Как говорить что-то о чем-то

Поставить вопрос таким образом — значит изменить фокус исследования в сторону некоторой доли метафоричности, поскольку это смещает анализ культурных форм от процедуры, подобной расчленению организма, диагностированию симптомов, расшифровыванию кода или упорядочиванию систем — именно такие аналогии преобладают в современной антропологии, — к процедуре, подобной проникновению в литературный текст. Если мы рассмотрим петушиный бой или любую другую коллективно создаваемую символическую структуру как средство «сказать что-то о чем-то» (если вспомнить знаменитое аристотелевское выражение), то мы столкнемся с проблемой не социальной механики, а социальной семантики³⁶. Для антрополога, который стремится к формулированию социологических принципов, а не к рекламированию или эстетическому созерцанию петушиных боев, вопрос состоит в следующем: что можно узнать о таких принципах, если рассматривать культуру как собрание текстов?

Такое расширение понятия «текст» за пределы письменного и даже вербального материала хотя и имеет метафорический характер, но уже, конечно, не является новым. Средневековая традиция interpretatio naturae ^12*,которая достигла кульминации в работах Спинозы и в которой природа прочитывалась как Писание, ницшеанское стремление толковать системы ценностей как даюшие комментарий к феномену воли к власти (или марксистское стремление толковать их как дающие комментарий к отношениям собственности), а также фрейдистская попытка толковать загадочные тексты сновидений с точки зрения более ясных текстов бессознательного — все они дают нам разнообразные прецеденты (хотя, наверное, не каждый из них можно в равной мере порекомендовать вниманию исследователя)³⁷. Но теоретически идея остается неразвитой; и ее важное (для антропологии) следствие, — что к культурным формам можно относиться как к текстам, как к творческим произведениям, созданным из социального материала, — еще предстоит систематически разрабатывать³⁸.

В нашем случае рассмотреть петушиный бой как текст — значит прежде всего высветить ту его черту (на мой взгляд, наиболее важную), которая при рассмотрении его как ритуала или как развлечения — две самые очевидные альтернативы — оказывается сокрытой: задействование эмоций в познавательных целях. То, что петушиные бои говорят, они говорят на языке чувств — на языке трепета риска, отчаяния поражения, радости победы. И все же они говорят не просто о том, что риск волнует, поражение удручает, а триумф вознаграждает (банальные тавтологии), но о том, что именно с помощью этих эмоций — поставляющих, таким образом, своего рода наглядный пример — строится общество и индивиды соединяются воедино. Посещение петушиных боев и участие в них — это для балийцев своего рода воспитание чувств. Там балиец открывает для себя, как выглядят этос его культуры и его личные чувства (или, по крайней мере, некоторые из их проявлений), когда они произносятся «вслух» в коллективном тексте; он открывает для себя, что то и другое достаточно похожи, чтобы быть выраженными в символах одного и того же текста; и — взволновывающая часть — что текст, с помощью которого совершается это открытие, состоит из петуха, который бездумно рвет на части другого петуха.

Каждый народ, гласит пословица, любит свою собственную форму насилия. В петушином бое балийцы видят отражение их формы: ее общих контуров, ее назначения, ее силы и ее притягательности. Затрагивая практически все уровни балийского опыта, петушиный бой сводит вместе разные темы — животную дикость, мужской нарциссизм, антагонизм игры, соперничество статусов, возбуждение публики, кровавые жертвоприношения, — общим элементом в которых является жестокость и страх перед жестокостью; и, вписывая эти темы в систему правил, которая одновременно является и сдерживающей, и легализующей, он выстраивает символическую структуру, с точки зрения которой роль этих тем в жизни может быть разумно воспринята. Если, по словам Нортропа Фрая, мы идем смотреть «Макбета» для того, чтобы узнать, что чувствует человек, когда он добился власти и потерял душу, то балийцы идут на петушиные бои, чтобы узнать, что чувствует обычно сдержанный, сторонящийся общества и почти всецело погруженный в себя человек, — своего рода моральный микрокосм, — когда он, будучи подвергнут нападению, мукам, оскорблениям и в итоге приведен в состояние крайней ярости, либо добивается полного триумфа, либо низко падает. Стоит процитировать весь этот отрывок, поскольку он вновь возвращает нас к Аристотелю (хотя на этот раз к «Поэтике», а не к «Герменевтике»): «Однако поэт [в отличие от историка], — говорит Аристотель, — никогда ничего настоящего не утверждает, во всяком случае ничего специфического или конкретного. Дело поэта — рассказывать не то, что случилось, а то, что случается: не что именно произошло, но какого рода вещи обычно происходят. Он показывает типическое, повторяющееся, то, что Аристотель называет универсальным событием. Вы ведь не пойдете на "Макбета", чтобы изучать историю Шотландии — вы пойдете на него, чтобы узнать, что чувствует человек, когда он добился власти и потерял душу. Когда вам встречается такой герой, как Майкобер у Диккенса, у вас не возникает впечатления, что когда-то действительно жил именно этот человек и что Диккенс его знал; у вас возникает ощущение, что почти в каждом вашем знакомом есть что-то от Майкобера, и в вас самих тоже. Наши впечатления о человеческой жизни собираются постепенно, одно за другим, и остаются для большинства из нас несвязанными и неорганизованными. Но мы постоянно наталкиваемся в литературе на вещи, которые неожиданно приводят многие из таких впечатлений в согласованное и связанное состояние, — именно это и имеет в виду Аристотель, говоря о типическом или универсальном человеческом событии»39.

Если смотреть на петушиный бой не с точки зрения, что жизнь— «лишь игра», но, наоборот, с точки зрения, что она «больше, чем игра», то он как раз и представляет собой такой род связывания воедино беспорядочного опыта повседневной жизни, который создает то, что лучше было бы назвать не типическим или универсальным, а парадигматическим человеческим событием — событием, которое скорее говорит нам не о том, что происходит сейчас, а о том, что происходило бы, если бы жизнь была — что, увы, не так — искусством и ее можно было так же свободно формировать сообразно нашим чувствам, как писать «Макбета» или «Дэвида Копперфилда».

Поставленная, неоднократно сыгранная, но так и не оконченная постановка, петушиный бой, дает возможность балий-цу увидеть — как нам это позволяет чтение и перечитывание «Макбета» — мир его собственной субъективности. По мере того как он смотрит один поединок за другим, активно следя за происходящим как владелец петуха или как участник пари (ведь смотреть петушиные бои просто так — такое же неинтересное занятие, как безучастное наблюдение за игрой в крокет или за собачьими бегами), он постепенно сживается с этим занятием и с тем, что оно ему говорит, — подобно тому, как внимательный слушатель струнного квартета или зритель, поглощенный созерцанием натюрморта, постепенно сживаются с объектами своего восприятия в такой манере, которая открывает им их собственную субъективность40.

И все же, поскольку - еще один из преследующих эстетику парадоксов, наряду с нарисованными чувствами и действиями на бумаге — эта субъективность по-настоящему не существует до тех пор, пока она подобным образом не организована, формы искусства создают и воссоздают ту самую субъективность, которую они призваны только изображать. Квартеты, натюрморты и петушиные бои — не просто отражения некоего существовавшего ранее образа чувствования, они — активная действующая сила в создании и поддержании такого образа чувствования. Если мы представляемся себе Майкоберами — значит, мы начитались Диккенса (если мы представляемся себе трезвыми реалистами — значит, мы слишком мало читаем); то же самое верно и в отношении балийцев, петухов и петушиных боев. Именно таким образом, окрашивая опыт в определенные тона, а не посредством некоего материального эффекта, который оно может произвести, искусство выполняет свою роль в жизни общества41.

На петушиных боях, следовательно, балиец формирует и открывает для себя свой темперамент одновременно с тем, как он открывает для себя темперамент своего общества. Или точнее, он формирует и открывает для себя определенную грань того и другого. Ведь существует не только огромное множество других культурных текстов, которые также дают комментарий на предмет статусной иерархии и личного самовосприятия на Бали, но и огромное множество других чрезвычайно важных сфер жизни балийцев, помимо стратификации и соперничества, которые комментируются в таких культурных текстах. Церемония посвящения в брахманы, тренировка задержки дыхания, сохранение неподвижности позы, свободная сосредоточенность на размышлениях о глубинах бытия демонстрируют совершенно другой, но для балийцев такой же реальный аспект социальной иерархии - ее приближение к таинственной запредельности. Заданный в матрице не кинетической эмоциональности животных, а статичной бесстрастности божественного разума, этот аспект выражает покой, а не взволнованность. Многолюдные празднества у деревенских храмов, которые собирают все местное население для замысловатой церемонии посещения богов, - пение, пляски, восхваления, дары, - утверждают духовное единство односельчан, несмотря на их статусное неравенство, и создают настроение доброжелательности и доверия42. Петушиный бой — не универсальный ключ к пониманию жизни балийцев, не более чем бой быков у испанцев. То, что он говорит о жизни, не является безусловным и может быть вполне оспорено другими, столь же выразительными, культурными текстами. Но в этом не больше удивительного, чем в факте, что Расин и Мольер были современниками, или в факте, что один и тот же народ выращивает хризантемы и кует мечи43.

Культура народа представляет собой собрание текстов, каждое из которых в свою очередь — тоже собрание, и антрополог пытается их прочесть через плечо того, кому они, собственно, принадлежат. На этом пути его ждут неимоверные трудности, методологические ловушки и моральные дилеммы. Конечно же, это — не единственный способ социологического анализа символических форм. Функционализм еще жив, то же можно сказать и о психологизме. Однако рассматривать данные формы как «говорящие что-то о чем-то» (и как говорящие это «кому-то») — значит по крайней мере приоткрыть возможность анализа, стремящегося к выражению сути этих форм, а не к созданию редукционистских формул, якобы выражающих их суть.

Как и при более привычном занятии чтением, мы можем начать с любого места в репертуаре культурных форм и в любом месте остановиться. Можно оставаться, как я в данном очерке, в рамках одной, более или менее ограниченной, формы и методично двигаться по кругу внутри нее. А можно двигаться между различными формами в поисках более широких единств или красноречивых контрастов. Можно даже сравнивать формы, принадлежащие разным культурам, чтобы определить их характер на фоне друг друга. Но каков бы ни был уровень исследования и каким бы сложным оно ни было, руководящий принцип остается тот же: общества, как живые существа, содержат в себе свои собственные интерпретации. Надо лишь знать, как найти к ним подход.

 

Примечания

¹ Bateson G. and Mead M. Balinese Character: A Photographic Analysis. N.Y., 1942. P. 68.

² Belo J. The Balinese Temper // Traditional Balinese Culture / Ed. Belo J. N.Y., 1970. P. 85-110 (первое издание 1935 г.).

³ Наилучшим образом, хотя очень обще и довольно кратко, петушиные бои описаны опять же в книге Бейтсона и Мид «Балийский характер»; см. с. 24-25, 140.

⁴ Там же, с. 25—26. Петушиные бои — один из немногих видов социальной деятельности, организованной по половому признаку, из которой полностью исключается противоположный пол. Разделение полов в балийской культуре чрезвычайно преуменьшается; как правило, мужчины и женщины на равных, часто парами, участвуют во всех, формальных и неформальных, мероприятиях. В сферах от религии до политики, экономики, системы родства, одежды общество балийцев предстает достаточно равноправным в отношении полов, что находит ясное выражение и в их обычаях, и в их символизме. Даже там, где женщины фактически не играют большой роли — в музыке, изобразительном искусстве, некоторых видах земледельческих занятий, - их отсутствие, которое во всяком случае относительно, обусловлено скорее просто стечением обстоятельств, чем общественными установлениями. Петушиные бои, которые устраиваются исключительно мужчинами и для мужчин (женщины — по крайней мере, балииские женщины — не могут на нихдаже смотреть), — самое разительное исключение из этой обшей тенденции.

⁵ Hooykaas С. The Lay of the Jaya Prana. L., 1958. P. 39. В этой балладе есть строфа (№ 17), где приводится обычный отказ жениха. Джая Пра- на, герой балийского мифа «Юрая», отвечает своему господину, который предложил выбрать самую красивую из шестисот служанок: «Милостивый Царь, мой господин и повелитель, / прошу тебя, дай мне уйти, / не то сейчас у меня на уме, / как бойцовый петух я клетке, / я, действительно, рвусь в бой, / я одинок, / но пламя еще не разгорелось».

⁶ См: Кот V.E. Het Adatrecht van Bali. 2nd ed. The Hague, 1932. Статья «Toh».

⁷ Существует легенда, согласно которой Ява отделилась от Бали по воле могущественного персонажа в яванской религии, который хотел зищи- титься от героя балийской культуры (прародителя двух каст кшатриев) — страстного игрока на петушиных боях. См.: Hooykaas С. Agama Tirtha. Amsterdam, 1964. P. 184.

⁸ Парам, виновным в кровосмешении, на шеи надевают свиной хомут и заставляют их подползать к корыту для свиней и есть оттуда ртом без помощи рук. См.: Belo J. Customs Pertaining to Twins in Bali // Traditional Balinese Culture / Ed. J.Belo. P. 49; о неприятии животного поведения в целом см.: Bateson, Mead. Balinese Character. P. 22.

⁹ Если не считать малозначительных боев с невысокими ставками (вопрос о «значительности» боев см. ниже), шпоры обычно прикрепляет не владелец петуха, а кто-нибудь другой. Выводить или нет петуха на бой самому владельцу — это более или менее зависит от того, насколько он в этом искусен, мнение о значительности кого-либо опять-таки зависит от значительности боя. Когда же прикрепляют шпоры и выводят петуха на бой не сами владельцы, то это делают, как правило, их ближайшие родственники — брат или кузен — или очень близкие друзья. Таким образом, эти люди олицетворяют собой как бы продолжение идентичности владельца, о чем свидетельствует то, что каждый из них называет петуха «своим» и приговаривает: «Я сегодня бился с таким-то и таким-то». Тройки «владелец — прикрепляющий шпоры - секундант» обычно бывают довольно постоянными, хотя конкретные люди могут принимать участие в нескольких командах и меняться в них ролями.

¹⁰ Goffman E. Encounters: Two Studies in the Sociology of Interaction. Indianapolis, 1961. P. 9-10.

¹¹ Это слово буквально означает несмываемое пятно или метку, типа родимого пятна или прожилки в камне; оно означает также задаток, который вносят в случае судебного разбирательства; задаток; гарантии в случае займа; подмену кого-нибудь в юридическом или церемониальном мероприятии; ссуду в деловой сделке; знак, который ставят в поле, чтобы показать, что вопрос о принадлежности данного участка земли оспаривается; статус неверной жены, если ее муж требует у любовника удовлетворения или собирается уступить ее любовнику. См.: Коrn. Het Adatrecht van Bali; Pigeaud Th. Javaans-Nederlands Handwoordenboek. Groningen, 1938; Juynboll H.H, Oudjavaansche-Nederlandsche Woordenlijst. Leiden, 1923.

¹² Центральное пари должно обеспечиваться наличными деньгами еще до начала боя. Рефери хранит положенную ставку до тех пор, пока не вынесено решение, и затем вручает сумму победителю, с тем чтобы предотвратить, среди прочих вещей, то неловкое положение, в котором оказались бы и победитель, и побежденный, если бы побежденному пришлось лично расплачиваться сразу после поражения. Примерно 10% выигрыша идет самому рефери и организаторам боев.

¹³ Вообще-то чрезвычайно сложная классификация петухов (я записал более двадцати классов, и это далеко не полный список) основывается не только на цвете, но на совокупности самостоятельных взаимодействующих параметров, которая включает в себя - помимо цвета - размер, толщину костей, перья и темперамент. (Но не породу. Балийцы вообще не занимаются сколь бы то ни было серьезно выведением пород и, насколько мне удалось выяснить, никогда этим не занимались. «Асиль», или петух джунглей, — основная бойцовая порода везде, где проводятся петушиные бои, является местным петухом Южной Азии, и хороший экземпляр такого петуха можно купить по цене от 4—5 до 50 и более рингитов практически на любом ба- лийском базаре, где торгуют цыплятами.) Как правило, чтобы определить тип петуха, называют только цвет, за исключением тех случаев, когда два разных по типу петуха имеют один и тот же цвет: тогда добавляются второстепенные признаки («с крупными пятнами», «с мелкими пятнами» и т, д.). Типы петухов соотносятся с различными космологическими идеями, которые определяют подготовку матчей; например, в один день сложного балийского календаря на восточной стороне ринга должен биться петух маленький с сильной головой, с коричневыми пятнами на белом фоне, с приглаженными перьями и тонкими ногами, а в другой день с северной стороны должен быть крупный; осторожный черный петух с всклокоченными перьями и короткими ногами и т. д. Все это тоже записано в рукописях на пальмовых листьях и бесконечно обсуждается балийцами (у которых совсем нет одинаковой системы); полномасштабный анализ символического аспекта классификации петухов был бы очень ценен и как дополнение к описанию петушиных боев, и сам по себе. Однако мой материал на эту тему, хотя довольно обширный и разнообразный, все же, кажется, недостаточно полон и систематичен для такого анализа здесь. Более широко о космологических представлениях балийцев см.: Traditional Balinese Culture / Ed. Belo J.; Bali: Studies in Life, Thought, and Ritual / Ed. Swellengrebel J.L. The Hague, 1960.

¹⁴ В целях этнографической полноты следует отметить, что человек, ставящий на фаворита, может заключить такое пари, при котором он выиграет, не только если его петух выиграет, но и если будет ничья — т.е. здесь имеет место некоторое выравнивание шансов (у меня не так много записей о такого рода пари, чтобы быть точным, но создается впечатление, что ничьи случаются один раз на 15—20 поединков). В этом случае он выражает свое желание, выкрикивая «сапи» («ничья»), а не называя масть петуха, но такие пари в действительности редки.

¹⁵ Точная динамика движения ставок пари — один из самых интересных, сложных и, с учетом лихорадочности условий, в которых это происходит, самых трудных для изучения аспектов боя. Пожалуй, для того, чтобы его по-настоящему рассмотреть, необходима киносъемка плюс присутствие многих наблюдателей. Даже при импрессионистическом подходе — единственном подходе, доступном одинокому этнографу, оказавшемуся в гуще такого мероприятия, — понятно, что одни и те же люди играют первую скрипку и в определении фаворитов (т. е. первыми выкрикивают масть петухов, что всегда определяет ход борьбы), и в определении движения ставок; этих «лидеров общественного мнения», являющихся своего рода экспертами как в гражданских делах, так и в петушиных боях, мы рассмотрим ниже. Если эти люди начинают менять свои предложения, другие следуют за ними; если они начинают заключать пари, другие делают то же, и — хотя всегда есть много отчаянных игроков, которые упорно и несмотря ни на что повышают или понижают ставки, — движение более или менее прекрашается. Но все же большее понимание тонкостей этого процесса ждет того, кто даже в будущем вряд ли может появиться, — теоретика в области логики принятия решений, вооруженного точными наблюдениями индивидуального поведения.

¹⁶ Можно сказать, что отклонение от равных шансов в поединках, ставки в которых не достигают более 60 рингитов, имеет стандартную величину 1,38, т.е. (в случае движения в одном направлении) оно имеет вероятность 8 к 100; а в поединках, ставки в которых ниже 40 рингитов, стандартное отклонение 1,65, т.е. имеет вероятность 5 к 100. Отклонения эти, хотя и реальны, не так уж велики, и это лишний раз доказывает, что даже в меньших боях предпринимаются усилия, чтобы уравнять шансы соревнующихся петухов. Дело здесь лишь в относительной разрядке общего стремления к уравновешиванию шансов, но не к его устранению. Тенденция делать равные ставки в центральном пари еще более поражает и наводит на мысль, что такая организация не случайна — балийцы знают, что делают.

¹⁷ Сокращение числа заключаемых пари в небольших боях (что, конечно, ведет к умалению их значения; одна из причин, по которой люди находят небольшие бои малоинтересными, та, что в них заключается меньше пари, в больших же боях — наоборот) идет тремя взаимосвязанными путями. Во-первых, люди попросту теряют интерес, отходят от ринга, пьют кофе, говорят с приятелями. Во-вторых, балийцы не умножают деньги на коэффициент, а заключают пари прямо по предложенным ставкам как таковым. Например, в ставках 9:8 один человек ставит 9 рингитов, а другой 8; в ставках 5:4 один ставит 5, другой 4. Таким образом, при любой денежной единице, как и при рингитах, в ставках 10:9 участвует в 6,3 раза больше денег, чем в ставках 2:1, а в мелких боях ставки движутся к концу ряда. Наконец, гораздо чаще пари заключается по одному пальцу, а не по двум, трем или — в самых больших боях — по четырем или пяти. (Число пальцев указывает на коэффициент умножения ставок, установленных в процессе спора, а не абсолютные числа. Например, два пальца в пари 6:5 означает, что человек хочет поставить 10 рингитов на аутсайдеров против 12 на фаворита, три пальца в пари 8:7 означают 21 рингит против 24 и т. д.)

¹⁸ Помимо ставок существуют и другие экономические аспекты петушиных боев, особенно их тесная связь с местной рыночной системой, которая играет хотя и второстепенную, но все же не последнюю роль в их мотивации и функционировании. Петушиные бои открыты для посещения публики, прийти на них может любой желающий, некоторые даже приезжают издалека, но подавляющее большинство боев — 90, может, даже 95% - сугубо местные мероприятия, а местность ограничивается не деревней, даже не административным округом, а системой местного базара. На Бали распространена трехдневная базарная неделя с чередованием дней но известной солнечной календарной системе. Хотя сами базары никогда здесь не были сильно развиты (незначительная утренняя торговля на деревенской площади), но обычно именно жители микрорайона, в котором в указанные дни действует такой базар, — а это 10—20 квадратных миль, т. е. семь или восемь близлежащих деревень (на современном Бали это от 5 до 10—11 тысяч человек) — составляют ядро (а фактически всех) зрителей и участников петушиных боев. Большинство боев организуется и финансируется небольшими объединениями мелких сельских купцов, руководствующихся общим предположением, что петушиные бои полезны для торговли, поскольку они, мол, «выманивают деньги из дома, заставляя их обращаться». Прилавки с разным товаром и разнообразными азартными играми расположены вокруг места боя, так что все происходящее напоминает небольшую ярмарку. Соединение петушиных боев с рынком и рыночными торговцами идет издревле, на что указывает их совместное упоминание во многих письменных источниках [Goris R. Prasasti Bali, 2 vols. Bandung, 1954|. В селах Бали торговля сопровождает петухов веками, и игра стала одним из главных средств, способствовавших установлению на острове денежных отношений.

¹⁹ Выражение встречается в переводе Хилдрета, см.: International Library of Psychology. 1931, прим. к стр. 106: Fuller L.L. The Morality of Law. New Haven, 1964. P. 6 ff.

²⁰ Конечно, даже Бентам не сводит полезность только к денежным потерям и приобретениям, и мое утверждение, что для балийцев полезность (удовольствие, счастье и т. д.) не идентифицируется просто с богатством, как это принято у других народов, может быть, не очень корректно. Однако терминологические проблемы второстепенны по сравнению с самым главным: петушиные бои не рулетка.

²¹ Weber M. The Sociology of Religion. Boston, 1963. Разумеется, в придании игре большего значения посредством денег нет ничего специфически балийского. Об этом свидетельствует, например, описание Уайтом мальчишек на углах улиц рабочего квартала Бостона: «Роль азартных игр очень важна в жизни населения Корнвилла. Во что бы ни играли здесь мальчишки, они почти всегда заключают пари на результат. Если на игру ничего не поставлено, то считается, что это не настоящая игра. Это, правда, не означает, что финансовый элемент в игре — единственно важный. Мне много раз приходилось слышать от людей, что честь победителя значит для них больше, чем денежный выигрыш. Мальчишки рассматривают игру на деньги как настоящую проверку своего мастерства; до тех пор пока человек не покажет хороший результат в игре, на которую поставлена крупная сумма, он не считается достойным соперником» (Whyte W.F. Street Corner Society. 2d ed. Chicago, 1955. P. 140).

²² Крайности, до которых доводит некоторых это безумие — и действительно, это считается безумием, - демонстрирует балийская народная сказка «И Туунг Кунинг». Игрок настолько одержим своей страстью, что, отправляясь в путешествие, наказывает беременной жене заботиться о младенце, если родится мальчик, но если родится девочка, то скормить ее бойцовым петухам. Рождается девочка, но вместо того чтобы отдать петухам ребенка, мать скармливает им крупную крысу, а дочку прячет у своей матери. Когда муж возвращается, петухи звоном колокольчиков сообщают ему об обмане, и он, разъяренный, собирается убить ребенка. Тогда с небес спускается богиня и забирает девочку с собой на небеса. Петухи умирают, отравившись едой, здоровье игрока восстанавливается, и богиня отдает девочку отцу, который вновь соединяется с женой. Эта сказка под названием «Geel Komkommertje» есть в книге: Hooykaas-van Leeuwen Boomkamp J. Sprookjes en Verhalen van Bali. The Hague, 1956. P. 19-25.

²³ Более полное описание структуры сельского балийского общества см.: Geertz С. Form and Variation in Balinese Village Structure // American Anthropologist. 1959, N 61. P. 94-108; Tihingan, A Balinesc Village // Koentjaraningrat R.M. Villages in Indonesia. Ithaca, 1967. P. 210-243; а также, хотя здесь есть некоторое отличие от обычной балийской деревни: Korn V.E. De Dorpsrepubliek tnganan Pagringsingan. Santpoort. Netherlands, 1933.

²⁴ Goffman E. Encounters. P. 78.

²⁵ Berelson B.R., Lazersfeld P.F. and McPhee W.N. Voting: A Study of Opinion Formation in a Presidential Campaign. Chicago, 1954.

²⁶ Поскольку это формальная схема, она призвана иллюстрировать логическую, а не причинную структуру петушиных боев. Какое из данных положений каким обусловлено, в каком порядке, каковы механизмы взаимовлияния — это другой вопрос, на который я пытался пролить свет в ходе общего рассуждения.

²⁷ В другом сборнике народных сказок, опубликованном Хойкаасом- фап Лееувеном Боомкампфом («De Gast», Sprookjes en Verhalen van Bali. P. 172—180), один искушенный игрок на петушиных боях из низшей касты шудр - щедрый, почтительный и беззаботный, - несмотря на весь свой опыт, однажды проигрывает один поединок за другим и оказывается в конце концов не только без денег, но и с последним петухом. Он, однако, не отчаивается: «Я ставлю, - говорит он, — на невидимый мир».

Его жена, хорошая и работящая женщина, зная, какое удовольствие он получает от петушиных боев, дает ему свои последние, на черный день отложенные деньги, чтобы он пошел и поставил их. Однако, удрученный свалившимися на него неудачами, он оставляет собственного петуха дома и идет только затем, чтобы заключить пари на стороне. Вскоре он проигрывает почти все, у него остается лишь пара монет, и он отходит к киоску купить еды, где встречает дряхлого зловонного и весьма непривлекательно выглядящего нищего старика, опирающегося на палку. Тот просит дать ему еды, и герой тратит свои последние монеты, чтобы что-то купить старику. После чего старик просится переночевать вместе с героем, и герой радушно приглашает его. Поскольку еды в доме нет, герой велит жене зарезать к обеду последнего петуха. Когда об этом узнает старик, он рассказывает герою, что в хижине в горах у него есть три петуха, и предлагает взять одного из них для боя. Он также просит сына героя пойти с ним в качестве слуги, и сын соглашается.

Оказывается, что этот старик — Шива, и живет он в великолепном дворце на небесах, но герой пока этого не знает. Со временем герой решает навестить сына и забрать обещанного петуха. Поднявшись наверх и представ перед Шивой, он должен выбрать своего петуха из трех. Первый прокукарекал: «Я победил пятнадцать соперников». Второй прокукарекал: «Я победил двадцать пять соперников». Третий прокукарекал: «Я победил царя». «Я выбираю этого, третьего», — сказал герой и спустился с ним на землю.

Когда он приходит на петушиный бой, у него просят входную плату. «Денег у меня нет, — отвечает он. — Я расплачусь после того, как мой петух победит». Но поскольку все знают, что он никогда не побеждает, то его впускают лишь потому, что на этих боях присутствует царь, который его не любит и надеется сделать своим рабом, после того как тот проиграет и не сможет расплатиться. Чтобы обеспечить именно такой исход, царь ставит своего лучшего петуха против петуха героя. Когда петухов ставят на ринг, петух героя убегает, и толпа, подзадоренная самонадеянным царем, начинает безудержно смеяться. Тогда петух подлетает к царю и ударом шпоры в горло убивает его. Герой сбегает. Его дом окружают царские воины. Петух превращается в Гаруду, огромную мифологическую птицу из индийской легенды, и благополучно уносит героя и его жену на небеса.

Когда люди видят это, они делают героя царем, а его жену царицей, и те возвращаются на землю. Позже их сын, которого Шива отпускает, тоже возвращается, а герой-царь сообщает о своем намерении стать отшельником. («Я не приду больше на петушиные бои. Я уже поставил раз на Невидимый мир и победил»). Он становится отшельником, а его сын — царем.

²⁸ Одержимые игроки на самом деле в меньшей степени деклассированы (что касается их статуса, они, как и другие, его наследуют), чем просто разорены и лично обесчещены. Самый яркий одержимый игрок в то время, когда за игрой наблюдал я, происходил из очень высокой касты кшатриев и продал большую часть своих земель, чтобы потакать своей страсти. Хотя втайне все считали его дураком и даже хуже того (некоторые, более доброжелательные, говорили, что он болен), все же публично с ним обращались с чрезвычайным почтением и вежливостью, соответствующими его общественному положению. О независимости личной репутации от общественного статуса на Бали см. выше, главу 14.

²⁹ Четыре несколько различные концепции см.: Langer S. Feeling and Form. N.Y., 1953; Wollheim R. Art and Its Objects. N.Y., 1968; Goodman N. Languages of Art. Indianopolis, 1968; Merleau-Ponty M. The Eye and the Mind // Merleau-Ponty M. The Primacy of Perception. Evanston, Ill., 1964. P. 159-190.

³⁰ Судя по всему, в британских петушиных боях (которые с 1840 г. были запрещены) этого не было, там были созданы совсем другие формы. Большинство британских петушиных боев были «командными» — в них участвовало согласованное заранее число петухов, объединенных в две команды, и поединки проходили по очереди. Счет велся и ставки делались и в индивидуальных боях, и в общих «командных». Были также «королевские бои», они организовывались и в Англии, и в континентальной Европе: одновременно на ринг выпускали много петухов, и тот, что оставался на поле боя последним, становился победителем. В Уэльсе же, в так называемых уэльсских командных боях бились, что называется, на вылет, это немного напоминало современные теннисные турниры: победитель выходил в следующий тур. Как жанр петушиные бои обладают все же не таким композиционным разнообразием, как, скажем, римская комедия, но все же не лишены его полностью. О петушиных боях в более обшем плане см.: Ruport A. The Art of Cockfighting. L., 1957; Fitz- Barnard L. Fighting Sports. L., 1921.

³¹ См. выше, <главу 14>, с. 440-445.

³² О том, что необходимо различать «описание», «репрезентацию», «выражение» и «пример» как способы символической референции (и о том, что «имитация» не имеет к ним отношения в этом смысле), см.: Goodman. Languages of Art. P. 61-110, 45-91, 225-241.

³³ Frye N. The Educated Imagination. Bloomington, Ind., 1964. P. 99.

³⁴ Существуют еще два балийских достоинства и два порока, которые, будучи связанными с представлением о прерывном течении времени, с одной стороны, и с необузданной агрессивностью — с другой, усиливают впечатление, что петушиные бои одновременно продолжают рутинное течение общественной жизни и являются прямым его отрицанием: речь идет о том, что балийцы называют «раме», и о том, что они называют «палинг». «Раме» означает «многолюдный», «шумный», «активный» — это очень желанное социальное состояние: многолюдные рынки, массовые праздники, шумные улицы — все это «раме»; разумеется, высшее выражение этого качества — петушиные бои. «Раме» — это то, что происходит в «наполненные» времена (антоним этого слова «сепи» «спокойный», — то, что происходит в «пустые» времена). «Палинг» — чувство социальной потерянности, головокружения, ошеломленности, дезориентированности, перевернутости, которое испытывает индивид, когда его место в социальном пространстве не определено; это чрезвычайно неприятное состояние, вызывающее сильное беспокойство. Балийцы считают четкое ориентирование в пространстве («не знать, где находится север» — значит быть не в своем уме), умение сохранять равновесие, соблюдать приличия, статусные отношения и т. п. основными умениями для упорядочения жизни («крама»), а «лалинг» — что-то вроде вихревого беспорядка позиций, примером чего являются дерущиеся петухи, — главной угрозой для нее и ее противоположностью. О «раме» см.: Bateson G., Mead M. Balinese Character. P. 3, 64; О «палинг» см. там же, с. 11, а также Belo J., ed. Traditional Balinese Culture. P. 90 ff.

³⁵ Имеется в виду место из «Мотива для метафоры» Стивенса (Тебе нравится под деревьями осенью, / Потому что все наполовину мертво. / Ветер движется как калека среди листьев / И бессмысленно повторяет слова) [Издание 1947. Уоллес Стивене, перепечатано из The Collected Poems of Wallace Stevens...], ссылка на Шенберга относится к третьей из его «Пяти оркестровых пьес» (опус 16) и заимствовано из: Drager H.H. The Concept of «Tonal Body» // Reflections on Art / Ed. S. Langer. N.Y., 1961. P. 174. О Хогарте и о затронутой проблеме в целом - она там называется «сложное сочетание матриц» — см.: Gombrich Е.Н. The Use of Art for the Study of Symbols // Psychology and the Visual Arts / Ed. J. Hogg. Baltimore, 1969. P. 149-170. Более привычное название такого рода семантической алхимии — «метафорический перенос»; серьезное социальное рассмотрение этого можно найти в: Black M. Models and Metaphors. Ithaca, N.Y., 1962. P. 25 ff; Goodman. Language as Art. P. 44 ff; Percy W. Metaphor as Mistake // Sewanee Review. 1958, N 66. P. 78—99.

³⁶ Это выражение из второй книги «Органона» «Об интерпретациях». Обсуждение этой темы, а также вопроса об освобождении «понятия текста... от понятия писания или произведения» и о создании, таким образом, общей герменевтики см.: Ricoeur P. Freud and Philosophic New Heaven, 1970. P. 20 (f.

³⁷ Ibid.

³⁸ «Структурализм» Леви-Строса выглядит, скорее, как исключение. Но только на первый взгляд. Ибо вместо того чтобы рассматривать мифы, тотемные обряды, правила бракосочетания и прочее как тексты, которые надо интерпретировать, Леви-Строс считает их шифром, который надо разгадывать, что далеко не одно и то же. Похоже, он не стремится понять, как символические формы функционируют в конкретных ситуациях, чтобы организовать восприятие (значения, эмоции, понятия, отношения), он стремится понять их, исходя из их внутренней структуры, independent de tout sujet, de tout objet, et de toute contexte¹³*. Подробнее см. выше, главу 13.

³⁹ Frye. The Educated Imagination. P. 63—64.

⁴⁰ Использование «естественной» для европейцев идиомы восприятия — «видеть», «смотреть» и т. д. — в данном случае больше, чем обычно, уводит в сторону: то, что балийцы, как говорилось выше, следят за развитием боя в такой же степени (а может, и в большей, поскольку в действительности в петушином бою трудно разглядеть что-либо, кроме неясных очертаний движения) телами, как и глазами: они двигают руками и ногами, головами, всем туловищем, повторяя характерные движения петухов, — означает, что индивидуальное переживание боя у них является скорее кинестетическим, чем визуальным. Если и существует пример для данного Кеннетом Бёрком определения символического действия как «танца отношений» [The Philosophy of Literary Form, rev. ed. N.Y., 1957. P. 9], то такой пример - петушиные бои. Об огромной роли кинестетического восприятия в жизни балийцев см.: Bateson, Mead. Balinese Character. P. 84—88; об активной природе эстетического восприятия в целом см.: Goodman. Language of Art. P. 241-244.

⁴¹ Такое соединение великого западного с низким восточным, несомненно, смутит некоторых исследователей эстетики, подобно тому как более ранние попытки антропологов ставить в один ряд христианство и тотемизм смущали некоторых теологов. Однако онтологические вопросы берутся в (или должны выноситься за) скобки в социологии религии, а оценочные — в социологии искусства. В любом случае попытка лишить концепцию искусства провинциальности есть не что иное, как часть общего антропологического замысла лишить провинциальности все важные социальные понятия: брак, религию, закон, рациональность — и хотя это наносит удар по эстетическим теориям, которые утверждают, что ряд произведений искусства находится за пределами сферы социологического анализа, но это не удар по убеждению, на которое требует обратить внимание Роберт Грейвс¹⁴* на своем экзамене на степень бакалавра в Кембридже, — что некоторые поэтические произведения лучше других.

⁴² О церемониях посвящения см.: Коrn V.E. The Consecration of the Priest // Bali: Studies / Ed. Swellengrebel. P. 131 — 154; о деревенском единстве (несколько преувеличенном) см.: Goris R. The Religious Character of the Balinese Village // Ibid. P. 79-100.

⁴³ Ощущение, которое передают петушиные бои, и проявляющееся в них состояние волнения, свойственное общей модели балийской жизни, подтверждаются, в частности, тем обстоятельством, что за две недели декабря 1965 г. в ходе волнений, сопровождавших неудачный переворот в Джакарте, было убито от 40 до 80 тысяч балийцев (при двухмиллионном населении) - они убивали главным образом друг друга. Это было самое ужасное восстание в стране. [Hughes J. Indonesian Upheaval. N.Y., 1967. P. 173-183; цифры, приведенные Хьюзом, конечно, приблизительны, но они не предел.] Разумеется, нельзя утверждать, что убийства были спровоцированы петушиными боями, что их можно было предугадать на основе изучения петушиных боев или что они представляли собой некоторую расширенную версию петушиных боев с настоящими людьми на месте петухов, - все это бессмыслица. Можно лишь сказать, что, если смотреть на Бали сквозь призму не только его танцев, театра теней, скульптуры, девушек, но и - как, кстати, делают и сами балийцы — сквозь призму петушиных боев, факт этой бойни начинает казаться хотя и не менее возмутительным, но в меньшей степени противоречащим законам природы. Не один настоящий Глостер пришел к выводу, что иногда люди в действительности получают жизнь такую, какой им больше всего не хочется.

Комментарии

¹* Расширенная семья — большой семейный коллектив, состоящий из нескольких семей, главы которых связаны родством и принадлежат к двум или более поколениям.

²* Имеется в виду пословица «В Риме поступай так, как римлянин» (англ. «When in Rome, do as Romans do»).

³* двусмысленность (франц.).

⁴* Здесь имеется в виду, что английское cock означает и петух, и, на сленге, мужской половой член.

^5* по преимуществу (франц.).

^6* с конкретной, специфической целью (лат.).

^7* Надпись на долговой расписке по созвучию с «I owe you» (я вам должен).

⁸* дело чести (франц.). Зд. дуэль.

^9* Оден, Уистен (1907-1973) — английский поэт, жил в Америке. Йеитс, Уильям Батлер (1865-1939) - ирландский поэт, драматург и эссеист; в 1923 г. ему была присуждена Нобелевская премия.

¹⁰* См. гл. 4, прим. 10 *.

¹¹* Фраи, Нортроп (1912— 1991) — канадский литературный критик; граф Глостер — персонаж трагедии Шекспира «Король Лир», которого ослепили, обвинив в пособничестве Франции.

¹²* объяснения природы (лат.).

¹³* независимо от всего сюжета, от всего предмета, от всего контекста (франц.).

^14* Грейвс, Роберт (1895—1985) — английский поэт, писатель, критик.

 

 

Настоящий перевод выполнен по изданию: Clifford Geertz. The Interpretation of Cultures. Selected Essays. N. Y., 1973.