Когда одно пристрастие питает другое 1 страница

"Жизнь полна боли, и, возможно, единственная боль, которой можно избежать,
- это та, которая происходит от попыток избежать боли".
Р.Д. ЛЭНГ

В худшем случае мы - женщины, которые любят слишком сильно, - фактически становимся наркоманами по отношению к мужчинам. Мы "сидим на игле" страданий, страха и неясного томления. Но как будто этого недостаточно, мужчины могут быть не единственным наркотиком, к которому мы пристрастились. Стараясь отгородиться от мучительных переживаний своего детства, некоторые из нас попадают в зависимость также от наркотических веществ. Мы можем пристраститься к алкоголю, к наркотикам или, что наиболее типично для женщины, которая любит слишком сильно, - к еде. Мы переедаем или недоедаем, чтобы отключиться от действительности, приглушить боль, заполнить эмоциональную пустоту внутри себя.

Далеко не каждая женщина злоупотребляет алкоголем, наркотиками или едой, но для тех нас, кто это делает, исцеление от пристрасти нездоровым взаимоотношениям должно идти рука об руку с исцелением от пристрастия к тому опьяняющему веществу, которым мы злоупотребляем. И вот почему: чем больше мы зависим от алкоголя, наркотиков или еды, тем сильнее наше чувство вины, стыда, страха или ненависти к себе. Все более одинокие, мы отчаянно нуждаемся в уверенности, которую, как нам кажется, предоставляют прочные взаимоотношения с мужчиной. Поскольку у нас сложилось крайне низкое мнение о себе, мы хотим, чтобы мужчина помог нам улучшить наше состояние. Поскольку мы не можем любить себя, мы нуждаемся в обществе мужчины, способного убедить нас в том, что нас можно любить. Мы даже внушаем себе, что с подобным мужчиной нам не понадобится так мне еды, алкоголя или наркотиков. Мы пользуем взаимоотношениями с мужчиной так же, как пользуемся наркотическими веществами: чтобы снять боль. Когда взаимоотношения оказываются неудачными, мы еще более лихорадочно ищем облегчения в веществе, которым злоупотребляли раньше. Когда физическая зависимость от наркотика обостряется стрессом, возникающим при нездоровых взаимоотношениях, а эмоциональная зависимость от взаимоотношений усиливается беспорядочными эмоциями, порожденными пристрастием к наркотику, возникает порочный круг. Мы пользуемся своим одиночеством или несчастными взаимоотношениями для объяснения и оправдания нашего пристрастия к наркотическим веществам. И наоборот: продолжающееся использование наркотических веществ позволяет нам терпеть, нездоровые взаимоотношения, притупляя боль и лишая стимула, необходимого для их изменения. Мы перекладываем вину с одного на другое. Мы пользуемся одним, чтобы справиться с другим, и наконец попадаем в еще большую зависимость и от того, и от другого.

Пока мы склонны убегать от себя и избегать честной оценки своих страданий, мы остаемся больными. Чем сильнее наше пристрастие, чем больше путей для отрыва от реальности мы используем, сплавляя пристрастие и одержимость мужчиной в единое целое, тем болев больными мы становимся. В конце концов мы приходим к выводу, что выбранные нами "решения" превратились в наши самые серьезные проблемы. Отчаянно нуждаясь в облегчении и не находя его, мы иногда можем становиться немного ненормальными.

- Я пришла только потому, что меня послал мой адвокат, - Бренда говорила почти шепотом, когда делала это признание в начале нашей первой встречи. - Я... в общем, я украла кое-какие вещи и попалась на этом. Мой адвокат посоветовал мне поговорить с консультантом, - заговорщицким тоном продолжала она. - Если в суде станет известно, что я получаю помощь у квалифицированного специалиста, то мое положение будет выглядеть получше.

Я едва успела кивнуть, прежде чем она снова затараторила:

- Правда, я вообще-то не думаю, что у меня есть какие-либо проблемы. Я взяла пару упаковок в той маленькой аптеке и забыла заплатить за них. Они считают, будто я совершила кражу, и это просто ужасно, но на самом деле все вышло случайно. Конечно, история неприятная, но у меня нет настоящих проблем - не то что у некоторых.

Бренда олицетворяла собой один из наиболее трудных случаев в практике консультанта: клиента, не имеющего достаточного стимула искать помощи. Фактически она даже отвергала такую помощь, однако сидела в моем кабинете, поскольку некий человек счел консультации полезной для нее и направил ее ко мне.

Пока она продолжала трещать, я обнаружила, что больше нс прислушиваюсь к ее словам. Вместо это я внимательно рассматривала саму женщину. Она была высокой - по меньшей мере, пять футов и десять дюймов (Примерно 174 см), и худой, как манекенщица. Ее вес, скорее всего, не превышал 115 фунтов (Примерно 48 кг). На ней было простое, но элегантное платье глубокого кораллового оттенка, подчеркнутого массивным ожерельем из золота и слоновой кости. С ее волосами цвета светлого меда и голубовато-зелеными глазами она могла бы выглядеть красавицей. Вес ингредиенты присутствовали, но что-то было не так, чего-то недоставало. Ее брови были постоянно нахмурены, образуя глубокую вертикальную складку на лбу. Она то и дело задерживала дыхание, широко раздувая ноздри. Хотя ее волосы были аккуратно подстрижены и уложены в модную прическу, я заметила, какие они сухие и ломкие. Несмотря на привлекательный загар, се кожа имела нездоровый пергаментно-желтый оттенок. Ее губы были от природы полными, и красивыми, но она постоянно поджимала их, сводя в напряженную тонкую линию. Улыбаясь, она как будто опускала занавес на зубы, а во время разговора слишком часто покусывала нижнюю губу. Из-за вида ее кожи и волос, а также из-за ее крайней худобы я заподозрила, что она практикует голодание (анорексию) и/или обжорство (булимию) с последующим вызовом рвоты.

Женщины, страдающие пищевыми расстройствами, довольно часто имеют склонность к клептомании, и это служило для меня еще одним ориентиром. Я также подозревала, что Бренда является со-алкоголиком. Практически каждая моя клиентка, страдавшая от пищевого расстройства, была дочерью родителей-алкоголиков (особенно женщины, страдавшие булимией) или дочерью отца-алкоголика и матери, страдавшей булимией. Женщины с неумеренным пристрастием к еде и мужчины-алкоголики часто вступают в брак между собой. И это неудивительно: ведь такие женщины, как правило, сами являются дочерьми алкоголиков. Женщина, страдающая пищевым расстройством, обычно стремится контролировать свой рацион, свое тело и своего партнера силой собственной воли. Судя по всему, нам с Брендой предстояло много работать вместе.

- Расскажите мне о себе, - как можно мягче попросила я, хотя и знала, что за этим последует.

Разумеется, большая часть рассказанного ею в тот первый день была ложью. У нее все замечательно, она счастлива, она не знает, что произошло в аптеке, она вообще этого не помнит, раньше она никогда ничего не крала. Далее она сообщила, что се адвокат оказался очень приятным и внимательным человеком, что я тоже ей очень нравлюсь, и она не хочет, чтобы об инциденте узнал кто-то еще, поскольку никто не поймет ее так, как можем понять лишь мы с адвокатом... Лесть должна была склонить меня к согласию с ее мнением и поддержать ее выдумку о том, что арест был ошибкой, неприятным недоразумением, и не более того.

К счастью, между нашим знакомством и вынесением окончательного решения по ее делу прошло довольно много времени, и поскольку она знала, что я постоянно держу связь с ее адвокатом, то старалась быть хорошей клиенткой. Она регулярно приходила на консультации и постепенно становилась более честной, пусть даже не по своей воле. При этом она испытала облегчение, неизбежно наступающее, когда человек перестает жить во лжи. Вскоре она уже ходила на терапию ради себя, а не только ради того впечатления, которое ее визиты могли оказать на судью, слушавшего ее дело. К моменту вынесения приговора (полгода условно, полное возмещение ущерба плюс сорок часов общественных работ) она так же усердно старалась быть честной, как раньше старалась скрыть то, кем она была и что делала на самом деле.

Настоящая история Бренды, раскрываемая ею с большой неохотой и осторожностью, начала проясняться во время нашей третьей беседы. Она выглядела очень усталой и осунувшейся, и когда я обронила замечание по этому поводу, призналась, что плохо спала всю прошлую неделю. Я осведомилась о причине. Сначала она возложила вину на предстоящий суд, но это объяснение звучало не совсем правдиво, поэтому я спросила, не беспокоило ли ее что-нибудь еще.

Какое-то время она молчала, нерешительно покусывая нижнюю губу.

- Я наконец попросила мужа уйти, а теперь жалею, что сделала это, - выпалила она. - Я не могу спать, не могу работать. У меня нервный кризис. Я ненавидела его за то, что он делал - открыто гулял с девушкой со своей работы, но обойтись без него оказалось еще труднее, чем мириться с этим. Теперь я не знаю, как быть, и спрашиваю себя, не я ли во всем виновата. Он всегда утверждал, что я для него слишком холодная, что ему меня не хватает как женщины. Наверное, он прав. Я действительно сердилась и отгораживалась от него, но только из-за его постоянной критики. Я говорила ему: "Если хочешь, чтобы я была ласковой, то обращайся ко мне вежливо и говори мне приятные вещи, а не рассказывай, какая я ужасна", тупая и непривлекательная".

Вдруг Бренда испугалась своих слов. Ее брови поползли на лоб, и она принялась отрицать все, о чем только что говорила. Помахивая рукой с наманикюренными ногтями, она заявила:

- Мы вовсе не разошлись - просто решили немного отдохнуть друг от друга. И Руди на самом деле не такой уж критикан, к тому же я заслуживаю его критики. Иногда я устаю после работы и не хочу готовить ужин. Правда, ему не нравится моя стряпня. Он любит то, что готовит его мать. Иногда он уходит ужинать к ней и не приходит домой до двух ночи. Конечно, я недостаточно стараюсь, но, видите ли, мне просто не хочется очень стараться, раз уж у меня все равно ничего не получается. Но все еще не так плохо. У многих женщин дела обстоят гораздо хуже.

- Чем он занимается до двух ночи? - спросила я. - Он не может оставаться у своей матери все это время.

- Я даже не хочу знать, - ответила она. - Наверное, гуляет со своей подружкой. Но мне все равно. Мне больше нравится, когда он оставляет меня одну. Когда он приходит домой, то обычно ищет повод для ссоры, а я из-за этого так устаю, что едва нахожу в себе силы идти на работу. Поскольку это тянется уже долго, я наконец попросила его уйти.

Передо мной сидела женщина, решительно настроенная не испытывать и тем более не раскрывать своих эмоций. То, что эмоции, по сути дела, кричали ей в уши, лишь побуждало се к созданию новых трудностей в своей жизни, лишь бы заглушить их.
После нашей третьей беседы я позвонила ее адвокату и попросила его ненавязчиво напомнить Бренде о том, насколько важным для нее является продолжение встреч со мной. Я собиралась рискнуть, но мне не хотелось потерять се. В начале нашей четвертой беседы я задала ключевой вопрос:

- Расскажите мне о своем отношении к еде, Бренда, - как можно мягче попросила я. Ее глаза тревожно расширились, желтоватая кожа побледнела. Она заметно отпрянула назад. Затем ее глаза сузились, на лице появилась обезоруживающая улыбка.

- Что значит "о моем отношении к еде"? Это глупый вопрос.

Я рассказала ей о чертах ее облика, пробудивших мое беспокойство, и познакомила ее с этиологией пищевых расстройств. То, что я определила эти расстройства как болезни, от которых страдают многие женщины, помогло Бренде взглянуть на свою проблему под другим углом. Она разговорилась довольно быстро; я опасалась, что процесс будет значительно более долгим и мучительным.

История Бренды оказалась длинной и запутанной. Ей потребовалось много усилий, чтобы отделить реальные факты от своей потребности искажать, маскировать и притворяться. Она стала такой искусной в притворстве, что угодила в собственную паутину, сплетенную из лжи. Она неустанно совершенствовала свой образ, предназначенный для окружающих - образ, маскировавший ее страх, одиночество и мучительную внутреннюю пустоту. Ей было очень трудно оценить собственное положение и предпринять шаги к его улучшению. Постепенно мне стало ясно, что заставляло ее красть, поглощать огромное количество пищи, извергать съеденное, есть снова и лгать, отчаянно пытаясь скрыть каждый свой поступок.

Мать Бренды страдала булимией и имела огромный избыточный вес с тех пор, как Брснда ее помнила. Отец Бренды, худой, жилистый и энергичный человек, давно переставший обращать внимание как на внешний вид жены, так и на ее эксцентричную религиозность, на протяжении многих лет открыто нарушал свои брачные обязательства. Ни один из членов семьи не сомневался в его неверности жене, но никто не говорил об этом. Знать об этом было одно, а признавать - совсем другое. Признание стало бы нарушением молчаливого семейного соглашения: того, что не признается вслух, не существует. Бренда энергично пользовалась этим правилом в собственной жизни. Если она не признавала, что ее дела не в порядке, то они были в порядке. Проблем не существовало, пока они не облекались в слова. Неудивительно, что она скрупулезно придерживалась лжи и вымыслов, разрушавших ее жизнь, и неудивительно, что терапия оказалась для нее таким тяжелым испытанием.

Бренда выросла худой и энергичной, как ее отец. Она была безмерно рада тому, что может много есть и при этом не толстеть, подобно своей матери. Однако в возрасте пятнадцати лет на ее теле внезапно начали сказываться последствия поглощения огромного количества пищи.

К восемнадцати годам она весила 240 фунтов (96кг) и была совершенно несчастна. Отец язвительно напоминал когда-то любимой дочери, что она наконец-то становится похожей на свою мать. Возможно, он не говорил бы таких вещей, если бы не пил, однако теперь он пил почти постоянно, даже когда был дома, что случалось редко. Мать молилась, отец продолжал бегать за каждой юбкой, а Брендз продолжала есть, пытаясь не обращать внимания на растущую панику.

Впервые уехав из дома в колледж и отчаянно тоскуя по поддержке родителей, она сделала невероятное открытие. Находясь одна в своей комнате во время очередной трапезы, она обнаружила, что может вызвать рвоту и извергнуть из себя почти все съеденное. Таким образом отменялось главное наказание за обжорство - избыточный вес. Вскоре Бренда была так зачарована властью над своим весом, что начала поститься, избавляясь практически от всего, что съедала. Она быстро продвигалась от булимической стадии своего пищевого расстройства к анорексической стадии.

За следующие два года Бренда прошла через несколько периодов роста веса, чередовавшихся с периодами крайней худобы, однако ее безрассудная увлеченность пищей не прекращалась ни на один день. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что сегодняшний день будет отличаться от вчерашнего, и каждый вечер ложилась в постель с решимостью "исправиться" с завтрашнего дня, часто просыпаясь посреди ночи для очередного пиршества. Бренда не понимала, что с ней происходит. Она не знала, что страдает от пищевого расстройства, часто проявляющегося у дочерей алкоголиков. Она не понимала, что вместе со своей матерью страдает от патологического пристрастия к определенной пище, в основном к рафинированным карбогидратам, и что это пристрастие почти точно повторяет патологическое пристрастие ее отца к алкоголю. Никто из них не мог нормально переварить даже малой порции своего наркотического вещества, испытывая при этом сильнейшую потребность принимать его во все больших дозах. Отношение Бренды к пище, особенно к мучным сладостям, сводилось к одной затяжной битве за власть над веществом, которое властвовало над ней.

Она продолжала практиковать свою привычку на протяжении нескольких лет после того, как впервые "изобрела" ее в колледже. Ее скрытность стала принимать все более крайние формы и во многих отношениях поддерживалась не только прогрессирующей болезнью, но и членами ее семьи. Родители Бренды не хотели слышать от нее ничего, на что они нс могли бы ответить: "Вот и замечательно, дорогая". В их мире не было места для страдания, страха, одиночества, честности, не было места для правды о дочери и о ее жизни. Поскольку они постоянно отрицали правду, Бренда начала делать то же самое. Она не собиралась "раскачивать лодку". С родителями в качестве молчаливых сообщников она углублялась в ту ложь, которую называла своей жизнью. Она была уверена, что если сможет сохранять соответствующую внешность, то и внутри все будет в порядке или по крайней мере в состоянии равновесия.

Хотя внешность Бренды долгое время находилась под контролем, пламя, бушевавшее внутри, не могло не оставить следов. Она делала все, чтобы выглядеть хорошо - носила модную одежду, делала современнейший макияж и прически, но этого было недостаточно для того, чтобы уничтожить ее страх, заполнить внутреннюю пустоту. Частично из-за эмоций, существование которых она отказывалась признать, а частично из-за разрушения ее нервной системы, вызванного нездоровым образом питания, Бренда все время находилась в состоянии беспокойства, замешательства и подавленности.

В поисках избавления от душевного смятения Бренда, следуя схеме поведения своей матери, стала искать успокоения в рядах религиозной группы, с членами которой она познакомилась в студенческом городке. На последнем курсе она встретилась со своим будущим мужем Руди. Он пленил ее в основном своей таинственностью. Бренда привыкла к секретам, а у него их было предостаточно. В его рассказах проскальзывали намеки и имена, указывавшие на его членство в одной из крупных шаек, занимавшейся букмекерством и размещением пари в его родном городе Ныо-Джерси. Он расплывчато упоминал о крупных суммах, роскошных автомобилях и роскошных женщинах, ночных клубах, выпивке и наркотиках. Теперь он, казалось, претерпел метаморфозу, превратившись в серьезного студента солидного колледжа, в активиста религиозной группы, отказавшегося от своего туманного прошлого ради поисков чего-то лучшего. Тот факт, что он не поддерживал контактов со своей семьей, свидетельствовал о его спешном отъезде из Ныо-Джерси, но Бреида была так очарована его таинственным прошлым и явно искренними попытками измениться, что не стала просить Руди рассказать о его подвигах. В конце концов у нее тоже были свои секреты.

И вот эти двое людей, изображавшие из себя то, чем они на самом деле не являлись (он - отверженный в обличье мальчика из церковного хора, а она - страдающая булимией женщина, маскирующаяся под фотомодель), влюбились друг в друга - причем па самом деле они влюбились в иллюзии, создаваемые ими друг для друга. То, что кто-то смог полюбить женщину, которую она из себя изображала, решило судьбу Бренды. Теперь ей приходилось притворяться в тесном соседстве с другим человеком. Большее напряжение, большая потребность в еде, рвоте, обмане.

Воздержание Руди от сигарет, алкоголя и наркотиков продолжалось до тех пор, пока он не узнал, что его родители переехали в Калифорнию. Решив, что теперь, когда между ним и его прошлым появилось достаточно большое расстояние, он может спокойно вернуться к своей семье и к своим старым привычкам, Руди собрал вещи и выехал на запад со своей новообретенной женой Брендой. Почти сразу же после пересечения пограничной линии штата его личность начала меняться, и он стал быстро превращаться в того человека, каким он был до встречи с Брендой. Ее маскировка продержалась дольше - до тех пор, пока они с Руди не приехали в дом его родителей. Вокруг было много людей, и ей становилось все труднее продолжать свое обжорство, сопровождавшееся искусственно вызванной рвотой. Под давлением новых обстоятельств ночные трапезы Бренды перестали проходить без последствий, и ее вес начал возрастать. Она быстро набрала пятьдесят фунтов. Прекрасная белокурая жена Руди исчезла в дряблых складках постоянно толстеющего тела. Чувствуя себя обманутым, рассерженный Руди оставлял жену дома, а сам напивался и искал женщин, чья внешность напоминала ему о былой красоте Бренды. В отчаянии Бренда стала есть еще больше, однако пообещала себе и Руди, что снова похудеет, если у них будет собственное жилье. Когда они наконец купили себе дом, вес Бренды начал уменьшаться так же стремительно, как раньше увеличивался, но Руди редко бывал дома и почти не замечал этого. Она забеременела, а через четыре месяца у нее случился выкидыш. Руди в ту ночь был в другом месте.

К этому времени Бренда была уверена, что все случившееся произошло по ее вине. Мужчина, который когда-то был счастливым, энергичным и разделял ее ценности и убеждения, теперь превратился в другого человека. Бренда не знала этого человека, и он ей не нравился. Они часто ссорились из-за поведения Руди и ее жалоб. Она старалась не придираться к нему, надеясь, что его поведение изменится, но оно не изменялось. Она не была толстой, как ее мать, однако Руди бегал от жены, как се отец. Собственная неспособность привести свою жизнь в порядок приводила ее в ужас.

В детстве Бренда совершала кражи - не с подругами в совместной попытке бунта против мира взрослых, а в одиночестве. Она редко пользовалась украденными вещами и даже редко хранила их. Теперь, в своем несчастном браке с Руди, она снова начала красть, символически забирая у мира то, чего ей не дали: любовь, поддержку, понимание, сострадание. Но воровство лишь еще больше изолировало ее. Оно дало ей еще один темный секрет, еще один источник стыда.

Внешний вид оставался главным способом защиты Бренды от самой себя - от того загнанного, испуганного, опустошенного и одинокого человека, которым она была. Она снова была стройной и работала в основном для того, чтобы иметь возможность покупать себе новую дорогую одежду. Она немного подрабатывала манекенщицей и надеялась, что Руди будет гордиться ею. Однако хотя он и хвастался перед приятелями своей женой-манекенщицей, на самом деле он ни разу не удосужился прийти на ее выступление.

Поскольку Бренда обращалась к Руди за поддержкой и оценкой своих усилий, его безразличие понизило ее самооценку до крайне опасного уровня. Чем меньше он давал ей, тем больше она нуждалась в нем. Она продолжала доводить свою внешность до совершенства, но чувствовала, что ей не хватает некоего таинственного элемента притягательности, в то время как у брюнетки, с которой гулял Руди, этот элемент, казалось, присутствовал в избытке. Она старалась изо всех сил и изнуряла себя, стараясь похудеть еще больше, так как похудеть означало стать более красивой. Она увлеклась домашним хозяйством и вскоре полностью погрузилась во все виды своей безрассудной деятельности: в уборку, воровство, обжорство, искусственно вызываемую рвоту. Пока Руди выпивал и гулял с женщинами, Бренда прибирала дом и виновато ложилась в постель, вскакивая, слыша, что автомобиль мужа остановился у гаража внизу.

Руди жаловался на ее привередливость и в довольно агрессивной форме устранял последствия ее уборки каждый вечер, когда появлялся дома. В результате Бренда не могла дождаться его отъезда, чтобы прибрать после него. Когда он уезжал, она испытывала облегчение. Ситуация становилась все более нелепой.

Арест Бренды в аптеке, несомненно, послужил для нее благословением, создав кризис, в результате которого она пришла на терапию. Там она начала понимать, во что превратилась се жизнь. Ей захотелось надолго расстаться с Руди, но она долго не могла отказаться от своего стремления к совершенству ради него. Как то ни странно, но чем больше она от него отдалялась, тем с большей настойчивостью он начинал преследовать ее. Он приносил ей цветы, звонил домой, неожиданно появлялся у нее на работе с билетами на концерт. Ее коллеги, впервые увидевшие его в этой роли, решили, что оставить такого преданного и ласкового мужчину было большой глупостью со стороны Бренды. Понадобилось два воссоединения, полных радужных надежд, и два мучительных разрыва, чтобы она поняла: Руди хотел лишь того, чего не мог иметь. Когда они начинали жить вместе как муж и жена, его ухаживания сразу же прекращались. Во время второй размолвки Бреида сказала Руди, что, по ее мнению, у него есть проблемы с алкоголем и наркотиками. Он загорелся желанием доказать обратное и два месяца воздерживался от спиртного. Они снова сошлись, а через несколько дней он напился по случаю их очередной ссоры и ушел из дома на всю ночь. После этого Бренда с помощью терапии смогла разобраться в той ловушке, в которую они попались. Руди пользовался намеренно создаваемыми в своих отношениях с Брендой сложностями, чтобы одновременно оправдывать и маскировать свое пристрастие к алкоголю, наркотикам и женщинам. Бренда, со своей стороны, пользовалась огромным напряжением, возникавшим в результате их ссор, для оправдания своей беспомощности и потакания своей булимии и другим болезненным пристрастиям. Каждый из партнеров использовал другого, чтобы не иметь дела с самим собой и собственными пристрастиями. Когда Бренда наконец поняла это, она смогла отказаться от надежды на счастливый брак с Руди.

Выздоровление Бренды включало в себя три очень важных и необходимых фактора. Она продолжала ходить на терапию, посещала собрания "Ал-Анон", изучая причины своего со-алкоголизма, и наконец вступила в анонимное общество лиц, страдающих от расстройств питания ("О.А."), где получала помощь и поддержку от людей, имевших такие же проблемы. Участие в деятельности "О.А." послужило для Бренды наиболее важным фактором ее выздоровления, хотя сначала она наиболее энергично сопротивлялась вступлению в общество. Ее болезненное обжорство, рвота и голодание представляли собой ее наиболее серьезную проблему. Обжорство лишало ее энергии, требующейся для достижения здоровых отношений с собой и с окружающими. Пока она не смогла отказаться от болезненной увлеченности проблемами своего веса, пищевого рациона, калорийности и т.д., она не могла испытывать никаких реальных чувств к чему-либо, кроме пищи, не могла быть честной с собой и другими людьми.

Пока ее чувства были притуплены расстройством питания, она не могла заботиться о себе, принимать решения для себя и даже жить собственной жизнью. Ее жизнью была еда, и, как то ни грустно, во многих отношениях это была единственная жизнь, которой она желала. Ее борьба за контроль над потреблением пищи, пусть и отчаянная, была все же менее угрожающей, чем борьба, которую ей следовало выдержать за установление нормальных отношений с собой, со своей семьей и своим мужем. Хотя Брснда установила ограничения для себя в пище, она никогда не устанавливала ограничений тому, что другие люди могут сделать с ней или сказать ей. Чтобы выздороветь, ей пришлось четко определить ту черту, за которой "другие" пропадали и начиналась она сама как самостоятельная личность. Ей также пришлось научиться сердиться на других, а не только на себя, хотя последнее было ее хроническим состоянием.

В "О.А." Бренда впервые за многие годы начала возвращаться к честности. В конце концов, какой был смысл лгать о себе людям, понимавшим и принимавшим все се поступки? Вознаграждением за честность стала исцеляющая сила понимания и поддержки ее соратников. Это дало ей смелость, чтобы перенести свою честность за пределы программы "О.А." - на свою семью, друзей и возможных партнеров.

"Ал-Анон" помог ей понять причины проблем, возникших в ее родной семье, а также снабдил ее инструментами для понимания болезненных привычек своих родителей и влияния, оказанного этими привычками на нес. В "Ал-Аноне" она научилась относиться к родителям с большим пониманием и состраданием.

К концу бракоразводного процесса Руди снова собрался жениться, хотя и говорил Бренде по телефону за день до своей свадьбы, что на самом деле хочет жить только с ней. Этот разговор окончательно убедил Бренду в неспособности Руди выполнять взятые на себя обязательства, в его потребности постоянно искать способа избегать любых близких взаимоотношений с женщиной. Подобно отцу Бренды, Руди тоже был бродягой, которому, однако, нравилось иметь дом и жену.

Вскоре Бренда поняла, что ей необходимо поддерживать значительную дистанцию между собой и своей семьей - как физическую, так и эмоциональную. Два визита домой, временно возобновившие синдром ее пищевого расстройства, дали ей понять, что она еще не может общаться со своей семьей, не прибегая к старым способам сбрасывания напряжения.

Здоровый образ жизни стал ее главной задачей, и она продолжает поражаться сложности этого жизненного вызова. Заполнение ее жизни любимой работой, новыми знакомствами и интересами оказалось медленным, поэтапным процессом. Мало зная о счастье и душевном спокойствии, Бренда активно избегала создания проблем, способных вернуть ее к былому безумию.

Бренда продолжает ходить на собрания "О.А." и "Ал-Анона" и иногда обращается за консультацией к терапевту. Она не такая худая, как была раньше, но и не толстая. "Я нормальная!" - со смехом восклицает она, хотя и знает, что это не так. Ее пищевое расстройство является хронической болезнью, требующей уважительного и осторожного отношения к себе, хотя и не являющейся больше смертельной угрозой ее здоровью и рассудку.

Выздоровление Бренды еще нельзя назвать законченным. Потребуется много времени, прежде чем Новый, более здоровый образ жизни будет казаться ей естественным, а не вынужденным. Зная это, Бренда теперь с осторожностью относится к своим отношениям с мужчинами и никогда не назначает свиданий, которые могли бы потребовать ее отсутствия на собрании "О.А." или "Ал-Анона". Выздоровление для нее драгоценно, и она ни в коем случае не собирается подвергать его опасности. Она говорит:

- Я больше не собираюсь иметь секретов от людей, поскольку из-за скрытности я и заболела. Теперь, когда я встречаюсь с новым мужчиной и мне кажется, что наши отношения могут привести к чему-то серьезному, я всегда сообщаю ему о своей болезни и важной роли анонимных программ в моей жизни. Если он нс может вынести правду обо мне или не способен понять меня, я рассматриваю это как его проблему, а не мою. Я больше не пытаюсь вывернуться наизнанку, чтобы доставить удовольствие мужчине. Теперь у меня другие приоритеты. Мое выздоровление должно стоять на первом месте, иначе я больше никому не смогу ничего предложить.