Личные покои Басманова. Глубокая ночь.

8.

- Не, ну с тобой невозможно играть, Фёдор Алексеевич! - широко улыбаясь, Грэй двинул пешку на e4, насмешливо ожидая ответного хода. Чёрный конь Басманова плавно переместился на f6. - Ну возьму я пешкой твоего коня, и что дальше?
- А дальше - как пожелаешь, Грэюшка. Могу для разнообразия кончить тебя матом! - жмурясь от удовольствия, томно протянул Басманов, полулёжа на застеленной шёлковым ковром кушетке. Грэй, в почти тронном кресле напротив, откинулся с притворно безнадежным стоном.
- Ну ты издеваешься?! Как с тобой играть, если ты видишь мысли!
- А ты, Грэюшка, ожерелье своё на чело прикинь, мне через него тогда никак не пробиться. Да ты и сам шельмуешь! Хотел же ладью на h5 кинуть, а сам передумал в момент, а я ведь уже придумал, как тебе поддаться в четыре хода. У меня от таких вывертов мигрень, между прочим.
Они играли уже третью партию, и беседовали. Обе предыдущие закончились патовым тупиком. Басманов, взамен полученного от Агентства "ясновидения", к великому несчастью своему утратил всякий интерес к любимой некогда игре, по причине того, что найти нечитаемого противника было практически нереально... Сейчас же магические доспехи Ювелира наполовину блокировали его способность, и это, помимо ситуации вообще, доставляло Басманову несказанное наслаждение.
Шахматы, подаренные Грэем, весьма условно можно было обозначить как чёрно-белые. Искусно выточенные им лично из редчайшего материала, который, тоже условно, можно было назвать закалённым стеклом, имели чёткие стройные очертания, цвет красный и глубокий фиолетовый, и приятной тяжестью ложились в руку. При касании с мерцающей плоскостью массивной доски они производили почти неслышный мягкий стук. Время от времени они со своим, тогда ещё незримым, партнёром обменивались символическими подарками в знак расположения и уважения друг к другу. Но никогда прежде не было подношения настолько уникального и ценного... Как и те образки с цепочкой, за которые Ювелир решительно отказался принять какую-либо плату. Басманов настаивал, но недолго, а теперь вот, между делом, ломал голову, чем же угодить ему в ответ. Впрочем, что-то очень чётко подсказывало душе, что Ювелир, как и он сам, знает и чувствует, что никакими сокровищами или вознаграждениями нельзя переоценить значимость риска своей жизнью... А услуги, которые оказывал ему Басманов, с этим риском были связаны напрямую. Почти всегда разоблачение и предотвращение преступлений против подзащитных Ювелира Сиддтхартхов было смертельно опасным предприятием. Конечно, Басманов, обладая врождённой отчаянной смелостью, тем не менее никогда не рисковал собой впустую, а уж тем более - своими бесценными летучими бойцами. Трудно и долго собирал он, выковывал по кольцу эту нерушимую цепь, которая, может, одна и держала его на должной высоте жизни, которую он так любил. Были и потери, конечно... Но соколы его почитали за счастье отвести душу в очередной опасной операции. В Вотчине командира хорошо, но вечный покой им был не по характеру. Неординарная слава Летучего Полка, как и самого загадочного экзотичного Басманова, развлечения ради совершающего рауты с блистательной свитой по дворам миров, добавляла его гвардии куражу и лихости.

Но сейчас думалось не о том.
Увиденное при первой личной встрече в недрах Обсидианового Чертога Ювелира ударило необычайностью пережитого, давнего, дремучего и столь же малообъяснимого ужаса крайней юности, самими нервами без всяких слов понимаемого и принимаемого, безусловно впаянного во всё существо Басманова. Очень возможно, что сейчас, по-своему сканируя близость давнего партнёра, Ювелир, то есть Грэй, роковой - не иначе! - брат Джека, ощущал нечто сходное.
И ещё кое-что заметил Басманов.
Предложил он недавно гостю перекусить, ввиду глубокого часа ночи и, очевидно, необходимости пополнить силы и порадовать себя простыми земными приятностями, и, видя очень сдержанное вежливое согласие, позвал по привычке Мишу. Но с поклоном и извинением вошёл секретарь его, напоминая, что адьютанта командир отпустил отдыхать сразу же по приезде уважаемого господина Ювелира. Островского и Жемчужного - тоже.
Со стола с великими предосторожностями шахматы перенесли на широкий, как постель, подоконник, стол между ними покрыли вышитым белым льном. И, не подозревая как-то о гастрономических предрасположенностях гостя, и досадуя на себя за этот промах, Басманов велел было нести всё, что было самого-самого готово к этому часу, и чему радовались без лишних слов капитаны ещё вечером, но замер, увидев без всяких уловок, как напряжённо медленно втянул тот ноздрями незримый шлейф приближающегося к ним секретаря, а после - подающего на стол... Как всё в нём сосредоточилось на этой ауре входящих, и - расслабилось, а сам Ювелир как бы с облегчением, тоже не видимым, а пойманным Басмановым уже сенсорно, как прежде удобно и спокойно устроился всё в том же кресле.
Тут было о чём подумать, конечно же.
Из всего предложенного Грэй притронулся только к свежему хлебу и воде. И то, предварительно мимолётно оценив аромат каждого блюда или питья. Ну что ж... Это было отчасти объяснимо. Уединение в Космосе за годы делает из любого приверженца определённых непреложных привычек... Что уж говорить об уединении внутреннем, природном, что ли, таком, которого прежде он не встречал. У юродивых разве, отшельников... И почему-то вспомнилась хмурая печаль Джона напоследок, и молчание необычайно притихшего внутренне Джека. Они тогда, поблагодарив хозяина за ужин и приём, испросили позволения удалиться на свои крейсера. До того момента, когда сам хозяин будет готов выслушать суть предлагаемого ими дела. Да, прибыли они все за тем, чтобы прижать его к груди. Но - и за тем предложением-прошением о помощи, настоящей, о которой так мечтал он втайне. Но дело было хоть и серьёзно, терпело пока что отлагательства. Уговорились встретиться на совещание на орбите позже. На борту крейсера Басманова.

Когда со стола убрали, Басманов поднялся растворить окошко, подышать ночной здешней свежестью. Поглядеть снова на подарок... Партию последнюю так и не завершили... Прислушаться к отдалённым весёлым голосам. Гулянка всё ещё шла, хоть и на убыль. Ну и дать своему удивительному гостю побыть минутку наедине с собой. Извинившись, вышел в сени, перекинуться с начальником сегодняшней вахты о делах гвардейских, а со старостой гражданской общины - о прочих...

- Счета оставь на моём столе. Погоди минутку... - поднеся щепотью ладонь ко лбу, медленно постоянно ноющему, он переключился на "банкетный", на Островского: - А Миша что, гуляет ли? - голос звучал мягко и с заботой.
- Гуляет, - с некоторой паузой отвечал по "наушнику" уже сам порядком выпивший и весёлый Островский. - Не волнуйся, Фёдор Алексеич, мы ему погибнуть не дадим. То есть, Жемчужный тут тоже, рядом, и полный состав тоже в норме.
- Ну уж не дайте... - чуть медленно отвечал Басманов, сжимая красивой рукой плечо секретаря. - Ты на связи побудь пока. Сможешь?
- Конечно, Фёдор Алексеич! Не усомнись.

Секретаря он тоже пока попросил из покоев не удаляться...

...................................................................

Пауза молчания была наполнена взаимоощущениями.

- Не стану говорить лишнее, - прервал тишину Басманов.
Грэй сидел, элегантный сейчас по-царски, опустив серые глаза.
- Но спрошу, друг мой...
Басманов тихо перевёл вздох и продолжил:
- Все до тебя что-то от меня хотели. Все. Утехи ли. Интересов своих. Неведомых самим радостей. Плотского. Даже Они... - вернулся на свою лежанку прекрасный Басманов, на миг укрыв ресницами глаза, - Хотели тела, жизни, огня моего, похоти... Хотели унижения моего, страстей своих утоления, взывания к тому, что больно мне... А ты же знаешь, что мне больно, Грэюшка? Ты один от меня ничего не желаешь... Вот сидишь со мной и радуешься...
- Тебе это идёт! Когда тебя хотят, - Грэй вдруг залпом выпил чашу красного, поднесённого хозяином самим. - Ты хотел спросить. О чём?
- О том, почему не ответил, - Басманов сейчас мягко подшучивал над внезапными блоками, которые Грэй выставлял его мысленным исследованиям-вопросам, как только они приближались к определённой теме. Как будто желал и в то же время сам пугался своей откровенности.

- Ты ушёл.
- Ну, вот он я... Говори.

-... - молчание было в ответ с лёгким смехом. И - погашенный хозяином верхний свет. Только свечи.
- Ну что не можешь-то! Ну, говори! Устал ты, вижу. Ты вот со мной сидишь, и не водишь носом. Думал, не увижу? Как ты всё на нюх проверяешь... И беда, если что тебе не понравится.
Грэй рассмеялся, запивая вино чистейшей водой.
- О чём ты?
- Да о том... Приятен я тебе, Грэюшка? Столько часов ты меня вдыхаешь. Приятен я тебе?
- Да! - больше он ничего не сказал... И не надо было. Пока.
Безмерно удовлетворённый собою Басманов разглядывал диковинное создание с улыбкой добродушного коварства и серьёзным вниманием несравненных зелёных очей. Подумалось вдруг, что Ювелиру не стоит, пожалуй, показывать всё хозяйство, как вчера - архангелам. Особенно, плаху. Уловив эмоцию, Грэй вздрогнул, поддаваясь необъяснимому желанию выложить то, что носил в себе, в мучительном одиночестве. Никакой исповедник с земли, даже самый мудрый и терпеливый, не смог бы пробудить в наглухо задраенном сознании его ни тени желания вот так открыться. Но перед ним был отнюдь не священник или врач... На шёлковом ковре небрежно и изящно возлежал некто, могущественный, дикий, и настолько чистый и вкусный (во всех смыслах), что голова кружилась. Или это - вино, которое Грэй никогда не пил прежде, и вряд ли будет пить когда-то ещё...
- Захмелеть боишься, Грэюшка?
- Нет. Я боюсь страшно... - он как бы подбирал слова, или не решался вслух сказать их, - страшно боюсь грязи! Любой, любой, и - крови... И мерзости всей, что внутри, снаружи, гнили, гари, запахов всех этих жутких, и людских, и... всех вообще! Терпеть могу, если надо, но зверски ненавижу! - его даже легонько потрясывало. Стиснув на секунду зубы и сжав руки, он унял нервную судорогу в себе, и взглянул на Басманова. - В корабле живу, в космосе. Там грязи не видно. Тыттхов люблю за то, что чисты, озоном пахнут немного, но это - приятно.
- Понимаю, - Басманов мягко переменил позу, его лицо оказалось теперь в досягаемости светового ореола свечи. - Как тебе тяжко-то... А я, что ж, тоже озоном, немного?- его голос нежно улыбался.

- Нет. Ты...собой пахнешь, - он как бы смутился, отвёл глаза.
- А скажи тогда... Постой, сам догадаюсь. Ну, с братом твоим всё ясно - феромоны его сродни твоим собственным, его ты близко терпишь без напряжения. А как же с любовью-то быть? - Басманов даже подался вперёд, не скрывая раздирающего его любопытства, - С той, плотской, грязной, которая у тебя с Джоном?
Грэй окаменел, вцепившись в жёсткие прямые поручни кресла. Не давая ему опомниться, Басманов продолжил:

- И ладно б тебя он соблазнил, принудил, так ведь это ты, первым, взял его силой, так? Вот сейчас сидишь тут, а думаешь о нём, о всём, что в нём есть, думаешь. Зачем же тебе делить с ним ложе, если настолько тебе такое в тягость делать? Я же вижу, не надобно оно тебе, нет в тебе порока этого. Ради чего такое сам над собой терпишь?
- Ради цели.
- Какой же?!

- Не быть одиноким. Не могу быть одиноким. Ведь ты одинок, страшно одинок, Фёдор Алексеевич. И сколько ты так ещё протянешь? - тихий маньяческий смешок и пристальный взгляд переменившегося за время этого разговора Грэя почти испугал Басманова. Точнее, меткость попадания в самое сокровенное в сердце, которое он не захотел закрыть, и в котором вечная рана взвыла адской болью.
- Так ты любишь его. Да и он тебя любит, я же видел...
- Я просто хочу, чтобы он был моим. Он нужен мне. Только он один. Всегда. Весь. Хочу, чтобы он от меня с ума сходил. Чтобы не мог без меня. Чтобы ревновал, вот как вчера, когда я тебе руку поцеловал...
- Как же тебя понять-то! Разве ты уже не навсегда в его сердце? Терпит же он от тебя всё!

- Нет, пойми! Ему это надо, ему! Я знаю, они б с братом давно разошлись, если б не трахались! А он бы ушёл от меня, всё равно бы ушёл, к нему, или к чёрту, но я знал, видел, понял, чем его удержать...
- Господи. Ну и дела... - искренне до глубины души изумлённый Басманов прижал ладонь к губам наивным девичьим жестом. - А он знает о твоей заморочке, Грэюшка? Догадывается, наверное. Невозможно ж укрыть этакую фобию.
- Нет, не знает. И никогда не узнает. Хочу, чтобы нас разлучила только смерть. Фетиш это мой! Проклятье моё.
- Грэюшка, это даже не любовь. - Эгоизм, возведённый в степень одержимости. Как ты его только не убил до сих пор...
- Убивал. Но быстро понял, что мне без него не жить. А так бы убил. Красиво. Как на твоём вон кресте нагрудном...

Басманов отёр атласным рукавом бисеринки пота с высокого чела и налил себе полную чашу, и выпил всю разом. Видения и чаяния, былого, настоящего, своего и их, переплетаясь, раздирали его на части.

Вымотавшийся, обессиленный признанием Грэй сидел неподвижно, уронив голову на руки.

- Кто там у нас сегодня в седле? А, ну хорошо. Мне гостя сопроводить надо до его крейсера. Эскорт нужен через час. Как там Миша, не упал ещё? Спит на столе? Ладно. Тащите его сюда, пусть тут проспится. Я сам сейчас тоже падаю... Ну всё, до связи. Жемчужному - привет!

Банкетный зал,