Отношения с немусульманами 9 страница

Запорожцев, разумеется, привлекали не красоты города и окрестностей. Это была мощная военно-морская база Турции, крупнейшая черноморская верфь империи, «морское оружей­ное хранилище великого султана». Синопскую крепость Эвлия Челеби характеризовал как «неприступную и очень прочную», построенную из камня, с железными двустворчатами воротами, располагавшуюся тремя ярусами на высоком холме, имевшую по окружности 6100 бойниц и внутри цитадель с несколькими башнями. Гавань Синопа, по этому же описанию, считалась превосходной, дававшей убежище судам «от всех четвертей вет­ра», едва ли не лучшей в Причерноморье, если не считать Балак­лаву.

Флотилия подошла к Синопу. Нападение на город, по мне­нию историков, «было осуществлено мастерски». Оно произош­ло ночью и оказалось совершенно неожиданным. Солдат мест­ного гарнизона, экипажи судов и население охватила невероят­ная паника. С помощью приставных лестниц казаки ворвались в крепость, захватили цитадель, верфь, галеры и целый город. «Вступив в эту древнюю крепость, они, — сообщает Мустафа Найма, — умертвили в ней всех правоверных, ограбили ихдомы, увели жен и дочерей...» В других переводах Наймы, правда, говорится не о поголовном истреблении мусульман, а о том, что казаки «вырезали гарнизон» и убивали «каждого мусульманина, попадавшегося им на пути», но крови, конечно, пролилось мно­го. Все христианские невольники получили свободу, и их ра­дость не поддавалась описанию.

Согласно Мустафе Найме, запорожцы, зажегши Синоп «со всех концов», «обратили этот прекрасный город в пустыню». Польский автор пишет, что Синоп превратился «в груду щебня и пепла», а С. Жолкевский в отчете сейму говорил, что султан­ский арсенал, талионы, галеры — «все то пошло с дымом» и что казаки «учинили убытка туркам на 40 миллионов (злотых. — В.К.), не считая людей». Погрузив на чайки громадную добычу, «полон» и часть освобожденных рабов, запорожцы спокойно вышли из синопской гавани и, как показалось туркам, «рассея­лись по морю».

Половина дела была сделана: в самом центре турецкого ма-лоазийского побережья нанесен громадный урон османской во­енной и морской мощи и большой, оскорбительный удар по престижу империи. Оставалось благополучно вернуться домой. Посообщению, присланному в том же 1614 г. Сигизмунду III от турецкого везира, казакам это не удалось. Имперский флот, на­ходившийся в Аккермане, перехватил их под Очаковом, «и там с божьей помощью одни были порублены саблями, другие в море потоплены, а некоторые... бежали».

Есть и более подробные известия источников, хотя и про­тиворечивые. Обобщив их, Д.И. Эварницкий один из вариан­тов окончания экспедиции представляет следующим образом. Румелийский бейлербей (наместник) Ахмед-паша, собрав 4 тыс. янычар и «множество другого народа», посадил свое воинство на многие галеры и сандалы, бросился к устью Днепра, стал под­жидать возвращения казаков в урочище Хазилер Херемих (Пе­реправа Воинов) и велел доставить к Очакову пушки из Аккермана. Казаки, пытаясь пробиться мимо упомянутого урочища, мужественно сражались, но под конец потерпели поражение, были убиты и потоплены, и лишь незначительное их число смог­ло прорваться.

Другая версия, содержащаяся в отчете С. Жолкевского, го­ворит, что по приказу султана бейлербей выступил с войском сушей, а Али-паша с флотом — морем. Последний «в Очаков­ском порту стал в засаду», на которую и наткнулись не ведавшие о ней казаки. 18 чайкам удалось уйти из-под пушечного огня и прорваться. Экипажам прочих судов пришлось «выскочить» на берег и рассеяться. В руки турок попали брошенные чайки и часть синопской добычи. «Али-паша возвратился с триумфом».

Третья версия изложена по источникам М.С. Грушевским. Ахмед-паша, двинувшийся к Поднепровью, решил захватить казачью флотилию врасплох в Очакове и направил туда корабли из Аккермана. В Очаков была послана из Стамбула эскадра под начальством Али-паши. «Но казаки вовремя получили об этом предостережение и разделились на две партии. Одни отправи­лись в обход: высадившись к северу от устья Днепра, задумали перетянуть свои лодки сухим путем и обойти засаду; но здесь напали на них татары, и казаки потеряли много людей и добы­чи. Другие пошли напролом через Очаковский лиман и тоже потеряли много добычи, так как принуждены были для облегче­ния чаек бросать добычувлиман; порядком потеряли илюдей, но в конце концов все-таки пробрались на Низ (в Сечь. — В.К.)».

Добавим, что Мустафа Найма отводит главную роль Шакшаки Ибрахим-паше, который, «узнав о... набеге, на шестиде­сяти мелких судах отправился для защиты берегов черномор­ских. Вошед в реку, через которую должны были переправлять­ся эти собаки, он остался сторожить их; но проклятые, проведав об этом, в одном месте на берегу Черного моря сошли, постави­ли судна свои на санки (кызак) и вздумали встащить их по суше до вершины реки. Но шайка татар напала на них; завязалось сражение; имения и семейства, похищенные из Синопа, были оставлены на месте; из казаков же кто достался в плен, а кто погиб в битве. Ибрагим-паша переменил маршрут и наблюдал, где выйдут остатки разбойников. Он пошел против тех, которые избегли меча, и из них также кто попал в плен, а кто был убит. В первых днях рамазана (25—29 сентября. — В.К.) Ибрагимовы воины привели к Порогу (в Стамбул. — В. К.) двадцать человек кяфиров-казаков скованными».

Из других переводов Наймы видно, что Шакшаки Ибрахим-паша охранял устье Дуная, откуда пошел на перехват казаков к устью Днепра, что татары напали на них, когда те, перетащив свои суда на катках, уже спускали их в реку, ито некоторым из чаек удалось уйти до татарского нападения, но их преследовал, потопил или захватил названный паша, что 20 пленных казаков были выданы великим везиром в руки «гонцов, прибывших из Синопа с жалобой на допущенное казаками беззаконие».

К сожалению, казачьи источники о походе 1614 г. неизвест­ны. Турецкие же известия, как правило, во много раз преувели­чивали потери противника. Похоже, что и в данном случае о полном поражении запорожцев говорить не приходится. Обыч­но хорошо информированный С. Жолкевский в уведомлении поветовому сеймику 1615г. сообщал, что при возвращении из Синопа казачья флотилия потеряла убитыми и ранеными от­нюдь не большинство участников похода, а около 200 человек. Да и 20 пленников, привезенных в «столицу мира», маловато для подтверждения подлинного триумфа.

В Стамбуле в связи с разгромом Синопа разворачивались лю­бопытные события. «Говорят, — читаем у Мустафы Наймы, — что один посланец за другим прибывал... с сообщением, касающимся нападения, которое Синоп перенес от казаков, и что когда импе­ратор (султан. — В.К.) спросил у великого везира Насух-паши от­носительно правды об этом деле, тот заявил, хотя и ложно, что ничего не знает об этом. Император, однако, не был удовлетворен этим ответом и обратился за сведениями к ученому муфтию (бого­слову-правоведу, выдававшему фетвы —- письменные заключения по важным юридическим вопросам. — В.К.), который без колеба­ний сказал ему правду. Император был чрезвычайно сердит на ве­ликого везира за неправду, которую тот ему сказал».

С. Жолкевский 20 октября 1614 г. извещал короля, что сул­тан «так был взбешен, что хотел было приказать повесить вези­ра», и тот спасся только благодаря просьбам жены, дочери и других «белых голов» (женщин), однако падишах бил его бузды-ганом (чеканом), о чем разнеслась молва по всей столице. От гнева султанского, продолжал канцлер, Насух-паша отвелся еще и тем, что спешно послал на казаков бейлербея и иных пашей с войском. Позже оказалось, что С. Жолкевский ошибался: до него просто не успела дойти весть о том, что 17 октября великий везир был казнен¹⁰.

Венсан Миньо передавал, что в Стамбул пригнали захвачен­ное казачье судно и 15 пленников (видимо, тех, которых у Най­мы было 20), но везир присоединил «к сему кораблю» еще 15 та-кихже, вооруженных пушками из столичного арсенала, а к 15 ка­закам добавил 400 невольников, «и все сие как бы плененное ополчение с великим торжеством» ввел в Золотой Рог перед гла­зами падишаха. Капудан-паша, хотя ему «не меньше было нуж­но выдавать оное за правду», «не отважился молчать». Об этой инсценировке, как и о финансовых махинациях везира при стро­ительстве галер, узнал муфтий, а сын алеппского паши обратил­ся к султану с жалобой на взяточничество Насуха и сокрытие им от его величества мятежа в Грузии. По приказу Ахмеда 1 велико­го везира задушили петлей в собственном доме.

Через четверть века, в 1640 г., в Синопе побывал Эвлия Челеби. «Жители города, — записал он, — имеют хатт-и хумаюн (султанский рескрипт, равный по силе государственному зако­ну. — В.К.) на то, чтобы убить коменданта, если он удалится от крепости на расстояние пушечного выстрела. И потому комен­дант не смеет отойти от крепости ни на шаг. [А причина вот в чем]. Во времена султана Ахмед-хана казаки захватили эту кре­пость в результате внезапного налета ночью... Позднее крепость была освобождена, в ее Нижнем укреплении было размещено 50 капу-кулу, [привезено] много кантаров (мера веса, равная 56,4 кг. — В.К.) пороха, [установлены] большие и малые пушки. Начиная с того времени каждую ночь вплоть до наступления утра по 200 воинов со своими бёлюкбаши и чавушами (коман­дирами подразделений. — В.К.) несут дозорную и караульную службу. И эта стража, оснащенная барабанами и рожками, по­стоянно выкрикивает [слова]: "Не дремлет стража внутри кре­пости", и от бойниц провозглашает: "Аллах един!" Таким обра­зом еженощно стража показывает, что крепость готова к бою». «И хотя кяфиры неоднократно устраивали осаду, — завер­шал рассказ Эвлия, — но каждый раз были отбиты залпами пу­шек. Слава всевышнему, со времени [воцарения] Мурада IV (т.е. с 1623 г. — В.К.) они не приходили». Последняя информация неверна: казаки приходили к Синопу и в 1620-х, и в 1630-х гг.

Освещая историю казачьего набега 1614 г., И. фон Хаммер в результате неправильного прочтения турецкого источника ут­верждал, что Шакшаки Ибрахим-паша перехватил казаков «боль­шей частью в устье Дона при помощи напавших на них татар». Сказанное ученым потом повторили Н.А. Смирнов и Ю.П. Ту­шин. Это была ошибка, но весьма характерная: вскоре придет время для активных действий османского флота и против дон­ских казаков в Азовском море, для турецких попыток блокады дельты Дона и затем Керченского пролива.

Что же касается первого синопского набега, то он был орга­низован и осуществлен Войском Запорожским, однако в экспе­диции, несомненно, принимали участие те донцы, что находи­лись тогда в Сечи ¹¹. Как раз в 1614—1615 гг. Войско Донское возобновило морскую войну с Османской империей и Крым­ским ханством, прерванную событиями русской Смуты. В смут­ное время основные силы донского казачества были отвлечены российскими делами, но казаки, остававшиеся на Дону, выдер­жали наскоки азовцев и татар и проводили небольшие опера­ции на суше и иногда «судовой ратью». Донцам вообще повезло: Турция не могла тогда вести здесь большое наступление, по­скольку в 1603—1613 гг. была занята тяжелой и неудачной пер­сидской войной, стоившей ей потери Азербайджана, Восточ­ной Грузии, Северной Армении, Дагестана, Луристана и части Курдистана. Но уже в 1613 г. в Стамбуле и Крыму обсуждался план, согласно которому предполагалось «казаков с Дону збить».

Взаимный спад военной активности донцов и турок, таким образом, оказался вынужденным и временным, и неудивитель­но, что после Смуты Войско Донское, значительно пополнив свои ряды, возобновило действия на море. Однако поначалу донцы действовали из Сечи, вместе с сечевиками и под коман­дованием их атаманов. Запорожцы, игравшие тогда главную роль на море, выступали в некотором роде учителями своих донских «корабельных товарищей».

По окончании синопского похода С. Жолкевский отмечал большое значение того, что казачество «проведало дорогу» че­рез Черное море: турки отныне на своей собственной террито­рии будут в непрестанном страхе перед казачьими набегами. Предвидение канцлера полностью сбылось, и не только в отно­шении запорожцев. Донские казаки уже в 1615 г. вышли из Дона и сначала отдельно, а потом соединившись на Черном море с сечевиками, громили неприятельские прибрежные селения. Затем последовали громкие победы запорожцев и донцов над целыми турецкими эскадрами, захват множества судов, плене­ние османских адмиралов, нападения на порты Крыма, тот же Синоп, Трабзон, Самсун, многие другие города, на Босфор и сам Стамбул.

Казаков назовут «обладателями моря», и при одном только слухе об их появлении паника будет охватывать все малоазийское побережье, османские суда будут бояться выходить из пор­тов, а солдат придется загонять палками на корабли, предназ­начавшиеся для действий против казачьих флотилий. Кажется, даже провидец С. Жолкевский не предвидел всего того, что по­следовало за казачьим открытием дороги за море.

Поскольку Босфорская война до сих пор оставалась неизу­ченной, совершенно не разработана и ее периодизация. Из ра­бот различных авторов XIX—XX вв. можно «выудить» лишь за­мечания вроде того, что запорожские казаки «с 1620 по 1625 год беспрерывно держали в страхе население Константинополя, разоряли его окрестности» или что запорожцы «в 1620—25 го­дах без перерыва держались перед Босфором». События 1614 г. при этом предстают преддверием грядущих босфорских атак.

«Проведанье дороги» через Черное море действительно сыг­рало весомую роль в последующих казачьих набегах на Анато­лию и Босфор, но это была только одна сторона «босфорского предисловия»: перед началом босфорских кампаний казаки как бы открывали «двустворчатую дверь». Другая сторона характе­ризовалась тем, что запорожцы, выходя Днепром в море и сле­дуя вдоль его западного побережья, атакуя тамошние турецкие укрепления и поселения, все дальше и дальше продвигались к югу, пока наконец не приблизились в своих военных действиях непосредственно к европейской части Прибосфорского райо­на, от которой — в отличие от далекого Синопа — оставался лишь один шаг до самого пролива. И произошло это, как уви­дим, несколько раньше синопского разгрома.

 

Первые босфорские походы

 

Первое известное в настоящее время нападение казаков на район, прилегающий к черноморскому устью Босфора, можно отнести к 1613 г. В заметке иеромонаха Митрофана из монасты­ря Иоанна Предтечи близ Сизеболы, сделанной в 1616 г., гово­рится, что казаки «в год 7120 (1612 г. — В.К.) в месяце апреле дошли до Месимврии (обычно Месемврия, турецкая Мисиври, ныне болгарский порт Несебыр. — В.К.) и ограбили и погубили. А на следующий год дошли до Агафополя и его ограбили, а на­последок его сожгли». Ахтеболы (Агафополь, Ахтопол) распола­гался сравнительно недалеко от Босфора.

Предшествующие строки заметки Митрофана, где отме­чены более ранние казачьи набеги на болгарское побережье, свидетельствуют о том, что речь идет о казаках «из Малой России», т.е. о запорожцах, и что приходили они «на так на­зываемых фустах». Фустами назывались распространенные на Средиземном море малые галеры, быстроходные гребные суда длиной около 27 м, легкие и маневренные парусно-гребные суда ускоков, вмещавшие до 50 человек, и небольшие турец­кие суда, являвшиеся длинными лодками, но в заметке, ко­нечно, имеются в виду чайки.

В целом из текста Митрофана видно, что казаки действова­ли успешно и нигде, в том числе в Ахтеболы, не встречали ника­кого существенного сопротивления, за исключением набега на Варну, в ходе которого «были убиты многие из них ромеями» (греками). Нападение на Ахтеболы, хотя и происходило в относительной близости к Босфору, не было, однако, набегом на поселения самого пролива.

По сути, единственными источниками, повествующими о первом походе казаков именно на Босфор, являются отчеты С. Жолкевского, с которыми он выступал на сеймах в Варшаве в 1618 и 1619 гг. Этот крупный государственный деятель Польши был старым врагом днепровских казаков, считая их «озверев­шим хлопством», «сволочью» и «злодеями», но по своей дея­тельности имел к ним тесное отношение и был хорошо инфор­мирован об их делах.

Согласно первому упомянутому отчету, в 1615 г. казаки от­правились в море флотилией, насчитывавшей до 80 судов, до­брались до турецкого побережья, «ударили близ Константино­поля между Мизевной и Архиокой» и «те два порта спалили». Султан Ахмед I «был там вблизи на охоте, видел из своих покоев дымы» и, «ушедши, очень разгневанный», отправил флот про­тив казаков. Однако те, не опасаясь неприятеля, «не уходили, но грабили», и удалились только по завершении дела.

В отчете на сейме 1619 г. С. Жолкевский снова упомянул об этом набеге. «Я, — говорил канцлер, — уже на прошлом сейме показал убедительно, какие шкоды чинят (казаки. — В.К.), ког­да на море наезжают, грабя селения турецкого цесаря, показал и по карте, какими местами заступают сторону турецкого цесаря, который в Константинополе, из окна глядя, видел дымы, — от чего имели горе. И как же это мог принять за благо турецкий цесарь, который ни от кого не охоч получать оскорбление? Не­сколько десятков стародавних главных городов ему funditus (ла­тинское: до основания, совершенно. — В.К.) разорили, не счи­тая мелких, которых очень много пожгли, опустошили».

Здесь, как видим, есть небольшое расхождение с предыду­щей, более близкой к событию информацией: султан наблюдал дымы пожарищ из Стамбула. Но эта фраза, которую надо пони­мать в обобщенном смысле, внятно показывает, что казачьи погромы происходили в непосредственной близости от осман­ской столицы. И, конечно, такой набег был прямым «оскорбле­нием величества».

Историки датируют поход весенним периодом 1615г.: со­гласно П.А. Кулишу и Д.И. Эварницкому, экспедиция началась «на провесни», по М.С. Грушевскому, тотчас с наступлением весны, у многих авторов — весной. У В.А. Сэрчика, который пишет, что в начале 1615 г. казаки вторглись в пределы Литвы, а несколькими неделями позже совершили набег до Стамбула, видимо, также получается весна. Хотя С. Жолкевский вопреки твердым указаниям первых названных историков, даже «цити­рующих» источник, прямо не упоминал весну, но он говорил: «Пришел год 1615, тотчас казаки собрались...» и т.д. Поскольку вряд ли поход начался еще зимой, скорее всего, действительно имелось в виду начало весны.

Говоря о набеге 1615г., нельзя не сказать о тогдашнем руко­водителе Запорожской Сечи П. Сагайдачном. «Не осталося по­чти турецкого и татарского города во всей окружности Черного моря, который не почувствовал его посещения, — пишет Г.Ф. Мил­лер. — Пришед иногда и под Константинополь, окололежащие места разграбил и опустошил». «С избрания в гетманы Петра Конашевича, прозванного Сагайдачным, — замечает Ф. Устрялов, — ни Крым, ни цветущие малоазиатские города, ни самые окрестности Константинополя не имели покоя от казаков...» «Смелость, быстрота и разрушительность... набегов (на Малую Азию в 1610-х гг. —В.К.), — читаем еще у одного автора, —пре­восходят всякие описания; такой силы они не имели ни до, ни после Сагайдачного и должны быть приписаны его военному гению. Они подняли всю Турцию на ноги».

В последних утверждениях, может быть, содержатся неко­торые преувеличения, но в целом выдающаяся роль П. Сагай­дачного в казачьей морской войне, в том числе его роль в орга­низации босфорского похода 1615 г., кажется, не вызывает со­мнений. Имя руководителя набега неизвестно, но не исключено, что его возглавлял сам гетман, в чем убежден Д.И. Эварницкий. Источники не сообщают число участников похода, однако некоторые авторы называют конкретные цифры: 5 тыс. или 4 тыс. казаков. В принципе указанные числадопустимы, так как в первом случае на одну чайку приходилось бы 62—63 человека, во втором — 50, и такой состав экипажей приемлем¹².

Мы не знаем и конкретный маршрут похода. Ю. Третяк по­лагает, что запорожцы шли к малоазийским берегам «середи­ной моря», как в предшествовавшем году к Синопу. Но если путь «серединой» к Синопу или Трабзону вполне разумен, то для нападения на Босфор (о казачьих атаках других пунктов в Мачой Азии в ходе данной экспедиции С. Жолкевский не упо­минает) сечевикам, видимо, удобнее было бы идти западной частью Черного моря, в соответствии с направлением течения. Впрочем, если верно сообщение Иоганна-Иоахима Мёллера о том, что запорожцы в 1615 г. «опустошили Фракию, Вифинию (область на северо-западе Малой Азии, примыкавшую к азиатской части Прибосфорского района. — В. К.) и Пафлагонию, ра­зорили Трапезунт с портом, арсеналом и триремами», то фронт действий был очень широк и охватывал побережье Румелии и Анатолии.

Относительно указанных С. Жолковским непосредственных объектов казачьей атаки на Босфоре — Мизевны и Архиоки¹³ — в литературе существует полная неопределенность. Предлага­ются следующие варианты:

1. П.А. Кулиш и Н.И. Костомаров определяют эти объекты как пристани невдалеке от Стамбула или в его окрестностях. Эти же окрестности фигурируют у Д.И. Эварницкого, деревни в близких окрестностях Стамбула — у Адама Валяшека, предмес­тья столицы, бывшие одновременно и ее портами, — у Збигнева Вуйцика, стамбульские предместья — у Н.С. Рашбы, Лешека Подхородецкого, Адама Пшибося, Ю.А. Мыцыка, местность «у самой турецкой столицы» — у В.А. Голобуцкого.

2. Ряд авторов полагает, что казаки атаковали сам Стам­бул, были под его стенами¹⁴. Мизевна и Архиока определяют­ся М.С. Грушевским и М.А. Алекберли как порты Стамбула, Ю.П. Тушиным — как порты «непосредственно в районе Стам­була»¹⁵, Я.Р. Дашкевичем — как пристани столицы, В.А. Голобуцким и Д.С. Наливайко — как портовые сооружения или при­чалы Стамбула.

3. У некоторых авторов встречается утверждение, что казаки в 1615 г. «сожгли гавани Мизевны и Архиоки» или гавани на Босфоре.

4. В.А. Голобуцкий, первоначально считавший, что в Мизевне и Архиоке располагались портовые сооружения столицы, в более поздней работе определил их как портовые сооружения Босфора. В упомянутой выше работе фигурируют гавани имен­но Босфора, но этот пролив почему-то назван заливом.

Третий вариант должен быть без колебаний отвергнут, по­скольку «сжечь гавани» в действительности было невозможно: гаванью называется прибрежная часть водного пространства, служащая местом стоянки судов, или часть портовой аквато­рии, которая прилегает к причалам и служит для производства грузовых операций. Полагаем, что верным является определе­ние Мизевны и Архиоки как портов, селений на Босфоре: это полностью соответствует источнику, где они упоминаются как порты близ Константинополя. Называть же Мизевну и Архи-оку портами Стамбула можно только в расширительном тол­ковании.

До сих пор никто из историков не пытался выяснить по кар­те, о каких же конкретно пунктах говорится в отчете С. Жолкев-ского. Мизевна и Архиока в доступных нам источниках XVII в. не встречаются, и на этом основании мы считаем, что следует обратиться к босфорской топонимике предшествующего, ви­зантийского времени. К сожалению, Мизевну и при таком об­ращении идентифицировать не удается, но Архиока С. Жолкев-ского — это, несомненно, византийский Архиве, т.е. поздней­ший Ортакёй. В XVII в. он действительно располагался в самой непосредственной близости к Стамбулу, а ныне является его частью. Надо полагать, что Мизевна находилась где-то недале­ко от Ортакёя¹⁶.

Что именно подверглось казачьему разгрому и разграбле­нию в Мизевне и Архиоке, источник не сообщает, а историки, помимо «сожжения гаваней», скупы на предположения. По М.А. Алекберли, запорожцы захватили много портового иму­щества, согласно Г.А. Василенко, сожгли портовые сооружения и потопили несколько кораблей. А. Кузьмин считает, что каза­ки «разграбили по берегам Босфора... множество богатейших загородных дворцов и домов турецких сановников», захватив «бо­гатейшую добычу». В отличие от этих умозрительных предпо­ложений, определив Архиоку и имея общее представлен ие о тог­дашнем Ортакёе (напомним, что, по Эвлии Челеби, там насчи­тывалось большое число прибрежных дворцов и 200 торговых заведений), мы можем быть уверены, что объектом грабежа как раз и стали дворцы османских сановников, торговые лавки и склады и что добыча в самом деле оказалась очень богатой.

Отметим здесь некоторые неточности в литературе и автор­ские «додумывания», связанные с походом. В.А. Голобуцкий, а за ним и еще ряд историков превращают охоту Ахмеда I в рыб­ную ловлю. Группа авторов заставляет султана видеть не только дымы, как в источнике, но и огонь, пламя, «большие языки пла­мени» пожаров, хотя нам неизвестно, сколь близко от Мизевны и Архиоки находился падишах. «Поэтическим» преувеличени­ем следует считать утверждение В.А. Голобуцкого, что турецкая столица собственными глазами увидела казаков, если, конечно, в ходе операции чайки не спускались по Босфору непосредствен­но к Галате и Золотому Рогу (вообще это было возможно даже нечаянно для казаков).

Наконец, некоторые авторы эмоционально пишут об испуге султана, страхе и смятении его и населения Стамбула, о поспеш­ном бегстве властителя в столицу. Гнев и досада султана на запорожцев, появившихся в Босфорском проливе, неподалеку от Стамбула, да еще у места высочайших личных развлечений, впол­не объяснимы и понятны, как и вероятны тревожные толки в столице, но для акцентирования личного испуга и страха султа­на пока нет прямых указаний источников¹⁷.

О втором этапе экспедиции 1615 г. С. Жолкевский расска­зывает следующим образом. Посланные против казаков турец­кие «корабли и галеры» «догнали их лишь против устья Дуная; казаки бросились на них и побили турок, самого их вождя пле­нили раненого, который за себя давал 30 000 (злотых. — В.К.) выкупу, но умер». Часть галер запорожцы захватили, прочим удалось бежать. «Казаки, оные (взятые. — В.К.) галеры в лиман (Днепровский. — В.К.) приведя, сожгли под Очаковом».

Отдельные авторы представляют себе «драматическую по­гоню османских кораблей за казацкими чайками» как непос­редственное преследование: турецкий флот погнал казаков к Ду­наю; гонимые этим флотом казаки оказались у Дуная. Однако, скорее всего, такого прямого преследования, при котором про­тивники находились в пределах видимости друг друга, вовсе не было, и османская эскадра шла вдогонку, представляя пример­но маршрут движения отходившей запорожской флотилии.

«После многих усилий, — пишет 3. Вуйцик, — турки догна­ли казаков при впадении Дуная в Черное море. Произошло со­бытие не менее изумительное, чем нападение на Царьград. Ка­заки, находившиеся, казалось бы, в гибельном положении, ата­ковали турецкие корабли, толпы молодцов ринулись на галеры. Дошло до ожесточенного и кровавого рукопашного боя с осман­скими моряками. С момента, когда казаки ворвались на палубы мусульманских судов, беспримерное поражение турок было предрешено».

С такой предполагаемой картиной сражения, пожалуй, мож­но согласиться, за исключением начального гибельного поло­жения запорожцев, или, как еще можно перевести автора, их гибельных позиций. Об этом не имеет смысла говорить, посколь­ку мы не знаем ни состава столкнувшихся отрядов, ни обстоя­тельств их встречи, ни конкретных условий боя. Предполагать же априори, что в любом столкновении турецких галер с казачь­ими судами последние оказывались в гибельном положении, было бы неверно.

Некоторые историки считают, что казаки совершили на­падение на османские корабли, дождавшись темноты, и что, следовательно, бой был ночным. Очевидно, такое мнение основывается на описанной Г. де Бопланом казачьей тактике на­падения на вражеские суда. Этот наблюдатель говорит, что, «заметив неприятельское судно, казаки тотчас убирают мачты, справляются о направлении ветра и стараются держаться за солнцем до вечера. Затем, за час до захождения солнца, они начинают быстро идти на веслах к кораблю или галере, пока не подойдут на расстояние одной мили, чтобы не потерять судна из вида, и так наблюдают за ними почти до полуночи. Тогда, по данному сигналу, казаки изо всех сил налегают на весла, чтобы скорее достичь неприятельских кораблей, между тем как половина казаков держится готовой к битве и только ожидает абордажа, чтобы проникнуть на корабль, экипаж которого бы­вает сильно поражен недоумением, видя себя атакованным 80 или 100 судов, с которых валит на корабль масса вооружен­ных людей и в один миг овладевает им (число казачьих судов, атакующих один неприятельский корабль, конечно, безмерно преувеличено. — В.К.)».

Так ли произошло в данном случае, мы не знаем, и из сооб­щения С. Жолковского не видно, кто первым заметил неприя­теля — казаки нагонявших их турок или последние казаков.

По информации источника, сражение происходило близ устья Дуная, однако В.А. Голобуцкий переносит это событие на десятки миль к северо-востоку, к Днепровскому лиману. Турец­кий флот, утверждает автор, догнал казаков вблизи Очакова, и бой состоялся у Очакова¹⁸. Если здесь не случайное отступление от источника, то можно предположить, что причиной переноса места сражения послужило неверие В.А. Голобуцкого в способ­ность казаков управлять захваченными галерами и привести их от дунайского устья к Очакову.

В такой способности не сомневается А. Кузьмин, который утверждает: «Довезя на захваченных судах богатейшую добычу до Днепровского лимана, казаки пересели на челны и чайки (два типа судов? — В.К.), перегрузили добычу, а суда сожгли». Вряд ли можно предположить двукратную полную перегрузку добычи — сначала с чаек на галеры, а затем обратно. Скорее всего, определенное число казаков было выделено для управле­ния талерами, а перед их сожжением ценные и необходимые предметы сняты на чайки. М.С. Грушевский полагает, что при­веденные под Очаков галеры казаки сожгли на глазах тамошнего турецкого гарнизона «в насмешку». Подобная цель доставления трофейных кораблей к лиману соответствовала бы характеру за­порожцев.

Впрочем, и сражение у Днепровского лимана могло бы иметь место, но только если именно к этому походу отнести французское сообщение из Стамбула 1620 г. о недатированном захвате казаками пяти галер «в устье Борисфена» (Днепра). В таком случае можно было бы допустить прямое преследование казачьей флотилии от дунайского гирла до лимана с соответствующими боевыми столкновениями, но это, очевидно, слишком вольное допущение, явно расходящееся со сведениями С. Жолковского. Конец операции оказался для запорожцев таким же успешным, как и ее начало. Мы не можем согласиться с утверждениями Н. Вахнянина, что в сражении у Дуная вся турецкая эскадра была уничтожена, и Д.И. Эварницкого, что турки потеряли в бою все свои суда, но и заявление османского везира о победе турок в этом сражении — несомненная «восточная» выдумка. Слишком очевидны были разгром османской эскадры и потеря ее кораблей, в том числе и флагманского: пленение адмирала не могло произойти без взятия на абордаж адмиральской галеры.