Способность к выра- жению чувств 3 страница

Наследственность и воспитание

 

Из сборника статей «Воспитание аристократических родов
и формирование правящей аристократии»

Ю. Ф. Леманс Ферлаг, Мюнхен-Берлин, 1941

 

Я не могу говорить о несомненных выводах, к которым пришли ученые, изучающие наследственность, во-первых, потому что я не полномочен говорить от имени этих ученых, а во-вторых, потому что таких выводов пока нет.

Несомненно одно: тема «Наследственность и воспитание» стала сегодня вопросом, которым занимаются многие серьезные люди. Главный вопрос в рамках всего этого круга вопросов: насколько люди и группы людей обусловлены их наследственными задатками и в какой мере эта обусловленность может противодействовать воспитанию? И какие выводы, важные для воспитания и обучения, могут быть сделаны на основе такого понимания наследственной обусловленности людей.

В такой форме этот вопрос должен быть поставлен сегодня, когда исследования на близнецах показали необыкновенно сильную наследственную обусловленность людей. Если взвесить влияние наследственности и влияние среды, то наследственность всегда перевесит.

В XIX – начале XX века вопрос о возможностях воспитания ставился иначе. Широкие круги были убеждены, что человека физически и духовно может формировать среда, и правильное воспитание может сделать людей не только умней, но также нравственней и счастливей.

XIX веку, хотя т.н. всеобщее образование не сделало людей ни справедливей, ни умней, ни счастливей, был присущ «бессовестный оптимизм» (Шопенгауэр). Хотя еще Гете подчеркивал неизменность врожденной физической и духовной сути человека, Шопенгауэр придерживался того же мнения, а Кант учил, что врожденное сильней благоприобретенного, начиная с последователей Канта стала усиливаться вера в неограниченные возможности воспитания всех людей. Против течения шли только Шопенгауэр и Ницше. Аристократически мыслящие люди, такие как Гете, Шопенгауэр, Ницше, всегда делают упор на наследственных качествах, а массовое мышление городской демократии – на благоприобретенных, т.е. на влиянии среды. Именно таким был образ мыслей, преобладавший в XIX веке (я умышленно отделяю городскую демократию от крестьянской, т.к. последняя мыслит аристократически).

Естественные науки в XIX веке шли на поводу у этого массового мышления, пока не столкнулись с фактами, которые, если продумать следующие из них выводы до конца, опровергают гипотезу о всевластии среды. Геккель, которого демократы и социалисты безосновательно причисляют к своим, ясно говорил, что из теории происхождения видов и учения о наследственности можно сделать только аристократические выводы. Но суть любого аристократического мышления это упор на врожденных качествах. Поэтому Ницше так издевался над идеей «аристократии духа». На эту тему любили рассуждать еврейские интеллектуалы и другие люди, которые старались что-то скрыть в своей наследственной сути. Ницше говорил, что дух облагораживается «кровью», т.е. наследственно благородной натурой, которая существует раньше любых приобретенных качеств и утверждает свою ценность над ними.

Но такими же были убеждения лучших представителей всех народов, говорящих на индоевропейских языках, в эпохи их творческого расцвета. Это убеждение выразил Пиндар в третьей Немейской оде:

«Врожденная суть придает высшую ценность. Тот, кто обладает лишь тем, чему его научили, – темный человек… его шаги всегда неуверенны».

Люди таких убеждений не отрицают, конечно, ценность образования и духа. Убеждения Пиндара и Ницше не следует путать с враждебностью духу и образованию тех, кто ненавидит их, потому что не чувствует в своих наследственных задатках никакого духа и стремления к получению образования.

Как я уже сказал, естествознание XIX века пришло к результатам, из которых можно было сделать только аристократические выводы. Вследствие этого ламаркистское учение с его упором на влияние среды было вытеснено дарвинизмом с его упором на наследственности. Первыми сделали решающие выводы из теории происхождения видов путем естественного отбора англичанин Гальтон, двоюродный брат Дарвина, немцы Отто Аммон и Альфред Плётц и француз граф Лапуж.

Гальтон еще в 1876 году обратил внимание на метод исследований, который сегодня дал удивительные результаты: исследования на близнецах. Эти исследования показали, что наследственные задатки играют определяющую роль вплоть до мелочей. При этом особенно поучительны случаи, когда люди с одинаковой наследственностью десятилетиями живут в совершенно разных средах и тем не менее одновременно заболевают одинаковыми болезнями или совершают одинаковые преступления. Эти наблюдения подтверждают слова Горация: «Ты можешь пытаться хоть вилами выгнать природу – она все равно возвратится назад». «Тот, кто за море уедет, по сути останется прежним, климат один лишь сменив».

Обратный пример: люди с разной наследственностью оказались после войны в одинаковой среде. Исследования детей в сиротских приютах показали, что в ребенке почти всегда развиваются характерные черты его семьи и даже сословия.

Теперь я перейду к выводам из ставшего сегодня несомненным знания того, что в жизни людей, как и всех живых существ, влияние наследственности сильнее слияния среды, – к выводам, касающимся воспитания.

Воспитание, с точки зрения биологии, это процесс приспособления. Жизнь это всегда конфликт наследственных задатков со средой. Историю народа я предлагаю рассматривать тоже как такой конфликт. Задача воспитания в этом свете – способствовать разрешению данного конфликта в интересах конкретной группы людей или отдельного человека. Воспитание это процесс приспособления, – сказал Ленц, а занимающийся изучением наследственности зоолог Юст выразил эту мысль следующим образом: воспитание это «планомерное создание стимулирующих и подавление вредных влияний среды».

Действие воспитания относится к области паратипического, а не генотипического, оно ничего не может изменить в генотипе народа, поскольку действует в области благоприобретенного, а не в области наследственности, а способность или неспособность к приобретению тех или иных признаков зависит опять-таки от наследственности.

Улучшить генофонд народа можно только путем отбора, а не воспитания. Для этого нужно, чтобы люди с лучшей наследственностью из всех сословий имели много детей, а неполноценные – мало или совсем не имели. Воспитание может всегда ориентироваться только на отдельного человека. Это ограничение связано с тем, что нам, людям, не дано передавать по наследству приобретенные знания и способности. Например, математик, если он хочет, чтобы его дети унаследовали его способности, должен жениться на девушке из математически одаренной семьи.

В XIX веке маниакально верили в прогресс, верили, будто улучшив среду, в частности, обучение, можно сделать «род человеческий» более совершенным. От этой веры нужно отказаться. Нужно отказаться и от довольно распространенного заблуждения педагогов, будто каждого человека можно научить чему угодно, даже внушить ему любой образ мыслей, надо только найти подходящий метод. У меня создалось впечатление, что 9/10 педагогической литературы написаны с этих позиций, а все неудачи в ней объясняются тем, что еще не найден верный метод. Орава этих фанатиков обучения долго ловила мелкими сетями мелкую и бездарную рыбешку, пока не поняла, что улов будет больше там, где больше талантов.

Немногие учителя задумываются над тем, что есть пределы обучаемости, зато многие мучаются и винят себя в том, что из их учеников не выходит ничего путного. Хорошим учителям свойственно питать иллюзии насчет своих способностей. И знание силы наследственности не должно их обескураживать. Тот же Гете, который указывал на силу наследственности, сказал: «Человек это не только наследственные, но и благоприобретенные качества».

Хотя эти приобретенные качества не наследуются, и «прогресс» человечества не может быть достигнут таким путем, ни один разумный человек не станет отрицать, что ценность каждого человека как личности определяется его окружением в зависимости от его наследственных и приобретенных качеств. Учение о наследственности и евгеника рассматривают человека как носителя наследственных качеств и определяют его ценность для потомства, а педагогика рассматривает человека как личность и определяет его ценность для окружения. Евгеника обращает внимание на генотипические черты, педагогика – на фенотипические.

Но педагогика тоже не должна упускать из вида наследственность. Сначала нужно составить представление о неизменных, врожденных чертах подлежащего воспитанию человека; только после этого возможно осмысленное воспитание.

Вопрос стоит так: если наследственность имеет решающее значение, то как сделать воспитание осмысленным и в перспективе успешным? Чего можно достичь несмотря на наличие у воспитанника неизменных черт?

Сначала нужно установить, какие черты относятся к неизменной наследственной сути, а какие возникли под влиянием среды и могут быть изменены с помощью других влияний. Шиллер верно говорил о конфликте «неизменной сути» человека с меняющимися внешними условиями.

Вопрос решается сравнительно просто, если речь идет о способностях к определенному предмету. Такие наследственные способности обычно проявляются быстро, и от учителя не требуется особых усилий.

Труднее обстоит дело с учениками-середнячками, у которых нелегко понять, какие их способности врожденные, а какие возникли под влиянием среды. Здесь должно проявиться искусство воспитателя. Он должен понять, в каких пределах можно повлиять на ученика.

Может ли воспитание улучшить человечество или народ? Нет. Народ может улучшиться только благодаря многодетности своих высокоодаренных представителей и малому количеству детей у неполноценных элементов.

Может ли воспитание улучшить отдельного человека? В его неизменной сути оно ничего не может изменить. «Ты это ты и от себя не убежишь». Но искусное воспитание в определенных пределах может способствовать проявлению отдельных ценных свойств из неизменной сути человека, а другие свойства подавить. Хотя наследственную суть человека изменить нельзя, способность или желание изменить себя также заложены в этой сути, но это скорее крайний случай, который можно себе представить. Обычно же приходится иметь дело с чертами, которые не изменяются на протяжении всей жизни. Но в какой-то мере повлиять на их проявление можно…

Неправильное воспитание может испортить человека, но тоже в определенных пределах, отнюдь не в такой мере, как думают многие родители и учителя, часто испытывающие из-за этого ненужные угрызения совести.

Воспитание не может изменить суть человека, но оно может изменить в лучшую или худшую сторону воздействие этой сути на окружающих.

Опытный педагог может у каждого человека определить диапазон, в котором тот поддается влиянию. Графически этот диапазон можно изобразить в виде двух концентрических кругов, причем диаметр внутреннего круга относится к диаметру внешнего как 3:4. Внешний круг указывает диапазон, в пределах которого воспитание может изменить в ту или иную сторону проявление сути человека, очерченной внутренним кругом. В какую именно сторону, тоже зависит от наследственной сути. Изменение в какую угодно сторону невозможно.

Эта картина будет правильной, если мы предположим вместе с Попноу, что в поведении человека 75-80% зависит от наследственности и 20-25% – от влияний среды. Исследования на близнецах, вероятно, сделают степень влияния среды еще меньше.

Возможно и другое графическое изображение этих соотношений. Воспитатель может придать определенное направление развитию наследственных задатков, тоже в определенных рамках. Возможности такой ориентации будет тогда изображать параллелограмм сил, сторона наследственности у которого будет в 4 раза больше стороны влияния среды.

Этот диапазон разнится от человека к человеку, у одного он больше, у другого меньше. Один человек по своим наследственным задаткам более управляем, чем другой. От этих же задатков зависят и педагогические способности воспитателя. Воспитателей часто сравнивают с садовниками. Это сравнение очень верно. Подведем итог. Искусство воспитателя состоит в том, чтобы:

– оценить процент наследственных задатков и влияний среды в поведении ученика

– оценить диапазон возможного воспитательского воздействия, какие качества следует развивать

– оценить, насколько, не искажая характер ученика, можно придать его задаткам определенное направление. В педагогике не должно быть места лицемерию и иллюзиям.

Так выглядит искусство воспитания с точки зрения теории наследственности применительно к отдельному человеку. Что же касается воспитания народа и государства, то я могу пока что высказать на этот счет лишь несколько предварительных замечаний.

Какие качества учеников следует развивать, а какие подавлять, зависит от национального идеала. Этот идеал должен быть таким, чтобы он способствовал увеличению числа высококачественных задатков в народе, тогда как до сих пор образование, наоборот, способствовало вымиранию талантливых семей. Идеал и образование могут быть враждебными жизни. Многое в средневековом, да и в современном христианстве враждебно жизни. Идеал и образование могут стимулировать жизнь. Примеры этого можно найти в истории многих индоевропейских народов, особенно персов, эллинов, римлян и германцев.

В этом свете понятно, насколько ценно для народа определенное единообразие наследственных духовных сил, расово-психологических задатков. Слишком большое разнообразие этих задатков делает невозможным всеобщее признание одного национального идеала.

Необходимость признания национального идеала несовместима с «индивидуалистическими» методами воспитания, модными со второй половины XIX века. Нужен скорее баланс между ориентацией на национальный идеал и стимулированием развития личности в наиболее подходящем для нее направлении.

Индивидуальный подход к ученикам, если он становится самоцелью, не обеспечивает наилучшее приспособление учеников к среде. Такое приспособление достигается лишь в том случае, если при учете особых задатков своих учеников воспитатель учит их ставить выше всего общее благо нации.

Что касается вопроса о подготовке самих педагогов, то должна исчезнуть вера в ценность научного, прежде всего психологического обучения будущих учителей. Учителями рождаются, и педагогические академии не увеличивают число прирожденных педагогов. Я бы даже сказал, что академическое образование ни для одной профессии не опасно в такой степени, как для педагогов. Мы имеем уже во многих областях переизбыток специалистов, «образованных» выше своих умственных способностей. Переизбыток таких людей нигде так не опасен, как среди учителей. Именно здесь нужно найти способы выявить среди соискателей «прирожденных» учителей. Наследственное неравенство учащихся требует, чтобы к ним относились неодинаково, чтобы на всех этапах обучения одаренные и высоконравственные ученики были отделены от бездарных и безнравственных, чтобы последние своим балластом не мешали развитию первых. Наследственно лучшим желательно помочь и пораньше основать семью. И здесь из учения о наследственности и отборе можно сделать только аристократические выводы. Школа должна способствовать созданию руководящего слоя, слоя отборных семей, от браков между которыми можно ожидать появления высоко одаренных детей.

Инстинкты многих людей расстраиваются от «образования», они не могут получить образование, не став несносными и противными. Таких не следует допускать в высшие школы. Число тех, кто может получить образование и избежать при этом усиления своих сомнительных задатков, гораздо меньше, чем думают.

К высшему образованию следует допускать лишь тех, чей ум и характер благодаря их наследственным задаткам позволяют надеяться, что такое образование им под силу.

Аристократическое понимание сути и значения образования необходимо, прежде всего, нам, немцам. Не только наша система образования, но и наше понимание жизни вообще могут быть облагорожены, если наследственное, врожденное будет снова признано в своем высоком, а благоприобретенное – в своем ограниченном значении. Тогда удастся избавиться не только от унаследованного от XIX века маниакального стремления к образованию, но и от многих других маний. Это либерализм надеялся улучшить народы путем распространения образования. Образование еще никогда не делало никого умней, и ни одна эпоха в истории древней Греции не уделяла столько внимания «образованию», как эпоха носителей разложения – софистов. Мы должны отделаться от идеала городской демократии, идеала «образования», который гордится объемом приобретенных знаний и множит число учебных заведений, не задавая себе вопроса, какие задатки учащихся усилит «образование» – лучшие или худшие, во что они обратят полученные знания под влиянием своих наследственных задатков. Всему этом должно быть противопоставлено аристократическое понимание образования, исходящее из ценности наследственных качеств. Цицерон следующим образом сформулировал такое понимание образования и связанные с ним требования: «В кандидате важны благородство, порядочность, честность, а не плавность речи, не ловкость и не ученость». Такому же пониманию образования обязана своей мощью Британская империя.

В нашем народе тип «грекулуса», образованного болтуна, стал слишком многочисленным среди двух последних поколений, а тип тех, кто убеждает и воспитывает одним своим существом – слишком редким. Отбор должен исправить это положение. Национальный идеал таких образованных людей, которые убеждают одним своим видом, окажет на народ более сильное воспитательное воздействие, чем образование XIX века с его верой во всесилие среды.

Лучшее свидетельство воспитания и образования народа – воплощение ценностей образования этого народа во многих идеальных поколениях.

 

 

НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ И СРЕДА

4-е, пересмотренное автором издание

Издано Францем фон Бебенбургом в городе Пель в 1967 году

 

 

Посвящается памяти моей жены Магген Гюнтер,
урожденной Блум (1893-1966)

 

Предисловие к 4-му изданию

 

Эта книга, сборник докладов и статей, которые представляются мне важными, называлась со времени своего 1-го издания в 1936 году «Создание правящей знати путем родового воспитания» (Прим. пер. Так это название переведено в предисловии к «Избранным работам по расологии» Ганса Ф.К.Гюнтера. Чтобы более точно передать его смысл. Придется построить более длинную фразу: «Воспитание аристократии вождей путем создания благоприятных условий для определенных родов»). Это название я не смог сохранить в данном, 4-м издании, после того как Адольф Гитлер, наш «вождь», столь роковым и чреватым тяжелыми последствиями образом не справился с выпавшей на его долю задачей – не создал умный, рассудительный и безупречный руководящий слой для своего государства и своей партии и не позволил выдающимся людям и знатокам людей создать его.

Изменение названия оправдывается следующими причинами:

Вскоре после того, как я выступил с перепечатанным здесь докладом о необходимости руководящего слоя для любого государства, статс-секретарь д-р Штуккардт, бывший похвальным исключением среди тех людей, которых выдвинул Гитлер, произнес на партийном съезде – не зная моего доклада, который был напечатан позже, – фразу, звучавшую прямо по-древнеперсидски или по-старопрусски: «Для НСДАП и III Рейха нет более важной задачи, чем создание путем отбора и воспитания единого в своем поведении, в своих мыслях и чувствах, в своем понимании чести, в безусловной личной чистоте, правдивости и справедливости и человеческого типа как слоя, на котором зиждется государство».

Как хитро усмехались про себя, слыша эти слова, те недостойные личности, которые уже тогда, ловко пользуясь обстоятельствами и тем, что Гитлер совершенно не знал людей, заняли высшие посты в государстве и партии! Может быть, Штуккардт, говоря это, намеревался предложить Гитлеру ту «чистку партии», о которой позже ходило много слухов? Но сколь велико было разочарование лучших и наиболее рассудительных немцев, когда люди, точнее нелюди, которые занимали высшие посты в партии и государстве и входили в ближайшее окружение Гитлера, не только оставались на своих местах – их даже повышали и награждали. Это были люди, не имевшие никаких предпосылок для того, чтобы войти в «слой, на котором заждется государство».

У «фюрера» не было основного качества государственного деятеля даже средней руки: знания людей. Этот гибельный недостаток не могли заменить ни его способность чувствовать душу городской массы, ни его неукротимое желание властвовать над этой массой. Каких людей предложил он своим беззащитным соплеменникам! Даже большее чисто талантливых и безупречных руководителей, чем то, сколько их на самом деле было среди его помощников, не смогло бы возместить нанесенный ущерб.

Когда примерно в 1935 году всем стало ясно, что назначения на высшие посты неудачны, многие из лучших членов НСДАП цеплялись за надежду – кто только ее сеял? – что вскоре будет проведена «чистка партии». Но ее не провели, а число неудачных назначений, наоборот, увеличилось. Когда я работал над вышеупомянутым докладом, я тоже, должен признаться, питал слабую надежду вразумить этим докладом руководство партии и государства. В этом смысле он и был понят многими слушателями и читателями.

Однако, следует заметить в защиту Гитлера, что такова, по-видимому, природа любой диктатуры (кроме ограниченной во времени древнеримской): диктатора окружают самые недостойные соискатели постов, которым он в силу обстоятельств не может отказать. Это относится и к диктаторам, хорошо знавшим людей, таким как Сулла и Цезарь. Оба они вышли из аристократии, обученной руководить государством.

Английские и американские историки – «ревизионисты» уже опровергли глупую, умышленно распространяемую ненавистниками Германии ложь о Гитлере как единственном виновнике войны. Эта ложь опровергается государственными актами довоенного периода и того времени, когда началась война. С внешней политики Гитлера многие обвинения, таким образом, сняты. Но мы, немцы, и лучшие немцы будущего никогда не сможем простить Гитлеру многое в его внутренней политике, прежде всего, потому что он, не зная людей, не только не сумел создать «слой, на котором заждется государство», без которого никогда не может быть государственного порядка, но и потому, что он выбором своих сотрудников усугубил беспорядок, раздиравший Германию с 1919 года.

Многие немцы с задатками государственных деятелей с тревогой следили за этим. Я знаю это, потому что мне постоянно приходилось повторять мой доклад 1935 года о необходимости руководящего слоя по просьбе академических, прежде всего, студенческих групп и офицеров, находившихся на лечении в госпиталях. За докладом следовал серьезный обмен мнениями, причем не умалчивалось и об ошибках Гитлера при назначении на высшие посты в НСДАП недостойных людей. Меня тогда не раз с удивлением спрашивали, как я не угодил в концлагерь за мой доклад о руководящем слое.

Для нас, немцев, служит слабым утешением тот факт, что сегодня вообще не одно государство не в состоянии даже поднять вопрос о создании «слоя, на котором зиждется государство», как это сделал Штуккардт.

Из сказанного читателям должно быть ясно, почему я, как немец, не счел возможным сохранить название, содержащее слова «Аристократия вождей». В самой книге я заменил их словами «Правящая аристократия». В остальном книга претерпела мало изменений.

Я выбрал для 4-го издания название «Наследственность и среда», потому что я

1) как и каждый, кто знаком с работами по близнецам, благодаря им еще больше, чем под влиянием трудов Гальтона, убежден, что наследственные задатки, а не среда играют решающую роль, и потому что я

2) поражен тем, что самое позднее с XX века невежи сводили все человеческие пороки к влияниям среды: болезни, глупость и неспособность людей к обучению, равно как их «асоциальное поведение» вырождение, преступления и т.п. – все списывалось на среду, прежде всего, – на экономические и общественные условия. Соответственно завышалось значение воспитания и обучения, как будто они могут сделать людей нравственней и умней. Национал-социализм активно поддерживал это заблуждение, навязанное нам теперь из-за рубежа «перевоспитание» продолжает ту же линию…

Старое крестьянское убеждение, нашедшее свое отражение в забытой сегодня многими поговорке «Яблоко от яблони недалеко падает», указывает на наследственный характер семей. Теперь на смену ему пришла иллюзия, будто все дело – в улучшении среды и в обучении людей «без предрассудков» в духе теорий равенства. При этом не учитывают, что у молодежи все меньше силы нравственного сопротивления, все ниже уровень и одаренности и она все менее пригодна к воинской службе. У глупых и грубых людей больше детей, чем у приличных и умных.

В США, которые сегодня поучают народы всего мира, сомнительные метод расчленения души (психоанализ) венского психиатра З. Фрейда внедряется как бесспорная основа психологии вообще. Но учение Фрейда признавало наследственные инстинкты человеческого рода, т.е. кое-что от наследственности еще оставалось. Сегодня в США «неофрейдизм» стремится избавиться и от этого остатка. Все человеческое поведение объясняется только влиянием среды, общественными условиями. Все зло исчезнет, если государство изменит эти условия и тогда будет достигнуто всеобщее равенство всех людей.

В предисловии к моей работе «Платон как хранитель жизни: Воспитательные идеи Платона и их значение для современности» (3-е изд. 1966) я объяснил, почему сегодня, прежде всего, благодаря неустрашимой деятельности специалиста по наследственности проф. д-ра Ганса Нахтсгейма, известного противника национал-социализма, в Западной Германии есть слабая надежда, что и государственные ведомства будут все более убеждаться в реалиях и фактах наследственности и в конце концов, по предложению Нахтсгейма, будет снова введен закон о предотвращении появления наследственно больного потомства. Государственные ведомства знают, какие огромные суммы тратит государство на наследственно больных людей и их потомство. Только введение этого закона, по словам Нахтсгейма, может предотвратить вырождение народа вследствие накопления неполноценных наследственных задатков.

Я помню, что писал в 1923 г. социал-демократ Альфред Гротьян: «Нация, которой удастся поставить все больницы на службу выпалыванию физически и психически неполноценных элементов, будет с каждым десятилетием все больше опережать все прочие нации». Гротьян при этом думал о «выпалывании» не людей, а неполноценных наследственных задатков. Он знал, что есть очень ценные люди, негодные, однако, как носители наследственности. Эти люди воспримут стерилизацию как благодеяние, так как сами не захотят обременить свой народ наследственно больным потомством. К сожалению, таких людей мало.

Социалистка Ода Ольберг сказала в 1926 году: «Для счастья нынешнего человечества было бы сделано гораздо больше, если бы его каким-нибудь волшебным словом избавили от вырождения, чем если бы его облагодетельствовали социалистическим общественным строем».

Я продолжаю употреблять в этой книге слово «фёлькиш» (Прим. пер. Это слово всегда ставило в тупик советских переводчиков. Вообще-то оно значит «народный», но немецкие «народники», в отличие от наших были не революционерами, а консерваторами), хотя осторожные люди сегодня стараются его избегать. Я называю «народным» такой образ мыслей, при котором ведется поиск средств к обновлению народа начиная с его основы, т.е. его наследственных задатков. В 1936 г. один человек из ведомства Розенберга просил меня не употреблять больше слово «фёлькиш», а говорить только «национал-социалистический», потому что слово «фёлькиш» не нравится Гитлеру. Я возразил, что главный орган НСДАП по-прежнему называется «Фёлькишер Беобахтер» («Народный наблюдатель»).

Если слово «фёлькиш» употребляется в вышеописанном смысле – а в ином я его никогда не употребляю – только непонятливые или злонамеренные люди могут его неправильно понимать или толковать.

 

Ганс Ф.К.Гюнтер

Муррхардт, осень 1966

 

Новое понимание значения семьи
в Германии

Для национальной мысли в период между 1919 и 1933 годами было характерно то, что действия людей стали объяснять не средой, особенно экономической, а, главным образом, наследственными задатками. Таким образом, одержали победу взгляды, которые высказывали во второй половине XIX века Гобино, Гальтон, Амон, Лапуж, Мендель и другие.

Они выступали против учений, которые пытались найти свое воплощение во Французской революции. В середине XIX века, этого века теорий равенства и среды, граф Гобино заговорил о неравенстве человеческих рас и отдельных людей, а теория эволюции Дарвина подвела научную основу под это утверждение о наследственном неравенстве. Тем самым демократии, как ее понимали в XIX веке, было противопоставлено аристократическое мышление. Как сказал еще Геккель, из теории эволюции можно сделать только аристократические выводы.

Для национального государства, которое черпает свою силу из органической концепции жизни, характерно то, что новые познания сразу же оказывают воздействие в разных направлениях. Это государство не может ждать, что народ поднимется и усилится в результате одного лишь улучшения среды. Оно должно стремиться к увеличению количества ценных наследственных задатков в народе и к уменьшению количества неполноценных задатков. Поэтому совершенно иное значение приобретает количество детей от браков между людьми разной наследственной ценности.

Государство, осведомленное в вопросах биологии, должно создать в народе новое, живое понимание сущности и значения семьи. О том, что семья это ячейка государства, в сегодняшней Европе почти забыли…