Условность вымысла в сказке 7 страница

 

Происхождение вымысла

 

Повествование о сверхъестественной силе в волшебных сказ­ках, казалось бы, должно привести к появлению в них мифиче­ских существ, характерных для русской демонологии: леших, полевиков, полудниц, водяных, русалок, домовых, овинников, баенников, гуменников, хлевников, клетников и прочих обитателей крестьянского двора и усадьбы. Однако в сказке почти нет этих существ, как нет и нечистой силы, олицетворенной в трясовицах, злыднях, кикиморах и в других злых духах.

Если в волшебных сказках и встречаются иногда лешие, водя­ные, кикиморы, то потому, что они заменили настоящих персона­жей чудесного повествования. Так, например, в одном из вари­антов сказки «Морозко» вместо всесильного хозяина зимних стихий Мороза представлен леший, который одарил падчерицу всем, чего только могла пожелать крестьянская девушка.

Мир волшебных сказок в генетическом отношении более древ­ний, чем развитое антропоморфное мышление, создавшее лешего и кикимор, русалок и трясух. В демонологических представле­ниях о лешем, водяном, злыднях и полуднице существует связь с природной основой. Образ лешего, несомненно, олицетворяет дремучую лесную глушь, образ водяного — опасные речные и озерные глубины, а полудница — дневной жар, который мог по­губить неосторожного человека. Жизненная основа волшебного сказочного вымысла иная.

С демонологией вымысел русской волшебной сказки не связан. От демонологии ведет начало не сказка, а особый жанр народной устной прозы — быличка, не похожая на волшебную сказку. Имен­но здесь говорится о леших, домовых, водяных, разных злыднях, клетниках и овинниках.

Большое количество образов волшебной сказки сложилось в глубокой древности, в ту самую эпоху, когда возникали пер­вые представления и понятия человека о мире. Разумеется, это не означает, что всякий волшебный вымысел берет свое начало из глубины веков. Многие образы волшебной сказки сложились в относительно недалеком прошлом. В каждую новую эпоху вол­шебная сказка располагала определенным фантастическим мате­риалом, который поколения передавали от старых людей, храня и развивая прежние устно-поэтические традиции. Из древней фантастики сказочники воспринимали то, что им было необходимо для создания новых сказок.

Изменения в жизни трудящихся определяли форму изменения и дальнейшего развития фантастического материала. Фантастика позднейших сказок сохраняла в себе зерна фантастического вы­мысла сказок древнейших времен.

В докладе на I Всесоюзном съезде советских писателей А. М. Горький, отстаивая материалистический взгляд на проис­хождение человеческой культуры, высказал мысль о том, что в фантастике волшебных сказок отразилась мечта первобытных людей, мысль давно исчезнувших поколений давно миновавших времен. Вот какой стариной веет от фантастики волшебных ска­зок!

Что же в волшебной сказке принадлежит старине и что вошло в сказки последующего исторического времени?

В традиционном произведении, передающемся из поколе­ния в поколение, всегда находится жизненный материал, менее остального подвергшийся влиянию новых исторических условий. Попытаемся установить древние пласты.

Возьмем для анализа сказку «Белая уточка». Женился один князь на прекрасной княжне. Не успел с ней наговориться, не успел ее наслушаться, а уже надо расставаться. «Много плакала княгиня, много князь ее уговаривал, заповедовал не покидать высокого терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушать». Уехал князь. Заперлась княгиня в своем покое и не выходит.

Долго ли, коротко ли, пришла к ней некая женщина. «Та­кая простая, сердечная!» - добавляет сказка. «Что, — говорит, — ты скучаешь? Хоть бы на божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала, голову освежила». Княгиня долго отговаривалась, не хотела слушать незнакомку, да подумала: по саду погулять не беда — и пошла. День такой жаркий, солнце палит, а вода «студеная», «так и плещет». Уговорила женщина княгиню искупаться. Скинула княгиня сарафан и прыгнула в во­ду, только окунулась, а женщина вдруг ударила ее по спине:

«Плыви ты, — говорит, — белою уточкою». И поплыла княгиня утицей.

Черное дело совершилось. Ведьма приняла образ княгини. Вернулся князь, не узнал обмана.

Тем временем уточка нанесла яичек и вывела деточек, не утят, а ребят: двух хороших, а третьего — заморышка. Стали дети по берегу ходить да поглядывать на лужок, где стоял княжий двор.

Говорит им мать-утка: «Ох, не ходите туда, дети!» Но они не послушались. Увидела их ведьма, зубами заскрипела. Позвала детей, накормила их, напоила и спать уложила, а сама велела разложить огонь, навесить котлы, наточить ножи.

Спят старшие братья, а заморышек не спит. Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает: «Спите вы, детки, иль нет?» Заморышек отвечает: «Мы спим — не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати: огни кладут каленые, котлы висят ки­пучие, ножи точат булатные!» — «Не спят»,—решила ведьма. Пришла она в другой раз и задала тот же вопрос, слышит тот же ответ. Подумала ведьма и вошла. Обвела вокруг братьев мерт­вой рукой — и они померли.

Утром белая уточка звала-звала детей: детки не идут. По­чуяло ее сердце недоброе дело, полетела она на княжий двор. Глядит — лежат ее дети рядышком бездыханные: «белы, как пла­точки, холодны, как пласточки». Кинулась к ним мать, броси­лась, крылышки распустила, деточек обхватила и завопила мате­ринским голосом:

 

Кря, кря, мои деточки!

Кря, кря, голубяточки!

Я нуждой вас выхаживала,

Я слезой вас выпаивала,

Темну ночь недосыпала,

Сладок кус недоедала!

 

«Жена, слышишь, небывалое? Утка приговаривает», — обращает­ся князь к ведьме. «Это тебе чудится! Вели утку со двора про­гнать!» Ее прогонят, а она облетит да опять к деткам:

 

Кря, кря, мои деточки!

Кря, кря, голубяточки!

Погубила вас ведьма старая,

Ведьма старая, змея лютая,

Змея лютая, подколодная;

Отняла у вас отца родного,

Отца родного — моего мужа,

Потопила нас в быстрой реченьке,

Обратила нас в белых уточек,

А сама живет — величается!

 

«Эге!» — подумал князь и велел поймать утку. Никому она не далась. Выбежал князь во двор — она сама ему на руки пала. Взял он ее за крылышко и говорит: «Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица впереди!» Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, узнал в ней князь жену. Сорока принесла им живой воды. Сбрызнули они детей — Они ожили. А ведьму привязали к лошадиному хвосту и «размы­кали» по полю. Не осталось от нее ни следа ни памяти!

Такова сказка о черном колдовстве ведьмы и о постигшей ее каре. Сказка защищает прямодушие и невинность, казнит обман и коварство. Фантастический вымысел сказки подчинен выраже­нию именно этой идеи. Можно задаться вопросом: является ли фантастика здесь только свободной игрой воображения или отражает какие-то архаические представления и понятия? Одно­значный ответ тут невозможен.

Проникновенное причитание матери над убитыми сыновьями передает ее бесконечное страдание. Дивным светом поэзии сказка осветила кроткое, преданное и трепетное сердце матери. Это поэзия высокая и чистая, характерная для сказок на стадии раз­витого поэтического сознания народа. Вместе с тем сказка до­несла до нас весьма древние поверья. От древних представлений, далеких от чисто художественного вымысла, идет часть повество­вания в сказке, где говорится о ведьме и о ее черном волшебстве. Древней магией и колдовством веет от слов ведьмы: «Плыви ты белою уточкою!», от рассказа, как она хлопает свою жертву по спине. Ведьма знает магическое средство обращать все живое в мертвое: стоит ей лишь обвести жертву мертвой рукой. Этому эпизоду сказки А. Н. Афанасьев дал пояснение, воспользовавшись этнографическими наблюдениями в Курской губернии. «Есть поверье, — пишет исследователь, — что воры запасаются рукою мертвеца и, приходя на промысел, обводят ею спящих хозяев, чтобы навести на них непробудный сон». Совсем как в заговоре звучат и слова князя: «Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица впереди!» И по его слову все сбывается.

Таким образом, можно сказать, что волшебная сказка сохра­няет древние превратные представления людей о возможности обращения человека в животное, поверья о ведьмах, о колдовст­ве. В _сказке ясно говорится об обрядовых действиях, сопровождаемых заговором. Такие обряды должны были обезвредить черные силы, подчинить их воле человека. Это и есть тот древний пласт, который сказка донесла до нас с незапамятных времен. Еще в XIX в. среди крестьян были распространены поверья и ма­гические обряды, о которых рассказывает нам сказка о белой уточке. Силой прочно держащегося в народе суеверия можно объяснить сохранность в сказках древних культурно-исторических пережитков. Исследователи-этнографы говорят нам, что у кре­стьян до самого последнего времени сохранялась вера в колдов­ство. Судные дела XVII в. свидетельствуют, что в средние века колдовство находилось еще в расцвете. Поверья приписывали колдунам и колдуньям-ведьмам способность разлучать супругов, уничтожать урожай, насылать порчу, превращать людей в жи­вотных, птиц и пресмыкающихся: сороку, лягушку, свинью, кошку и пр.

Наделив колдуна и ведьму сверхъестественными способностя­ми, люди в стремлении обезопасить себя от влияния чар и черных колдовских дел обставляли свой быт множеством магических обрядов. Магия — это то же чародейство и то же волшебство, это обряды, связанные с верой в способность человека противо­действовать сверхъестественным силам и находить у них под­держку и защиту. Магия желала подчинить человеку волю других людей, покорять животных, природу, а также действовать на воображаемых хозяев, духов и богов. Рождение магических об­рядов относится к первобытным временам. Появление обряда в быту стало возможно из-за незнания человеком истинных связей и отношений в реальном мире. Человек зависел от природы. Его скованное сознание искало средств защиты в борьбе со сти­хиями природы и общественными бедами.

Остатки обрядовой магии точно воспроизводятся в содержании многих волшебных сказок. К сожалению, в исследователь­ской литературе нет еще работы, которая бы систематично сопо­ставила все волшебные действия в сказках с обрядовой магией. Это затрудняет выяснение истоков волшебного вымысла. Един­ственное, что пока можно сделать, это подтвердить близость вол­шебного сказочного действия к магическим обрядам посредством указания на частое совпадение предметов, которые составляли неотъемлемую часть обрядовых действий, с теми предметами, которые наделены в волшебных сказках чудесными свойствами.

В число предметов, которые в магических обрядах у восточ­ных славян выполняли функции чудесных оберегов, входили кольцо, топор, платок, зеркало, пояс, веник, уголь, воск, хлеб, вода, земля, огонь, яблоко, трава, ветка, палка. Конечно, этим не исчерпывается список предметов и веществ, которым человек приписывал при известных обстоятельствах чудодейственную си­лу, но эти предметы и вещества входили в обряд особенно часто.

.Кольцо в сказках наделено чудесным свойством. Сказка с трех царствах говорит о медном, серебряном и золотом кольцах в каждом из которых заключено особое царство. В сказке о чудесной рубашке кольцо, надетое на палец, обращает героя в коня. Обручальное кольцо, переброшенное с руки на руку, заставляет явиться двенадцати молодцам со словами «Что прикажете?». Ге­рой "приказывает: «Перенесите меня вот с этой горы». И молодцы его перенесли.

Топор во всех сказках рубит сам. Емеля-дурак говорит то­пору: «Но щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-тко, то­пор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами кладитесь в сани и вя­житесь!» И топор принялся за дело.

Платок в сказках обладает чудесным свойством. Достаточно бросить его или просто махнуть им, как образуется широко раз­лившееся вокруг озеро и даже море. «Иван-царевич услыхал шум, оглянулся — вот-вот нагонит сестра (ведьма. — В. А.); мах­нул хусточкой (платком.— В. А.), и стало глубокое озеро. Пока ведьма переплыла озеро, Иван-царевич далеко уехал».

Вода, частая принадлежность обрядового действия, в сказках творит чудо за чудом: она возвращает зрение, дает молодость, исцеляет от болезней, оживляет, лишает силы, делает героя силь­нее самых страшных чудовищ. Есть и такая вода, которая может обратить человека в зверя, птицу, но есть и другая, которая возвращает людям человеческий облик.

Конечно, поздние сказочники дали волю поэтическому вооб­ражению и наделили предметы и вещи такими свойствами, кото­рых обряд не знает. Они ввели в число чудесных предметы, ко­торые никогда не входили в обряд, в магический ритуал. Чудесный ящик, где скрыта воинская сила: полки солдат, идущие с музы­кой и под знаменами, — это выдумка какого-нибудь служивого. Это художественный вымысел. То же можно сказать и о чудес­ной суме, из которой выскакивают молодцы, готовые приняться за любое дело. Но, говоря о природе чудесного в сказках, необ­ходимо отметить сохранениё и в позднем фантастическом вы­мысле волшебных сказок некоторых свойств, идущих от магиче­ских обрядов. Таковы чудесные «моложавые» яблоки, "которые в сказке возвращают человеку юность, силу и здоровье. Можно предположить, что проникновение этого чудесного предмета в волшебное повествование произошло не без влияния обрядово - магических представлений и понятий, живших в народе. До самых последних дореволюционных лет в некоторых русских селах со­хранялся свадебный обычай: молодые по возвращении из церкви после венчания ели яблоко.

Съеденное яблоко должно было, по мысли людей, исполняв­ших этот обряд, обеспечить чадородие и благополучие новой семье. В то же время волшебные предметы в сказках теряли те магические свойства, которые были усвоены из древних обрядов.

В сказке о мудрой деве героиня получила от царя приказ явиться «не пешком, не на лошади, не голой, не одетой, не с гостинцем, не без подарочка». Дева точно выполнила царскую волю. Она приехала на зайце: не пешком, не на лошади. В руках мудрая дева держала перепелку, которую царь взял было в руки и упустил: не с гостинцем, не без подарочка. Вместо одежды дева набросила на себя сеть: не голая, не одетая. Царь признал мудрость девы и женился на ней. Замысловатое повествование в сказке, несомненно, не имеет никаких иных целей, кроме раз­влекательных. Обрядово-магические моменты, содержавшиеся в нем, почти утратили свои свойства, хотя в них и существуют связи с древними магическими действиями. В конце XIX в. этно­графами было отмечено существование неписаного бытового пра­вила: «Когда едешь венчаться, то опояшься рыболовной сетью и тогда поезжай себе с богом: никто тебя не испортит, колдун не подступится». Природу этого магического акта ученые объясня­ют по-разному, но большинство склоняются к мысли: поскольку петля и сеть есть первобытное орудие в борьбе с врагом, в борьбе за жизнь, постольку и против черных, сверхъестественных сил необходимо действовать тем, что помогало человеку в обыденной практике. Так родился мотив, говорящий о деве, накинувшей на себя сеть. Сказка оторвалась от обряда, а древняя связь все-таки традиционно сохранилась в виде обрядово-магического рудимента.

Связь сказочного вымысла с магическим действием обнаруживается в сказке и в том случае, когда речь идет о волшебном слове, после произнесения которого мир должен подчиниться во­ле человека, знающего толк в словесной магии. Во всех народных заговорах, сопровождавшихся определенным действием, словес­ному тексту придавалось огромное значение. Здесь важно было знать самый порядок и точные словесные формулировки, иначе чудо не состоится. Сколько сказок основано на этой вере в ма­гическую силу человеческого слова! Заговоренный стрелец-моло­дец бросился в кипяток, окунулся, выскочил из котла — и сде­лался таким красавцем, что глаз не отвести. Герой сказки «Счаст­ливое дитя» кличет беду на голову своего недруга: «По моему прошенью, по божьему изволенью будь ты, негодяй, собакой». И в ту же минуту обернулся недруг собакой, мальчик надел ему на шею железную цепь. В сказке про заколдованную королевну говорится, что ее суженый, герой-солдат, опоенный волшебным зельем, впал в глубокий сон, и, когда пришла беда, королевна не смогла его добудиться: принялась щипать его, колоть под бока булавками, колола, колола — он и боли не чувствует, точно мертвый лежит. «Рассердилась королевна и с сердцов проклятье промолвила: «Чтоб тебя, соню негодного, буйным ветром под­хватило, в безвестные страны занесло!» Только успела молвить, как вдруг засвистели, зашумели ветры — и в один миг подхвати­ло солдата буйным вихрем и унесло с глаз королевны. Поздно одумалась королевна, на свою беду сказала нехорошее слово, заплакала горькими слезами, воротилась домой и стала жить одна-одинехонька. Целые сказочные сюжеты построены на использо­вании мотива исправления беды, накликанной неосторожно вы­рвавшимся словом. Но единому слову возводятся золотые дворцы и строятся хрустальные мосты, мостятся дороги, воздвигаются го­рода, ткутся огромные ковры. Много других чудес творит вол­шебное слово.

Характер волшебных действий в сказке совладает с видами и типами народной магии. В науке выделены следующие виды магии: лечебная, вредоносная (Порча), любовная, хо;!нйст1и'ниая~ Среди второстепенных видов магических обрядов надо обратить особое внимание на магию беременности и рождения. В сказках встречаются все виды этих магических обрядовых действий.

С помощью магических обрядов и словесных формул пыта­лись лечить людей. И в сказках герои и героини находят избав­ление от мук, прибегая к травам. В некоем сказочном царстве растет такая трава, что, стоит «потереть тутошней травой» глаза, слепой прозреет. Омовение отваром из чудесной травы делает героя неуязвимым. Тяжкий недуг поразил царскую дочь. Бо­лезнь началась с пустяка. Стала она есть просвиру и уронила в подпол крошку. Ту крошку подхватила лягушка и съела. Ца­ревна занемогла. Герой сказки лечит царевну посредством маги­ческого обряда. В троицын день он взял бычью кожу, помазал ее медом и положил в подполье. Лягушка вползла на кожу, по­лизала меду, стало ее тошнить, и она выронила съеденную крошку. Ту крошку обмыли в воде и скормили царевне. Царевна выздоровела. Этот сказочный эпизод легко сопоставляется с ма­гическим обрядом, описанным учеными: больному пускали на спину живую зеленую лягушку.

Порча, сглаз, насылка, напускание вреда — словом, разнообразные виды вредоносной магии также полно отражены в сказках. Порча в сказочном повествовании обычно осуществляется через непосредственное соприкосновение: достаточно лишь. напиться какого-нибудь зелья, принять внутрь какую-нибудь наговоренную еду, дотронуться до наговоренного предмета. Сказки рассказыва­ют о какой-то чудесной воде, глоток которой превращает челове­ка в животное. В знойный день брели сироты Аленушка с брат­цем в далеких краях. Напился братец воды из лужи и стал козленком («Сестрица Аленушка и братец Иванушка»). От съеденных ягод или яблок растут на лбу рога («Рога»). Сказка о мертвой царевне говорит, что чудом спасшаяся от смерти девица погибла от руки злой старухи, подарившей ей кольцо. Девица стала любоваться колечком и вздумала надеть его на пальчик; надела — и в ту же минуту упала мертвая. Смерть может слу­читься и по другой причине. Волосок, вплетенный в косу, губит девицу. Смертельны и наговоренные рубахи: «...она надела ру­башку — и тотчас умерла». Булавка, воткнутая в одежду, клонит героя в сон. Он засыпает беспробудным тяжелым сном.

Случаев вредоносной магии, воспроизведенных в сказках, мож­но привести очень много. Древнейшим типом этой магии исследователи - этнографы считают напускание порчи по ветру. Порча исходила от человека, ветер доносил ее до жертвы. Такая магия применялась против чужого племени и, по сведениям ученых, господствовала у народов, стоявших на низком уровне культурно­го развития. В сказках русского народа мы не встретимся с осо­бенностями этого типа магии, но в сказках других народов они существуют.

Хорошо передаст волшебная сказка разнообразные виды любовной магии. Чтобы расположить к себе неприступную и мсти­тельную царь-девицу, Иван, купеческий сын, но совету старухи добывает чудесное утиное яйцо. «Настали скоро именины стару­хины; позвала она к себе в гости царь-девицу с тридцатью иными девицами, ее назваными сестрицами; энто яичко испекла, а Ивана, купеческого сына, снарядила по-праздничному и спрятала. Вдруг в полдень прилетает царь-девица и тридцать иных девиц, сели за стол, стали обедать; после обеда положила старушка всем по простому яичку, а царь-девице то самое, что Иван, ку­печеский сын, добыл. Она съела его и в ту же минуту крепко-крепко полюбила Ивана, купеческого сына. Старуха сейчас его вывела...» Любовная магия знает «наговоренное» питье и еду, вкусив которых человек «приворожится». Кроме того, яйцо и яичница считались магическим сродством, которое обеспечит мо­лодым чадородие. Яйцо — символ плодородия и жизненной силы. Это повсеместно распространенное представление народа отмечено многими этнографами.

В сказке о Василисе Премудрой героиня так возвращает лю­бовь своего суженого: взяла да и пустила каплю своей крови в тесто для пирога, предназначенного на свадебный стол. Сделали пирожок и посадили в печь. Когда отрезали кусок пирога, из него вылетели голубь с голубкой. Голубь заворковал, а голубка говорит ему: «Воркуй, воркуй, голубок! Не забудь ты свою го­лубку, как Иван свою позабыл!» Вскочил Иван из-за стола, вспомнил свою Василису. Сказочный эпизод в подробностях го­ворит о характере магического приворотного действия. Это опи­сание живо напоминает любовную магию. В сборнике заговоров Л. И. Майкова «Великорусские заклинания» описан обряд, суще­ствовавший в Пермском крае: «Молодец ловит и колет голубя, достает из пего сало, на сале месит тесто, печет из него калачик либо кокурку или т. п. и этим кормит любимую девушку, при­говаривая: «Как живут между собою голубки, так же бы любила меня раба божия (имярек)». Чтобы упрочить союз и любовь брачащихся, на русских свадьбах в обычае было печь пироги с изображением двух птичек носик к носику, «чтобы молодые жи­ли в согласии». Сказка заставила ожить и заговорить голубков. Магия обязывала желающих приобрести чью-нибудь любовь пе­редавать свою кровь с пищей этому человеку. Эта черта магии отмечена у ряда народов, и ее можно считать весьма древней. Таким образом, сказочный эпизод о том, как Василиса сохрани­ла любовь своего избранника, объясняется существовавшей у на­рода обрядовой магией.

Своеобразным отголоском любовной магии в сказках можно считать повествование о похищении молодцем рубашки, сорочки или пояса героини в то время, когда она купается. Обладание частью чего-то давало право в магии на все целое. Некоторые сказки говорят о том, что героиня, против воли своей живущая с мужем, покидает его, похитив волшебное средство, которое давало ему власть над нею. Таково волшебное кольцо из сказки, в свое время широко известной по всем местностям России.

Остатки хозяйственной магии в сказках почти не сохрани­лись. Развитие техники у всех народов приводило к тому, что всякое колдовство и магия изживали себя. Земледельческая, ско­товодческая и промысловая магия сохранилась у восточных сла­вян в традиционных действиях, которые утратили магические свойства и вошли в состав народных календарных праздников, развлечений, драматических игр и сцен. Сказочные эпизоды, рассказывающие о трудовых чаяниях и ожиданиях народных масс, основываются на чисто художественном вымысле. Ковер-самолет, скатерть-самобранка, сапоги-скороходы, чудесные пяльцы, вол­шебная мельница, деревянный орел, какой-нибудь чудесный ящи­чек, в котором скрыт целый город с дворцами, слободами и окрестными селами, не содержат в себе ничего магического. Это художественный вымысел. Сказочный вымысел, связанный с древ­нейшей хозяйственной магией, сохранился лишь как отголосок каких-то обычаев, которым первобытные люди приписывали ма­гические последствия. В волшебной сказке распространен мотив благодарности животного, которое становится верным другом и помощником человека. Звери принимают сторону героя, когда он проявляет великодушие, не причиняет им вреда. Позднее объяс­нение такого сказочного эпизода естественно: зверь воздает доб­ром за добро. Иное объяснение этому давалось в древности. Почти у всех народов существовал обычай, запрещавший уби­вать тотемную птицу, зверя. Соображения неприкосновенности тотема сочетались с целесообразными мерами сохранения дичи в пору, когда она размножалась. Возможно, сказки о благодар­ных животных отражают эти древние промысловые обычаи.

Многочисленны случаи, когда в сказках воспроизводится ма­гия беременности и рождения. Сказки рассказывают о щуке, вкусив от которой царица родила сына. Родила сына и девка - чернавка, оторвавшая у изжаренной щуки крыло и съевшая его. Ро­ился сын и у коровы, которая выпила «ополощины»: повара щуку чистили, мыли, помои за окошко лили — тут корова и напилась.

Средства, которые оказывали волшебные действия на окружающий мир, тоже совпадают с формами и приемами магических обрядовых действий. Иван-царевич, спасаясь от погони, бросает щетку — и встает чаща, от земли до неба, конному не проехать, пешему не пройти, птице не пролететь. В другой раз он кидает кремень — и встала каменная гора от земли до небес, от востока до запада. Брошенное огниво превратилось в огненную реку. Согласно научной классификации, эту магию надо именовать имитативной, основанной на подобии и сходстве: щетка или гре­бень схожи с частым лесом, кремень — с каменной горой, а огни­во — с воображаемой огненной рекой. Одновременно этот извест­ный сказочный эпизод говорит и о магии парциальной, основан­ной на замене целого частью: кремень — часть горной породы, а огниво, высекающее огонь, приравнено к огненной реке.

Парциальная магия характерна и для сказочного повествования о смерти Кощея. Смерть Кощея, говорится в сказке, на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сун­дуке, сундук на высоком дубе. Герой валит дуб, разбивает сундук, ловит зайца, а затем выпорхнувшую из зайца утку, до­бывает скрытое в ней яйцо и, наконец, берет в руки иглу, лома­ет кончик — и вот «сколько ни бился Кощей, сколько ни метал­ся во все стороны, а пришлось ему помереть».

Приложил герой сказки свисток к губам и давай насвисты­вать. Смотрит: что за диво? Заплясало все вокруг: и люди, и изба, и стол, и лавки, и посуда. Бросают чудесный клубок — и он сам катится, ведет к цели. Эти виды волшебных действий схожи с инициальной, т. е. начинательной, магией: достаточно начать действие, а его дальнейшее развитие совершается без участия че­ловека. Эпизоды, повествующие о том, как с помощью разных способов человек избавляется от власти колдовских чар, напоми­нают магию очищения. Таково чудесное избавление от смерти по­средством омовения живой водой.

Магия соприкосновения нашла отражение в эпизоде сказки о волшебном зеркальце: рассказывается, как девица повязала на шею ленту и тут же заснула. Злое чудовище пожирает сердце убитого змея, чтобы сравняться с ним в силе и побить того бога­тыря, который одолел самого змея. Соприкосновение с вещами в ряде магических обычаев влечет за собой достижение чаемого результата. Это контактная магия._

Разнообразны в сказках виды вербальной, т. е. словесной, ма­гии. По слову отворяются подземелья — только скажи: "Дверцы, дверцы, отворитеся!" Свистнул-гаркнул Иван молодецким посви­стом, богатырским покриком: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой». И уже бежит конь, только земля дрожит, из-под копыт искры летят, из ушей и нозд­рей дым валит. По особо сказанному слову среди чистого поля появляется накрытый стол с едой и питьем, выскакивают из су­мы услужливые молодцы, готовые приняться за любое дело. Слово в сказке всесильно и могуче.

Существуют и другие виды м агии, которые также находят свою аналогию в сказочных чудесах.

Сказка воспроизводит чудо как явление, возникающее в результате выполнения обрядово-магических действий. Такова логи­ка первобытного мышления, присущая и сказкам и магии. Однако совпадение чудесных мотивов сказки с магическими обрядами не означает, что происхождение сказочного вымысла восходит к магии и что он тождествен обрядово-магнческнм действиям.-

Магия начинается там, где на место реально существующих связей между предметами и явлениями поставлена связь сверхъ­естественная. Начальным моментом для возникновения даже не­верных представлений и понятий людей было что-то реальное. И ошибка не бывает беспочвенна. Обобщения, практическая реа­лизация сделанных выводов могли быть в целом неправильны и неверны, а частичное содержание мыслей первобытного челове­ка, наблюдавшего известные реальные явления, могло быть вер­ным. Взять, к примеру, лечебную магию. В представлениях о том, что возвращает человеку здоровье, истина была смешана с за­блуждением. Знахарство причудливо соединило стихийно-рацио­налистические приемы лечения людей и их суеверия. Разумеет­ся, магическое действие, обрядовые представления и понятия не становятся истиной и началом положительных, правильных зна­ний человека о природе.

Истина заключалась не в магическом обряде, а в представле­ниях и понятиях, которые возникали на основе наблюдений людей за реальными явлениями.

Так мы подошли к выяснению главной стороны сложной проблемы происхождения сказочного вымысла в волшебных сказ­ках. Установить связь волшебного вымысла с обрядом — значит разъяснить многое в происхождении сказочной фантастики. Од­нако это не означает, что понята ее природа¹.