О соотношении исконных и заимствованных элементов в системе японского языка

(Вопросы языкознания. - М., 1976, № 6. - С. 87-95)

 

Хорошо известно, что языки оказывают то или иное влияние друг на друга; эти явления приводят к различного рода изменениям в языковой системе. Процесс языкового контакта и изменения в языке, им вызываемые, неоднократно исследовались советскими и зарубежными языковедами [1]. Процесс изменений, происходящих в одном языке под влиянием другого, может изучаться в различных аспектах. Наряду с изучением этого процесса в историческом развитии интерес, как нам кажется, представляет и изучение его результата, т. е. того, как в системе того или иного языка распределяются между собой исконные и заимствованные элементы, какие особенности они имеют. Некоторые ученые отрицают возможность синхронного описания исконных и заимствованных элементов ввиду того, что при таком описании многие заимствованные единицы ничем не будут отличаться от исконных [2]. Однако часто в системе языков можно в той или иной степени выявить особенности, которыми обладают только исконные или только заимствованные элементы, причем эти особенности четко осознаются носителями языка. Поэтому, как нам представляется, синхронное описание исконной и заимствованной подсистем системы языка, проводимое, в частности, чехословацкими лингвистами [3], вполне правомерно.

При таком описании соотношение исконных и заимствованных элементов в языке может оказаться отличным от их соотношения, выявленного на основании изучения истории языка. Например, многие лексические заимствования в языке могут ни по фонетическому, ни по грамматическому облику, ни по семантике не отличаться от исконных единиц (ср. в русском языке такие слова, как собака, лошадь, товар, плуг, кровать и т. д.); эти единицы могут быть выявлены как заимствования лишь ученым-языковедом путем исторического анализа языка и сопоставления его с другими, с точки зрения современного языка такие единицы не отличаются от исконных [4]. Для многих языков такие единицы составляют значительную часть лексики, однако в таком языке с четко разграниченными исконной и заимствованной подсистемами, как японский, элементов такого рода сравнительно немного. В то же время другие заимствованные единицы сохраняют особенности, отсутствующие у исконных элементов. Многие заимствования имеют и семантические особенности, связанные с передачей ими иностранных реалий; наконец, многие заимствования могут быть выделены в связи с ограниченностью функционирования: они свойственны не всем подъязыкам (стилям), а лишь некоторым, прежде всего книжным, часто они также используются не всеми носителями языка, а лишь некоторыми, наиболее образованными или принадлежащими к особым социальным группам. Выделяя эти особенности, можно разграничить в языке подсистему исконных единиц и одну или несколько подсистем заимствованных единиц, каждая из которых обладает определенными признаками.

Соотношение систем исконных и заимствованных элементов в разных языках различно. Например, в современном русском языке подсистема заимствованных элементов явно периферийна в системе языка (заимствованные в прошлом элементы, вошедшие в базовую лексику, как правило, неотличимы от исконных), эта система довольно едина (признаки, которыми в русском языке заимствованные элементы могут противопоставляться исконным, свойственны заимствованиям из самых различных языков). В современном английском языке можно, по-видимому, выделить не одну, а две подсистемы заимствованных элементов: подсистему романских заимствований и подсистему заимствований из других языков; из них лишь вторую можно в полном смысле слова назвать периферийной. В то же время русский и английский, как и многие другие языки, сходны тем, что исконная и заимствованная системы в них нечетко отграничены друг от друга.

С другим явлением мы имеем дело в современном японском языке. Под влиянием специфических исторических условий, в результате которых на японский язык влияли языки, резко отличные от него по строю, в японском языке на разных уровнях выделяются четко отграниченные друг от друга подсистемы единиц различного происхождения.

Можно выделить три основные подсистемы: исконную подсистему, подсистему китайских заимствований и подсистему европейских заимствований. На периферии языка находятся также не образующие единой системы единицы иного происхождения, обладающие особыми чертами: заимствования из старописьменного языка, заимствования из диалектов.

К исконной подсистеме относятся те единицы, которые могут быть признаны исконными с точки зрения современного языка (эти единицы в японской лингвистике именуются «ваго»). Вопрос о том, какие единицы этого класса действительно исконны, окончательно не решен наукой, так как родственные связи японского языка до конца не выяснены [5]. В состав ваго входят и несомненные заимствования: поздние заимствования из алтайских языков, заимствования дописьменного периода из китайского языка [6]. Однако для современного языка эти различия не имеют значения: все ваго представляют собой достаточно давно существующие языке единицы, осознаваемые как исконные и противопоставленные китайским и европейским заимствованиям.

Наряду с исконными единицами в японском языке в течение уже длительного времени существует большое количество заимствований из китайского языка, так называемые канго. Эти заимствования занимают особое место в системе японского языка, отличное как от места исконных единиц, так и от места других заимствований. Причины этого заключаются в том огромном влиянии, которое оказала в свое время на Японию китайская культура. Одним из проявлений этого влияния было заимствование китайской иероглифической письменности. Процесс заимствования иероглифики продолжался в течение нескольких веков, в VIII в. уже существовала развитая литература, записывавшаяся иероглифически, но читавшаяся по-японски. Иероглифические тексты могли читаться в Японии и по-китайски, при этом китайское произношение сильно менялось под влиянием фонологической системы японского языка. Таким образом, вместе с иероглифами заимствовались и китайские морфемы и слова, записывавшиеся этими иероглифами, постепенно сложилась система китайских заимствований со своими фонологическими, грамматическими и семантическими особенностями. Первоначально эта система реализовалась в основном в текстах официального, религиозного и др. характера, записывавшихся чисто иероглифически (так называемый камбун) [7], в чисто японских литературных памятниках IX-XII вв. китаизмов еще мало [8]; по-видимому, немного их было и в устной речи того времени. Однако постепенно количество китаизмов в литературе росло, проникали они и в устную речь, хотя большинство китайских по происхождению единиц и в современном языке имеет книжный характер (см. ниже) [9].

В результате указанного выше процесса сложилась современная система китайских по происхождению единиц. Эта система представлена большим количеством элементов: каждый иероглиф, кроме иероглифов, изобретенных в Японии, имеет, хотя бы потенциально, «китайское чтение» (он) [10], т. е. имеется единица китайского происхождения, записываемая данным иероглифом. Именно «он» прежде всего является единицей, непосредственно заимствованной из китайского языка; среди лексем, которые в большинстве случаев состоят из нескольких онов, есть как прямые заимствования из китайского языка, так и лексемы, возникшие в самой Японии я не имеющие параллелей в китайском языке.

Европейские заимствования стали появляться в японском языке с XVI в., когда японцы впервые столкнулись с европейцами. Заимствования этого периода типа пан «хлеб», табако «табак» во многом потеряли характер заимствований и сблизились с исконными единицами. Массовый характер заимствования из европейских языков приняли после буржуазной революции Мэйдзи (1867-1868), когда в Японии шло освоение западной культуры. Особенно интенсивным процесс заимствования стал в послевоенные годы. До первой половины XX в. заимствовались единицы различных европейских языков, в последнее время почти все заимствуемые элементы приходят из английского языка, обычно в его американском варианте. Заимствования, восходящие к другим языкам, чаще всего приходят в японский язык через английский, что отражается в их фонетическом облике [11]. Процесс заимствований из европейских языков по своему характеру во многом отличен от процесса заимствования из китайского. Единицы европейского происхождения появляются в японском языке в основном устным путем; как правило, передается их произношение, а не написание, что отличает их как от китайских заимствований в японском, так и от большинства заимствований из одного западноевропейского языка
в другой. В отличие от заимствований из китайского заимствования из европейских языков, как правило, целые лексемы. Лишь изредка встречаются лексемы, образованные в Японии: существуют слова сарари:ман «служащий», эага:ру «стюардесса», хотя в английском соответствующие сочетания salary man, air girl не фиксируются.

Так в японском языке сложилась система, в которой четко выделяются три основные подсистемы единиц, различающихся своим происхождением. Эти подсистемы до сих пор четко осознаются носителями языка. Хотя происходит взаимопроникновение подсистем и некоторые различия между ними стираются, принадлежность той или иной единицы языка к той или иной подсистеме не вызывает сомнения ни у лингвиста, ни у достаточно образованного носителя языка, чему способствует система японского письма: европейские заимствования, как правило [12], не записываются иероглифически, а пишутся одной из двух национальных азбук - катаканой, которая в современном языке в основном применяется для этих целей; китайские заимствования до реформы письма 1946 г. писались только иероглифами; исконные единицы пишутся частично иероглифами, частично другой национальной азбукой - хираганой. После реформы 1946 г. китаизмы в ряде случаев пишутся хираганой, а иногда и катаканой, что делает менее различимыми единицы в зависимости от их происхождения. Однако до сих пор каждому иероглифу приписываются «китайское чтение» (он) и «японское чтение» (кун), которые разграничиваются в словарях и в процессе обучения; даже если иероглиф связан с одним чтением, известно, к чему оно относится: к онам или кунам. Но, безусловно, кроме указанной традиции и особенностей письма на выделимость единиц в зависимости от их происхождения влияют их особенности на разных ярусах языковой системы, которые мы, по необходимости кратко, рассмотрим в данной статье.

Прежде всего рассмотрим строение фонологического яруса в каждой из трех подсистем, т. е. системы фонем и правила комбинирования их в составе слога в каждой подсистеме [13]. Системы фонем сами по себе отличаются друг от друга сравнительно мало: к числу основных отличий можно отнести существование в европейской подсистеме как особых фонем ф и ц, которые в двух других подсистемах являются позиционными вариантами соответственно х и т; некоторые периферийные фонемы, например, долгие а, и, не встречаются в китайской подсистеме; долгое м существует лишь в исконной подсистеме (впрочем, вопрос о существовании данной фонемы в японском языке спорен). Однако положение многих фонем внутри подсистем различно, разную роль играют и некоторые противопоставления фонем. Это прежде всего противопоставления согласных и гласных по долготе и краткости и противопоставление согласных по твердости - мягкости, а также положение в системе конечнослоговой фонемы н [14]. Все указанные противопоставления отсутствовали в древнеяпонском языке и появились первоначально в китайских заимствованиях, это же относится и к конечнослоговому н, позднее ввиду взаимодействия подсистем эти специфические черты китайской подсистемы проникли в исконную, существуют они и в европейской подсистеме. Однако в исконной подсистеме, за исключением отдельных случаев, долгие и мягкие фонемы, так же как конечнослоговое н, периферийны, встречаясь в составе небольшого количества морфем, часто экспрессивного характера. В европейской подсистеме, хотя единиц, в
которых содержатся долгие фонемы, численно много, противопоставление по долготе - краткости имеет сравнительно небольшое смыслоразличительное значение, что проявляется в значительных колебаниях их написания [15]. В китайской же подсистеме все указанные фонемы распространены очень широко и противопоставления по твердости - мягкости и краткости - долготе играют большую смыслоразличительную роль. Вообще китайская подсистема не имеет четкого деления фонем на периферийные и непериферийные, что свойственно исконной подсистеме. Однако в обеих этих подсистемах периферийна фонема /г, встречающаяся лишь в ономатопоэтической лексике, в европейской подсистеме п встречается чаще.

Структура слога в исконной и китайской подсистемах весьма проста: за исключением слогов с н конечнослоговым в основном употребляются слоги типов CV и V. Структура слога в европейской подсистеме сложнее, в ней в большей степени допустимы стечения согласных. Сочетаемость фонем внутри слога с учетом указанных выше различий в исконной и китайской подсистемах принципиально не отличается друг от друга, в европейской же подсистеме существуют слоги, не встречающиеся в двух других: ду, ту, е и др. [16].

Наряду с фонологическими особенностями подсистемы имеют и морфонологические, проявляющиеся в разной слоговой структуре морфем. Подсистемы различаются, во-первых, разным количеством слогов в морфеме, во-вторых, возможностью или невозможностью проведения морфемных границ внутри слога. Единицы исконной и европейской подсистем не имеют принципиальных ограничений на количество слогов в морфеме, в обеих подсистемах преобладают многосложные морфемы. В китайской же подсистеме преобладают односложные морфемы и очень редки более чем двусложные. Это связано с тем, что единица китайской подсистемы, записываемая одним иероглифом (так называемый он), имеет очень строгие правила строения: они бывают либо односложными, либо двусложными, причем вторым слогом может быть лишь один из четырех: ки, ку, ти, цу. В большинстве случаев «он» равен морфеме, однако бывают случаи, когда последовательности, записываемые несколькими иероглифами, семантически неразложимы (например, айсацу «приветствие», махи «паралич»), в этих случаях морфемы китайской подсистемы имеют более сложное строение, чем обычно. Однако такие случаи не так часты.

В исконной подсистеме (только в глаголе) возможно проведение морфемных границ внутри слога (ср. ёму «читаю, читаешь, читает...», еми «читая», ёмэ «читай!»). Такие случаи не свойственны ни китайской, ни европейской подсистемам, но по разным причинам. В европейской подсистеме они принципиально возможны, но нехарактерны, так как европейские заимствования, как правило, лексемы, для японского языка не разложимые на морфемы, поэтому случаи, когда две заимствованные морфемы идут подряд, вообще редки. В китайской подсистеме эти случаи невозможны, так как они невозможны в языке-источнике, а процесс переразложения в японском языке не происходил.

Характер морфем в каждой из подсистем различен. Если исходить из предложенного Э. Сепиром деления единиц языка по значению на лексические, деривационные, конкретно-реляционные и чисто-реляционные [17], то можно видеть, что лишь исконной подсистеме свойственны все четыре класса единиц. В китайской подсистеме встречаются лексические, деривационные (суффикс прилагательных - тэки, суффикс - сюги, соответствующий русскому - изм, и др.), конкретно-реляционные (префикс вежливости го -, показатель императива -те:-дай, показатель вероятности -ё: и некоторые другие [18]), но не чисто-реляционные единицы. В европейской подсистеме
встречаются лишь лексические единицы. Такая картина отражает обычное в языках соотношение исконных и заимствованных элементов, однако наличие китайских по происхождению деривационных и особенно конкретно-реляционных элементов указывает на весьма большое влияние китайского языка на японский.

Большие различия существуют и в области словообразования. Лексемы европейской системы, как правило, одноморфемны, случаи многоморфемных лексем типа сарари:ман «служащий» немногочисленны, в европейской подсистеме отсутствуют продуктивные словообразовательные типы (но возможно образование сцеплений, см. ниже). Как бы другой полюс представляет собой китайская подсистема, лексемы которой, как правило, состоят из двух и более морфем; лексемы же, созданные за последние десятилетия, как правило, не менее чем трехморфемны [19]. Исконная подсистема занимает промежуточное положение: в ней распространены как одноморфемные, так и многоморфемные лексемы.

Исконная и китайская подсистемы имеют ряд продуктивных словообразовательных моделей и обладают своим набором деривационных аффиксов, которые, как правило, сочетаются с лексическими морфемами той же подсистемы. При словосложении китайские морфемы, как правило, сочетаются с китайскими, а исконные - с исконными, причем китайские морфемы сочетаются непосредственно, а исконные - обычно с помощью соединительных элементов [20].

Хотя исконная подсистема имеет продуктивные модели словообразования, ее словообразовательные возможности ограничены [21]. Морфемы же китайского происхождения имеют почти неограниченные возможности для их комбинирования и создания новых лексических единиц. Способствует этому и краткость китайских морфем по сравнению с исконными. Это во многом явилось причиной того, что исконных лексических единиц очень мало среди научной, технической, политической, военной и пр. терминологии. До середины XX в. в этих областях безраздельно господствовали китаизмы, которые в последнее время заметно вытесняются европейскими заимствованиями.

Однако лексемы китайской подсистемы имеют особенность, препятствующую их широкому распространению в устной речи. Простая структура слога в японском языке вообще и простая слоговая структура морфемы в китайской подсистеме приводят к исключительно большому числу омонимов, точнее, омофонов (в иероглифическом написании они обычно различаются). Поэтому языковая политика в Японии последнего времени, особенно в области средств массовой коммуникации, заключается в ограничении использования единиц китайской подсистемы и замене их на исконные и европейские [22].

Китайской подсистеме свойствен словообразовательный способ аббревиации, заключающийся в образовании сложных слов путем отсечения части онов от словосочетаний и сцеплений типа дзэнно: (дословно «все сельское хозяйство», а фактически «Всеяпонский крестьянский союз» - сокращение от Дзэнкоку-но:мин-кумиаи с тем же значением). Аббревиация свойственна и европейской подсистеме, но другого характера: происходит отсечение части слогов многосложной лексемы, например, пуратохо:му «платформа» сокращается до хо:му. Исконной подсистеме оба типа аббревиации не свойственны.

Только в китайской подсистеме возможны случаи типа ню:ко: «заход в порт», где зависимый элемент ко: «порт» присоединяется к главному элементу ню: «заход» постпозитивно. Здесь сохранен китайский порядок компонентов и нарушен общий закон порядка в японском языке, по которому всегда зависимый элемент предшествует главному.

Особым явлением, свойственным преимущественно китайской подсистеме, является существование так называемых сцеплений - последовательностей, состоящих из потенциально неограниченного числа лексических морфем, соединенных непосредственным соположением без участия каких-либо грамматических показателей; эти последовательности грамматически оформляются как единое целое и составляют один член предложения. Весьма сложным является вопрос о том, что представляют собой такие единицы: сложные слова или словосочетания. В советской японистике представлены как первая [23], так и вторая [24] точки зрения.

В любом письменном японском тексте можно встретить очень большое количество таких единиц, большинство которых состоит только из морфем китайского происхождения. Вот несколько примеров, взятых только из одного абзаца статьи из газеты «Акахата» за 14июня 1975 г.: ампо:-хаки-сёё:кю:-кантэцу-тю:о-дзикко:-иинкай «центральный исполнительный комитет по исполнению требований о разрыве (договора) безопасности», кэмпо:-кайги «конституционная конференция», дзию:-хо:со:-дан «группа юристов-демократов», го:до:-то:со:-хомбу «объединенный штаб борьбы», сэйдзи-сикин-кисэйхо:-рё:кайакуан «план изменения в худшую сторону двух законопроектов о регулировании средств, расходуемых на политическую деятельность», рё:кайакуан-соси «задержка плана изменения в худшую сторону двух (законопроектов)», санъин-данкай «стадия (прохождения законопроекта через) палату советников».

Во всех приведенных выше примерах все морфемы китайского происхождения. Однако можно встретить и сцепления смешанного характера: в том же номере газеты сё:хися-бэйка-хикиагэ «повышение потребительских цен на рис» (хикиагэ «повышение» исконно), О:хира-дзо:сё: «министр финансов Охира» (фамилия Охира исконно японского происхождения), кокунайсэй-рэмон «лимоны, произведенные в Японии» (рэмон «лимон» - европейское заимствование). Могут быть и сцепления из одних европейских единиц (часто - прямая передача английских словосочетаний): в телепрограмме того же номера газеты буру:сукаи-дансу-о:кэсутора «танцевальный оркестр „Блу скай"». Сцепления из одних исконных единиц почти не встречаются. Несомненно, хотя в этом плане китайская подсистема влияет на исконную, сцепления остаются преимущественно особенностью китайской подсистемы.

Различия между подсистемами проявляются и в распределении лексем по частям речи. Все европейские заимствования, за незначительным исключением, существительные. Лексемы китайской подсистемы, как правило, существительные и лишь немногие из них могут быть непредикативными прилагательными [25], причем основы китайской подсистемы не имеют признаков части речи, которые проявляются лишь в разной сочетаемости с грамматическими показателями, причем некоторые основы могут сочетаться и с показателями, характерными для существительных, и с показателями прилагательного. Все единицы других частей речи исконны.

На уровнях более высоких, чем уровень лексемы (фактически на уровнях более высоких, чем уровень основы слова), если не учитывать сцепления, различия между подсистемами невелики. В плане сочетания основы слова с аффиксами словоизменения и в плане сочетания знаменательных слов со служебными европейские лексемы практически не отличаются от исконных. Единственное частное отличие можно увидеть в том, что по нормам языка европейские заимствования не рекомендуется сочетать с вежливым префиксом о-/го-, однако на практике такие сочетания вполне возможны [26]. Более заметны особенности китайской подсистемы. Во-первых, они также проявляются в сочетаемости с вежливым префиксом. Для единиц исконной подсистемы нормой является их сочетаемость с его вариантом о -, для единиц китайской подсистемы - с вариантом го - (сами варианты различаются по происхождению). Однако из этих правил существуют многочисленные исключения [27]. Во-вторых, более существенными являются различия в образовании глагольных синтагм. Как уже говорилось, среди лексем китайской подсистемы нет глаголов; но член предложения глагольного характера может быть образован от потенциально любого элемента китайского происхождения присоединением служебного слова суру (как самостоятельный глагол означает «делать»). Такие конструкции - яркая черта китайской подсистемы, однако встречаются случаи сочетания суру и с единицами исконного или европейского происхождения [28].

В остальном единицы китайской подсистемы соединяются с аффиксами словоизменения и служебными словами так же, как и единицы исконной подсистемы (если не считать ограничений, связанных с тем, что китаизмы принадлежат не к любой части речи). Китайские по происхождению грамматические элементы, кроме го -, в плане сочетаемости никак не отличаются от исходных единиц. Таким образом, морфология и система служебных слов в японском языке сохраняют исконный характер, хотя в числе аффиксов и служебных слов есть небольшое число единиц китайского происхождения.

Единицы более высокого уровня, начиная от синтаксем (членов предложения), и способы их соединения не имеют каких-то особенностей, связанных с различиями подсистем. Синтаксис японского языка не имеет китайских или европейских черт, имея сходство с синтаксисом алтайских языков [29]. В то же время надо учитывать, что в японском языке есть китайское по происхождению средство, эквивалентное синтаксису словосочетания - образование сцеплений (сцепления, кроме терминологичных, могут быть легко трансформированы в словосочетания путем вставления между компонентами грамматических показателей).

Подводя итоги, можно сказать, что различное влияние, оказанное на систему японского языка, со стороны других языков, было связано как с характером влияния на Японию того или иного народа и его культуры, так и со строем оказавшего влияние языка. Наиболее сильное влияние оказал китайский язык. В результате в системе языка образовалась особая подсистема, в которой сохранились многие черты строя китайского языка: односложность морфемы (неабсолютная в японском языке), словообразование путем непосредственного соположения компонентов, образование последовательностей, в которых отношения между элементами передаются только порядком компонентов без грамматических показателей (эти последовательности могут быть эквивалентны словосочетаниям); сильно отличалась от исконной подсистема китайских заимствований и фонологически. Отметим, что процесс заимствований китайских единиц по существу закончился более тысячи лет тому назад, более поздние заимствования из китайского не играют в японском языке значительной роли. В дальнейшем заимствованные из китайского языка единицы развивались исключительно в рамках системы японского языка; происходило взаимопроникновение исконной и китайской подсистем, но до сих пор они имеют отличия. Единицы китайской подсистемы в наибольшей степени свойственны книжным стилям языка, однако многие из них существуют и в разговорных стилях; трудно представить ситуацию, в которой совершенно бы не использовались китайские заимствования. Все это дало возможность таким ученым, как Н. И. Конрад и А. А. Холодович, говорить о том, что японский язык во многом можно назвать японо-китайским [30]. Однако грамматический строй японского языка в своей основе сохранил исконные черты.

Влияние европейских языков на японский оказалось значительно меньшим, в основном оно проявляется в заимствовании лексики, которая в целом более периферийна, чем лексика китайского происхождения. Кроме того, большое количество заимствований из английского языка привело к проникновению в японский язык некоторых его фонологических особенностей. На других уровнях влияния европейских языков не наблюдается, особенности европейских заимствований здесь если и есть, то в основном в негативном плане (почти полное отсутствие словообразования). Система европейских заимствований отличается также тем, что процесс лексического заимствования из европейских языков активно продолжается и в настоящее время.

Таким образом, японский язык представляет собой пример языка, где исконные единипы и два класса заимствований достаточно четко отграничены друг от друга.

 

Примечания

1. См., например, работы, включенные в сб. «Новое в лингвистике», VI, М., 1972; а также: Б. А. Серебренников, Об устойчивости морфологической системы языка, «Вопросы теории и истории языка в свете трудов И. В. Сталина по языкознанию», М., 1952, В. Ю. Розенцвейг, Языковые контакты, М., 1972, и др.

2. См.: Э. Xауген, Процесс заимствования, «Новое в лингвистике», VI, стр. 378.

3. См.: В. Trnka, On foreign phonological features in present-day English, «On honour of Daniel Jones», London, 1964.

4. См. об этом там же, стр. 185.

5. В японском языке, по-видимому, выделяются два слоя лексики, сопоставляемые с лексикой алтайских и малайско-полинезийских языков: на то, какой из этих слоев действительно исконный, существуют разные точки зрения (см.: Н. А. Сыромятников, Древнеяпонский язык, М., 1972; Мураяма Ситиро, Нихонго-но гогэн, Токио, 1974; R. A. Miller, Japanese and other Altaic languages, Chicago - London, 1971).

6. См.: Н. А. Сыромятников, Как отличить заимствования от исконных общностей в алтайских языках?, ВЯ, 1975, 3; R. A. MiIIer, The Japanese language, Chicago - London, 1967.

7. Наряду с иероглифами с VIII в. стали появляться специфически японские системы письма (виды так называемой каны) на основе иероглифов.

8. См.: Н. А. Сыромятников, Классический японский язык (в печати).

9. Об истории китайских заимствований в японском языке см.: Н. И. Конрад, О литературном языке в Китае и Японии, ВЯ, 1954, 3; «Нихонго-но рэкиси», 1-7, Токио, 1963-1965; Ямада Ёсио, Кокугоси, модзихэн, Токио, 1937; То:до: Акиясу, Кондо: Мицуо, Камбун-гайсэцу, нихонго-о содатэта моно, Токио, 1960; R. A. Miller, The Japanese language, стр. 90-135.

10. После второй мировой войны был установлен иероглифический минимум, в который не включены многие оны, однако и они еще в определенной степени употребляются.

11. Об истории и современном состоянии европейских заимствований в японском см.: С. В. Неверов, Иноязычные слова в общественно-языковой практике современной Японии. АКД, М., 1966; R. A. Miller, The Japanese language, стр. 240-244, 249-256.

12. Исключение составляют наиболее адаптированные слова.

13. Существует другой подход, по которому, например, фонологическая система европейских заимствований в японском языке понимается как система особенностей, отличающих заимствования от исконных единиц; см. И. В. Неуступны, Иноязычные фонологические элементы в японском языке (проблемы фонологии и языковой политики), «Языковая ситуация в странах Азии и Африки», М., 1967, стр. 170. Однако, на наш взгляд, правомерно считать, что европейские (как и китайские) заимствования в японском языке обладают, в частности, общей фонологической системой, куда входят все фонемы и их сочетания, возможные в данном классе элементов языка.

14. Мы исходим из наиболее распространенной в советской японистике точки зрения, в основном восходящей к работам Б. Д. Поливанова. Существуют другие взгляды на многие указанные здесь явления, например, мягкие согласные трактуют как сочетания с йотом, однако разные способы описания могут лишь по-разному распределить данные особенности между составом фонем и составом слога.

15. См.: И. В. Неуступны, указ. соч., стр. 152.

16. См. там же, стр. 155-156.

17. См.: Э. Сепир, Язык, М., 1937, стр. 69-72.

18. Эти единицы заимствовались как лексические и получили грамматический характер в самом японском языке.

19. См.: Б. П. Лаврентьев, Китайская иероглифика и китайские заимствования в общественной жизни современной Японии. КД, М., 1966, стр. 171-172.

20. Подробнее см.: А. А. Пашковский, Словообразование в современном японском языке, «Краткие сообщ. Ин-та востоковедения», XII, М., 1955; его же, Классификация японских сложных слов, «Японский лингвистический сборник», М., 1959, стр. 44-48.

21. См.: Киндаити Харухико, Нихонго, Токио, 1957, стр. 24-25, 98.

22. См.: Т. И. Корчагина, Проблемы омонимии в современном японском языке. АКД, М., 1975, стр. 10.

23. См.: О. В. Плетнер, Е. Д. Поливанов, Грамматика японского разговорного языка, М., 1930, стр. 44-45.

24. См.: А. А. Пашковский, Слитные именные словосочетания в японском языке, «Японский язык», М., 1963.

25. Если считать особой частью речи в японском языке числительное, то китаизмы будут входить и в этот класс.

26. См.: В. М. Алпатов, Категории вежливости в современном японском языке, М., 1973, стр. 90-91.

27. См. так же, стр. 85-86.

28. См.: И. Ф. Вардуль, О глаголе суру в японском языке, «Японская филология», М., 1968, стр. 40.

29. Не следует все же отрицать определенного влияния других языков на японский и в области синтаксиса, в частности, на развитие союзной связи в сложных предложениях.

30. См.: Н. И. Конрад, Синтаксис японского национального литературного языка, М., 1937, стр. 31; А. А. Холодович, Синтаксис японского военного языка, М., 1937, стр. 27-28.

http://www.philology.ru/linguistics4/alpatov-76.htm