Датировка, место и участники 3 страница

В «известии» от 11 августа, приложенном к письму Т. Роу Э. Конвею от 12 августа, говорилось, что «если бы не поднялся ветер, то под угрозой оказался бы весь его (капудан-паши. — В.К.) флот». Английский посол повторил и даже усилил свое замечание в письме Э. Конвею от 24 сентября: «...несомненно, что если бы не поднялся ветер... то весь флот оказался бы в опас­ности быть отбуксированным к северу». Аналогичного мнения придерживался и Ф. де Сези, в письме которого на имя де ла Вий-о-Клера от 5 октября (25 сентября) читаем, что «если бы не поднялся к счастью для паши... ветер, то казаки разбили бы наголову его армию (имеется в виду флот. — В.К.)». Наконец, и письме Л. Фаброни 1646 г. сказано, что «из-за бури, плохой по годы» казачьи суда «были рассеяны и не смогда завершить сра­жение».

Также считают и тюркологи И. фон Хаммер и И.В. Цинкай зен, работавшие с османскими источниками. У первого нахо дим предположение, что «победа, вероятно, осталась бы за ка заками, если бы не помощь ветра, который поднялся во время сражения, надул паруса галер, и последние отбили абордаж» Второй пишет о сильном турецком отпоре: казаки, ворвавшие-«а корабль капудан-паши, «сражались там как львы, человек угив человека, часто до последнего из них находили смерть из-за перевеса сил врага отбрасывались в лодки», — однако полагает, что «судьбу дня к счастью османов решили» успешное применение ими тяжелой артиллерии и «противный ветер, который чрезвычайно затруднил казакам бой». Что ветер был именно противным для казачьих судов⁴⁰, в. Цинкайзен, видимо, выводит из указания Ф. де Сези о управлении ветра с севера: турецкая эскадра шла на юг, а казачья флотилия — на север. Но поскольку, по Т. Роу, галеры при встрече с противником сильно смешались с его судами, а погода ленилась в разгар сражения, вряд ли направление ветра сыграло какую-то особую роль.

Мнение Д. И. Эварницкого о решающем значении «противного ветра, под конец подувшего в глаза козакам», подверг критике А.Л. Бертье-Делагард, который заметил, что «дело совсем не в том, откуда подул ветер, да и козачьи глаза отвыкли бояться чего-либо, не то что ветра». Историк связывает «пояснение всех, что не поднимись свежий ветер, победа досталась бы козакам», с отказом рабов-гребцов выполнять свою работу: «На веслах гал­еры двигаться не могли, а ветер давал им возможность поставить паруса (силами матросов, а не рабов. — В. К.), от чего у них получалась такая скорость хода, при которой они не только могли уходить от Козаков, но и топить их челны просто своим ходом». Критика в основном справедлива, за исключением, может быть, последнего замечания: потопить чайку «тараном» для галеры было не так просто.

По английским известиям от 30 июля, из-за ветра «казаки были вынуждены прекратить сражение и вернуться к своим вес­лам». Французский посол также говорит, что дурная погода «заставила (казаков. — В.К.) удалиться» с палуб галер. Вероятно, прав В.М. Пудавов, считающий, что казаки «поспешили прекратить битву, удалиться от турок и спасать себя от бури». Отход с галер и возвращение на свои суда в условиях шторма и при сильном артиллерийском огне турок, согласно цитированным известиям, сопровождались «беспорядком». «Наступившие с этого момента замешательство и суета, — считает В. Катуальди, —продолжались несколько часов».

Итальянский автор приписывает Яхье доблестное поведе­ние при отступлении (как Р. Левакович при абордаже): «Яхья отважно пробивался сквозь толпу, становясь впереди своих и одушевляя их возгласами и примером, в расчете, что быстрота и сила ударов умалят значение помехи, причиняемой ветром и морем. С своей стороны, турки отчаянно бомбардировали не приятельские суда... Яхия ждал с минуты на минуту прибытия главного отряда; но последний, встретив противный ветер и не погоду, был рассеян по морю».

Согласно Мустафе Найме, сражение продолжалось «с самого утра почти до четвертого часа». По И. фон Хаммеру, битва длилась «весь день напролет», по И.В. Цинкайзену — «с ранне» го утра до позднего вечера». Р. Левакович сообщает, что одна рукопашная схватка на галерах заняла несколько часов. На ос­новании этих указаний полагаем ошибочным утверждение французской истории морского флота и Ю.П. Тушина, что бой про­должался шесть часов.

Закончился он, как говорят турецкие источники, полным поражением казаков. Если верить Эвлии Челеби, то Реджеб-паша «опрокинул кресты» флагов всех 300 казачьих судов и захватил буквально все чайки. Сведения Мустафы Наймы, несколько ме­нее фантастические, тоже весьма впечатляюще рисуют сокру­шительное поражение казачьей флотилии.

С прекращением штиля и появлением сильного ветра, рас­сказывает хроника Наймы, «в несколько минут множество оп­рокинутых и разбитых лодок покрывает море тысячами неприя тельских трупов, а из трехсот пятидесяти чаек едва лишь трид­цать достигают берега, где горстка проклятых спасается бегством». В ходе сражения (как сказано, почти до четвертого часа), по Найме, турки смогли потопить «только» 70 судов и «не иначе, как собрав все силы (43 галеры? — В. К.)⁴¹, сумели унич­тожить их остаток. По достижении такой прекрасной победы ночь проведена (эскадрой. — В.К.) в техже водах; наследующий же день, кроме ста семидесяти забранных чаек, насчитано семь сот восемьдесят живых неверных, взятых в плен»⁴².

Результат сражения преподносился в Турции в качестве неве -роятной и огромной победы султанского флота. М.С. Грушев­ский уверен, что начало такому освещению было положено реля -днями самого капудан-паши. В них, а затем и в известных осман -ских источниках Карахарманская битва изображается «как огромный триумф турецкого оружия над козачеством, тоже, дес­кать, показавшим чудеса отваги, но все-таки разбитым турками.

Мустафа Найма утверждает, что описанный им бой, по мне­нию разбирающихся в морском деле, «не может идти в сравне­ние ни с каким на свете». Хронисту вторят тюркологи. «Это была, — уверяет И. фон Хаммер, — самая блистательная победа, какую до сих пор одерживала над казаками османская морская мощь». И.В. Цинкайзен пишет, что «эта морская победа, одно из немногих светлых пятен в те мрачные времена, чествована как одно из самых ярких военных дел. Не усомнились даже бесцеремонно поставить это сражение с пиратами в один ряд с битвой при Лепанто».

Как известно, более чем за полвека до Карахармана, в 1571 г., близ Лепанто, у побережья Греции, встретились османский флот, насчитывавший до 230 галер и 66 галиотов под командованием Мудэзин-заде Али-паши, и флот «Священной лиги» (Испания, Венеция, Генуя и Ватикан), состоявший из более чем 200 галер под начальством принца Хуана Австрийского. Великое сражение закончилось разгромом турок, потерявших свыше 200 кораблей, в том числе 117 захваченных неприятелем, при потере союзниками только 15 галер. Следствием поражения для Тур­ции явилась утрата гегемонии на Средиземном море.

Казалось бы, османы не должны были сравнивать поражение при Лепанто с победой при Карахармане, но именно о та­ком сравнении сообщал 24 сентября Т. Роу, известие которого И.В. Цинкайзен использовал как источник: «Этот морской бой ставят в один ряд с Лепанто и даже как еще более благоприятный по своему исходу...» И далее посол, поясняя причину более благоприятного результата, писал об опасности, в которой на­ходился турецкий флот, и спасшем его ветре. Кажется, в Стам­буле сравнивали скорее не результаты двух сражений, а их вели­чину и размах⁴³, что, разумеется, было бы лестно для казаков, если бы не утверждения об их разгроме.

Реджеб-паше была приготовлена торжественная встреча в столице империи. «Галеры, — писал 24 сентября Т. Роу, — вер­нулись с Черного моря... Капитан-паша с триумфом доставил 270 несчастных казаков...»⁴⁴ Куда подевались более 500 других пленников, неизвестно. В Золотой Рог триумфально привели и захваченные казачьи суда. Правда, их было не 300, как уверяет Эвлия Челеби, и даже не 170, а значительно меньше. Капудан-паша, по сообщению М. Бодье, «чтобы еще больше отметить в Константинополе свою победу... велел отбуксировать до самого порта семнадцать... небольших лодок». Главнокомандующий, согласно Т. Роу, «был принят так, как если бы Помпей снова закончил войну с пиратами, которые почти истощили Рим»⁴⁵. Если Реджеб-пашу сравнивали с Гнеем Помпеем Великим, то это сравнение было неправомерным, хотя и показывало силу и значение казачества. В 67 г. до н.э. Помпеи усилиями римского военно-морского флота (13 эскадр и собственного подвиж­ного отряда, состоявшего из 60 кораблей) и сухопутных сил раз­громил пиратов Киликии, которые многие годы терроризиро­вали Восточное Средиземноморье. При этом было убито 10 тыс. пиратов, примерно 20 тыс. пленено, в руки римлян попали 120 пиратских крепостей и баз, 98 кораблей и сотни небольших судов. Разумеется, Карахарманское сражение и близко не имело таких последствий, которые можно было бы сравнить с послед­ствиями победы Помпея. Но на Реджеб-пашу посыпались на­грады падишаха, и одной из них, как говорит М. Бодье, стало «повышение морского паши в должность каймакама».

Характеристика казачьих потерь, которую дает Мустафа Найма, содержит внутренние противоречия. Первое из них за­ключается в том, что хронист сообщает о множестве потопленных судов и при этом сам же подчеркивает присущее им море­ходное качество — значительную непотопляемость: «Чайки их (казаков. — В.К.), искусно оплетенные камышом⁴⁶ и прутьями, при сильном волнении не тонут, но почти заполняются водой, в которой погруженные по шею⁴⁷ негодяи бьются до упаду».

В. Катуальди, обращая внимание на другое свойство казачь­их судов — маневренность, именно в связи с Карахарманским сражением утверждает, что «турки отчаянно бомбардировали неприятельские суда, но вреда им не наносили; построенные легко и снабженные двумя рулями, один на носу, другой на кор­ме, казацкие ладьи ускользали от выстрелов и, наоборот, быст­ро подступали как раз в то время, как прекращалась стрельба из орудий». Впрочем, контекст сообщения Наймы таков, что если бы не известные особенности чаек, то их при Карахармане по­топили бы гораздо больше, хотя и 70 реально потопленных су­дов были бы огромным числом для казачьего флота⁴⁸.

Второе противоречие возникает собственно из цифр, при­водимых Наимой. Если было потоплено 70 судов и захвачено 170, а всего, значит, потеряно казаками 240 судов, то, спраши­вается, куда подевались еще 110 судов из названного хронистом общего их числа 350? До берега, говорит он, добрались 30 судов, и если турки эти брошенные суда захватили, то они должны быть в числе 170. Если допустить, что турки 30 судов не нашли, то тогда их следует прибавить к казачьим потерям, которые бу­дут исчисляться уже в 270 чаек, но при этом целыми все-таки остаются 80 судов. Найма же рисует полный, абсолютный разгром казачьей флотилии и не ведет речь ни о каких 80 непотоп­ленных и невзятых судах⁴⁹.

Невзирая на это противоречие и имея под рукой гораздо вньшие цифры казачьих потерь, приводимые Т. Роу (о них скаж­ем ниже), И. фон Хаммер принимает сторону Наймы, повторяет его «разгромные» сведения и даже увеличивает число захваченных судов со 170 до 172 ⁵⁰. Н.И. Костомаров также повторяет цифры Наймы и вслед за И. фон Хаммером пишет о самой блистательной победе, «какую когда-либо одерживали мусульмане над своими непримиримыми врагами козаками». В общем верит Найме и Д.И. Эварницкий, который говорит о 780 пленниках, но неизвестно как определяет, что в сражении «было разбито» будто бы 270 чаек. Французская история мор­ского флота в соответствии со сведениями Наймы указывает, что турки захватили половину казачьей флотилии. Во французской же «Всеобщей истории о мореходстве», сообщающей о «великом числе» потопленных судов, вместе с тем встречаем иронический отзыв о триумфе «великого адмирала»: «Паша привел в Константинополь 17 барок и 300 пленных с та­кою пышностию, как будто одержал одну из самых знаменитейших побед. Впрочем, сие торжество служило больше постыдным титлом слабодушия турков, нежели признаком их могущества». И.В. Цинкайзен полагает, что «османские источники у Хаммера», «естественно, скорее несколько преувеличивают потери казаков», но приводит тс же цифры И. фон Хаммера, разве что уменьшая число пленных с 780 до «около 700». Однако далее ученый говорит о значительной потере в людях и у турок, о просьбе капудан-паши к Стамбулу прислать помощь и отправке ее, о чем расскажем в дальнейшем.

У П.А. Кулиша воспроизведены цифры Наймы со следую­щим мнением историка: «В самом ли деле так много погибло казаков... или число захваченных в плен и уничтоженных чаек турецкими вестниками преувеличено, — во всяком случае каза­ки понесли здесь тяжкие утраты...»

Наиболее противоречив в оценке результатов сражения, пожалуй, А.Л. Бертье-Делагард. С одной стороны, он уверен, что «список козачьих потерь — одно из самых сомнительных мест в... реляции, написанной турками, у которых обычны са­мые нелепые преувеличения, как только дело доходит до рус­ских проклятников». Мы уже отмечали, что историк не верит, что смогли уцелеть лишь 30 чаек. Кроме того, он полагает, что 786 пленных — «это далеко меньше, чем можно было бы ожи­дать по счету взятых челнов — 172», и что 786 могли снять толь­ко с 30 судов⁵¹, а это «дает возможность думать, что остальные спаслись». У Э. Дортелли, продолжает А.Л. Бертье-Делагард, потеря казачьих судов показана минимальной (и об этих сведе­ниях см. ниже), и «едва ли он мог не знать, если бы погибли все или почти все».

С другой стороны, историк заявляет о «вероятной гибели большей части участников боя — Козаков»; они «отчаянно сра­жались целый день и, почти вырвав победу у турок, погибли от стихийной силы». Далее читаем у этого противоречивого авто­ра: «Сколько бы ни ушло челнов из-под выстрелов, но вполне возможно, что и на оставшихся немногие добрались до берега; да и те легко могли погибнуть в дунайских плавнях или еще более в степях Буджака и Дикого Поля, когда тщились сухим путем пробраться в Сечь. Не невозможно, однако, что спаслось немалой, выждав несколько, на уцелевших челнах пробралось домой. Как бы то ни было, потери были громадны, и, может, именно потому и не находим сведений об этом деле в южнорусских источниках»..

«Уцелевший клочок козачьей думы: " По синему морю хвиля грае, / Козацькі корабличек разбивав... / Сорок тысяч війска витопляе, / Гей, сорок тысяч війска ще й чотире", — предпола­гает А.Л. Бертье-Делагард, —быть может, след этого страшного, беспримерного боя».

Полагаем, что цитированная дума с ее поэтически преуве­личенными потерями не имеет прямого отношения к Карахар-манскому сражению. С А.Л. Бертье-Делагардомже произошел казус: выразив недоверие турецким источникам, он в конце кон­цов полностью поверил в трактуемый ими сокрушительный раз­гром казаков⁵².

Из историков новейшего времени М.А. Алекберли вслед за И. В. Цинкайзено.м указывает на преувеличение казачьих по­терь османскими источниками и И. фон Хаммером, но вслед за Наимой говорит об уничтожении 70 и захвате 170 чаек, а также, по И.В. Цинкайзену, о пленении около 700 казаков. Ю.П. Ту­шин, упоминая 172 захваченных судна, 786 пленных и 100 по­топленных чаек (к 70 потопленным присоединил 30 добравших­ся до берега?), пишет: «Но эти цифры сомнительны, так как если считать, что в каждой чайке находилось 40 казаков, то на захваченных челнах должно было быть 5—6 тыс. казаков, даже учитывая значительные потери в сражении (всего на 172 судах при экипажах в 40 человек должно было находиться 6880 каза­ков. — В. К.). Нам кажутся более вероятными сведения о 70 унич тоженных чайках и 786 пленных».

Первым по-настоящему не поверил в османскую «цифирь» и вообще усомнился в карахарманской победе турок В.М. Пудавов, ссылавшийся на изображение конца боя у Ф. де Сези, которое мы приведем далее. Историк посчитал, что в сражении «от турок и бури погибло до 500 донцов и до 800 запорожцев», но, запутавшись в походах 1625 г., взял эти цифры из сообщения о совсем другом, осеннем походе. Затем недоверие известиям османских источников о сокрушительном поражении казаков и безоговорочной победе турок выразили В. Катуальди, С. Рудницкий и М.С. Грушевский, опиравшиеся на западноевропейские сообщения.

Рассмотрим эти последние более полно, учитывая соображения названных авторов и имея в виду, что западноевропейские источники в силу их относительной нейтральности в основном более точны, чем турецкие.

Известия английского посольства в Стамбуле от 30 июля называют казачьи потери, совершенно отличные от тех, что дает хроника Мустафы Наймы: по рассказам, во время упоминавше­гося беспорядка при отходе казаков с галер было потоплено 30 ло­док ⁵³. Р. Левакович называет еще меньшее число потопленных в сражении казачьихлодок — 18. Э. Дортелли же, ссылаясь на турецких очевидцев, вообще говорит, что галеры с появлением ветра смогли двинуться «и тем потопить нескольких» (nе soifondarno alcune), — имеются в виду несколько судов ⁵⁴.

Так или иначе, но получается, что казаки потеряли при Карахармане во много раз меньше судов, чем указывают турецкие сведения. Из сравнения же 17 чаек, участвовавших в стамбуль­ском триумфе, и 170, которые будто бы были захвачены, неволь­но возникает подозрение, что реальное число подверглось деся­тикратному увеличению⁵⁵.

Английское и французское посольства сообщали другие дан­ные и о людских потерях казаков. В известиях Т. Роу от 30 июля сказано, что в плен попало «600 или 700 человек», а из письма Ф. де Сези от 5 октября (25 сентября) вытекает, что казаки по­теряли лишь около 200—300 «своих товарищей»⁵⁶. У М. Бодье читаем, что «некоторые (казаки. — В.К.) спаслись бегством, многие были убиты, многие утонули», но конкретная цифра приведена только в отношении попавших в плен: «обращены в рабство» 300 человек.

По выводу М.С. Грушевского, «потери Козаков совсем не были велики — погибло лишь несколько сот человек». Вообще-то подобные потери не назовешь и малыми, однако историк исходил из общего большого числа участников похода. Похо­же, впрочем, что потери оказались еще меньше, чем думает М.С. Грушевский. Во всяком случае, ни о тысячах казачьих тру­пов, плававших в воде, ни о спасении лишь «кучки» казаков го­ворить не приходится.

Разумеется, не обошлась без людских потерь и османская эскадра, особенно во время абордажа. Согласно Ф. де Сези, ту­рок погибло приблизительно столько же, сколько и казакон. Последние, замечает посол, отступили с галер, «убив две или три сотни человек». «Столкновение, — говорится в английских посольских известиях, — было кровопролитным для обеих сто­рон, когда вступили в рукопашную схватку, и янычары едва не­были полностью истреблены»⁵⁷.

Л. Фаброни отмечал, что в ходе сражения галеры получили повреждения, а о ситуации с рулем на капудане говорилось выше. Уже после Карахармана, 2 сентября, от шторма постра дала и эскадра Реджеб-паши, потерявшая у Балчика четыре корабля.

Вопреки турецкому известию о бегстве «горстки» оставших­ся казаков Р. Левакович утверждает, что первой место сражения покинула османская эскадра: «... поскольку трудно было усто­ять против ветра, моря и врагов, первыми отошли турецкие га­леры... то же самое сделал и султан (Яхья. — В.К.) с оставшими­ся 112 парусами»⁵⁸. Ф. де Сези и вовсе сообщает, что казачья флотилия состояла из «таких решительных и таких отважных» людей, что «они имели славу гнаться за турецкой армией (эс­кадрой. — В. К.), когда к вечеру ветер немного успокоился»⁵⁹. М.С. Грушевский даже полагает, что при этом турки убегали от казаков.

К сожалению, мы не знаем, так ли это, но французский по­сол писал после возвращения эскадры в Стамбул и мог иметь информацию с вернувшихся кораблей; возможно, морякам и солдатам только казалось, что их преследуют. В любом случае, поскольку Т. Роу молчит о преследовании, надо думать, что если оно и имело место, то догнать галеры казакам не удалось. Кроме того, возникает подозрение, не должно ли было сообщение о ночевке эскадры «в тех же водах», подчеркнутое Мустафой Наймой, как-то «прикрыть» поспешный отход Реджеб-паши с места сражения.

И.В. Цинкайзен утверждает, что капудан-паша был вынуж­ден на случай возобновления битвы просить как можно скорее подкрепления60. «Все, что тут (в Стамбуле. — В.К.) разве еше могло держать оружие, поэтому было поспешно собрано и отправлено к флоту». Прямое указание такого рода в бумагах Т. Роу, на которые ссылается тюрколог, нам не встретилось, однако в известии посла от 11 августа сказано, что семь галер «посылаютсядля подкрепления капитан-паши на Черное море против ка­заков, которые в последней схватке очень ослабили его».

Сразу по окончании сражения, но уже по приходе сообщения об османской победе, английское посольство извещало Лондон, что в Стамбуле «все наполнено тревогой и страхом». В «Рассуждении о договоре Испании с великим синьором», которое помечено 2 октября и было вручено великому везиру, Т. Роу, игнорируя «знаменитую победу», отмечал «из опыта», что запорожцев «невозможно обуздать», разве что полякам удастся застать их врасплох зимой и сжечь их лодки, но Польша этого никогда не сделает, пока турки не удержат от набегов татар. А весной следующего года, как увидим, посол будет сообщать о великом страхе на Босфоре и в столице в связи с новыми слухами об ожидавшемся очень большом приходе казаков. Следовательно, карахарманская победа и триумф Реджеб-паши совсем не впечатлили и не успокоили турецкие власти и население.

Об этом свидетельствует и итальянский документ XVII в., утверждающий, что османские галеры так пострадали при Карахармане, что султан «впал в тревогу... опасаясь, что это великое множество казаков высадится вблизи Константинополя, как они это делали прежде, а его министры не нашли лучшего сред­ства, чем послать срочного курьера к королю и Республике Польской, грозя им от имени Великого Турка сиюминутной войной, если они тотчас же не пошлют польскую армию на Борисфен, где находились жены и дети казаков, чтобы произвести отвлекающее нападение». То же говорит и Л. Фаброни: султан «был в большей тревоге и боялся, как бы этот казачий флот не приблизился к Константинополю», почему и послал упомяну­тое требование польскому королю.

В письме Ф. де Сези от 5 октября (25 сентября) находим мнение посла о карахарманской победе, сводящееся к тому, что у капудан-паши «не было так много преимущества над казака­ми, как было объявлено в этой Порте». М. Бодье же характери­зует победу и вовсе как «незначительную в военном отношении, но важную для Константинополя». В общем изучение европей­ских источников показывает правоту М.С. Грушевского в том, что «более точные известия значительно ослабляют картину этой победы».

В. Катуальди, ссылаясь на замечания Т. Роу и великий страх в Стамбуле, заставивший турецкое правительство спешить с окончанием работы по дополнительному укреплению входа н Босфор, даже считает, что османы старались «придать характер победы тому, что в действительности было поражением». С этим последним мнением согласиться нельзя, потому что поражение турок должно было означать победу казаков. Ее они, однако, не добились, хотя были близки к ней, на равных сражались с самой мощной эскадрой имперского флота и впервые в казачьей воен -но-морской истории едва не взяли флагманский корабль капудан-паши.

Пожалуй, наиболее точно результат сражения для турецкой стороны определил Т. Роу, который в письме Э. Конвею от 24 сентября, иронически отзываясь о триумфальном возвраще­нии Реджеб-паши, привел латинскую фразу: «Non de victoria, sed de non victo triumphavit» — «Не победу славят, а непораже­ние».

 

После Карахармана

 

Р. Левакович утверждает, что после сражения Яхья повернул к устью Днепра, «чтобы соединиться с оставшимся (казачьим. — В.К.) флотом, [который] исчез из-за плохой погоды, и с намере­нием потом пристать в другом месте, чтобы отправиться на оса­ду Константинополя». Яснее о том же сказано у В. Катуальди: «Яхия в виду непогоды не мог и не хотел преследовать турецкого отряда и повернул с оставшимися казаками к устью Днепра, спе­ша соединиться с главным отрядом, который, сначала разбро­санный, кончил все-таки тем, что собрался и направился к ус­тью той же реки».

Согласно Р. Леваковичу, решение о возвращении в Сечь было принято только после соединения авангарда с основной флоти­лией. Причины решения объясняются так: «Когда весь флот объединился, казаки захотели вернуться на Запорожье, чтобы отдохнуть и взять новые боезапасы с намерением вернуться, снаб­женные как должно, на осаду Константинополя...». О возвра­щении в Сечь «за военными запасами» говорит и «капитан» Иван.

Приведенные утверждения вызывают большие сомнения. Почему надо было соединяться непременно около днепровс­кого устья, так далеко от Босфора, а не в каком-то более близком к нему месте? Подобное могло произойти, если бы казачье командование не договорилось заранее о возможном пункте встречи на случай разделения флотилии. Однако соединение разбросанных штормом отрядов в ходе других экспедиций свидетельствует о том, что такая возможность обычно предусматривалась. Поскольку флотилия, на которой находился Яхья, давно прошла Босфор (что игнорирует Р. Левакович), полагаем, что и решение возвращаться домой казаки приняли еще до сражения. После Карахармана же они просто продолжили свой путь.

Иван рассказывал, что «в устье Борисфена» им удалось взять и сжечь якобы 300 турецких лодок. У Р. Леваковича находим подробное описание этого дела, произошедшего 23 (13) августа, через 17 дней после Карахармана. «Войдя за два часа до рассвета в устье Борисфена, (претендент. — В.К.) нашел там 300 турецких лодок, и, обнаружив их, [казаки] напали на них внезапно и убили всех подошедших турок». По мнению францисканца, Яхья, произведя немедленное нападение, проявил предусмотрительность, «поскольку, как он сказал, под покровом ночи турки могли бы убежать и оставить лодки, а если бы это было днем, то ему бы пришлось либо убежать, либо сражаться с риском, так как число Яурок было значительно больше, и у них были [пушки]».

Среди прочих, продолжает Р. Левакович, в своей палатке был убит и темишварский паша, спавший в рубашке и не успев­ший даже одеться. Он «привел силой 3 тысячи христиан этого пашалыка и разных краев Болгарии, которые, приблизившись к казачьему войску, кричали громким голосом, что они все хрис­тиане и хотят служить султану» (Яхье)⁶¹. По освобождении «им дали оружие и распределили по флоту». Эти христиане и плен­ные османы показали, что «при захвате лодок погибло около 7 тысяч турок». По Р. Леваковичу, казаки «захватили большую добычу, нашли много съестного и боевых запасов» и 300 пушек, «которые были специально изготовлены в Константинополе, чтобы использовать их против казаков». Последние погрузили орудия на чайки, а взятые лодки сожгли.

Видимо, в основе приведенного повествования лежало ре­альное событие, но указанные цифры слишком велики: и 300 за­хваченных лодок, и 300 пушек, и 3 тыс. освобожденных христи­ан, не говоря уже о 7 тыс. убитых турок, — после этого числа В. Катуальди поставил знак вопроса.

Затем, согласно Р. Леваковичу, казаки «отошли на 3 мили от форта Очакова, чтобы подождать отряд своего флота... На тре-тий день (т.е. 26 (16) августа. — В.К.) прибыл весь флот, сильно потрепанный морем, и проявил большую печаль оттого, что не пришлось участвовать в вышеуказанном сражении. Султан (Яхья. — В.К.), утешив свой флот, приказал распределить добы­чу с вышеупомянутых лодок поровну между теми, кто присут­ствовал, и теми, кто отсутствовал». Разместив по судам 300 ору­дий, казаки «стреляли в воздух в знак радости»⁶².

По словам самого Яхьи, запорожцы, ходившие, как мы пола­гаем, в рассматриваемый поход, «пришли с моря в Успеньев день», т.е. 15 августа. Эта дата вполне соотносится со временем разгрома турецких лодок, который Р. Левакович относит к 13 августа, и на один день отстает от гипотетического воссоединения отрядов флотилии. Поход, таким образом, продолжался 3,5 месяца.

П.А. Кулиш думает, что запорожцы вернулись в Сечь «в жал­ком виде», так как «в этом году казакам не "пофортунило", как в прошлом⁶³... Казацкие tirones (ученики ратного дела. — В.К.) вернулись... на Запорожье, растеряв по Черному морю свои соб­ственные и взятые на прокат... чайки... погубив множество от­важного народа, издержавшись попусту на "добычную дорогу" и очутясь в неоплатных долгах у армян и жидов». Этой трагичес­кой картине можно не верить, зная, что на самом деле потери казаков не были столь ужасными, что в поход ходили не одни несмышленые «ученики» и что безысходные долги автор, соб­ственно, додумал от себя⁶¹.

Но все же, как справедливо говорит С. Рудницкий, экспеди -ция в целом оказалась «неудачей казаков, хотя и не великой». Дело заключалось в несоответствии размеров экспедиции и ее результатов. Тот же автор замечает, что и раньше случались не­удачные меньшие набеги, «но это было первый раз, когда поход, снаряженный в таких размерах, окончился неудачею». Подоб­ного же мнения придерживается и М.С. Грушевский. Добавим, что безрезультатной оказалась и вся затея с претендентом на царьградский престол.

Итальянский документ XVII в. утверждает, что поскольку поляки, запуганные угрозой Турции начать войну, послали свои войска на Днепр, казаки, находившиеся с Яхьей, «были вынуж­дены вернуться и защищать свои дома и семьи». Так же излага­ют события Л. Фаброни и Д. Дзаббарелла, а «капитан» Иван даже говорит, что когда запорожцы вернулись домой за военны­ми запасами, то «нашли поляков, которые напали на казаков». Этого не могло быть, так как вторжение польской армии про­изошло уже после возвращения казаков с моря.