верните, люди, родину свою

В начале самом диалог о родине с Анастасией мне непонятен был. Её суждения вначале даже ненормаль­ными казались. Но потом... Я и сейчас о них невольно вспоминаю. Вспоминаю, как на вопрос, что делать надо, чтобы ни межпланетных, ни земных войн не было у нас? Бандитов не было, и дети чтоб здоровыми, счастливыми рождались? Она ответила:

— Всем людям надо посоветовать, Владимир: “Вер­ните, люди, родину свою”.

— “Верните Родину” — ты, может быть, ошиблась, так сказав, Анастасия, есть родина у всех, просто не все на родине живут. Не родину вернуть — самим на родину при­ехать нужно — ты так сказать хотела?

— Владимир, не ошиблась я. Нет родины совсем у большинства людей сейчас живущих на планете.

— Ну, как же — нет. У россиян — Россия родина, у англичан — Англия. Все ж где-то родились, и, значит, родиною называться будет та страна, где человек рождён.

— Считаешь ты, что родину свою границей, кем-то обусловленною, нужно мерять?

— А чем ещё? Так принято. У всех государств границы имеются.

— Но если б не было границ, тогда чем свою родину ты обусловить мог?

— Тем местом, где родился, городом или селом, а мо­жет, вся земля была б тогда Родиной для всех.

— Могла б и вся Земля быть Родиной для каждого, живущего на ней, и всё вселенское ласкать могло бы че­ловека, но для того соединить все планы бытия в единую необходимо точку. Ту точку родиной назвать своей, в ней сотворить собой любви пространство, всё лучшее вселен­ское соприкасаться будет с ним. С пространством Роди­ны твоим. Собою через эту точку Вселенную ты будешь ощущать. Непревзойдённой силой обладать. В мирах дру­гих об этом будут знать. Тебе служить всё будет как Бог, создатель наш, того хотел.

— Ты лучше по-простому говори, Анастасия, я ничего не понял про планы бытия, как их соединить. Про точку, что я родиной своей могу назвать.

— Тогда с рожденья разговор нам нужно начинать.

— Ну, пусть с рожденья. Только ты не просто говори, а с толком для сегодняшнего дня. Ну, например, как ви­дишь ты, как себе представляешь зарождение семьи, рож­дение и воспитание детей в условиях сегодняшнего дня. И чтобы дети все счастливыми рождались. Такую можешь ты построить схему иль нарисовать картину?

— Смогу.

— Так говори. Но только не про жизнь в лесу да про науку образности непонятную. Никто о ней не знает, толь­ко ты...

Я не смог договорить фразу. В голове как будто не один, а множество бурным потоком вопросов понеслись. И главные: “Почему мне стало интересно знать, что ска­жет мне про нашу жизнь таёжная отшельница? Откуда она знает не только внешние детали нашей жизни, но и внутренние переживания многих людей? Какие возмож­ности у этой непонятной наук” образности?” Не мог си­деть. Встал, начал взад-вперёд ходить. Чтоб успокоиться и чтоб невероятность осознать, понять, стал рассуждать:

“Вот сидит под кедром спокойная молодая женщина. То не спеша по траве рукой проведёт, то внимательно на букашку какую-то смотрит, по её руке ползущую, то за­ду мается ненадолго. Сидит в тайге, вдалеке от бурной жиз­ни городов и стран. От войн и перипетий всяческих ци­вилизованных миров. Но что, если она в совершенстве знает эту науку образности? Что, если она с её помощью может влиять на людей? Оказывать более сильное влия­ние на общество, чем правительства, парламенты и мно­жество духовных конфессий? Невероятно! Фантастично, но... Есть реальные, конкретные факты, свидетельствую­щие об этом. Невероятные факты! Но они существуют в реальности.

Она научила меня за короткий срок писать книги. На это ей потребовалось всего три дня. Это она сыпет и сыпет непрерывным потоком информацию. Невероятно, но факт. Книги без рекламы с лёгкостью пересекают грани­цы городов и стран. В книгах её образ. Этот образ неве­домо как влияет на людей, вызывает в них творческий порыв. Тысячи поэтических строк, сотни песен бардов по­священы её образу. И она об этом прекрасно знала! Ещё в первой книге я приводил её высказывания на этот счёт. Тогда ещё ничего не было. Тогда её слова казались неве­роятным бредом, фантастикой. Но всё произошло точно так, как она сказала. И сейчас, когда я пишу эти строки, произошли ещё невероятные события.

Издательством “Проф-Пресс” в июле 1999 года выпу­щен сборник в пятьсот страниц с письмами и стихами читателей. Сборник выпущен в июле месяце, считаю­щемся для книготорговцев “мёртвым сезоном”. Проис­ходит невероятное: пятнадцатитысячный тираж раскупа­ется за один месяц.

Выпускается ещё пятнадцать тысяч, но и они тут же раскупаются. Это событие не так зрелищно для сенсаций, преподносимых прессой, оно вообще выходит за рамки представлений о сенсациях необычностью стоящих за ним выводов. В эти выводы трудно поверить. Трудно пове­рить, что образ Анастасии меняет сознание общества.

Читающие испытывают потребность к действию. Люди в России и за её пределами самостоятельно орга­низовывают читательские клубы и центры, называя их её именем.

Новосибирский завод медицинских препаратов выпус­кает кедровое масло, о котором она говорила. В неболь­шой деревеньке Новосибирской области местные жители восстанавливают оборудование, стремятся получать це­лебное масло по её технологии, им помогают из города.

Но это она говорила, что возродятся сибирские сёла, что к родителям начнут возвращаться дети.

Она перенаправляет поток паломников от заморских святынь к родным. Только за два последних года доль­мены в окрестностях Геленджика, о которых она расска­зала, посетило более пятидесяти тысяч её читателей. Вок­руг забытых ранее святынь сейчас высаживают люди цветы и сады. В разных городах высаживают кедры и дру­гие растения по её методу.

Постановлением главы администрации Томской об­ласти учреждено предприятие “Сибирские дикоросы”. Ими отправлено в Москву четыре тысячи саженцев кед­ра.

О ней говорят учёные. Это её образ живой самодов­леющей субстанцией уже парит над Россией. Но только ли над Россией?

Женщины в Казахстане собирают деньги на съёмку фильма об Анастасии; Надо же, казахские женщины хо­тят, чтоб был фильм о сибирской отшельнице!

Это её образ начинает куда-то вести людей. Куда? Ка­кой силой? Кто ей помогает? Возможно, она сама обла­дает какой-то невероятной, неведомой ранее силой. Но почему она по-прежнему остаётся на своей полянке, по-прежнему возится с какими-то букашками?

Пока умники рассуждают, существует она вообще или не существует, она просто действует. Проявления её дей­ствий можно видеть, трогать, пробовать на вкус. Что оз­начает эта наука образности?

Эти мысли тогда, в тайге, немного пугали. Хотелось быстрее опровергнуть или утвердиться в них, но рядом только она, спросить можно только у неё.

Сейчас спрошу... Она не способна солгать... Сейчас спрошу.

—Анастасия, скажи... Скажи, ты науку образности знаешь в совершенстве? Ты обладаешь знаниями древних тех жрецов?

С волнением я ждал её ответа, но без волнения спо­койный голос отвечал:

— Я знаю то, что праотец мой тем жрецам препода­вал. И то, чего сказать отцу жрецы не дали. И новое ещё сама познать, почувствовать стремилась.

— Теперь я понял! Я предполагал! Науку образности лучше всех познала ты. И ты перед людьми предстала, сама свой образ сотворив. Для многих ты богиня, добрая лесная фея, мессия. Так в письмах пишут о тебе читатели. Мне говорила, будто бы гордыня, самость — грех боль­шой, что искренне я должен всё писать. И я предстал пред всеми недоделком, но ты сама при этом выше всех пре­вознеслась, и то, что будет так, заранее сама об этом знала.

— Владимир, ничего перед тобой я не скрывала. Анастасия поднялась с травы, напротив меня встала, руки опущены, в глаза глядит и продолжает: — Мой об­раз лишь сейчас не каждому понятен. Но образ тот, дру­гой, когда перед людьми предстанет, останется и мой. Похож мой образ будет на уборщицу, которая лишь пау­тину с главного снимает.

— Какую паутину? Скажи ясней, Анастасия, ещё что хочешь сотворить?

— Перед людьми хочу я образ Бога оживить. Его ве­ликую мечту для каждого понятной сделать. Его стрем­ления в любви каждый живущий сможет чувствовать. Сегодня в этой жизни сможет стать счастливым человек. Дети сегодняшних людей все будут жить в Его Раю. Я не одна. Ты не один. И рай предстанет общим сотвореньем.

— Постой, постой. Теперь я понимаю, твои слова пе­реломают многие ученья. Их авторы, последователи, набросятся не только на тебя, но и меня обхают. А мне зачем эти проблемы? Не буду я писать всё, что о Боге скажешь.

— Владимир, испугался ты лишь предстоящей непо­нятно с кем борьбы.

— Да, всё понятно мне. Обрушатся все те, кто разные конфессии возглавляют. Своих фанатов-последователей на меня будут натравливать.

— Не их — себя боишься ты, Владимир. Стыдишься сам предстать пред Богом. Не веришь в новый образ жиз­ни свой. Считаешь, что не сможешь измениться.

— Причём здесь я? Тебе твержу о священнослужите­лях. И так уже многие из них на твои высказывания реа­гируют.

— И что же говорят они тебе?

— По-разному говорят. Некоторые нехорошо отзыва­ются, некоторые наоборот, один священник православ­ный с Украины со своими прихожанами ко мне приез­жал, чтобы твои высказывания поддержать. Но он сель­ский священник.

— И что же из того, что сельским был приехавший к тебе священник?

— А то, что есть ещё другие, высокопоставленные. Им все подчиняются. Всё от них зависит.

— Но ведь и те, высокопоставленные, как о них ты го­воришь, когда-то тоже в маленьких церквях служили.

— Неважно это. Всё равно писать не буду, пока хоть кто-нибудь из руководства серьёзного храма... Да что я говорю, ты ведь сама всё можешь наперёд сказать. Вот и скажи, кто будет противостоять, а кто тебе поможет. Да и найдётся ли хоть кто-нибудь, кто станет помогать?

— Какого же священник ранга тебя может убедить смелее быть, Владимир?

— Не ниже настоятеля или епископа ты можешь мне назвать кого-нибудь?

Лишь на мгновение задумалась она, как будто вгля­дываясь и во время, и в пространство сразу.

И прозвучал ответ невероятный:

—Уже помог, по-новому сказав слова о Боге, римский папа Павел Иоанн, — ответила Анастасия, — образ Христа и Мухамеда соединят в пространстве энергии свои, в единое сольются с ними образы другие. Ещё зем­ной найдётся православный патриарх, и почитаемым в веках им сказанное будет. Но будет главным среди всех, внешне простых людей порывы вдохновенные. Тебе зем­ной их статус важен, но ведь всего на свете истина важ­ней.

И замолчала, опустив глаза, Анастасия, как будто что-то вдруг обидело её. Как будто ком к горлу подкатил, его она сглотнула и вздохнула. Потом добавила:

— Прости, коль непонятно для твоей души я изъяс­няюсь. Пока не получается, но постараюсь я понятней быть, только ты людям расскажи...

— О чём?

— О том, что закрывать от них тысячелетьями стре­мятся. О том, что каждый в одно мгновенье может в пер­возданный сад Создателя войти и с ним вершить совмес­тные прекрасные творенья.

Я чувствовал, как нарастает в ней волненье. И сам стал почему-то волноваться и сказал:

— Ты не волнуйся, говори, Анастасия, я, может быть, смогу понять и написать.

А в том, что дальше поведала она, была предельная конкретность, простота. Уже потом, анализируя и вспо­миная её слова, стал понимать, — какой-то есть, быть может, и немалый смысл в её словах: “Верните, люди, Родину свою”. А тогда, в лесу, переспросил Анастасию:

— Я понял, как всё это будет происходить. Я понял, если ты с лёгкостью способна производить картины из жизни тысячелетней давности, то, значит, тебе известны все учения, трактаты и ты откроешь людям их?

— Известны мне ученья, что в людях поклоненья вы­зывали.

— Все?

— Да, все.

— И веды сможешь полностью перевести?

— Могу. Только к чему на это тратить время?

— Но разве ты не хочешь, чтобы человечество узнало древнейшие учения? Ты мне о них расскажешь, я в книжке напишу.

— И что потом? Что с человечеством в итоге будет, как считаешь?

— Как что? Мудрее оно станет.

— Владимир, вся как раз уловка тёмных в том, что множеством учений они стремятся главное от человека скрыть. Часть истины, лишь для ума преподнося в трак­татах, от главного старательно уводят.

— А почему ж тогда тех, кто ученья преподносит, люди называют мудрецами?

— Владимир, если позволишь мне, я притчу расскажу тебе. Ту притчу, что ещё тысячелетие назад в укромном месте шепотом друг другу передавали мудрецы. Много веков никто её не слышал.

— Расскажи, если считаешь, что притча может что-то пояснить.

 

ДВА БРАТА

/притча/

В какие времена совсем неважно, супруги жили. Дол­го не было у них детей. В преклонном возрасте жена ро­жала двух сыновей, двух близнецов, двух братьев. Тяжё­лыми те роды были, и женщина, родив двух сыновей, в иной мир вскоре отошла.

Отец кормилиц нанимал, старался выходить детей и выходил, и до четырнадцати лет растил. Но умер сам, когда пятнадцатый годок пошёл сынам. Похоронив отца, два брата в скорби в горнице сидели. Два брата-близне­ца. Их три минуты разделяли в появлении на свет, и по­тому среди двоих один считался старшим, другой — млад­шим. После молчанья скорбного брат старший произнёс:

— Отец наш, умирая, свою печаль поведал нам о том, что мудрость жизни не успел нам передать. Как будем жить без мудрости с тобой, мой младший брат? Несчаст­ным род без мудрости наш будет продлеваться. Над нами могут посмеяться те, кто успел мудрость от отцов при­нять.

— Ты не печалься, — младший старшему сказал, — в задумчивости часто ты бываешь, быть может, время так распорядится, что ты в задумчивости мудрость и позна­ешь. Я буду делать всё, что скажешь ты. Я без задумчи­вости жить могу, и всё равно мне жить приятно. Мне ра­достно, когда день наступает, и когда закат. Я буду прос­то жить, трудиться по хозяйству, ты — мудрость позна­вать.

— Согласен, — старший младшему ответил, — толь­ко нельзя, оставшись в доме, мудрость отыскать. Здесь нет её, никем здесь не оставлена она, никто к нам сам не принесёт её. Но я решил, я старший брат и должен сам для нас обоих, для рода, что в веках продлится, всё муд­рое, что в мире есть, найти. Найти и принести в наш дом, и подарить потомкам рода нашего и нам. Все, что есть ценного от нашего родителя, с собой возьму и обойду весь мир, всех мудрецов из разных стран, познаю все науки их и в дом родной вернусь.

— Твой долог будет путь, — брат младший сочувст­венно сказал, — есть конь у нас, возьми коня, повозку, побольше нагрузи добра, чтоб меньше бедствовать в до­роге. Я дома остаюсь и буду ждать мудрейшего тебя.

Надолго братья расставались. Прошли года. От муд­реца шёл к мудрецу, от храма в храм, ученья познавал востока, запада, на севере бывал и юге старший брат. Ве­ликолепной память у него была, ум острый схватывал всё быстро и легко запоминал.

Лет шестьдесят по миру шёл брат старший. Стали во­лосы и борода его седыми. Пытливый ум всё странство­вал и мудрость познавал. И стал считаться из людей муд­рейшим седой странник. Гурьбою следовали за ним уче­ники. Он проповедовал умам пытливым мудрость щед­ро. Ему внимали с восхищением и те, кто молод был, и старики. И впереди его о нём великая шла слава, селения оповещая на пути о мудреца пришествии великом.

И в ореоле славы, окружен толпой учеников подобо­страстных, к селению, где в доме был рождён, из кото­рого ушёл он юношей в пятнадцать, где не был шестьде­сят он лет, всё ближе подходил седой мудрец. Все люди из селения встречать его пришли, и младший брат с похожей сединой навстречу выбежал ликуя, и го­лову склонил пред братом-мудрецом. И в умиленьи ра­достном шептал:

— Благослови меня, мой брат-мудрец. Войди в наш дом, омою ноги я твои после дороги долгой. Войди в наш дом, мой мудрый брат, и отдохни.

Величественным жестом всем ученикам своим велел мудрец остаться на пригорке, принять дары встречающих, беседы мудрые вести и в дом вошёл за братом младшим. Сел у стола устало в горнице просторной величествен­ный и седой мудрец. И младший брат стал тёплою водою его ноги омывать и слушать речи брата-мудреца. И гово­рил ему мудрец:

— Я выполнил свой долг. Познал учения великих муд­рецов, своё учение создал. Я в доме ненадолго задержусь, теперь других учить, — в том мой удел. Но раз тебе я обещала дом мудрость принести, обещанное выполняя, я у тебя день погощу. За это время истины мудрейшие тебе, мой младший брат, я сообщу. Вот первая: все люди должны жить в саду прекрасном.

Чистым, с красивой вышивкою полотенцем ноги вы­тирая, хлопотал, всё угодить пытался младший старше­му и говорил ему:

— Отведай, на столе перед тобой стоят плоды из сада нашего, сам для тебя их лучшие собрал.

Плоды разнообразные прекрасные вкушал мудрец за­думчиво и продолжал:

— Необходимо, чтоб каждый на земле живущий чело­век сам родовое дерево взрастил. Когда умрёт, то дерево его потомкам доброй памятью останется. Оно и воздух для дыхания потомков будет очищать. Все мы хорошим воздухом должны дышать.

Заторопился младший брат, захлопотал, сказал:

— Прости, мой мудрый брат, я позабыл открыть окно, чтоб воздухом ты свежим подышал. — Он занавесочки отдёрнул, распахнул окно и продолжал: — Вот воздухом двух кедров подыши. Их я посадил в тот год; когда ты уходил. Одну своей лопаткой лунку выкопал для сажен­ца, а для второго ямочку твоей лопаткою копал, что ты играл когда-то, в детстве нашем.

Мудрец задумчиво на дерева взирал, потом проговорил:

— Любовь — великое есть чувство; Не каждому с любовью жизнь прожить дано. И мудрость есть великая — к любви днём каждым каждый должен устремиться.

— О, как ты мудр, мой старший брат! — воскликнул младший. — Великие познал ты мудрости, и я теряюсь пред тобой, прости, не познакомил даже со своей женой, — и крикнул к двери обращаясь: — Старушка, где же ты, моя стряпушка?

— Так вот же я, — в дверях весёлая старушка показа­лась, неся на блюде пироги парящие. — Я с пирогами за­держалась.

Поставила на стол пирог, весёлая старушка игриво реверанс смешной пред братьями изобразила. И близко к брату младшему, своему супругу, подошла, сказала по­лушепотом, но шёпот тот услышал старший брат:

— К тому ж ты, муженёк, прости меня, уйду сейчас, прилечь должна.

— Да что ж ты, непутёвая, вдруг отдыхать решила. У нас гость дорогой, мой брат родной, а ты...

— Не я, кружится голова, да и тошнит слегка.

— И от чего же так могло у хлопотушки у тебя слу­читься?

— Быть может, сам ты виноват, опять, наверное, дитя у нас родится, — со смехом молвила старушка, убегая.

— Прости, мой брат, — винился младший брат сму­щённо перед старшим, — не знает цену мудрости, всегда весёлою она была и в старости вот веселушкою осталась.

Задумчивым мудрец всё дольше оставался. Задумчи­вость его шум детских голосов прервал. Услышал их муд­рец, сказал:

— Великую познать стремиться мудрость должен каж­дый человек. Как воспитать детей счастливыми и спра­ведливыми ко всему.

— Поведай, мудрый брат, я жажду счастливыми сво­их детей и внуков сделать, ты видишь, вот вошли они, шумливые мои внучата.

Два мальчика не старше шести лет и девочка лет четы­рёх в дверях стояли и спорили между собой. Угомонить пытаясь ребятню, брат младший торопливо им сказал:

— Быстрей мне говорите, что у вас стряслось, шумли­вые, и не мешайте нам беседой заниматься.

— Ой, — меньший мальчик восклицал, — два дедуш­ки из одного случились. Где наш, а где не наш, как разоб­рать?

— Так вот же наш дедулечка сидит, разве не ясно? И к младшему из братьев малышка внучка подбежала, к ноге щекой прижалась, за бороду трепала и щебетала:

— Дедулечка, дедулечка, к тебе спешила я одна, чтоб показать, как танцевать я научилась, а братья сами за мною увязались. Один с тобою хочет рисовать, он, ви­дишь, досточку и мел принёс. Второй свирель несёт и ду­дочку, он хочет, чтобы ты ему на дудочке и на свирели поиграл. Дедулечка, дедулечка, но я ведь первая к тебе идти решила. Ты всем им так скажи. Отправь, дедулечка, их восвояси.

— Нет, первым я шёл рисовать, со мною брат уже по­том решил идти, чтоб на свирели поиграть. — Заметил внук с куском досточки тонкой.

— Вас два дедулечки, вы рассудите, — внучка щебе­тала, — кто первым шёл из нас? Так рассудите, чтоб я первою была, а то заплачу горько от обиды.

С улыбкою и грустью на внучат смотрел мудрец. От­вет готовя мудрый, напрягал на лбу морщинки, но ни­чего не говорил. Засуетился младший брат, не дал про­длиться паузе возникшей и быстро взял из детских рук свирель и, не задумавшись, сказал:

— Предмета нет для спора вообще у вас. Танцуй, кра­савица моя и попрыгушка, я подыграю танцу на свирели. На дудочке поможет мне играть мой милый музыкант. А ты, художник, нарисуй, что звуки музыки рисуют, и как танцует танец балерина, нарисуй. А ну-ка, быстро разом все за дело.

Брат младший на свирели мелодию весёлой и прекрас­ной выводил, и внуки увлечённо все одновременно вто­рили ему, своё любимое изображая. На дудочке старался не отстать в мелодии великий, в будущем известный му­зыкант. Как балерина, прыгала малышка, вся раскрасне­лась, радостно изображала танец свой. Художник буду­щий картину радостную рисовал.

Мудрец молчал. Мудрец познал... Когда окончилось веселье, встал:

—Ты помнишь, брат мой младший, зубило старое отца и молоток, мне дай их, я главный свой урок на камне вырубить хочу. Сейчас уйду. Наверно, не вернусь. Меня не останавливай, не жди.

Ушёл брат старший. Седой мудрец с учениками к кам­ню подошёл, тропа тот камень огибала. Тропа, что стран­ников за мудростью звала в края далёкие от дома своего. День проходил, ночь наступала, седой мудрец стучал, рубил на камне надпись. Когда закончил обессиленный седой старик, его ученики на камне прочитали надпись:

“Что ищешь, странник, — всё с собой несёшь, и не на­ходишь нового теряешь с каждым шагом”.

Анастасия замолчала, притчу рассказав, и смотрит вопросительной глазам что понял я из притчи? — думает, наверное.

— Я, Анастасия, понял из притчи, что все мудрости, о которых старший брат рассказывал, младший брат в жиз­ни конкретной претворил. Но только непонятно мне, кто брата младшего всем этим мудростям учил?

— Никто. Все мудрости вселенские в каждой душе люд­ской заключены навечно с момента сотворения души. Лишь мудрствуя лукаво, себе в угоду от главного уводят часто души мудрецы.

—От главного? Но главное — в чём?

 

КАЖДЫЙ МОЖЕТ СТРОИСТЬ ДОМ

 

— А главное, Владимир, в том, что и сегодня каж­дый может строить дом. Собою Бога чувствовать и жить в раю. Одно мгновенье лишь живущих на земле людей сегодня от рая отделяет. Осознанность у каждого внутри. Когда осознанности постулаты не мешают... Тогда, Вла­димир, посмотри...

Анастасия вдруг весёлой стала. Она схватила за руку меня и, увлекая к берегу озера, где голая земля была, за­говорила быстро на ходу:

—Сейчас. Ты всё сейчас поймёшь. И люди всё пой­мут, читатели мои, твои.

Они собою суть земли определят, своё предназначенье осознают. Сейчас, Владимир, вот, сейчас, мы в мыслях будем строить дом! И ты, и я, и все они. И, уверяю, мне поверь, мысль каждого соприкоснётся с мыслью Бога. В рай отворится дверь. Пойдём, пойдём быстрей. Я нари­сую палочкой на берегу... Мы вместе дом построим с тем, кто в будущем с тобой строкой записанной соприкос­нётся. В единое людская мысль сольётся. Способность Бога в людях есть, в реальности помысленное претворять. И не один дом будет на земле стоять. Всё каждый в тех домах сумеет осознать. Сам сможет чувствовать и пони­мать стремления божественной мечты. Мы будем строить дом! Они, и я, и ты!

— Анастасия, подожди. Есть очень много разных про­ектов домов, в которых люди современные живут. Какой же может толк быть оттого, что ты ещё один очередной проект предложишь?

— Владимир, ты не просто выслушай меня. Почув­ствуй всё, что нарисую я, и мысленно проект сам дори­суй, и каждый пусть его со мной рисует. О Боже! Люди, хоть попробуйте, прошу!

В каком-то радостном волнении Анастасия словно трепетала. Взывала к людям, и во мне всё больший инте­рес стал возникать к её проекту. И поначалу он простым казался мне, и в то же время ощущенье возникало, как будто тайну необычную пред всеми отшельница Анаста­сия открывала. Вся тайна в необычной простоте была, а если по порядку, вот как всё звучало.

Анастасия продолжала:

— Сначала выбери себе из всех возможных мест бла­гоприятных на земле своё, тебе понравившееся место. Ме­сто, в котором ты хотел бы жить. В котором пожелать и детям мог своим их жизнь прожить. И правнукам своим ты станешь доброй памятью. В том месте климат для тебя благоприятным должен быть. В том месте на века один гектар земли себе возьми.

— Но землю взять никто сейчас не может просто по желанию своему. Земля сейчас продаётся только в тех местах, где продавать хотят.

— Да, к сожаленью, так всё и происходит. Обширна родина, но нет на ней даже гектара земли твоей, где мог бы для своих детей, потомков, создать ты райский уго­лок. И все ж настало время начинать. Из всех законов существующих воспользоваться можно наиболее благо­приятным.

— Законов всех, конечно, я не знаю, но уверен в том, что нет закона у нас, позволяющего каждому на века иметь какое-то количество земли. В аренду фермерам дают и помногу гектар, но не больше; чем на девяносто девять лет.

— Что ж, для начала можно брать на меньший срок, но срочно нужно создавать закон, что б родина у каждого была, земля. От этого расцвет зависит государства. И если нет серьёзного закона, так, значит, его нужно создавать.

— Это легко сказать, а сделать трудно. Законы Дума Государственная пишет. Она должна в Конституцию ка­кую-то поправку или главу внести. А в Думе партии меж­ду собою спорят, никак не могут о земле вопрос решить.

— Коль нет по силе партии такой, чтоб родину для каж­дого могла законом узаконить, тогда создать такую партию необходимо.

— А кто её создаст?

— Тот, кто о доме сотворённом прочитает и осознает, что означает родина для каждого, для каждого живущего сегодня человека, и будущего всей земли.

— Ну, ладно с партиями. Ты лучше о своём доме нео­бычном расскажи. Мне интересно стало, что ты нового в проектировку сможешь привнести. Давай представим, что кто-то заимел гектар земли. Не райский, а какой-нибудь бурьянами поросший, лучшего, наверно, не дадут. И вот стоит он на своём гектаре — дальше что?

— Владимир, сам подумай, тоже помечтай. Какие дей­ствия твои могли бы быть, когда ты на своей земле бу­дешь стоять?

 

ЗАБОР

 

— С начала... ну, сначала надо всё, конечно же, огородить забором. А то когда материалы начнёшь для стро­ительства коттеджа завозить, растаскивать их могут. Да и когда посеешь, могут урожай потом воровать. Или ты против забора?

— Не против. Даже животные все метят территорию свою. Но только из чего ты свой забор построишь?

— Как — из чего? — из досок. Нет, постой. Из досок дороговато может получиться. Для начала столбы надо вкопать и проволокой колючей обнести участок. А по­том всё же из досок, чтоб не видно было, что за забором делается.

— И сколько лет забор может стоять из досок без ре­монта?

— Если хороший будет пиломатериал, если его покра­сить или проолифить и столбы в той части, что в земле, смолой промазать, лет пять без ремонта простоит, и даже больше может.

— А потом?

— Потом подремонтировать, подкрасить забор нуж­но, чтоб не сгнил.

— Так, значит, постоянно нужно будет над забором хлопотать тебе. А твоим детям или внукам ещё больше он забот доставит. Не лучше ли всё: обустроить так, чтоб детям хлопоты не доставлять, не омрачать их взор гнию­щими строеньями? Давай подумаем, как сделать попроч­ней и долговечнее забор, чтоб добрым словом тебя твои потомки могли вспоминать.

— Конечно, можно долговечнее. Кто же такого не за­хочет! Например, можно сделать столбы кирпичные и фундамент кирпичный, а между столбами решетки чугунные литые, они не ржавеют. Такой забор может даже лет сто простоять. Но его строительство только очень бога­тые люди осилят. Ты представь, гектар — это же четы­реста метров по периметру. Такой забор не в одну сотню тысяч рублей обойдётся, а может и в миллионы рублей вылиться. Но зато он лет сто-двести простоит или боль­ше. Его можно с вензелями какими-нибудь фамильными сделать. Потомки будут смотреть и вспоминать прадеда, а все кругом завидовать им.

— Зависть нехорошее чувство. Навредит оно.

— Ну, тут ничего не поделаешь. Говорю же тебе, хо­рошим забором огородить гектар немногие смогут.

— Значит, надо другой забор придумать.

— Какой другой? Ты сама можешь предложить?

— Не лучше ли, Владимир, вместо множества столбов, впоследствии гниющих, деревья посадить?

— Деревья? И что же, к ним потом прибить...

— Зачем же прибивать? Вот посмотри, в лесу деревьев множество растёт в полутора-двух метрах друг от друга их стволы.

— Да, есть, растут... Но между ними дырки. Не полу­чается забор.

— Но можно между ними посадить кусты непроходимые. Ты посмотри внимательно, представь, какой забор прекрасный может получиться. У всех немножко разным будет он. И каждым любоваться станет взор. И вспоми­нать в веках творца прекрасного забора потомки будут, и на ремонт их времени не будет отвлекать забор и пользу принесёт. Не только как ограда будет функция его. У од­ного забор составить нужно из берёзок в ряд растущих. Другой из дуба. А кто-то в творческом порыве цветной, как в сказке, сделает забор.

— Какой цветной?

— Деревья разноцветные посадит. Берёзки, клён, и дуб, и кедр. Вплетёт рябину с гроздьями, красным горящими цветом, между ними ещё посадят и калину. Черёмухе, сирени место предоставит. Ведь всё продумать можно изначально. Понаблюдать каждому необходимо, как что растёт по высоте, как расцветает по весне, как пахнет и каких к себе влечёт пернатых. И твой забор поющим бу­дет, благоухающим, и взгляд твой никогда не утомит, днём каждым изменяя полутона своих картин. То весны цветом расцветёт, то осени окраской запылает.

— Ну, ты, Анастасия, будто поэтесса. Простой забор, а как всё повернула! Знаешь, мне очень понравился та­кой вот поворот. И как же люди раньше не сообразили? Ни красить его не надо, ни ремонтировать. А вырастет когда большим, ещё и на дрова использовать, а взамен новые сажать деревья, менять картину, будто рисовать. Вот только долго такой забор высаживать придётся. Если через два метра высаживать деревья, то надо выкопать двести ямок под саженцы. Да ещё кустарник между ними посадить. А технику, конечно, скажешь ты, использовать нельзя.

— Наоборот, Владимир. Её для данного проекта от­вергать не стоит. И всё, что проявленьем тёмных сил яви­лось, необходимо к светлым повернуть. Чтобы быстрей проект задуманный в жизнь воплотить, возможно плугом по периметру участка борозду прорыть, и саженцы в неё поставить. Сразу все саженцы и семена кустарника посеять, что ты решил между деревьев посадить. Потом плугом снова рядышком пройтись и завалить землёй. Когда ещё не утрамбованной будет земля, поправить, выровнять в линеечку каждый из саженцев.

— Вот здорово, так за два дня или три и одному мож­но целый забор воздвигнуть.

— Да.

— Вот только жалко, что такой забор пока не вырас­тет, преградой для воров служить не будет. А ждать, пока он вырастет, придётся долго. Кедр, дуб — они ведь мед­ленно растут.

— Но быстро подрастёт берёзка и осина, меж ними быстро вырастет кустарник. Если торопишься, то саженцы деревьев и двухметровыми можно сразу посадить. Когда березка вырастет и можно спилить её и для хозяйства применить, взрослеющие кедр и дуб заменят спиленные.

— Ну, ладно, с живым забором можно разобраться. Он сильно мне понравился. Теперь скажи, какой конст­рукции коттедж ты видишь на участке?

— Быть может, поначалу участок распланируем, Вла­димир?

— Ты что в виду имеешь, грядки разные для помидо­ров, картошки, огурцов? Так этим женщины обычно зани­маются. Мужчины строят дом. Я думаю, что надо сразу строить один дом большой, коттедж шикарный в евро­пейском стиле, чтобы потомки внуки добрым словом вспоминали. Другой домик поменьше, для прислуги. Уча­сток ведь большой. На нём работать много нужно.

— Владимир, если правильно всё сделать изначально, прислуга тебе будет не нужна. С великим удовольствием, с любовью всё окружающее тебе и детям всем твоим, и внукам будет служить.

— Такого не получается ни у кого. Даже у дачников твоих любимых. Они земли имеют соток пять, ну, шесть, и то на них с утра до вечера работают все выходные. А тут гектар. Да на него одних удобрений, навоза потребу­ется не меньше десятка машин каждый год завозить.

Навоза кучи надо по участку разбросать, перекопать потом всю землю. Иначе плохо будет всё расти. Ещё ка­ких-то удобрений надо добавлять, их в магазинах специ­альных продают в мешках. А если не удобрить, неплодо­родной почва станет. И агрономы, что наукой о земле занимаются, это знают, и дачники на опыте своём в этом убедились. Надеюсь, с тем, что землю надо удобрять, со­гласна ты.

— Конечно, землю надо удобрять, но в том себя не надо утруждать. Бог всё заранее продумал так, что без усилий для тебя физических, однообразных, удобренной и в иде­альном виде окажется земля, где ты захочешь жить. Тебе лишь надо с Его соприкоснуться мыслью. Цельность Его системы чувствовать, а не одним только умом решать.

— Так почему ж сейчас нигде и ничего на земле не удоб­ряется по системе Бога?

— Владимир, ты сейчас находишься в тайге. Смотри вокруг, как высоки деревья, их стволы мощны. Между деревьями трава, кусты. Малина есть, смородина... да множество великое всего растёт в тайге для человека. А из людей никто даже за тысячи прошедших лет в тайге ни разу землю не удобрил. Но остаётся плодородною земля. Как думаешь, кем и как она удобрена?

— Кем?... Не знаю, кем и как. Но факт действительно ты привела серьёзный. Да, поразительно всё как-то с че­ловеком происходит. Скажи сама, почему в тайге не тре­буются удобренья разные?

— Мысль и система Бога не нарушена в тайге до сте­пени такой, как там, где человек живёт сегодня. В тайге с деревьев падает листва, и маленькие веточки срывает ве­терок. И удобряется земля в тайге листком и веточкой, и червячком. И регулирует трава растущая состав земли. Кусты излишки кислого иль щелочного ей помогают уби­рать. Листок, упавший с дерева, из удобрений тех, что знаешь ты, ничто не заменяет. Ведь он, листок, в себе энер­гий много космоса несёт. Он видел звёзды, солнце и луну. Не просто видел — он взаимодействовал с ними. И пусть проходит много тысяч лет, земля таёжная плодоносящей будет.

— Но на участке, где будет построен дом, нет тайги.

— Так запланируй! Сам лес из деревьев пород разных посади.

— Анастасия, ты лучше сразу расскажи, как сделать так, чтоб почва на участке всегда удобрена сама собой была. Это большое дело, потому что множество другой работы предстоит. Грядки сажать, с вредителями разны­ми бороться...

— Конечно, можно рассказать в деталях и подробностях, но лучше, чтобы каждый свою мысль, душу и мечту при­звал к строительству. Интуитивно каждый может ощу­тить, что для него приемлемее будет и детям и внукам радость принесёт. Единой планировка быть не может. Она индивидуальна как творца-художника великая картина. Она у каждого своя.

— Но ты примерно расскажи. Ну, как бы в общем.

— Хорошо — смотри, я начерчу немного. Но сначала главное пойми. Всё Богом создано во благо человеку. Ты человек и можешь окружающим всем управлять. Ты че­ловек! Понять, почувствовать сумей своей душой, в чём настоящий рай земной...

— Ну а конкретнее, без философии. Скажи, где что сажать, где выкопать чего-нибудь. Какие выгодно куль­туры посадить, чтоб подороже продать можно потом было?

— Владимир, знаешь, почему нет счастья у крестьян и фермеров сегодняшнего дня?

— Ну почему?

— Побольше урожая получить стремятся многие, по­том продать... О деньгах больше думают, не о земле. Не верят сами в то, что можно быть счастливым в родовом своём гнезде, считают, будто счастливы все в городах. Поверь, Владимир, всё, что в Душе творится, во внешнем непременно отразится. Конечно, внешняя конкретика тоже нужна, давай примерную представим вместе на уча­стке планировку. Я лишь начну, а ты мне помогай.

— Ну, ладно, помогу. Ты начинай.

— Участок наш на пустыре. Пустырь живым забором обнесён. Ещё три четверти иль половину давай займём под лес, посадим разные в нём дерева. По краю леса, что с оставшейся землёй соприкасается, живую изгородь по­садим из кустов таких, чтоб не прошли сквозь них жи­вотные и не топтали огород с посевами. В лесу, из сажен­цев живых, посаженных друг к другу близко, соорудим загон, где будет жить потом, к примеру, козочка иль две. Ещё из саженцев соорудим укрытие и для курей-несушек. На огороде выкопаем неглубокий пруд, размером сотки в две. Среди лесных деревьев кусты малины и смородины посадим, по краю землянику. Ещё в лесу, потом, когда деревья подрастут немного, колоды три пустых для пчёл поставим среди веток. Беседку из деревьев высадим, где ты с друзьями или с детьми, укрывшись от жары, общаться сможешь. И спальню летнюю соорудим живую, и твою творческую мастерскую. И спальню для детей, и госте­вую.

— Вот это да! Не лес тогда получится, а как бы и дво­рец.

— Только живым будет дворец, растущим вечно. Так всё задумал сам Творец. И человеку лишь задание всему необходимо дать. Всему по вкусу, замыслу и смыслу сво­ему.

— А что же сразу так Творец не сделал? В лесу растёт всё как попало.

— Лес словно книга для тебя, творца. Внимательнее посмотри, Владимир, написано всё в ней Отцом. Вот, посмотри, три дерева растут всего лишь в полуметре друг от друга, ты волен их в линеечку садить и разные другие конфигурации составить из множества подобных им. Между деревьями кусты, подумай, как их применить для услажденья своей жизни. А вот деревья не позволяют тра­вам и кустам между собой расти, и это можешь ты учесть для будущего дома своего живого. Тебе всему необхо­димо как бы задавать программу и корректировать её по вкусу своему. Лелеять, услаждать тебя, детей твоих, всё, что в округе будет на твоём участке, лелеять и кормить.

— Чтоб прокормиться, надо огород сажать. А с ого­родом точно попотеешь.

— Поверь, Владимир, огород ведь тоже можно сделать так, что он не будет тебя сильно утруждать. И здесь всего лишь наблюдать необходимо. Меж трав, как всё растёт в лесу, могли б и овощи расти, прекраснейшие помидоры, огурцы. Их вкус намного тебе приятней будет и пользы больше организму принесёт, когда вокруг не будет ого­лённою земля.

— А сорняки? Вредители, жуки не уничтожат разве их?

— Нет вообще в природе бесполезного, и сорняков не­нужных нет. Нет и жуков, вредящих человеку.

— Ну как же нет! А саранча или, к примеру, колорад­ский жук, он, гадина, картошку поедает на полях.

— Да, поедает. Тем самым и показывает людям, что нарушают их неведенья самостоятельность земли. Про­тиворечат замыслам Божественным Творца. Как можно каждый год в одном и том же месте упорно вспахивать, терзая землю? Словно рану незажившую скребками тере­бить, при этом требуя, чтоб благодать из ран взрастала. Жук колорадский или саранча к тому участку, что с то­бой рисуем мы, не прикоснётся. Когда в гармонии взрас­тает всё великой, то гармоничны и плоды растящему да­ются.

— Но если так всё получается в конце концов, что на участке, придуманном тобой, не нужно человеку землю удобрять, не нужно ядами с вредителями разными бо­роться, прополкой заниматься и всё на нём само собой растёт, то что же человеку остаётся делать?

— Жить в раю. Как Бог того хотел. И тот, кто сможет рай такой построить, с мыслью Божественной соприкос­нётся и сотворенье новое совместно с ним произведёт.

— Какое новое?

Ему придёт черёд, когда предшествующее сотворится. Давай представим, что мы не доделали ещё.

 

Дом

— Надо построить ещё дом добротный. Чтоб дети, внуки в нём жить могли и без проблем. Дом кирпичный, двухэтажный коттедж с туалетом, ванной и подогревом для воды. Сейчас возможно это сделать в любом частном доме. Я был на выставке и видел: много разных приспо­соблений разработано для удобств в частных домах. Или опять ты скажешь, не нужно применять технократичес­кие штучки.

— Напротив, нужно. Если на это есть возможность у тебя, необходимо заставить всё благому послужить. К тому же, плавный переход необходим в привычках. Но только внукам не нужен будет дом, построенный тобой. Они поймут, как подрастут. Им будет нужен дом другой. Вот потому не стоит усилий слишком много тратить и строить дом большой и слишком прочный.

— Анастасия, ты опять подвох какой-то заготовила. Всё отвергаешь, предложенное мной, и даже дом. А я счи­таю, дом, бесспорно, должен быть добротный. Ты гово­рила, вместе будем рисовать проект, а мне перечишь, что б я ни сказал.

— Конечно, вместе. Владимир, ведь я не отвергаю ни­чего, я лишь высказываю соображения свои. И каждый сможет для себя избрать, что ближе его нраву.

— Так ты побольше сразу бы и говорила о соображе­ниях своих. Я думаю, никто понять не сможет, почему для внуков дом не должен оставаться.

— Любовь к тебе и память вечная другим их домом будет сохраняться. Внуки, когда взрастут, то обязатель­но поймут, какой для дома материал из всех помысленных земных для них приятнее, прочнее и полезней будет.

А у тебя сейчас такого материала нет. Построят внуки деревянный дом из тех деревьев, что дедушка ещё их по­садил, и что отец и мать любили. Тот дом лечить, беречь от нечисти и вдохновлять на светлое их станет. Великая энергия любви в том доме будет жить.

— Да... Интересно... Дом из материала, из деревьев, что растили дед, отец и мать. А почему он будет в нём живущих охранять? Есть в этом мистика какая-то.

— Зачем же мистикой ты называешь светлую энергию любви, Владимир?

— Ну, потому что не всё понятно мне. Я о проектах дома и участка рассуждаю, а ты вдруг стала о любви твер­дить.

— Но почему же — вдруг? С любовью изначально всё и нужно сотворить.

— Что — и забор? И саженцы лесные тоже с любовью посадить?

— Конечно. Великая энергия любви и все планеты ми­роздания твои тебе помогут полной жизнью жить, прису­щей сыну Бога.

— Ну, ты совсем уж непонятно стала говорить, Анас­тасия. От дома, огорода к Богу перешла опять. Какая связь здесь может быть?

— Прости меня за непонятность изъяснения, Влади­мир. Позволь, попробую немножко по-другому говорить о значимости нашего проекта.

— Попробуй. Только он получается не наш, а твой.

— Всеобщий он, Владимир. Людские души многие его интуитивно ощущают. Его конкретизировать, осмыслить человеку не дают сиюминутные догматы, звуки пути тех­нократического и науки, многие стремятся от счастья уве­сти людей.

— Вот ты и попытайся всё изложить конкретнее.

— Да, попытаюсь. О, как хочу я быть понятной для людей! О логика Божественных стремлений, построить словосочетанья помоги ясней!

 

ЭНЕРИГЯ ЛЮБВИ

— Она, великая энергия любви, на землю посланная Богом для своих детей, приходит к каждому однажды. Бывает, и не раз, стремится обогреть собою человека и с ним остаться навсегда. Но большинство людей возмож­ности остаться с ними энергии Божественной великой не дают.

Представь, встречаются однажды она и он в сиянии любви прекрасном. Стремятся жизнь свою соединить на­вечно. Считают, что прочней союз их будет скреплённый на бумаге, и ритуалом при скоплении свидетелей боль­шом. Но тщетно. Лишь несколько проходит дней, энер­гия любви их покидает. И так почти у всех.

— Да, ты права, Анастасия. Разводится огромное ко­личество людей. Процентов семьдесят. А те, что не раз­водятся, бывает, живут как кошка с собакой, или равно­душными живут друг к другу. Известно это всем, но по­чему такое в массовом порядке происходит, неясно ни­кому. Ты говоришь, энергия любви их покидает, но по­чему? Как будто дразнит всех она или какую-то свою игру играет?

— Любовь не дразнит никого и не играет. Стремится с каждым вечно жить, но человек сам образ жизни изби­рает, и образ жизни тот энергию любви пугает. Любовь не может разрушенью вдохновение дарить. Плоду любви негоже в муках жить, когда совместно начинают строить жизнь он и она. Когда в квартирке, словно в каменном, безжизненном стремятся поселиться склепе. Когда у каж­дого своя работа и интересы, окружение своё. Когда дел общих нет для будущего, нет совместного стремленья. Когда лишь плотскою утехой увлекаются тела, чтобы потом ребёнка своего отдать на растерзанье миру, в ко­тором чистой нет воды, бандиты, войны и болезни. От этого энергия любви уходит.

— А если он и она имеют много денег? Или родители молодожёнам подарят не маленькую квартирку, а шести ­комнатную, в доме с новой современной планировкой, с охраной у подъезда, и машину подарят хорошую и денег в банке на счету молодожёнов будет много, — энергия любви в таких условиях жить согласится? Смогут он и она до старости в любви прожить?

— До старости им в страхе жить придётся без свободы и любви. И наблюдать, как всё вокруг стареет и гниёт.

— Так что же тогда нужно привередливой энергии любви?

— Не привередлива любовь и не строптива, к Боже­ственному сотворению она стремится. Навечно может обогреть того, кто сотворять любви пространство с нею согласится.

— А в том проекте, что рисуешь ты, есть где-нибудь любви пространство?

—Да.

— И где оно?

— Во всём. Оно сначала для двоих родится, потом для их детей. И у детей через три плана бытия связь будет со Вселенной всей.

Представь, Владимир, он и она начнут в любви осу­ществлять проект, что мы рисуем. Высаживать деревья родовые, травы, сад. И радоваться, как весной их сотворенья расцветают. Любовь навечно будет жить меж ними, в их сердцах, вокруг. И каждый будет представлять друг друга в цветке весеннем, вспоминая, как вместе дерево, что расцвело, сажали. И вкус малины вкус любви собой напомнит. Он и она в любви друг к другу веток малины осенью касались.

В саду тенистом зреют прекрасные плоды. А сад са­жали вместе он и она. Сажали сад в любви.

Она смеялась звонко, когда вспотел он, копая лунку, и капельки со лба его она своей рукой снимала и целовала губы жаркие.

Бывает в жизни часто так, что любит лишь один. Дру­гой или другая только рядом находиться позволяют. Как только сад они свой возделывать начнут, энергия любви разделится, и не покинет никогда двоих! Ведь образ жиз­ни будет соответствовать тому, в котором можно жить в любви самим и в продолженье детям передать любви про­странство. И воспитать детей по образу, подобию совме­стно с Богом.

—Анастасия, о воспитании детей подробней расска­жи. О воспитании читатели спрашивают многие. Если у тебя своей системы нет, так хотя бы из существующих, какая лучшая, скажи.

 

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

— Для всех по воспитанию детей единой не найти системы хотя бы потому, Владимир, что каждый сам себе ответить на вопрос сначала должен, кого стремится вос­питать в своём ребёнке.

— Ну, как кого? Человека, конечно же, счастливого и умного.

— Коль так, то самому сначала нужно стать таким. И если сам не смог счастливым стать, то надо знать, что помешало в том.

Мне очень хочется о детях говорить счастливых. Их воспитание, Владимир, это воспитание себя. Проект, что все вместе мы сейчас рисуем, поможет в том. Как дети нарождаются сейчас, тебе известно и известно всем. То, что рождению предшествует, недооценивают люди, и де­тям многим планы бытия, присущие лишь человеку, не додают, тем самым заведомо калек рождают.

— Калек? Имеешь ты в виду, без руки или ноги, или полиомиелитом больных?

— Не только внешне, рождённый человек, калекой мо­жет быть. Плоть внешне может и нормальной казаться. Но есть второе “я” у человека, и комплекс полный всех энергий в каждом должен быть. Ум, чувства, мысль и многое другое. Но больше половины всех детей даже по современным весьма заниженным параметрам сейчас не­полноценными считает ваша медицина. Когда захочешь убедиться в том, узнай, сколько есть школ сейчас для ма­лышей дебильных. Такими ваша медицина их признала.

Но сравнивают их способности лишь с теми, кого счита­ют сами относительно нормальными детьми. Но если бы увидели врачи, каким быть может ум и внутренние комп­лексы людских энергии в идеале, то единицы среди всех рождённых на земле нормальными пришлось считать.

— Но почему не очень полноценными рождаются все дети, как ты говоришь?

— Технократический стремится мир не допустить, чтоб у рождённых в единое три точки главные слились. Стре­мится технократия, чтоб нити с разумом божественным разорвались. И рвутся нити до рождения ребёнка. И ищет эту связь, потом мытарствуя по свету человек, и не нахо­дит.

— Какие точки главные? Какие нити с разумом? Я ни­чего не понял.

— Владимир, ещё до появления на свет ведь формиру­ется во многом человек. И воспитание его со всем творе­ньем космоса должно соприкасаться. То, чем воспользо­вался Бог, творя свои прекрасные творенья, и сын Его не должен пренебречь. Три точки главные, три первых пла­на бытия родители должны представить сотворенью сво­ему.

Вот точка первая рожденья человека, её название — родительская мысль. И в Библии об этом говорится, и в Коране: “Сначала было слово”, но можно и точней ска­зать: “Сначала мысль была”. Пусть вспомнит тот, кто называется родителем сейчас, когда, каким он в мыслях замышлял своё дитя. Что предрекал ему? Какой мир для творенья своего создал?

— Я думаю, Анастасия, большинство не очень-то стре­мится думать до момента, пока не забеременела женщи­на. Так, просто вместе спят. Бывает, и не поженившись. А женятся, когда беременной становится подруга. По­тому что неясно, забеременеет она вообще или нет. И ду­мать заранее не имеет смысла, когда неясно, будет ли во­обще ребёнок.

— Да, к сожалению, так получается. В утехах плотс­ких большинство людей зачато. Но человек, подобие и образ Бога, не должен следствием утех на свет являться. Представь иную ситуацию. Он и она в любви друг к дру­гу и мыслях о сотвореньи будущем своём прекрасный строят дом живой. И представляют, как их сын иль дочь в том месте будут счастливы. Как чадо их услышит пер­вый звук — тот звук дыханье матери и пенье птиц творе­ний Божьих. Потом представят, как отдохнуть захочет повзрослевший их ребёнок после дороги трудной и в сад придёт родительский, под сенью кедра сядет. Под сенью дерева родительской рукой в любви к нему и с мыслями о нём посаженного на земле родной. Посадка родового де­рева родителями будущими точку первую определит, пла­неты призовёт на помощь им для сотворенья будущего точка та. Она нужна! Она важна! И больше всех она при­суща Богу! Она есть подтверждение тому, что будешь ты творить подобное Ему! Ему, Творцу Великому! И будет радоваться Он осмысленности сына Своего и дочери Сво­ей. “Всему началом служит мысль”. Поверь, пожалуйста, Владимир. Потоки всех энергий космоса окажутся в той точке, где мысль двоих в любви в единое сольётся, где двое о творении прекрасном помышляют.

Точка вторая, а вернее, план человеческий ещё один родится, на небе новую зажжёт звезду, когда в любви и с мыслями творения прекрасного два тела во единое соль­ются в том месте, где строишь дом ты райский и живой для будущего своего ребёнка.

Потом в том месте девять месяцев должна прожить зачавшая жена. И лучше, если эти месяцы будут весны цветеньем, благоуханьем лета, осени плодами. Где кроме радости, приятных ощущений, ничто её не отвлекает. Где звуки лишь Божественных творений окружают жену, в которой уж живёт прекрасным сотворенье. Живёт и всю Вселенную собою ощущает. И видеть звёзды будущая мать должна. И звёзды все, и все планеты мысленно дарить ему, прекрасному ребёнку своему, мать может с лёгкостью всё это делать, ей будет всё под силу. И всё за мыслью матери последует без промедленья. И будет космос верным слу­гой прекрасному двоих в любви творенью.

И третья точка, новый план в том месте должен получиться. Там, где зачат ребёнок был, там роды и должны случиться. И рядом должен быть отец. И над троими вознесёт венец великий любящий всех нас Отец.

— Вот это да! Не знаю почему, но даже захватило дух от слов твоих, Анастасия. Ты знаешь, я представил себе место, о котором ты говоришь. Да так представилось оно! Что захотелось самому по-новому родиться в таком ме­сте. Чтоб вот сейчас туда можно было бы прийти и от­дохнуть в саду прекрасном, что отец и мать садили. Под деревом тенистым сесть, что перед моим рожденьем по­садили для меня. Где зачат был и где родился. Где мать в саду гуляла с думой обо мне, ещё не появившимся на свет.

— Такое место с радостью великой встретило б тебя, Владимир. Коль плоть больна твоя, оно бы излечило плоть. Коли душа — то душу излечило. И накормило, на­поило уставшего тебя. Объяло сном спокойным, и радос­тным рассветом разбудило. Но как у множества людей, сегодня на земле живущих, нет у тебя такого места. Не существует родины твоей, где планы бытия собраться воедино могут.

— Но почему так получается нескладно всё у нас? И почему детей полу дебильных продолжают матери ро­жать? Кто отнял это место у меня? Кто его отнял у дру­гих?

— Владимир, может, ты ответишь сам, кто место это не создал для твоей дочери, Полины?

— Что? Ты намекаешь, я виновен в том... Что нет его у дочери?

 

А КТО ВИНОВЕН?

— Но, я не знал, что можно сделать здорово вот так. Эх, жалко, жизнь нельзя назад вернуть и всё исправить.

— Зачем же возвращать? Жизнь продолжается, и каж­дому дано прекрасный образ жизни создавать мгнове­нием любым.

— Жизнь продолжается, конечно, только толк какой, ну, например, от стариков. Теперь они ждут, чтобы дети помогали им, а дети сами безработные сидят. К тому ж, детей как можно теперь воспитать, когда они все взрос­лые?

— И взрослым детям воспитание Божественное мож­но дать.

— Но как?

— Ты знаешь, хорошо бы старикам перед детьми сво­ими извиниться. И извиниться искренне за то, что мир без бед им предоставить не сумели. За воду грязную, за воздух непрозрачный.

И пусть стареющей рукой дом настоящий и живой начнут для деток повзрослевших возводить. Продлятся жизни дни у стариков, лишь только мысль подобная у них родится. А когда к родине своей рукою прикоснутся старики, поверь, Владимир, мне, и дети к ним вернутся. И пусть дом до конца не смогут старики взрастить, но смогут дети их на родине своей похоронить, тем самым им помогут снова возродиться.

— Похоронить на родине? А родиной считаешь ты уча­сток родовой земли. Так что же, на участке этом, а не на кладбище родителей своих мы хоронить должны? И там им памятники ставить?

— Конечно, на участке. В лесочке, их рукой посаженном. А памятники рукотворные им не нужны. Ведь памятью о них всё окружающее служить будет. И каждый день о них напоминать не с грустью — с радостью всё окружающее тебе будет. И род бессмертным станет твой, ведь только па­мять добрая на землю души возвращает.

— Постой, постой. А кладбище? Они, что, не нужны совсем?

— Владимир, кладбища сегодняшнего дня похожи на отхожие места, куда выбрасывают то, что никому не нуж­но. Даже совсем в недавних временах тела умерших хо­ронили в склепах родовых, в часовнях, храмах. И лишь безродных и заблудших вывозили за пределы поселений. Остался лишь искажённый ритуал с времён далёких — умерших вспоминать. Через три дня, потом дней через девять, через полгода, год, потом... Потом лишь ритуалу дань и отдаётся. Забвению умершая душа живущими се­годня постепенно предаётся. Нередко забывают и живых, когда даже родителей своих дети бросают, в далёкий край бегут от них. И в этом нет вины детей, они бегут, интуи­тивно ощущая родительскую ложь и безысходность соб­ственных стремлений. От безысходности они бегут, и сами в тот же тупик попадают.

Устроено всё во Вселенной так, что вновь в матери­альном теле воплощаются первыми те души, которых воспоминанья добрые с земли зовут. Не ритуал, а искрен­ние чувства. Они в живущих на земле появятся, когда умерший жизни образом своим оставит о себе приятные воспоминанья. Когда воспоминания о нём не ритуальны, а действенны, материальны.

Средь множества других людских вселенских планов бытия план человеческий материальный значение не меньшее имеет, и отношение к нему должно быть береж­ным.

Из тел родительских, что похоронены в лесочке, их ру­кой посаженном, взойдут трава, взойдут цветы, деревья и кусты. Их будешь видеть ты и наслаждаться ими. С ку­сочком родины, возделанной родительской рукой, ты будешь каждый день соприкасаясь, ты подсознательно общаться будешь с ними, они с тобой общаться будут. Об ангелах-хранителях ты слышал?

— Да.

— Те ангелы-хранители, далёкие и близкие родители твои, тебя беречь будут стараться. Через три поколения их души воплотятся снова на земле. Но и когда не будет их в материи земной, энергии их душ, как ангелы-храни­тели, в каждом мгновении тебе охраной будут. На твой участок родовой никто с агрессией войти не сможет. Энер­гия есть страха в каждом человеке. Эта энергия в агрессо­ре и возбудится. Болезней множество в агрессоре родит­ся. Болезни, что от стрессов происходят. Они его впос­ледствии и уничтожат.

— Впоследствии, а он до этого может много пакостей натворить.

— Кто же захочет нападать, Владимир, если будет знать, что наказанье неизбежно?

— А если знать не будет?

— Интуитивно это знает каждый человек сейчас.

— Ну, ладно, допустим, ты права с агрессорами, а с друзьями как быть? К примеру, в гости захочу я пригла­сить своих друзей. Они придут, а их начнёт пугать всё окружающее.

— Друзьям твоим, чьи помыслы чисты, всё окружаю­щее будет радо, как и ты. И здесь собачку можно для примера привести. Когда к хозяину собачки друг приходит, его не тронет верный страж. Когда агрессор нападает, то верный пёс готов в смертельный бой с агрессором всту­пить.

И на участке родины твоей целебной будет каждая травинка и для тебя, и для твоих друзей. А дуновенье ве­терка пыльцу целебную вам принесёт с цветов, деревьев и кустов. И предков всех твоих энергии с тобой. И в предвкушении сотворения планеты будут ждать твоих распоряжений.

И взгляд любимой отражаться будет на века от каж­дого цветов прекрасных лепестка. И будут нежно гово­рить с тобой в тысячелетьях, тобой воспитанные, твои дети. И будешь воплощаться в новых поколеньях ты. И будешь сам с собою говорить, и будешь сам воспитывать себя. И будешь сотворения с Родителем своим творить. На родине твоей, в любви твоём пространстве Божествен­ная будет жить энергия — любовь!

Когда Анастасия в тайге рассказывала об участке, от интонаций голоса её, от увлечённости захватывало дух. Потом, уехав уже, эти строки написав, я часто размыш­лял: “Действительно ли каждому так важно иметь его? Как называет она кусочек этой родины своей? Действи­тельно ли можно воспитать ребёнка, уже взрослого, пос­ледним своим вздохом? Действительно ли можно с помо­щью его родового участия, с родителями говорить и их энергии хранить будут тебя, и дух, и тело?”. И надо же случиться, что сомнения все случайно развеяла сама же жизнь. Случилось так...

 

Старик у дольмена

Три года назад, приехав на Северный Кавказ, я пи­сал первые главы о дольменах, к которым сейчас хлыну­ли непрерывным потоком люди. Но тогда, редко кто заг­лядывал посмотреть на эти древнейшие сооружения на­ших предков. Я один часто приходил к дольмену, распо­ложенному на земле фермера Бамбакова в посёлке Пшада Геленджикского района. И каждый раз вдруг появлял­ся у дольмена старик Бамбаков. Он всегда появлялся как-то неожиданно, в рубашке с заплатками и с баночкой мёда со своей пасеки.

Старик был высоким, сухощавым и очень подвижным. Землю получил он недавно, в начале перестройки, и соз­давалось впечатление, что он очень спешил всё на ней обустроить. Соорудил небольшой дом, навес для ульев, хозяйственные постройки из разного бросового мате­риала. Начинал закладывать сад, копать небольшой пруд, считая, что забьёт родник в месте его копания, но наткнул­ся на скальные породы.

И ещё старик Бамбаков очень бережно относился к дольмену. Подметал вокруг него, складывал камешки с поля рядом с дольменом и говорил: “Эти камни прине­сены сюда руками людей, видишь, не похожи они на те, что в округе. Люди из них курган сделали, на нём доль­мен соорудили”.

Хозяйство старика-фермера находилось в стороне от посёлка и дороги. Чаще всего он работал в нём один. И я думал: “Понимает ли он, как бессмысленны его усилия? Не поднять ему своё хозяйство, не обработать землю, не построить нормальный современный дом. Но если бы и произошло чудо, и удалось ему облагородить окружаю­щую территорию, обустроить хозяйство, то вряд ли ему пришлось бы радоваться. Дети в города у всех стремятся. Вот и сын старика в Москве обосновался с женой, чинов­ником стал.

Неужели не понимает старик, что бессмысленны его усилия? Не нужны они никому, даже детям. С каким сер­дцем умирать ему придётся, зная, что ждёт запустение его хозяйство? Зная, что порастет всё бурьяном, изроятся его пчёлы? И дольмен, так неудобно стоящий посреди его поля, снова забросают мусором. Отдыхал бы лучше на старости лет, а он с утра до вечера всё что-то копает да обустраивает как заведённый”.

Однажды я пришёл к дольмену уже затемно. Дорожку, ведущую к нему, освещала луна. Вокруг тишина, лишь шелест листвы на ветерке. Не дойдя несколько шагов до деревьев, растущих вокруг дольмена, я остановился.

На камне, рядом с порталом дольмена, сидел старик. Я узнал его сухощавую фигуру сразу. Обычно подвиж­ный и весёлый, старик сидел, не шевелясь и, мне показа­лось, плакал. Потом он встал, своей быстрой походкой прошёлся взад-вперёд вдоль портала дольмена, резко ос­тановился, повернувшись лицом к дольмену, утвердитель­но махнул рукой. Я понял: старик Бамбаков общался с дольменом, разговаривал с ним.

Я повернулся и, стараясь помягче ступать, пошёл к посёлку. Думал по дороге: “Ну чем может помочь уже доживающему свой век человеку дольмен, его дух, каким бы сильным и мудрым он ни был? Чем? Разве только вот таким общением? Мудрость! Мудрость нужна в моло­дости. В старости куда с ней? Кому она нужна? Кто будет слушать речи мудрые, если даже дети за тридевять зе­мель?”.

Полтора года спустя, в очередной приезд в Геленджик, я снова направлялся к дольмену, что в хозяйстве старика Бамбакова. Я уже знал, Станислав Бамбаков умер. И было немного грустно, что не увижу вновь этого весёлого, це­леустремленного человека. Не попробовать больше мёда с его пасеки. А главное, не хотелось видеть снова мусор у дольмена и запустение вокруг. Но...

Дорожка, ведущая от трассы к хозяйству, оказалась чисто выметенной. Перед поворотом на тропу к доль­мену среди деревьев стояли деревянные столики с лавоч­ками вокруг, красивая беседка. Вдоль дорожки, обложен­ные аккуратно побелёнными камешками, зеленели са­женцы кипарисов. В окнах домика и рядом, на столбе, горел свет.

Сын! Сын старика Бамбакова Сергей Станиславович Бамбаков оставил Москву, свою должность и поселился с женой и сыном в хозяйстве отца.

Мы сидели с Сергеем за столом под деревьями...

— Позвонил мне отец в Москву, попросил приехать. Приехал я, посмотрел и перевёз семью, — рассказывал Сергей, — вместе с отцом здесь и работал. В радость ра­бота с ним оказалась. А когда он умер, не смог я это место оставить.

— Не жалеешь, что переехал из столицы?

— Нет, не жалею, и жена не жалеет. Каждый день отца благодарю. Комфортнее здесь намного нам стало.

— Удобства в доме сделали, воду провели?

— Удобства, туалет вон перед домом ещё отец сделал. Я другой комфорт имею в виду. Внутри, что ли, как-то комфортнее стало, заполненнее.

— А с работой как?