматривали его с любопытством. Его глаза, умные, голубые, слегка расширились, но в них не было, ни тревоги, ни страха. Скорее – предрасположенность.

-- Что-то случилось? – спросил он.

-- Где вы нашли эту собаку? Это существо же раньше было собакой, так?

-- О боже! – воскликнул он. – Неужели вы?..

Он рассмеялся. Без малейшей враждебности. И не отошел.

-- Уже почти время обеда, -- сказал профессор. – Вы позволите мне покормить моего питомца?

Утомление навалилось, я уже ощущал на себе огромную тяжесть – и холод, холод морозильной камеры.

Должно быть, все это отразилось на моем лице, потому что профессор шагнул шаг назад, в дом, и закрыл дверь.

-- Что с тобой? – с тревогой спросил Вир.

-- Умираю, дружище, -- вытолкнул я из себя.

-- Может быть, тебя отвести в больницу?

-- Прости, это я виноват, это я тебя затащил…

-- Ты болен, в таком состоянии… Поехали в больницу.

-- Нет!

-- В «Таверну», -- сказал я. – Съедим по порции копченых куриных ножек. По бифштексу. Говяжьему бифштексу. Ты любишь говядину?

-- Ты хочешь в «Таверну»?

-- Да.

-- Хорошо. Пойдем в «Таверну». Ка