Кадниковский костюм второй половины XIX— начала XX ВВ.

Источники

Описание народной одежды Кадниковского уезда Вологодской губернии впервые появляются в работах этнографов-любителей XIX в. В местной периодической печати Вологодских губернских и епархиальных ведомостях в 60—80-е годы XIX столетия было опубликовано несколько статей, посвященных описанию быта и нравов жителей Вологодского и Кадниковского уездов. Эти работы не претендуют на какой-либо научный анализ. Цель авторов — показать тот или иной обряд, промыслы, занятия и т. д. в его современном состоянии. Характеризуя свадебные обряды Васьяновской волости Кадниковского уезда, В. Кичин обращает внимание на одежду жениха и невесты. Описывая северную часть уезда — Троичину, А. А. Шустиков приводит данные о свадебных обычаях дарить предметы одежды жениху и его родне. Говоря об овцеводстве, замечает, какие детали костюма изготавливают из шерсти. При всей ценности эти сведения носят фрагментарный характер, не создавая цельной картины по интересующему нас вопросу.

Первая обобщающая этнографическая работа появилась в 1890 году. Труд Н. А. Иваницкого называется «Материалы по этнографии Вологодской губернии», но по заявлению самого автора «сведения относятся главным образом к уездам Кадниковскому и Вологодскому». Н. А. Иваницкий, известный ботаник и этнограф, много путешествовал по Вологодской губернии, некоторое время жил в Кадникове, поэтому знал народный быт, как говорится, не только по литературе.

Политические воззрения Иваницкого, относившегося достаточно отрицательно к существовавшим порядкам, нашли отражение в работах исследователя. Он много и публицистически остро пишет о крестьянской бедности. Вот один из его примеров: «Жители Рабанги (граница Вологодского и Кадниковского уездов) роста большей частью среднего, смуглы лицом и телом, крепкого сложения, как мужчины, так и женщины. Те и другие некрасивы собой, в особенности же последние, сложены как-то неловко, нестатны собой и самый вид у них суровый и голос грубый. Живут рабанцы неряшливо и грязно, едят плохо и одеваются ненарядно». «Все это справедливо относится ко всем деревням Вологодского, Грязовецкого, Кадниковского и отчасти Тотемского уездов без исключения»,— делает вывод Н. А. Иваницкий.

Казалось бы после описания «плюгавых мужиченков-лапотников», «чахлых баб» и «дохлых» ребятишек можно поставить точку, но далее всем содержанием книги Иваницкий как бы опровергает свои изначальные выводы. Перед читателем встают картины быта народа с богатейшей культурной традицией. Нищета и убогость, описанные в начале книги как характерные черты быта, оказываются продуктами обстоятельств, в том числе и вековой крепостной зависимости. Они характеризуют лишь отдельные, зачастую внешние стороны быта. Именно это объективно и показал Иваницкий.
В книге содержатся данные о крестьянском костюме. К сожалению, не всегда дается название уезда, что несколько снижает ценность сведений. Это первые опубликованные материалы, позволяющие представить крестьянский костюм в целом, как мужской, так и женский, применительно к юго-западным уездам губернии.

Работа Иваницкого являлась одним из самых значительных исследований, посвященных описанию быта жителей Вологодской губернии. В ряде положений она сохраняет значение и до сегодняшнего дня.

Среди этнографических публикаций начала XX в., затрагивающих нашу тему, одно из ведущих мест принадлежит работе Д. К. Зеленина: «Описание рукописей ученого архива Русского географического общества» (Пг., 1914.). Им обработаны ответы на Программу по этнографии, распространявшуюся Географическим обществом в середине XIX в. Ответы на эту «Программу», присланные с мест, по выражению Зеленина, «имели самые утешительные последствия, даже превзошли ожидания». В первом выпуске описания рукописей приводятся сведения о 80 работах этнографического характера по Вологодской губернии, хранившихся в архиве Географического общества. Значительная часть материалов посвящена Кадниковскому уезду. Это работы Е. Кичина, А. Шустикова, П. Шайтанова и др. Наибольшую ценность для нашей темы представляет заметка священника Замошской Покровской церкви Николая Попова, датированная 1856 г., «О наряде женского пола, живущего в Кадниковском уезде». Д. К. Зеленин дословно перепечатал это небольшое по объему изложение, отметив существующую в литературе «скудость печатных известий об одежде северно-великорусских губерний».
Ряд материалов по нашей теме отложился в другом хранилище рукописей — научном архиве Вологодского общества изучения Северного края (1909—1935). Сведения о них содержатся в описании архива, выполненном в 1926 году профессором А. А. Веселовским.
Современные этнографы практически не касались в своих работах народной одежды Кадниковского уезда. Отдельные факты можно найти в трудах Г. С. Масловой, Т. А. Бернштам, иллюстрировавших свои выводы материалами Кадниковского уезда.
Для рассмотрения вопросов общего характера нами привлекались некоторые обобщающие работы по восточно-славянской этнографии: атлас «Русские» и коллективная монография «Этнография восточных славян». В 1988 году в Вологодском государственном педагогическом институте была защищена дипломная работа студентки исторического факультета И. Козловой о Кадниковском плетеном кружеве, в которой в числе прочих вопросов рассматривается значение плетеного мерного кружева в структуре женского костюма Кадниковского уезда.

Сведения, связанные с семантикой (смысловым значением) орнаментов, взяты нами из работ А. К. Амброза, Б. А. Рыбакова, С. В. Жарниковой.

Материальными источниками для написания этой работы послужили коллекции народной одежды Кадниковского уезда из собрания Вологодского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника (ВГИАХМЗ), Сокольского, Кадниковского, Харовского общественных исторических музеев, нескольких школьных музеев Усть-Кубинского района.

В 1986—1988 гг. в ходе историко-бытовых экспедиций в Заозерье-Кубенское (юго-западная часть уезда) был собран ряд сведений о народном костюме XIX— начале XX вв. Перечисленные источники и литература дают возможность не только описать разные типы одежды жителей уезда, но рассмотреть ряд вопросов, связанных обрядовыми функциями костюма.

Материал

Главным сырьем для изготовления крестьянской одежды служил лен. Несмотря на возможность покупки фабричного материала, изготовлением домотканого полотна продолжали заниматься повсеместно. В XIX, да и в начале XX в. материал домашней работы — непременная часть имущества не только беднейшего крестьянства. Он имелся и в домах зажиточных крестьян, широко использовался для изготовления полотенец, будничной одежды и нижнего белья. Причины этого не в дороговизне покупных материй, хотя последнее могло играть какую-то роль, а в рационалистическом складе сознания крестьянина, полагавшего, что тратить деньги на покупку тканей для домашних нужд «про домовой расход» неразумно, потому что «дома никто не видит, так можно и попроще одеться». Домотканая материя в понимании главы дома была «дармовой», т. к. изготовлялась из своего сырья женской частью семьи в промежутках между выполнением другой домашней работы.

Наиболее простым видом ручного ткачества были полотна и холсты. После изготовления на горизонтальном ткацком стане их «белили»— расстилали на снегу, мочили в весенней воде или под росами. («Белить — бель» — это, по-видимому, один из древнейших обычаев, связанных с культом ткачества.) Изготовление «новины», отождествлялось с сотворением мира, где льняная нить была ничем иным как нитью жизни. Не случайно, даже в XIX столетии в Вологодской губернии ткались полотна «по обету», в знак избавления от опасности или стихийного бедствия.
На холщовых полотенцах подавался хлеб-соль, ими украшались «красные углы» с иконами. В отцовскую полотняную рубаху заворачивали новорожденного младенца, причем стирать последнюю не полагалось: «Тогда смоется отцовская любовь»,— считали на севере Кадниковского уезда в Троичине.
Льняную нить часто красили. Наиболее распространенными были красный и синий цвета. Затем шли коричневый, зеленый, оранжевый и др. Крашеная нить служила для изготовления другой разновидности холста — пестряди. Рассмотрение образцов пестрядиной одежды из коллекции ВГИАХМЗ не выявило какого-либо преобладания одного из двух видов пестряди в клетку или полоску. Тот и другой широко применялись для изготовления повседневной одежды, а в бедных семьях — воскресной и праздничной.
В некоторых случаях вместо пестряди применялись крашенная особым способом ткань — набойка. Н. Попов видел в употреблении в Кадниковском уезде в середине XIX в. «холстинный сарафан, окрашенный синею краскою с белыми или разной краски узорами».
Судя по сохранившимся образцам из коллекции ВГИАХМЗ набивные ткани к концу века были значительно потеснены пестрядью. Достаточно редко для изготовления одежды используется ремизное (узорное) полотно. Ремизным способом ткали в основном скатерти.
Непременным атрибутом одежды Кадниковского уезда были проставки браного (орнаментального) ткачества и мерного льняного кружева. В отличие от других регионов Вологодской губернии, где кружево (в подавляющем большинстве узенькое кружево — край) использовалось лишь как деталь декоративной отделки, Кадниковское мерное выполняло в структуре костюма более важные функции, соперничая даже с браными строчами.
Парное или «русское» кружево, выплетавшееся в деревнях уезда, имело одну существенную особенность. Работа кружевниц не была ориентирована на рынок. Кружево в массе своей выплеталось «про себя». Отсюда художественное своеобразие композиции, не зависящее от капризов городской моды, высочайшее качество изделий. Узоры (геометрические, антропоморфные и зооморфные и др.) имеют бесчисленное количество вариантов нескольких вполне определенных орнаментальных мотивов. Это дает основание говорить о сохранении семантического (смыслового) значения узоров. Подробнее этот вопрос мы рассмотрим ниже.

Из 49 волостей уезда в 1910 году кружева выплетали в 41 волости. По данным земской статистики наибольшее количество кружевниц насчитывалось в Корневской (49% женского населения), Заднесельской (45,5%), Старосельской (45%), Кокошиловской (40%), Томашской (39%) волостях.

Изготовление мерного кружева технически более трудоемкий процесс, чем выплетение сцепного. Для Кадниковского кружева характерны сложные многопарные композиции, достигающие в ширину 14—15 см. Для выплетения такого узора необходимо было 50—60 пар коклюшек. Графическая четкость композиции достигалась благодаря толстой скани, образующей силуэт мотива, в сочетании с крупной фоновой решеткой. На многих образцах мы видим цветную скань, выполненную гарусной нитью.

Мерные кружевные проставки в комплекте с прошвами браного ткачества украшали подолы рубах, передники. Узкое кружево для отделки получило распространение в Кадниковском уезде в 10—20 годы нашего столетия.

Кроме льняной нити для изготовления одежды использовалась шерсть. «Шерсть идет только для себя, на сарафаны и юбки женщинам»,— писал в конце прошлого века исследователь Троичины А. А. Шустиков. Шерстяные сарафаны «из разноцветных полос: красной, зеленой, голубой, желтой, черной и белой» — были в имуществе практически каждой жительницы уезда. Это подтверждает и значительная коллекция полосатых дольников, хранящаяся в Вологодском музее.

Кроме домотканой материи одежда шилась из покупных тканей: Материал, за который «деньги плачены», шел, главным образом, на выходные и праздничные костюмы.
Н. Попов в середине XIX в. отметил пристрастие жительниц уезда к ситцу, коленкору, другим хлопчатобумажным тканям, шелковым и парчовым отрезам, изящной кисее. Изделия из этих материй носились, правда, по большим праздникам. В Васьяновской волости штофный (шелковый) сарафан надевала невеста. В Троичине на свадьбу жениху и его ближним родственникам невеста дарила кумачовые ситцевые и полотняные рубахи. Одним из любимых мужских цветов был голубой:

«Ты напой меня колодезной водой,
Я пришел к тебе в рубашке голубой,
— Голубая не подыгрывай,
Не люба, так не заигрывай,
Голубая вся отделана каймой,
В посиденки играй, миленький со мной.»

Или еще:

«… девица молодца оборола,
Пуховую шляпоньку с кудрей сбила,
Русые кудречки растрепала,
Она, она синь кафтан разорвала...»

(Иваницкий Н. А Материалы…, с. 65, Приложение, № 4.)
В конце XIX— начале XX вв. для изготовления одежды широко использовался бакис (батист) преимущественно красного цвета. Характеризуя цветовую гамму народного костюма, этнограф Иваницкий в конце прошлого столетия писал: «Народ отдает предпочтение ярким цветам, но нельзя сказать, чтобы из этих ярких какому-нибудь отдавалось особое преимущество. Пожалуй, алый цвет является преобладающим в костюмах девушек: парни и мужики надевают охотно красные кумачовые рубахи, парни шьют себе иногда и штаны из красного и желтого кумача.
Если баба наденет алый сарафан, зеленый передник, розовую кофту и желтый платок на голову, то на нее засматриваются как на женщину,— одетую с шиком».
Современному человеку, предпочитающему спокойные цвета, такой костюм покажется излишне пестрым. Однако привязанность к сочным краскам — это не прихоть или безвкусица. Цвет в костюме имел символическое значение, уходящее корнями в мировоззрение дохристианской Руси.

Женская одежда

Рубаха. Основу женского костюма в уезде в конце XIX— начале XX вв. по-прежнему составляла рубаха. Ее верхняя часть получила название воротушка. Н. Попов указывал на существование двух типов: воротушек с глухим высоко обтягивающим шею воротом—остёпкой и открытых, «много не закрывающих грудь». Рукава воротушек были широкие, «с оборками до локтей». В коллекции ВГИАХМЗ хранится еще один вид рубахи, воротушка которой имеет небольшой отложной воротник, рукава длинные с манжетами, называвшиеся, по данным Иваницкого зарукавьем.

По-видимому, в середине XIX века этот покрой был уже не модным. Н. Попов упоминает «рубашки синия, толстая с косыми длинными рукавами» среди одежды пожилых женщин и старух.

Воротушки шили из полотна, розового ситца, красного «бакиса», в праздники носили рубахи с воротушкой «тонкой узорной холстины» (ремизного ткачества) или белого коленкора. У повседневных рубах на воротушку шла пестрядь, белый или крашеный холст.
Остёпок рубахи украшался вышивкой. Вышитыми были и полоски ткани на разрезе ворота — берьки.

Вышивка в Кадниковском костюме занимает незначительное место. В большинстве своем узоры «выбирались по строкам» — отсюда местное название изделий браного ткачества «строчи». Вероятно, они украшали воротушки и в более ранние времена. В середине XIX века тканые с красной браной строчкой орнаменты бытовали на рубахах пожилых женщин. Во второй половине столетия браные проставки на воротушках заменяются вышитыми с цветочным орнаментом. Причина, вероятно, кроется в моде на новые узоры, пришедшей из города.

К воротушке на талии или несколько выше пришивался стан (становина, подстава) — прямой отрез домотканого холста. Про рубашку с таким станом говорили пачесная, изгребная. Стан рубахи был всегда белым. Известна единственная кадниковская рубаха, на стане которой вышиты фигуры коней. По-видимому, она принадлежит к более раннему времени, возможно имела ритуальный характер, одевалась, например, в первый день сева или жатвы.

Стан из домотканой материи украшали внизу прошвами браного ткачества с атласными лентами или полосами мерного кружева. Этнограф Иваницкий приводит два названия — подпольница — расшитый нитками край рубахи и наподольница — пришитая к стану цветная лента, мерное кружево или «строчи». Наиболее распространены в Кадниковском уезде были наподольницы. Они состояли из нескольких чередующихся тканых полос или покупных лент. Последние, кстати говоря, встречаются редко, т. к. тканая наподольница была предметом престижа

Узоры из цветных продольных полос характерны для центральных волостей уезда (Харовский район). Композиция из трех полос, выполненная, как правило, красной, синей и белой ниткой, была распространена на территории современных Усть-Кубинского и Сокольского районов. Верхняя полоса шириною 7—10 см несла в себе достаточно сложный геометрический орнамент, она «выбиралась» красной ниткой по белому или синему фону. Затем следовала более широкая полоса с крупным орнаментом, вытканным преимущественно белой ниткой. Наподольница завершалась третьей полоской, повторяющей первую.

Другой вид наподольниц представлял из себя сочетание браных полос с мерным кружевом. В трехчастной композиции кружевная проставка была, как правило, средней. В некоторых случаях к нижней части наподольницы пришивалась еще одна кружевная полоска — кружево-край (от 2 до 7 см. шириной). Наподольницы носились с праздничными и выходными рубахами. Длина рубахи во многом зависела от количества проставок, достигавших в некоторых случаях 5—7 штук.

Н. Попов так описывает праздничную женскую рубаху: «В праздники рубашка тонкой узорной холстины или белого коленкора с глухим воротом до ушей остепка, рукава широкие с борами до локтей, шьется до колена, от коего до самого низу пришиваются кружева и между ними ленты». Судя по сохранившимся образцам из собрания ВГИАХМЗ длина рубахи с наподольницей достигала икр.

Сарафан. Поверх нательной рубахи надевался сарафан. В середине XIX века в Кадниковском уезде он был еще древнего типа — косоклинный с «накапками» (на проймах): «Оне, лежа на плечах держат сарафан». Записи этнографов донесли до нас несколько местных названий этой одежды: дольник, доломан, доловик, сукман, маренник и т. д. Надевали сарафан через голову.

Будничный домотканый сарафан из пестряди, набивной холстины или шерсти обшивали по верху тесьмой, полосками пестряди или крашеного холста, короче, «что у кого случится» Под подол, чтобы он меньше обивался, подшивали холстину.
Имеются сведения о том, что уже в середине XIX века в кадниковских деревнях ходили в сарафанах из покупного ситца, а в праздники могли надеть «сарафан штофный (шелковый) красный, весь на подкладке, холстинной или ситцевой, по подолу два ряда бахромы». Даже старухи надевали в праздник «маренники красные суконные на подкладке». Выйти в праздничные и выходные дни «на люди» в простом домотканном сарафане было зазорно, в Кадников-ском уезде про такую говорили: «У нее на все праздники один сарафан заведен».

Бедным приходилось или отсиживаться дома, или занимать наряды у подруг и знакомых. Нарушительницам обычая грозило общественное порицание. Общеизвестная пословица «и в пир, и в мир, и в добрые люди» (все в одном) как раз для такого случая.
В конце XIX— начале XX вв. косоклинный сарафан в уезде практически вышел из употребления. Конкретные материалы из собрания ВГИАХМЗ говорят о широком распространении прямого сарафана на лямках. По преимуществу, это была повседневная одежда. Большинство сохранившихся образцов пестрядинные в клетку и полоску. Встречаются шерстяные полосатые сарафаны.

В одном из школьных музеев Усть-Кубинского района хранится любопытный экспонат — свадебный костюм заозерской крестьянки начала XX в. Из двух составных — одна сарафан, но поверх него надевается кофта, что придает костюму сходство с городской «парой» конца прошлого века.

Таким образом, праздничный сарафан теряет самостоятельное значение, отмирает к 10-м годам XX века. Повседневный пережил его почти на два десятилетия, но в 30-х годах был повсеместно заменен юбкой, правда тоже домотканой.

 

Юбка. Поясная одежда в женском костюме Кадниковского уезда представлена юбкой. Первоначально юбка была только повседневной одеждой. Н. Попов в середине XIX в. писал: «Юбка отличается от сарафана тем, что покрывает стан только до половины тела не имея ни спинки, ни накапок (пройм). Сверху она отстрочена крашеной синею холстиной вершка в 2 шириной (около 9 см), внутри этой отстрочки продет пояс, который стягивается и завязывается на животе». Шерстяные юбки были как и сарафаны полосатыми. Об изготовлении шерстяных юбок в Кадниковском уезде писал в 80-х гг. этнограф Шустиков. В конце XIX в. юбка получает достаточно широкое распространение, заменяя в пригородных волостях сарафан. Образцы XIX — начала XX столетий довольно широко представлены в музейных коллекциях. Практически все они одного вида, различаются только деталями отделки. Полосатая шерстяная с клиньями юбка почти повсеместно заменяется прямой, однотонных темных расцветок (серая, коричневая, темно-вишневая, грязно-зеленая, иногда фиолетовая), украшенной по подолу одной — тремя ткаными полосками шириной 2—2,5 см. Длина юбки, как правило, вровень или выше колена. По свидетельству ряда информаторов из Усть-Кубинского района юбки специально шили короткими, чтобы была видна часть наподольницы с кружевными и браными узорами. Юбка застегивалась на поясе при помощи пуговицы или застежки.

Пояса. Обязательной деталью одежды был пояс. Н. Попов описывает несколько видов поясов. В воскресные дни надеваются «поясы шерстяные и шелковые, те и другие тканые, узенькие со словами и кистями из шелковых лент или лоскутиков, пояса всегда завязываются на левом боку, они не длинные: только чтобы однажды опоясаться; кисти длиною вершка в три» (около 13 см). В праздники носили «пояс плетеный из разных шелков, длинный, чтобы дважды опоясаться с баклушками или кистями, обвитыми мишурой». Известное выражение «бить баклуши» —бездельничать, в буквальном смысле по нашим данным — теребить пояс, ударяя кистью о кисть. Обычный пояс отличался от праздничного меньшей длиной, скромной отделкой, отсутствием баклушек.
В середине XIX века широкие шерстяные пояса с медной пуговицей, застегивавшейся на левом боку, носили только старухи. Молодые предпочитали более узкие пояски, мода на которые сохранилась до 20-х годов текущего столетия. По свидетельству Н. Попова зимой подпоясывались теми же летними поясами.

Носить пояса перестали в 30-е годы XX века одновременно с сарафанами. Любопытно, что революционные преобразования своеобразно зафиксировались в этом элементе одежды. В собрании ВГИАХМЗ хранится тонкий поясок с буквенным орнаментом, привезенный из Богородского с/с Усть-Кубинского района. Вместо традиционных благожелательных надписей, указывающих на принадлежность вещи определенному лицу, находим словосочетания из газетной лексики рубежа 20—30-х годов. Новые термины легли на традиционную основу, своеобразно выражая веру хозяйки в идеалы социалистического будущего.

Передник. Поверх сарафана или юбки надевали передник. В середине XIX века это была нагрудная одежда. Н. Попов описывает повседневные «передники холстинные, крашеные или вытканные мелкими клетками и белого цвета». В воскресные дни надевали более нарядные передники «ситцевые или же холстинные белые, внизу с прошвами (кружевами) и с бумажными узорами — белыми, красными, синими или же красными и синими вместе».

Наибольшей тщательностью отделки отличались праздничные передники. Качеству исполнения узоров уделялось первостепенное внимание, как показателю трудолюбия и способности к домашнему рукоделию — важнейшим показателям достоинства русской крестьянки.
Праздничные передники шили из покупных тканей, тонкой холстины, украшались цветными лентами и кружевами. Вот как описывает это Н. Попов: «В праздники передник шелковый или парчевый, разных цветов или белый кисейный, с оборкой кругом и длинный, вверху вровень с сарафаном, а внизу немного короче подола сарафана, чтобы на этом последнем была видна бахрома. Бывают также передники белые, холстинные узорчатые или коленкоровые, надеваемые вровень с сарафаном, у них внизу пришиваются нитяные широкие кружева в 4 или 5 рядов, а между этими рядами пришивается холстина с шелковыми лентами разных цветов».

В середине прошлого века на передниках еще бытует сюжетная вышивка, но по данным Н. Попова — это уже элемент старушечьей одежды. Высказанное с полным основанием может относиться к одежде жителей крупных сел и пригородных деревень. В отдаленных местах уезда традиции сюжетной вышивки сохраняются несколько дольше, исчезая лишь к концу XIX века. Н. Попов упоминает «передники косые с клиньями, пестрые, печатные (т. е. пестрядь и набойка), узор на них птицами или елочками».
В собрании ВГИАХМЗ есть экземпляр второй половины XIX века, украшенный вышивкой с изображениями коней. Н А. Иваницкий отмечал в конце XIX столетия наличие в крестьянской одежде передников, вышитых цветной ниткой, окаймленных кружевной сборкой. Во второй половине XIX века передники под влиянием городской моды становятся поясной одеждой, сохранившись в таком виде до сегодняшнего дня.

Головные уборы. В середине XIX века головной убор Кадниковской крестьянки еще сохранял черты древнерусского. Старухи носили самшуры — копытообразные закрывающие голову шапочки с твердым дном, повойники — шапочки из домотканой материи или покупной ткани, украшенные вышивкой, имеющие сзади завязки. Н. А. Иваницкий указывал, что повойник представлял из себя повязку, «выдвигающуюся напереди в виде пузыря, обшитую позументом». Н. Попов видел повойники в виде «шапок с ушками, т. е. небольшими лопастями, спускающимися по бокам. Поверх самшуры или повойника надевался платок, у старух из толстого домотканого сукна, кубовый (синий) с набойкой.

Замужние женщины в праздники носили на голове шитые золотом зборники,— шапочки, по покрою близкие к «повойникам» с выступающим над челом валиком. Налобная часть зборника украшалась понизкой в виде сетки или свисающих нитей, густо унизанных бисером. На затылке поверх вздержки укреплялся бант из разноцветных шелковых лент, спускающихся до колен.

Н. Попов ничего не сообщает о платках, покрывавших головные уборы в летнее время. Возможно, таковые использовались только зимой, когда на зборник надевалась коноватка — большой шелковый шитый золотом платок. Интересна манера ношения коноватки. Вот как описывает ее Н. Попов: «Один конец коноватки бывает распущен по спине и иглы его завязываются напереди, а углы верхнего, на голове находящегося конца, опускаются по щекам без завязки оных».

Головные уборы незамужних девиц уже в середине XIX века испытывали городское влияние. Н. Попов единственный раз упоминает повязку — традиционный девичий головной убор в виде широкой полосы шелка или парчи, покрывающий лоб, закрепленной на затылке завязками, украшенной лентами и цветами.

Дольше всего повязки бытовали как деталь свадебного костюма невесты. В Васьяновской волости, по данным этнографа В. Кичина, невеста в начале свадьбы, во время так называемого «красования невесты», была в повязке (высоком грибке.— Примечание В. Кичина). В дальнейшем она полностью меняла свой наряд.
В повседневной жизни место повязки занял платок. В моде были шелковые, коленкоровые косынки для праздничного наряда, бумажные платки для выходного дня, в будни зачастую довольствовались холщовыми платками. У девушек платок являлся обязательным элементом праздничной или выходной одежды. В воскресные дни девицы носили бумажные платки, завязанными концами позади. На праздники шелковые косынки завязывали полуголовкою, т. е. впереди концами. Платок украшался цветами, позади привязывали вышитый бант из шелковых лент.

Платок, или фатка, считался модной деталью в одежде деревенских девушек. «Ах Саши, да Маши, девушки наши. Головки у них гладки, на них аленькие фатки, знают они наши молодецкие ухватки»,— говорится в одной из кадниковских перегудок. «Я стояла на плоту, мыла шелкову фату»,— вторит ей другая частушка. Акцентирование внимания на этой детали одежды (покупной, дорогой) было не случайным. По-видимому, здесь не последнюю роль играл своеобразный показ достатка семьи невесты. Чем дороже платок, тем богаче невеста. Впрочем, вздыхали в уезде: «Курицу не накормить, девицу не нарядить».
В праздничном костюме шелковые и коленкоровые платки выполняли роль украшения. Девушки повязывали их вокруг шеи.

Кроме чисто бытовых и декоративных функций платки во второй половине XIX века активно используются в свадебных обрядах.

Невеста в Васьяновской волости в 50-х гг. XIX века во время «красования» была покрыта большим шелковым платком. В условленное время она скидывала покрывало и бросала его к ногам отца.

Н. А. Иваницкий приводит другой фрагмент свадебного обряда. После принятия даров от жениха мать невесты подает жениху платок. По просьбе дружки отец невесты «сдает ее» — подходит, берет правые руки жениха и невесты платком (чтобы жили богато.— Примечание Н. И. Иваницкого). Невесте закрывают лицо платком, и она остается закрытою до венчания.

В начале XX века платки становятся практически единственным головным убором основной массы женского населения уезда. Модные шляпки не получили в деревенской глухомани широкого распространения, т. к. были чужды самому духу крестьянской жизни, порицавшей праздность и безделие. Платки в этом отношении были более универсальны. В теплую погоду их надевали сложенными с угла на угол и завязывали под подбородком. В холодное время концы платка завязывали вокруг шеи.

Зимняя женская одежда. Зимняя одежда не отличалась разнообразием. В будни носили овчинные шубы, покрытые толстым синим холстом,— троеклинки. Название происходит от трех складок, расположенных позади у пояса. В праздники женщины надевали овчинные шубейки, «покрытые нанкой или сукном или красной штофью». От троеклинков эти шубейки отличались большим количеством складок «во всю спину». Рукава, полы и ворот шубеек опушались материей другого цвета. У богатых крестьянок на опушку шли хвосты, (обрезки из меха) или красная штофь (шелк).
Шубы и шубейки шили разной длины, однако из-под них всегда был виден подол сарафана. Подпоясывали летними поясами. Среди зимней одежды Н. Попов упоминает «рукавицы-шубницы».

Украшения. Выходной и праздничный костюм дополнялся украшениями. В ушах носили серьги, медные и серебряные, смотря по достатку. Н. Попов описывает кольца с подвесками в виде мелких крестиков или сердечек, надеваемые в воскресные дни. В праздники кадниковские крестьянки предпочитали носить старинные серьги «бисерные, белые большие, мелкого бисера толстые на фольге, длиною больше вершка». Шею украшали бусами. В ходу были янтари и гранатки (ожерелья из янтаря или поддельного граната). Более престижными считались снизи — ожерелья «из белого бисера со ставками на холстине, шириною около ладони». Иногда носили на выпуск серебряную цепочку с крестом.
В праздничном наряде середины XIX века этнографы отмечали наличие «нитяных белых узорчатых рукавиц, длинных, до самого рукава рубахи». Первые три пальца закрывались рукавицей только до половины. Поверх нее надевали медные и серебряные кольца, перстни. Последние, по-видимому, были деталью только праздничного костюма.

Прически. Древний обычай заплетать волосы в косы сохранился в Кадниковском уезде в середине XIX века почти в первозданном виде. «Женщины заплетают волосы в две косы и завивают их вокруг макушки головы»,— писал Н. Попов. Этнограф Иваницкий отмечал в женской прическе наличие прямого пробора. Заплетенные волосы укладывают вокруг головы, закрывают платком или повязкой.

Девушки, в отличие от замужних женщин, заплетали только одну косу в три, четыре и более прядей — безчисленницей. В летние месяцы девицы оставляли голову открытой, опуская косу по спине. В праздничные и воскресные дни коса украшалась лентами. Последние придавали волосам нужную толщину, при необходимости несколько удлиняли косу. Густая «долгая» коса — один из устойчивых критериев женской красоты у многих народов.

Городское влияние на прическу начало сказываться уже в середине прошлого века. В праздничные и воскресные дни некоторые модницы изменяли традиционной укладке волос. По свидетельству Н Попова, «девицы причесывают свои волосы по щекам, что называется прической». Обязательным элементом прически был платок. Как мы уже упоминали, в воскресные дни нарядный платок завязывали концом назад, в праздничные — полуголовкой.

 

Косметика. Употребление женским населением косметических средств имеет глубокие исторические корни. Один из иностранцев еще в XVII веке объяснял это явление стремлением русских уравнять некрасивых женщин с красавицами, превратив их в одинаково раскрашенных кукол. Объяснить действительную привязанность крестьянок к мазилам можно прежде всего условиями их жизни.

Постоянная работа под солнцем и ветром делали лицо загорелым, смуглым. Существовавший столетиями в сознании образ белолицей, румяной, чернобровой красавицы — своеобразного женского идеала, возможно, и заставлял крестьянок применять белила и румяна для раскрашивания лица, сурмила для подведения бровей. Вспомним у Пушкина: «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи. Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?» Сила традиции была настолько велика, что, по свидетельству Н. А. Иваницкого, красились даже те, которые по природе своей были «румяны и белы».

Кадниковские крестьянки не были исключением. Один из этнографов XIX века, описывая народный быт, заметил о жительницах Устья-Кубенского, что девушки не стыдятся явственно набелить и нарумянить лица, по кокетливости ли, свойственной женщине, или по другим причинам».

В начале XX века с активным проникновением в деревенскую жизнь городских веяний, применение традиционной косметики становится не современным и постепенно начинает отступать, исчезнув в массе своей не ранее середины 30-х годов.

Народный костюм и городская мода

Первые признаки влияния городского костюма на одежду жителей Кадниковского уезда обозначились еще в середине прошлого века. Н. Попов, описывая наряды щеголих, называет модными «шелковые платья на лифе («с мысом») и открытым воротом». Платья дополнялись различными аксессуарами: на плечи надевали шарфы и платки разного размера, называемые «дамасе», «концы коих разводят по бокам, а в середине выставляют маленький шелковый платок и на концах его кольцо или перстень». «Наряд дополняли лентами, янтарными и гранатовыми бусами». Любопытно, что «модный» костюм надевали вместе с традиционной повязкой. Такой наряд был уделом, в основном, богатых невест и не нашел в народе широкого распространения.

Другой вид городского костюма получился из соединения сарафана с кофтами, которые «вроде лифа у платья, отличаются тем, что у них глухой ворот и напереди застегиваются крючками». Чтобы крючков этих было не видно, пришивают банты или накалывают ленты, опускаемые вровень с подолом сарафана. Н. Попов называет такие кофты на французский манер «спензелями». Однако название не прижилось. Новый вид одежды — парная с сарафаном, а позднее с юбкой кофта получила название пары.
В конце XIX века в пригородных деревнях Кадниковского уезда молодежь носила ситцевые платья с кофтами в тон — тоже пары. При пасмурной холодной погоде женщины надевали похолстин-ники — пару из домашней полушерстяной материи. Она состояла из кофты с гладким лифом и парной к ней короткой (несколько ниже колена) на борах или с клиньями юбки.

Окончательно выйдя из моды в городе в самом начале XX века, пары продолжали бытовать в деревнях уезда, вплоть до 30-х годов.

Была еще одна разновидность пар — короткая кофта, заправляемая под юбку, и парный к ней передник. В коллекциях ВГИАХМЗ и ряда общественных музеев региона встречено несколько подобных образцов. Особо отличались пары, изготовленные из полос вышитой крестом ткани и цветного мерного кружева. Это была тоже мода. Вот так описывает ее известный исследователь кружева В. А. Фалеева: «В конце XIX века увлекались внешними формами национального русского быта. В городской каменной и деревянной архитектуре появляются мотивы, воспроизводящие детали древнерусского зодчества. Создавалась резная мебель, подражающая крестьянской, на стены вешались полотенца, отделанные кружевом и вышивкой крестом. Женщины носили блузы и передники, целиком состоящие из цветного Михайловского кружева». Такая мода, по мнению исследователя, продолжалась более четверти века

Подражание городской моде доходило до абсурда. Вот что писал по этому поводу Н. А Иваницкий: «В подгородных деревнях не только брошены оригинальные и часто красивые головные уборы и сарафаны, но бабы и девушки уже не довольствуются шелковыми головными платками, юбкой с кофтой и «пальтушкой», они покупают в магазинах атласные, бархатные и соломенные шляпы с перьями и цветами, шьют себе платья в обтяжку и надевают драповые бурнусы. Невозможно смотреть без смеха и сострадания на полоумных невест и молодиц, когда оне приезжают в город кататься в барежевых платьях и соломенных шляпах с разноцветными перьями и фигурируют в этом костюме по городу в продолжение трех, четырех часов, несмотря на вьюгу и мороз».

Такие наряды были сущим разорением для крестьянского хозяйства, особенно небогатого. Но деваться некуда: «Девушка растет — новинки клади, выросла совсем — денежки неси». В одной из песен Вологодской губернии описывается такая модница:

«За ними девица идет
Вроде как дворянка.
Платье длинно кринолином
Рукава косые.
Перелинка на плечах
И брезлетки на руках…»

В годы революции и гражданской войны «прежние» наряды пришлось перешить. Нужда заставила вернуться к домотканым сарафанам.

Мужская одежда

Сведения о мужской одежде XIX века малочисленны. Одна из причин этого — отсутствие своеобразия в мужском костюме сельского населения. Повсеместное распространение получили рубахи-косоворотки. Они были достаточно короткими, не доходили до колен, шились из пестряди или белого домотканого холста. Рубаху всегда носили навыпуск, подпоясывая домотканым поясом.

Сведения о мужских поясах фрагментарны. П. А. Иваницкий сообщает: «Мужские рубахи повязываются домоткаными поясами, поверх кафтанов и шуб мужчины опоясываются кушаками, женатые — неширокими и недлинными, холостые широкими и очень длинными с бахромой по концам...»

Ворот рубахи, рукава и подол украшались вышивкой. Судя по дошедшим образцам, в начале XX века это была вышивка крестом, узоры носили только декоративный характер. Повседневные рубахи вышивки почти не имели. Ворот застегивался одной или несколькими пуговицами.

Одежда жениха по некоторым фольклорным данным шилась невестой. «Полно миленький куражиться, рубашка шьется, пояс вяжется»,— сокрушалась о неверном женихе невеста Двиницкой волости. По-видимому, здесь упоминается два обязательных элемента костюма жениха. В Васьяновской волости к красной рубахе полагался плисовый камзол. Мужские порты шили из холста, крашенины, покупной материи (в зависимости от достатка семьи). Они держались на талии с помощью гасника (или гашника) — шнурка, который продевался в продольный «рубец» и завязывался спереди. Отсюда выражение «держать в загашнике» (деньги) т. е. буквально в верхней части собственных портов.
Зимой поверх портов надевались штаны, сходные по покрою портам, но шитые из сукна домашнего или фабричного.

Верхняя мужская одежда представлена несколькими наименованиями.
Носили зипуны и камзолы — короткие кафтаны из сукна, покупной материи или овечьей шерсти, троеклинки — суконные кафтаны без боров, троешовники — кафтаны с тремя швами сзади и некоторые другие разновидности.

Из зимних видов одежды — наиболее распространены тулупы — нагольные шубы с большим меховым воротником. Покрытые сверху тканью, тулупы назывались кошулями. Поверх тулупа в ненастье надевался армяк — одежда из толстого фабричного сукна с откидным воротником.

Мужские головные уборы не столь своеобразны как женские. Летом предпочитают суконную фуражку с козырьком, зимой — круглые меховые шапки с суконным верхом.

Обувь

Распространенное в обывательской среде мнение о дореволюционном крестьянине-лапотнике основывается на широком употреблении в быту плетеной обуви.
Для повседневных дел кадниковский крестьянин надевал «ступки с шерстяными чулками и ленты с холстинными портянками или онучами». Удобство плетеной обуви при исполнении хозяйственных работ очевидно: кроме бросающихся в глаза дешевизны и легкости обновки, лапти и ступни имели существенный плюс: в жару в их ноги не потели, в грязь и слякоть летняя обувь сохла прямо «на ходу». Этими качествами и обусловлено широкое применение лаптей и ступней в крестьянском будничном костюме.

Мы не касаемся разновидностей хозяйственной обуви (моршней, портной, чушней, уледей и т. д.), отсылаем заинтересованных к работе Н. А. Иваницкого.
Самой распространенной летней обувью, по данным этнографа Иваницкого, была кожаная. В воскресные и праздничные дни девицы носили башмаки или босовики. Последние отличались от башмаков низким каблуком. По праздничным дням обувь надевалась с чулками. Старушечьи коты были сродни босовикам, но имели пояски и обшивались красной опушкой.

Мужская кожаная обувь — сапоги. Они сохранились до наших дней и не требуют дополнительного описания. В зависимости от назначения сапоги были яловые или хромовые, в зависимости от моды голенища то оставляли гладкими, начищая до блеска, то собирали гармошкой.

Зимняя обувь делалась из шерсти, носила название валенок или катаников. Мужские и женские катаники несколько отличались по внешнему виду. По заказу женский валенок мог иметь несколько заостренный носок и даже небольшой каблук.
Мужчины носили валенки из черной и серой шерсти. Женщины предпочитали катаники белого цвета. Весной, когда начинал таять снег, валенки снизу и с боков подшивали кожей. Надевали валенки с портянкой (подверткою, онучею).
Этими сведениями исчерпываются данные об основных видах крестьянской обуви Кадниковского уезда.

 

СМЫСЛОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ ОРНАМЕНТАЛЬНЫХ МОТИВОВ

Мы уже не раз говорили о том, что узоры на рубахах, передниках, головных уборах и поясах не возникли сами по себе. Истоки их уходят в глубокую старину. Они на тысячелетия древнее христианских символов. Сюжеты, ставшие орнаментальными мотивами, были частицей жизни еще первобытного человека, его представлениями о Вселенной, добре и зле, сотворении мира и происхождении рода человеческого.

Пройдя через сито тысячелетий, древнейшая мировоззренческая система индоевропейских народов распалась на несколько групп религиозных воззрений, сохранивших, с одной стороны, общее ядро, с другой — наличие множества индивидуальных черт.

Комплексное рассмотрение нескольких древних религий позволило ученым воссоздать основные черты древнейшей индоевропейской или протоариейской (по названию племени ариев) философско-религиозной системы.

Как же далеко разбросала история некогда родственные народы! Ученые обнаружили общие черты в древних религиозных представлениях жителей северной Индии, Ирана, Афганистана, горного Таджикистана, славянских народов Балканского полуострова и населения севера Европейской России.

Анализ орнаментальных мотивов — этого важнейшего показателя этнической принадлежности — позволил одному из исследователей, С. В. Жарниковой, вдохнуть новую жизнь в гипотезу о прародине индоевропейских народов на территории современного Русского Севера, преданную забвению несколько десятилетий назад.

Орнаментальные мотивы северорусской вышивки, ткачества и кружева, известные в образцах XIX — начала XX вв., сохранили структурные элементы, характерные для III—II тысячелетий до новой эры. Их удалось дешифровать с помощью арийских священных гимнов «Ригведы» и «Авесты», стихов древнеиндийской поэмы «Махабхарата», ряда материалов восточнославянского фольклора.

Десятилетия забвения гипотезы о северной прародине индоариев привели к утрате многих сотен прямых и косвенных доказательств, которые были еще живы в народной памяти вплоть до 20-х годов текущего столетия. Аналогии многих явлений теперь ищут в «Ведах» и «Махабхарате». А ведь в середине прошлого века в Кадниковском уезде еще помнили значение орнаментов!

Этнограф Г. Дурасов в своей книге «Запечатленная радуга» приводил данные об одном интересном обычае, бытовавшем в селе Никольском (современный Усть-Кубинский район): «На крещение (6 января по ст. стилю) из ближних и дальних деревень приходили и приезжали девушки-невесты, привозя с собой лучшие наряды. А был их наряд почти весь сделан своими руками. Под низ надевала девушка рубашку с двумя красными полосами, на нее еще четыре-пять с самыми причудливыми узорами, которые шли от подола до груди. На верхнюю рубашку — сарафан, на него три или четыре нарядных передника. Поверх всего — овчинную шубу, опушенную мехом и крытую крестьянским сукном.

После обеда начинался самый ответственный момент смотрин. Девушки рядами становились у церковной ограды. Несколько парней выбирали пожилую женщину и под ее предводительством направлялись к разряженным девицам, которые стояли, боясь пошевелиться. Та подходила к одной из девушек, раздвигала полы шубки и показывала ее нарядные передники. Потом поднимала подол сарафана, одну за другой все узорчатые рубашки, до той самой, на подоле которой были две красные полосы. И все это время поясняла значение узоров».

Итак, древний обычай дожил до середины прошлого века, был зафиксирован этнографами. Остается узнать, что за узоры ткали, плели, вышивали кадниковские девки, узоры, которые можно было читать, «поясняя значение». Помочь в этом могут сохранившиеся в музеях образцы женской одежды тех лет.

Судя по образцам из коллекции ВГИАХМЗ передники украшались вышивкой с изображениями животных, птиц. Одним из популярных сюжетов был конь — символ солнца. Сохранилось предание о том, что солнце движется по небу на колеснице, запряженной парой огненных коней. Сакрализация (освящение) образа коня, по-видимому, связана с огромной ролью животного в жизни древних земледельцев. Конь был первый помощник в хозяйственных заботах человека, верный друг, часто и спаситель на поле брани. Потеря коня, во многом была равносильна смерти. Известно, какие почести оказывал коню князь Олег, как отблагодарил хозяина сивка-бурка, помог обрести счастье Ивану-дураку конек-горбунок. Дома на Севере издавна украшались резными изображениями коней. «Конь на крыше, в доме тише»,— сообщает поговорка.
Таким образом, перед нами предстает во всем величии спутник самого солнца — могущественный друг и покровитель человека — волшебный огненный конь.

Впрочем, на некоторых образцах одежды конь имеет рога! Олень? Нет, лось! — Одно из первых одомашненных человеком на севере животных. Образ в наших местах более древний, чем конь, но смысловое значение, несмотря на внушительную разницу в датировке, во многом сходно.

В середине прошлого века Н. Попов видел на старушечьих передниках узор «птицами или елочками». Эта композиция широко известна, в быту она носила название пава и древо. В Кадниковском уезде паву и древо не только вышивали, но и выплетали на широких кружевных проставках.

Образ павы некоторые этнографы рассматривают как образ весны. Пава прилетает каждую весну, вьет на лугах гнездо, выводит птенцов — сообщает одна из народных песен. Пробуждается природа, начинается новая жизнь.

Пава северовеликорусских вышивок имеет, как правило, огромный пышный хвост, напоминающий дерево,— отсюда представление о ней, как о жар-птице. Однако на тех же вышивках есть и другие павы. Они и размером поменьше и облик имеют более реалистичный — напоминают утку, гуся, лебедя.

Сопоставим сведения о паве с данными об этих водоплавающих птицах.
Так же как пава они появляются на Севере весной, символизируя приход теплого времени года. До конца XIX века количество гусей и уток на севере было огромным. Техническое освоение края существенно убавило поголовье этих птиц. Но когда-то, в III—II тысячелетии до н. э. они были самыми многочисленными обитателями северных территорий, основной пищей населения северной Европы, но только в течение нескольких недель весенней бескормицы.

Как тут не родиться легенде о птице, посылаемой для спасения рода человеческого! К тому же гуси,— утки обладали, по мнению первобытных людей, еще одним необыкновенным свойством: они обитали в трех сферах — в воздухе, на земле и на воде.
Один из древнейших мифов говорит об утке как о творце суши, доставшей первую щепотку земли со дна мирового океана.

Если днем по небу солнце влекут кони, то ночью оно плывет по подземному океану в лодке, толкаемой утками. Это тоже один из мифов. Образ утки, знак бессмертия Вселенной, дающей людям в голодное время священных жертвенных птиц.

На вышивке и в кружевном орнаменте пава-утка почти всегда находится в позе предстоящей. Центральная фигура этих композиций — древо.
В одних случаях древо имеет определенное сходство с елью: остроконечная вершина, опущенные книзу лапы. Ученые установили, что такое древо в индоевропейской мифологии связывалось с мужским половым символом.

Второй вариант древа — причудливо изогнутые кверху ветви, на которых иногда помещали уже известных нам пав-уток. Это древо жизни. Протянутые навстречу солнцу ветви символизируют зависимость от светила, дающего жизнь и людям, и животным, и растениям. Ветви древа — словно руки, протянутые в мольбе к солнцу.

Вглядимся пристальней в ритуальный рисунок ветвей и обнаружим необычное сходство древа с человеческой фигурой. На многих кружевных проставках четко различимы широко расставленные ноги, голова и, конечно же, поднятые к солнцу руки, молящие о ниспослании благодатного тепла.

В гимнах «Ригведы» — памятнике II тысячилетия до н. э. мировое дерево — древо жизни — сопоставляется с рожающей женщино-богиней — матерью, имеющей в восточнославянской традиции имя Рожаница.

Праматерь рода людского, воспроизводящая новую жизнь,— обязательная часть традиционных орнаментов. «Рожаничной» символикой украшалась одежда девушек и молодых женщин, как бы подчеркивая их главное значение — продолжение рода.
На головных уборах замужних женщин—зборниках, самшурах — также вышивались золотой нитью священные знаки. У молодых — обязательно Рожаница, у пожилых — рогатое существо, напоминающее бычью личину. Еще одно божество? Да, и на сей раз самое главное. Это Род, верховный бог-творец, равный по функциям христианскому Саваофу. Нашим далеким предкам он представлялся в образе огненного быка.
Места обитания богов находились, согласно древним источникам, где-то на севере, на отрогах гор Меру, которые отождествляются с современными Северными Увалами. На этих же территориях зафиксированы наиболее архаичные (древние) типы орнамента, донесенные нашими предками до XX столетия. Эти и многие другие факты позволили вновь заговорить о прародине индоарийских народов на территории современного Русского Севера.

Семантика (смысловое значение) орнамента теряется в начале текущего столетия. Это хорошо прослеживается на материалах кадниковского мерного кружева. Строгие антропоморфные и ромбовидные композиции заменяются декоративными терками, полутерками, шучьими хвостами и т. д. Древо жизни, трансформировавшееся ранее в двуглавого орла, после революции исчезло совсем. Традиционная культура уходила в прошлое.
Изображения павы и древа, выплетенные в кружеве, иногда встречаются на проставках. Однако большинство узоров выполнено в технике браного ткачества.
Законы геометрии преобразовали уже знакомые символы в строгие фигуры, изменив их, зачастую, почти до неузнаваемости. В Кадниковском браном ткачестве мы найдем фигуру — стилизованного гуська. Перекрестье таких гуськов образует один из древнейших индоарийских символов — свастику, обозначавшую солнце, знак времени и вечного движения, знак огня и пожелания благодати.

Еще в начале нынешнего века кадниковские крестьянки ткали и выплетали свастику, украшая ею детали женского костюма, наподольницы. Тканые свастики известны на полотенцах, кружевные — на проставках. Кто бы тогда подумал, что через каких-нибудь тридцать лет этот символ превратят в зловещий атрибут фашизма!
Ряды гуськов, следующие один за другим, образовывали другой орнамент — меандр, обозначающий воду, реку.

Соединенная вместе двуединая свастика представляла собой ромб с крючками на концах. В символике как бы объединялось настоящее с прошедшим. Спешащие по часовой стрелке гуськи обозначали время живых, идущие против — время мертвых. Соединенные в едином знаке они символизировали кровное родство потомков и предков.
Пожалуй, самым распространенным орнаментом был ромб. Ромбические узоры известные с VII тысячелетия до н. э.— символ плодородия в самом широком смысле слова. Не случайно в первый день сева и сбора урожая женщины выходили в поле в «изукрашенных» рубахах. Рубахи с магическим орнаментом — обязательная принадлежность костюма «девки на выданье» и невесты. Пожилые женщины не имели в своем наряде этих символов молодости.

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Настоящее изложение не ставит своей целью дать полную характеристику народного костюма Кадниковского уезда. Нам важно представить костюм уезда в целом не только в качестве набора одежды, но и как часть социально-культурной системы, господствовавшей в северной деревне до начала XX века.

Необходимо заметить, что использование подлинных образцов одежды XIX — начала XX вв. в выступлениях фольклорных коллективов не желательно. Эти вещи в настоящее время не являются предметами быта как таковыми. Это уже памятник эпохи. Место памятника в музее, общественном или государственном.

По аналогии с образцами XIX — начала XX веков для фольклорных коллективов должны шиться специальные костюмы, причем необходимо учитывать наряду с общими деталями и местные особенности (варианты орнамента, покроя и т. д.). В выявлении таковых и помогут сохранившиеся предметы одежды прошлых эпох.

Недопустимо изготовление одинаковых костюмов, уничтожающих индивидуальность исполнителей. На образ коллектива влияет не только подбор репертуара, но и органичное единство типологически правильных костюмов, имеющих обязательные различия в материале, деталях покроя, иногда с вариацией элементов одежды.

Возрастные различия исполнителей также должны учитываться при изготовлении костюма. Яркие цвета молодежных нарядов сменялись более спокойными оттенками в костюмах людей среднего возраста. Одежды пожилых, как правило, темных расцветок (синяя, коричневая). Обилие украшений, тщательность отделки, качество материала делали костюм пожилых людей праздничным, по-своему очень эффектным.

Составной частью комплексной программы по сохранению народных традиций является изучение типологии народного костюма, грамотное использование комплектов традиционной одежды в современном народном творчестве.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX— начала XX вв.—Л., Наука, 1988.
2. Дурасов Г. Запечатленная радуга.— М., Молодая гвардия, 1985.
3. Жарникова С. В. Архаические мотивы северорусской орнаментики Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук.— М., 1988.
4. Иваницкий Н. А. Материалы по этнографии Вологодской губернии // Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России, выпуск II — М 1890.
5. Кичин В. Свадебные обряды в Васьяновской волости Кадниковского уезда —Вологодские губернские ведомости, часть неофициальная, № 53 — Вологда, I860; продолжение — № 8, 1861, часть неофициальная.
6. Козлова И. И. Развитие кружевного промысла в Вологодской губернии в XIX— начале XX вв. Дипломная работа.— Вологда, Вологодский государственный педагогический институт, 1988.
7. Попов Н. О наряде женского пола, живущего в Кадниковском уезде // Описание рукописей ученого архива Русского географического общества.— Пг., 1914
8. Маслова Г. С. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах XIX— начала XX вв.—М., Наука, 1984.
9. Рабинович М. Г. Древнерусская одежда IX—XIII вв. // Древняя одежда народов Восточной Европы.— М, Наука, 1986.
10. Фалеева В. А. Русское плетеное кружево.— Л., Художник РСФСР, 1983.
11. Шустиков А. А. Троичина Кадниковского уезда.— Вологодские губернские ведомости, № 11 —13.—Вологда, 1883.
12. Этнография восточных славян. Очерки традиционной культуры.— М., Наука, 1987.