Общество как реальная группа людей

Все сказанное выше позволяет нам утверждать, что общество не сводимо к сумме образующих его индивидов. Переводя это философ­ское утверждение на язык социологии, мы имеем право относить общество к особому классу реальных социальных групп. В социологи­ческой теории общественные группы и объединения подразделяются на формальные и неформальные, самореферентные и объективно-статусные и т.д. и т.п. Для наших целей мы должны, прежде всего, определить различие между группами реальными и номинальными.

Из сказанного выше понятно, что реальные социальные группы основаны на системном взаимодействии образующих их субъектов, вне" и помимо которого невозможно (или затруднено) достижение их личных целей, задач индивидуального самосохранения и разви­тия. Такое взаимодействие создает особые интегральные реалии со­вместной деятельности, которые выходят за рамки отдельных чело­веческих действий и влияют на их содержание, во многом опреде­ляя его. Системный характер реальных групп проявляется в нали­чии выраженной взаимосвязи между частями и целым, при кото­рой существенное изменение каждой выделенной части сказывается на свойствах и состояниях других частей и целого и, наоборот, Изменение интегральных свойств и состояний целого сказывается на его частях.

Именно так устроены реальные группы, в которых отдельные действия людей вплетены в систему организованного взаимодействия, а каждый индивид имеет свое место и свою роль (свой ста­тус и свою функцию) в коллективной деятельности. Наличие та­кой коллективной деятельности, направляемой надындивидуаль­ными интересами, целями, ценностями, нормами и институтами, является главным и решающим признаком реальной социальной группы, отличной от суммы образующих ее индивидов.

Номинальные группы, напротив, не обладают свойствами внут­ренней системной самоорганизации. В действительности они пред­ставляют собой некие статистические совокупности людей, не свя­занных формами и институтами совместной деятельности, выделя­емые внешним наблюдателем на основе признаков, которые или не могут быть, или еще не стали причиной реальной консолидации человеческих коллективов.

В первом случае речь идет о социально нейтральных признаках, общность которых «в норме» не порождает у людей сколь-нибудь значимых социальных следствий. Возьмем, к примеру, такие номи­нальные группы, как «сладкоежки», «близорукие», «люди среднего роста» или «носящие желтую кожаную обувь». Совершенно очевид­но, что сам по себе рост людей или фасон их обуви не создает у них ни общих интересов, ни коллективных целей, ни вытекающей из этого совместной скоординированной активности. Соответственно, у групп, «подобранных» по этим признакам, отсутствует как ре­альная социальная общность, так и ее самосознание, то своеобраз­ное чувство «мы», которое присутствует у футболистов «Спартака», членов бригады плотников или функционеров либерально-демок­ратической партии.

Конечно, мы должны учесть, что в некоторых случаях отноше­ние к сладкому или характер одежды людей могут обретать опреде­ленное социокультурное значение — как это происходило, к при­меру, на планете Кин-дза-дза, где ношение малиновых штанов оз­начало высокий социальный статус их владельца (нечто подобное происходило, как мы знаем, в реальном европейском феодализме с присущим ему институтом престижного потребления, позволявшим носить меха лишь строго определенным сословным группам людей). Но это вовсе не значит, что особенности одежды становились дей­ствительной основой консолидации людей; напротив, они лишь сим­волизировали реальные отношения собственности и власти, не бу­дучи способны подменить их — точно так же, как номерок из гардероба не может заменить обозначаемую им шубу. В данном слу­чае мы имеем классический пример «отношений представленности» как способности социокультурных объектов и процессов являть со­бой иное, обозначать нечто отличное от них самих.

Выделяя подобные номинальные группы (которые, на наш взгляд, не следовало бы вовсе именовать группами, если бы не сложившаяся социологическая традиция), мы должны помнить, что их отличие от реальных групп является абсолютным лишь до тех пop, пока мы рассматриваем их в качестве «идеальных типов», а не действительных таксономических единиц. В последнем случае, когда мы имеем дело с исторически конкретными коллективами или ста­тистическими совокупностями людей, их различие не является аб­солютным, не исключает взаимопереходов между ними.

Так, реальные социальные группы могут со временем превра­щаться в номинальные совокупности, как это происходит, к при­меру, с бывшими членами Государственной Думы, связанными лишь общей строкой в биографии. Напротив, вполне номинальная сово­купность людей может в принципе стать реальной социальной груп­пой. В самом деле, если предположить, что некое правительство начнет преследовать такую статистическую группу людей, как «рыжие», велика вероятность того, что «нонконформистские», т.е. не­перекрасившиеся, члены этого сообщества создадут для защиты своих интересов реальную централизованную организацию, своего рода «Союз рыжих».

Куда более реальным примером такого рода могут служить расы и расовые отношения между людьми. Расы выделяются на основе чисто антропологических признаков (цвет кожи, пропорции чере­па, некоторые особенности психофизиологии и пр.), которые сами по себе не способны порождать значимые импульсы социального действия и взаимодействия людей. Это значит, что цвет кожи чело­века не предопределяет, будет ли он собственником или нет, вла­ствующим или подчиняющимся, потребляющим блага культуры или производящим их и т.д.

Однако мы знаем, что в исторически сложившейся социокультурной среде цвет кожи может стать поводом к дискриминации, нарушению экономических, политических и прочих прав. Это зас­тавляет людей, принадлежащих к одной и той же номинальной группе, расе, создавать своеобразные «союзы самообороны», пред­ставляющие собой вполне реальные социальные объединения.

Это не означает, конечно, что сами расы превращаются в реаль­ные социальные группы: мы должны помнить, что при любых об­стоятельствах социологическое и культурологическое понятие «не­гритянская община США» не становится синонимом антропологи­ческого понятия «негры». Тем не менее, расовые признаки, по сути своей нейтральные в социальном отношении (как бы ни спорили с этим утверждением идеологи расизма), выражают и обозначают ре­альный статус их носителя в важнейших отношениях разделения труда, собственности и власти.

Сложнее обстоит дело, когда несистемные совокупности людей подбираются на основе социально значимых критериев. Возьмем, к примеру, группы «мужчины» и «женщины» или «молодые» и «ста­рые». Известный философ X. Ортега-и-Гассет видит в социальных событиях борьбу поколении как реальных субъектов общественной жизни. Хотя очевидно, что в общественной жизни действуют не полы и поколения, а отличные от них женсоветы, феминистские партии или молодежные организации, т.е. реальные группы, беру­щие на себя функцию выражать и защищать присущие половозраст­ным общностям интересы и цели.

Важно, однако, что и те и другие отнюдь не являются фикцией. Нельзя не видеть, что тип социальной интеграции, с которым свя­зано существование полов и поколений, отличается от той эфемер­ной интеграции, которую мы имеем в случае со «сладкоежками» или «близорукими». Дело в том, что половозрастная и подобные ей общности людей связаны с наличием общих признаков, имеющих вполне определенное социокультурное значение, вполне опреде­ленные социальные следствия для их носителей.

Так, принадлежность к женскому полу — это не только «меди­цинский факт», но и вполне определенная характеристика роли и положения личности в обществе. Первые формы общественного раз­деления труда основаны, как мы знаем из истории, именно на половозрастных особенностях. Экономическое и политическое нера­венство полов до сих пор остается проблемой для человечества. Как бы то ни было, в социальной группе, именуемой «женщины», мы обнаружим и вполне очевидное сходство интересов (связанных, к примеру, с защитой материнства), и выраженное сознание «общей судьбы», чувство «мы», отсутствующее в группе носящих желтую обувь или кладущих две ложки сахара в стакан чая.

Для обозначения социальных общностей, у которых имеются такие признаки реальных групп, как объективное сходство инте­ресов и целей, однако нет важнейшего признака самоорганиза­ции и самодеятельности, П. Сорокин предлагает использовать тер­мин «как бы организованные группы» (as if integrated groups). Тот же тип социальной интеграции имел в виду К. Маркс, рассуж­давший на примере парцеллярного крестьянства Франции о «классе в себе» — группе людей, поставленных в одинаковое экономи­ческое положение и имеющих вследствие этого сходные интере­сы и цели, но еще не способных объединить и скоординировать свои усилия для реализации общих устремлений. Такой «класс в себе», по Марксу, напоминает картофель, ссыпанный в один мешок, где каждый из клубней существует сам по себе, не взаи­модействуя с себе подобными; он качественно отличен от «клас­са для себя», осознавшего свои общие интересы и действующего как единая интегрированная сила.

Итак, формулируя различие между реальными, номинальными и «как бы организованными» группами, мы должны отнести чело­веческие общества к первому типу. Но далеко не все философы и социологи согласны с пониманием общества как группы взаимо­действующих людей, обладающих общими интересами и целями. Весьма влиятельным в социальной теории XX в. оказалось понимание общества как своего рода плацдарма, на котором развертывает­ся бескомпромиссное сражение противостоящих друг другу армий.

Так, с позиций марксизма деятельное единство всех членов об­щества невозможно, пока оно лишено социальной однородности, пока в нем существуют классы с противоположными экономичес­кими и, следовательно, политическими и духовными интересами. Единство такого общества может быть только фиктивным, а госу­дарство, которое объявляет себя «надклассовой» силой, в действи­тельности состоит на службе господствующего класса, является «ко­митетом по управлению его делами», орудием насильственного по­давления оппонентов. Руководствуясь таким подходом, В.И. Ленин, как мы знаем, считал, что при капитализме невозможно существо­вание единого русского общества, и выделял в нем «две нации» и «две культуры», представляющие собой непримиримые враждеб­ные силы.

Вопрос о существовании классов и характере отношений между ними будет рассмотрен ниже. Пока же заметим, что наличие классов само по себе не означает отсутствия в обществе реальной целостно­сти, хотя и заставляет социологов дифференцировать общества по «индексу солидарности», деля их на собственно «общества» и «об­щины» (Ф. Теннис), на общества с «органической» и «механичес­кой» солидарностью (Э. Дюркгейм) и т.д. Общность интересов и сознание их общности, что выражается в общих целях, — необхо­димый признак любого общества, способного к нормальному фун­кционированию, не вступившего в полосу диссимиляции, распада социальных связей, антагонистического противодействия образую­щих его групп, приходящего на смену их конфликтному взаимо­действию (об этом ниже). Подобное перерождение обществ нередко случается в истории, образуя, однако, не норму общественной жиз­ни, а ее патологию.

Однако наличие общих интересов и целей еще не достаточная характеристика общества. Какие же еще признаки характеризуют общество, выделяя его из прочих реальных групп?