Внутренние функции государства

Внутренние функции - это основные направления деятельности государства, направленные на решение проблем, существующих внутри государства. К внутренним функциям государства относятся: экономическая, социальная, политическая, охрана правопорядка, экологическая, стимулирование научно-технического прогресса и ограничение его вредных последствий, информационная и т.д.

Экономическая функция государства заключается в выработке и государственной координации основных направлений экономической политики в устойчивом режиме. На разных этапах развития общества эта функция может проявляться по-разному. Если в условиях административной системы управления экономика регулируется преимущественно директивами, то в условиях рыночных отношений – прежде всего экономическими методами, т.е. посредством налогов, кредитов, льгот и т.д. В современной России данная функция в основном сводится к формированию и исполнению бюджета, обеспечению равных условий для существования различных форм собственности, определению стратегии экономического развития общества, стимулированию производства, предпринимательской деятельности и т.д.

Экономическая функция современного государства имеет антикризисную направленность и нацелена на создание социально ориентированной рыночной экономики, согласовывающей интересы производителей и потребителей. Этому посвящено законодательство об акционерных обществах, о компаниях и других объединениях. Оно защищает права и интересы граждан-акционеров, вкладчиков, потребителей, не допускает к участию в рынке недобросовестных контрагентов. Государство принимает антимонопольное законодательство, осуществляет лицензирование производства ряда товаров и торговли этими товарами, контроль над экспортом и импортом отдельных товаров, стимулирует развитие приоритетных отраслей экономики и т.д.

Политическая функция заключается в необходимости осуществления государством упорядочение интересов различных социальных групп. Используя такие методы, как проведение референдумов, выборов, государство способно выявить действительную расстановку социальных сил, учесть в своей политике интересы различных социальных групп и не допустить их конфликта. Помимо этого государство так же обеспечивает защиту конституционного строя, государственного суверенитета, ведет правотворческую деятельность и официально представляет население всей страны, как во внутренних, так и во внешнеполитических делах.

Социальная функция многообразна по видам и объему государственной деятельности. Главное ее назначение – смягчить или устранить вовсе возможную социальную напряженность в обществе, не допускать большого разрыва между богатством и бедностью, развивать здравоохранение, образование, культуру. Выполнение данной функции позволяет обеспечить оптимальные условия жизни для всех членов общества вне зависимости от их статуса, а также от возраста, пола, здоровья и так далее. Великий китайский мыслитель Конфуций утверждал, что если государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, постыдны богатства и почести. Рассматриваемая функция связана с понятием социального государства, деятельность которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и социальную защищенность, свободное развитие человека, защиту семьи.

1.1. Объективные причины сближения Франции с СССР   В ходе первой мировой войны и пос­ле ее окончания во французской экономике произошли глубокие из­менения. Как подчеркивалось в материалах V съезда Французской коммунистической пар­тии, в военные годы Франция пережила «головокружи­тельную индустриализацию», «стала страной крупной индустрии». Быстрыми темпами развивались такие от­расли промышленности, как металлообрабатывающая, электротехническая, авиационная, автомобильная, хими­ческая, металлургическая. Производство стало массо­вым, основанным в значительной мере на широком при­менении современной техники. В чем причины таких перемен? Уже в годы первой мировой войны ряд факторов —огромные потребности армии в оружии и снаряжении, необходимость компен­сировать потерю оккупированных германскими войсками индустриальных районов — вызвал строительство новых предприятий. После войны присоединение Эльзаса и Ло­тарингии удвоило французские запасы железной руды. Наконец, емкость внутреннего рынка страны возросла в связи с восстановительными работами, потребовавши­ми колоссальных затрат: по данным финансовой комис­сии палаты депутатов,— более 90 млрд. франков. Значительно увеличился экспорт французских про­мышленных изделий. В 1923 году вывоз из Франции стали, железа, чугуна возрос по сравнению с 1920 годом более чем в два раза, а по сравнению с 1913 годом — в 20 раз. До первой мировой войны французские пред­приниматели покупали индустриальное оборудование за границей, а теперь сами экспортировали двигатели, тур­бины, станки для обработки металла, текстильные и хи­мические машины. В поисках новых рынков сбыта французские про­мышленники и коммерсанты обращали свои взоры на восток, к Советскому государству. Они рассчитывали не только выгодно сбыть в СССР свои товары, но и при- обрести советское сырье, и прежде всего нефть. «Нефтя­ной вопрос стал у нас вопросом первостепенной поли­тической важности»10,— заявили французские торговые представители, приехавшие в июне 1923 года для пере­говоров в Москву. Фактически Франция оказалась в «нефтяной зависи­мости» от крупнейших трестов США и Англии. В военное время французскую армию снабжали нефтью «Стандард ойл» и «Ройял датч-Шелл». В 1919 году во Франции был подготовлен проект закона о нефтяной монополии. «Но тут вмешивается «Стандард ойл»: она осуществляет прямое и грубое давление на правительство, чтобы за­ставить его отказаться от проекта»,--- отмечалось в одном из докладов нефтяной комиссии палаты депутатов. Вскоре американские нефтяные тресты перешли к пря­мому и грубому шантажу: в конце 1920 года они отка­зались от выполнения части своих обязательств перед Францией. И ее правительство капитулировало. Министр торговли Диор восстановил свободу импорта нефти. Был ли у французских правящих кругов выход из англо-американской «нефтяной кабалы»? Да, был: нор­мализация отношений с Советским Союзом и массовые закупки дешевой и высококачественной советской нефти. И французские правители вынуждены были встать на этот путь, хотя они и избегали политического соглашения с СССР. Уже в 1923—1924 годах экспорт советской неф­ти во Францию составил около 20,7 тыс. т. Но такое ко­личество было, разумеется, ничтожным по сравнению с французскими потребностями и советскими экспорт­ными возможностями. Из Советского Союза, кроме нефти, французские фирмы могли вывозить также продовольствие и живот­ное сырье. Рост удельного веса этих видов импорта опре­делялся теми изменениями, которые произошли в период войны и после ее окончания в сельском хозяйстве Франции. Деревня лишилась от 1,3 млн. до 1,6 млн. мужчин (по­гибшие, сделавшиеся инвалидами или перебравшиеся в города для работы на предприятиях». «Деревни обезлюживаются. Засеянная площадь уменьшается»,—отме­чалось в материалах V съезда ФҚП. Под зерновыми было занято в среднем за последние 10 довоенных лет 12,4 млн. га, а в 1923 году— 10,5 млн. га. Интенсивность земледелия понизилась, его техническая оснащенность ухудшилась. Серьезные трудности переживало и скотоводство. В.1924 году поголовье крупного рогатого скота умень­шилось по сравнению с 1913 годом на 763 тыс., овец — на 5960 тыс., свиней — на 1234 тыс. голов. Поэтому импорт во Францию свежего и мороженого мяса увеличился за десятилетие более чем в 42 раза. Большое значение для французской индустрии имел импорт льна. До войны Россия была главным поставщи­ком льна во Францию. Исчезновение советского льняного волокна с мирового рынка привело к огромному росту цен и уменьшению производства льняной пряжи не толь­ко во Франции, но ив Англии, Германии, Бельгии. В итоге отсутствие нормальных торговых и экономи­ческих отношений с Советской республикой тяжело ска­зывалось на французской экономике. В 1913 году Россия поставила во Францию 112,6 тыс. т нефти и нефтепро-дуктов, 501,9 тыс. т пшеницы, 132,7 тыс. т овса, 39,0 тыс. т льна, льняной кудели и пакли, 376,9 тыс. т пило- и лесо­материалов, 36,7 тыс. т продовольственных товаров. Пос­ле первой мировой войны французские потребности в сырье не только не уменьшились, а, наоборот, значитель­но возросли. Однако объем франко-советской торговли, даже накануне признания, все еще оставался незначи­тельным по сравнению с довоенным. Так, с октября 1923 года по сентябрь 1924 года французский импорт из СССР составил 20,7 тыс. т нефти и нефтепродуктов, 107,8 тыс. т пшеницы и 7 тыс. т овса, 1,2 тыс, г льна, льняной кудели и пакли, 15,6 тыс. т пило- и лесоматериа­лов, 0,5 тыс. т продовольственных товаров. Таким образом, особенности развития французской экономики в военные годы и в послевоенный период, ее насущные потребности в сырье, продовольствии, в новых рынках сбыта настоятельно требовали нормализации от­ношений с СССР, взаимовыгодного торгового и хозяйственного сотрудничества двух великих европейских го­сударств. Не только экономические причины, но и международ­ное положение Франции диктовало ее правящим кругам необходимость признания СССР. Французский империализм был одним из победителей в первой мировой войне. Его политические лидеры рас­считывали использовать победу для утверждения геге­монии Франции в Европе, упрочения ее колониальной империи, расширения внешнеторговой экспансии. Но аг­рессивные планы французских империалистов не имели под собой достаточной экономической базы. Для ее рас­ширения правящие круги страны решили прибегнуть к военной авантюре—оккупации Рура в январе 1923 года. Какие цели преследовали французские монополисты и военщина? Они хотели, как отметил V конгресс Ко­минтерна в своих решениях, «политически и экономически присоединить к Франции левый берег Рейна и Рурскую область и отделить Южную Германию от Северной Гер­мании, включить затем расчлененную таким образом Германию в сферу господства Франции на европейском материке, наконец, обеспечить французской тяжелой ин­дустрии необходимые ей уголь и кокс, а вместе с тем рынок сбыта в Германии для французской индустрии железа». Но очень скоро оккупация Рура вступила в явное противоречие с экономическими и финансовыми возмож­ностями французского империализма. Прежде всего она потребовала колоссальных расходов. Весной 1924 года началось стремительное падение франка, ускоренное действиями английских банков, пустивших в обращение большое количество французской валюты. Надежды правительства Пуанкаре на увеличение германских ре­параций рухнули. Даже добытый уголь нельзя было вы­везти из-за пассивного сопротивления немецкого народа. Французские правящие круги вынуждены были от­ступить, обратиться за помощью к английскому и аме­риканскому капиталу, передать вопрос о германских платежах на" рассмотрение" международного комитета экспертов. Франция «должна была отказаться от „фран­цузского решения" репарационного вопроса, от расчлене­ния Германии, и согласиться на новое, интернациональ­ное решение, соответствующее интересам Англии и Аме­рики». Крах рурской авантюры явился однсй из причин победы «Левого блока» на майских парламентских вы­борах 1924 года. К власти пришло правительство лидера партии радикалов и радикал-социалистов Эдуарда Эр-рио. Оно дало согласие на созыв международной кон­ференции по германскому вопросу, которая заседала в Лондоне с 6 июля по 16 августа 1924 г. Лондонская конференция, в которой принимали учас­тие Англия, Франция, Италия, Япония, США, Бельгия, Греция, Румыния, Югославия, Португалия, признала, что все конфликты из-за репараций должны решаться ар­битражной комиссией из представителей Антанты. Воз­главлять комиссию должен был представитель США. Конференция отвергла метод вооруженной интервенции, потребовала немедленной экономической эвакуации Рура и в течение года — военной. Французское прави­тельство получило на определенное время право в прину­дительном порядке ввозить из Германии уголь и дру­гие промышленные товары. Но германское правительство имело право обратиться в арбитражную комиссию с просьбой о сокращении или даже прекращении выплат. Германия получила для восстановления своей экономики от английских и американских банкиров заем в 800 млн. марок. Победителями на Лондонской конференции оказа­лись США и Англия. Они стали арбитрами во франко-германских отношениях. Фактически был положен конец притязаниям французского империализма на господ­ствующее положение в Западной Европе. Сложной международной обстановкой, в которой ока­залась Франция в результате оккупации Рура, не преми­нули воспользоваться и итальянские правящие круги. Они открыто потребовали передать Италии все восточное Адриатическое побережье, провозгласили захватнический лозунг превращения Адриатики в итальянское море. 31 августа 1923 года итальянские войска заняли остров Корфу, но, получив английский ультиматум, вынужде­ны были очистить его. Против французской политики в рурском вопросе выступил и Ватикан. Папа Пий XI назвал эту политику «гнусной», но после вмешательства французского посла использовал другое слово — «тягостная». Пий XI реко­мендовал, например, эвакуировать левый берег Рейна. Картина была бы неполной, если бы мы не упомянули о том наступлении, которое, воспользовавшись рурскими событиями, развернула английская дипломатия против новой французской системы союзов в Европе. Из Лондо­на в начале января 1924 года был оказан нажим на пра­вительства Югославии, Румынии и Польши с целью заставить их отказаться от французских займов и кредитов на вооружения этих стран. Ответы были состав­лены в смиренных и успокоительных тонах. Более того, Румыния даже решила не принимать французские деньги и официально уведомила об Этом министерство иностран­ных дел Франции. «В настоящее время мы ведем дипломатическую вой­ну на всех фронтах»,— так охарактеризовал междуна­родное положение Франции в разгар франко-германского конфликта из-за Рура правый политический деятель Поль Рейно, впоследствии глава французского кабинета. В итоге рурская авантюра поставила Францию перед реальной угрозой полной международной изоляции. В таких условиях дальнейшее игнорирование Советского государства, в начале 1924 года признанного де-юре Ан­глией и Италией, могло создать ддя французской дипло­матии лишь новые и серьезные, затруднения. Медлить с признанием было уже нельзя. Оккупация Рура вскрыла еще одно весьма тревожное для французских государственных деятелей обстоятель­ство: она раскрыла агрессивную, реваншистскую сущ­ность германского национализма. Особенно активи­зировались фашистские организации в Баварии. В мае 1923 года Эррио рассказывал в парламенте о «настоя­щих военных маневрах» в маленьком городке Нефрёй-манн, к северу от Мюнхена, которые принимал «фантастический персонаж, персонаж комической оперы» — Гитлер. В мае 1923 года — новая манифестация в Мюн­хене. Первый полк гитлеровцев уже насчитывал 10 тыс. человек. Суровая действительность вынуждала многих реаль­но мысливших французских политиков вспомнить об уроках недавнего исторического прошлого, о значении русско-французского сотрудничества. Сенатор-радикал де Монзи в сенате напомнил о помощи, которую оказали Франции в годы мировой войны миллионы русских сол­дат, и сделал следующий вывод: «Что стоит наш ан­тибольшевизм по сравнению с этой вековой традицией и нашими очевидными национальными интересами» 1э. ' К этой теме неоднократно обращался и Эррио. Он призывал отдать дань уважения русской армии, «ибо если бы в начале войны, когда немцы были в нескольких километрах от столицы, Россия с большим мужеством не, бросилась на Восточную Пруссию, кто может сказать, что стало бы с Парижем?»20. Вопрос о возможности и необходимости сотрудниче­ства СССР и Франции для совместной борьбы против возможной новой германской агрессии не раз ставился уже в то время Французской коммунистической партией. Ее центральный орган газета «Юманите» писала: «Если Германия станет опасной для французских трудящихся масс, если милитаризм и реакция поднимут голову в Гер­мании, если Людендорф и компания восторжествуют, симпатии Советского Союза окажутся, естественно, на стороне народов,.мирному развитию которых будет уг­рожать германский милитаризм». Таким образом, как экономические, так и внешнепо­литические факторы настоятельно требовали нормали­зации советско-французских отношений. Однако во Франции вопрос о признании де-юре Советского прави­тельства решался в ходе острейшей и длительной борьбы.   1.2. За сближение с Советской республикой   За признание Советского государства в течение ряда лет выступали во Франции и некоторые влиятельные буржуазные круги. Как писал Марсель Кашен, часть про­мышленников во главе с Лушером (один из заправил обрабатывающей, индустрии, член правлений примерно 200 различных акционерных предприятий), Эррио, де Монзи вела «деятельную кампанию за возобновление сношений с СССР». Эти люди, отмечал Кашен, думали о богатом российском рынке и считали, что им следует поторопиться с установлением деловых связей с Совет­ским Союзом. Сторонники сближения с Советской республикой осо­бенно активизировали свои усилия после разгрома Красной Армией Врангеля и освобождения от иностран­ных интервентов и белогвардейцев всей Европейской части СССР. Под давлением влиятельных деловых групп французское министерство иностранных дел вынуждено было опубликовать официальное заявление о том, что во Франции нет закона, запрещающего торговые и финан­совые отношения с Советской Россией, но правительство сняло с себя всякую ответственность за сделки торговцев и промышленников. Премьер-министр Лейг дал даже согласие на оплату советскими организациями француз­ских товаров золотом. Это был «полный разрыв с не­давней еще французской политикой абсолютного бойкота Советской России, как политического, так и экономиче­ского»,— отмечалось в годовом отчете НКИД за 1919— 1920 годы. В январе 1921 года Жиро, бывший московский фаб­рикант, член объединения биржевиков и промышленни­ков (так называемое общество Нуланса), в беседе с со­ветским дипломатом А. А. Иоффе подчеркнул «чрезвы­чайное желание французского капитала вступить в сношения» с Советской республикой. В ответ Г. В. Чиче­рин сообщил о возможности снабжения Франции нефтью и предложил послать в Париж советскую торговую де­легацию. Через несколько месяцев, в сентябре 1921 года, через представителя РСФСР в Литве 200 французских про­мышленных фирм заявили, что они готовы взять на себя выполнение советских заказов на сумму 118 млн. франков. Уполномоченные этих фирм информировали француз­ское правительство о своих переговорах. Они также обя­зались добиться разрешения на приезд в Париж совет­ского торгового представителя со штатом экспертов. Однако Советское правительство считало бесполез­ным отправлять свою миссию во Францию в то время, когда ее правящие круги провоцировали конфликты между СССР, Польшей и Румынией. М. М. Литвинов предложил, чтобы представители 200 фирм получили официальные, ясные и определенные полномочия для пе­реговоров «не о заказах, а о взаимоотношениях и взаимо­претензиях правительств» и выехали в Москву. Деловые круги настойчиво требовали развития со­ветско-французского торгового и экономического сотруд­ничества на базе нормализации политических отношений между двумя странами. И. правящие круги Франции были вынуждены идти на одну уступку за другой. Они дали согласие на приезд представителя Наркомвнештор-га, который уже в ноябре 1921 года начал свою деятель­ность в Париже. Особенно активно французские торгово-промышлен­ные круги выступали за признание Советского государ­ства в 1922—1923 годах. Этому способствовало некоторое расширение хозяйственных связей между Францией и СССР. В 1923 году в Советский Союз поставляли свою про­дукцию автомобильные заводы Пежо, предприятия фирм «Сорер», «Фив-Лилль», «Лилль-Боньер-Коломб», Пьера Флипо в Туркуэне, Гольдштейна в Париже, Жюля Брюно и Тирье в Лилле, Швандера в Моибельяре, кабельный завод в Анжере, текстильные фабрики в Рубе и шелко­вые в Лионе и др. Группа Лушера установила деловые контакты с советскими организациями. Наряду с промышленниками в нормализации отноше­ний с Советской страной были заинтересованы и морские транспортные компании, не имевшие возможности полностью загрузить свои суда. Так, например, «Компани женераль трансатлантик» в 1922 году из 480 тыс. куб. м:воего тоннажа использовала только 54 тыс. Торговые связи с Советской республикой были необходимы фран­цузским судовладельцам, и они попытались непосредст­венно договориться с правительством СССР о создании смешанного общества. Однако соглашения достигнуть не удалось, так как французские правящие круги не ока­зали поддержки этим переговорам. 28 января 1924 г. руководители компании «Омниум маритим э коммерсьяль де Франс» в специальном док­ладе о франко-советской морской торговле на имя Пуан­каре подчеркивали необходимость получения француз­скими дельцами в Советской России таких же условий для их деятельности, какими пользовались другие ино­странцы. Однако Пуанкаре заявил, что французские предприниматели должны действовать на свой страх и риск. Естественно, что такой ответ лишь затруднил развитие нормальных торговых связей между портами Франции и Советского Союза. За взаимовыгодное экономическое сотрудничество с Советской Россией выступали французские торговцы. 3 января 1922 г. марсельская торговая палата по инициа­тиве своего председателя Жиро специально обсудила во­прос о развитии торговли с Советской республикой. В свя­зи с этим Жиро писал, что с помощью иностранцев «нуж­но восстановить в России кредит, торговлю, промышлен­ность, транспорт и возобновить с ней отношения и об­мен». Через несколько месяцев, в октябре 1922 года, марсельская торговая палата предложила, чтобы фран­цузские купцы имели в Москве постоянный информационный центр, назначив с этой целью своего коллектив­ного представителя. Инициативу марсельцев, остро ощущавших разрыв традиционных морских связей с Советской страной, энер­гично поддержала торговая палата Гавра. В феврале 1922 года она выразила пожелание, чтобы французское правительство способствовало «восстановлению торгов­ли между Францией и Россией». Эту точку зрения под­держал и глава торговой палаты Анжера Мартэн-Рондо. Взгляды и интересы тех общественных кругов Фран­ции, которые выступали за нормализацию советско-французских отношении, наиболее последовательно вы­ражал Эдуард Эррио, лидер партии радикалов и ради­кал-социалистов, мэр Лиона. Как отмечал Г. В. Чичерин, Эррио, связанный с лионскими заводами, представ­лял «активную французскую промышленность и тор­говлю». Одной из важных вех в истории нормализации отно­шений между Советской республикой и Францией была поездка Эррио в Советскую республику. Он прибыл в Москву 20 сентября 1922 г. В беседе с заместителем народного комиссара иностранных дел Л. М. Караханом Эррио заявил, что его особенно интересует экономическое положение Советской страны; цель поездки, не носив­шей характера правительственной миссии,— содействие сближению между Советской Россией и Францией. Эррио побывал в Петрограде, Нижнем Новгороде, посетил Путиловский завод и другие промышленные предприятия, петроградскую торговую палату, Нижего­родскую ярмарку, музеи. Он пригласил советские тор­говые организации принять участие в Лионской ярмарке 1923 года и одновременно сделал официальную заявку на место для лионских купцов на Нижегородской яр­марке. Эррио сумел дать в основном правильную оценку советской действительности. 2 октября 1922 г. он отпра­вил из Москвы письмо Пуанкаре, в котором, выступая за нормализацию советско-французских отношений, кон­статировал: «Правительство большевиков устойчиво. Нет никого и трудно даже вообразить кого бы то ни было, кто мог бы его заменить»54. Он высказал уверенность в том, что сотрудничество Франции с Советской респуб­ликой необходимо и полезно для обеих стран. Вернувшись на родину, лидер радикальной партии начал активную борьбу за признание Советского прави­тельства. «Я провожу мою кампанию со всей энергией и насколько могу искусно, действуя в интересах наших двух государств»,— писал Эррио Чичерину уже в ок­тябре 1922 года. Эррио выступал с докладами, опубликовал ряд ста­тей о своей поездке в Советскую Россию, произнес боль­шую речь о франко-советских отношениях на XIX съезде партии радикалов, проходившем в Марселе в ноябре 1922 года. В этой речи Эррио потребовал признания СССР, отправки в Москву французской торговой делега­ции. Он ратовал за франко-советское экономическое сотрудничество56. В том же 1922 году вышла книга Эррио «Новая Рос­сия», в которой он обстоятельно рассказал о своей поезд­ке в нашу страну, о внутренней и внешней политике Советского государства. Книга заканчивалась такими знаменательными словами: «Нужно работать во имя примирения Русской Республики и Французской Респуб­лики». Поездка Эррио явилась «переломным пунктом» в по­литике французских правящих кругов в отношении Со­ветского государства. «...Мы чрезвычайно высоко ценим и прием Эррио в Москве и тот шаг к сближению с Фран­цией или к переговорам с ней, которые стали теперь воз­можными, вероятными и, хотелось бы думать, необходи­мыми»58,— указывал В. И. Ленин. «Шаг к сближению с Францией» был, несомненно, сделан. Об этом свидетельствовал усилившийся после поездки Эррио интерес французских торгово-промышлен­ных кругов к Советской стране. К марту 1923 года из 460 предложений,- полученных Главным концессионным комитетом, 50 поступило из Франции. Делегации тор­говцев и промышленников одна за другой посещали со­циалистическую республику, высказываясь, как правило, за ее признание, за нормализацию экономических и поли­тических отношений между двумя странами. В то же время представители советских организаций получили некоторые возможности для более тесных и непосредст­венных контактов с французскими фирмами. По приглашению Эррио председатель президиума Нижегородского ярмарочного комитета С. Малышев по­сетил Францию в качестве представителя «торговых групп России». «Я вынес полное убеждение в том, что в стране, сверху донизу, отношение к Советской России самое лучшее, вплоть до готовности теперь же скрепить эти отношения деловыми связями»,—писал С. Ма­лышев. В марте 1923 года на Лионской ярмарке был открыт советский павильон. В нем побывало более 200 тыс. че­ловек. «Сотни тысяч посетителей осматривали русский отдел выставки, восхищаясь выставленными великолеп­ными образцами»,— отмечал Эррио. Советско-французскому сближению способствовала и поездка в августе 1923 года в Советский Союз сенатора де Монзи, тесно связанного с «Банк де Пари э де Пей Ба» и с финансовой группой Бауэр—Маршаль. Так же, как и Эррио, он не имел официальных полномочий от французского правительства. Приехав в Москву, де Мон­зи заявил: «Никакая солидная экономическая связь между Россией и Францией невозможна без предвари­тельного установления постоянных политико-дипломати­ческих отношений». Он высказался за признание Фран­цией Советского правительства до начала парламентской избирательной кампании 1924 года 61. В своей книге «От Кремля до Люксембургского двор­ца», вышедшей в свет в Париже в 1924 году, де Монзи сформулировал программу нормализации отношений между двумя странами. «Час Франции настал. Позже — значит слишком поздно!» — замечал он. Де Монзи пред­ложил отправить в Москву торговую делегацию и вести переговоры по этапам. Делегации следовало подгото­вить временное соглашение, которое после нескольких месяцев его практической проверки могло стать оконча­тельным. «Официальная торговая миссия должна возгла­вить восстановление торговых отношений. Это в интересах как нашей политики, так и нашей торговли» отмечал де Монзи. Однако линия Эррио и его сторонников встречала ожесточенное сопротивление со стороны противников признания СССР. В конце 1923 года реакционные фран­цузские круги добились резкого ухудшения франко-со­ветских торговых отношений, использовав для этого дело «Опторг — Бунатьян». Суть его такова. В марте 1921 го­да советские торговые организации заключили сделку с «Французским акционерным обществом для развития торговли и промышленности» («Опторг») на продажу шелка и закупку некоторых товаров. Однако прибыв­ший в Марсель груз был секвестрован по требованию белоэмигрантов братьев Бунатьян. 12 декабря 1923 г. Сенский трибунал вынес решение в пользу истцов. Это был прецедент, подрывавший правовую основу торговых отношений двух стран. Российские эмигранты-нефте­промышленники немедленно воспользовались удобным случаем и потребовали признания их «права собствен­ности» на ввозимые во Францию советские нефтепро­дукты. Развитие торговли в таких условиях стало невозмож­ным. 5 января 1924 г. Наркомвнешторг решил в месяч­ный срок ликвидировать парижское отделение «Аркос», через которое осуществлялись торговые операции СССР С; Францией. Однако действия врагов Советской республики уже не определяли официальную французскую политику в «русском вопросе». Жизнь с ее объективными законо­мерностями и потребностями брала свое. Прошло всего лишь несколько месяцев, и французское правительство было вынуждено признать де-юре Советское государство было вынуждено включить в число первоочередных сво­их задач нормализацию советско-французских отноше­ний, 17 июня 1924 г., выступая в палате депутатов, Эр­рио заявил о подготовке признания СССР, оговорившись, однако, что предварительно ему необходимо принять некоторые меры предосторожности и получить соответ­ствующую информацию. Но лишь 20 сентября 1924 г. Эррио назначил специальную комиссию для изучения вопроса о признании Францией Советского Союза. В нее вошли юрист Фромажо, два представителя партии ради­калов— де Монзи и Дельбос, бывший французский по­сол в России Нуланс и бывший консул. Гренар. «Вся политика «Левого блока» в этих назначениях»65,— писа­ла «Юманите», разоблачая антисоветскую деятельность Нуланса, Гренара. 8 октября 1924 г. состоялось первое официальное за­седание комиссии. Она единодушно высказалась за то, чтобы франко-советские переговоры по нерешенным вопросам начались после признания. Ее члены потребо­вали включения в официальную формулу признания оговорки относительно защиты французских прав и ин­тересов в Советской России. Комиссия предложила пра­вительству назначить администратора секвестрованных имуществ бывших русских правительств. Таким образом, французские правящие круги не то­ропились с нормализацией франко-советских отношений. Эррио оттягивал признание Советского Союза в силу ряда причин: 1) из-за сопротивления некоторых кругов французской буржуазии; 2) он стремился к соглашению с США, Чехословакией, Румынией в «русском вопросе»; 3) французский премьер-министр хотел следовать «ан­глийскому методу» бесконечных оттяжек и проволочек. Разумеется, в области внешней политики правитель­ство «Левого блока» получило от Пуанкаре тяжелое наследие. Прежде всего необходимо было покончить с рурской авантюрой, в итоге которой международный престиж Франции был подорван. Она уже не решалась на самостоятельные действия в коренных проблемах международных отношений, и в том числе в вопросе о признании СССР. На парламентских выборах 1924 го­да в избирательных платформах всех политических партий, именовавших себя «левыми», был пункт о признании Францией Советского Союза. Французские правящие круги вынуждены были огля­дываться не только на английских, но и на американских империалистов, которые являлись решительными про­тивниками сотрудничества с Советской республикой. Пуанкаре в одном из своих выступлений в Сенате в ап­реле 1924 года подчеркивал «идентичность поведения». США и Франции в «русском вопросе», говорил о необхо­димости постоянных контактов между французским и американским правительствами. И эти контакты были действительно весьма тесными. Французское посольство в Вашингтоне официально за­просило мнение государственного секретаря Юза отно­сительно признания СССР, и тот ответил, что такой акт явился бы ошибкой. Выступая в палате депутатов, Ка-шен подчеркивал, что затяжка с признанием СССР яви­лась, в частности, результатом бесед Эррио с американ­скими политиками. Кроме внешних, были и внутренние силы, оказывав­шие энергичное противодействие нормализации франко-советских отношений. Против признания выступали та­кие люди, как Мильеран — бывший президент Француз­ской Республики, заявивший, что сближение с Советским правительством «окажется бесполезным и опасным». Правый буржуазный деятель, впоследствии член ряда французских правительств, Фланден говорил, что «пос­пешное признание Советов» лишь укрепит СССР, нанесет якобы удар по Румынии, Чехословакии, Польше и При­балтийским государствам. Против установления дипло­матических отношений с Советским государством высту­пали правые депутаты парламента: Ги де Монтжу, де Тэнги, монархисты и фашисты типа Додэ и др. Активную антисоветскую кампанию развернула реакционная фран­цузская печать: «Журналь де Деба», «Аксион франсэз», «Голуа», «Эко де Пари», «Фигаро» и другие буржуазные газеты. Однако и после прихода к власти «Левого блока» единственной политической партией во Франции, после­довательно и решительно выступавшей за дружбу и со­трудничество с СССР, была ФҚП. Коммунисты неустанно разъясняли рабочим, крестьянам, представителям интеллигенции необходимость нор­мализации франко-советских отношений. Так, в обраще­нии Национального совета компартии к труженикам города и деревни, опубликованном в газете «Юманите» 3 июня 1924 г., были сформулированы требования немед­ленного юридического признания Советского правитель­ства, отказа французских правящих кругов от военной и финансовой помощи пограничным с Советской респуб­ликой государствам, «агрессивные замыслы которых слишком очевидны». Обращение одобряло советский план разоружения, выдвинутый на Генуэзской конфе­ренции. «Юманите» на первой полосе из номера в номер пуб­ликовала призыв: «Добьемся мира с Советской Россией! Все великие Державы признали де-юре СССР. Франция будет последней». Газета подчеркивала, что «Левый блок» Должен выполнить свои предвыборные обязатель­ства69. На этом настаивал и Марсель Кашен, выступая в парламенте 17 июня и 22 августа 1924 г. Он говорил: «Я констатирую, что сегодня Франция «Левого блока» последней признает Россию рабочих и крестьян». Особенно энергичную кампанию за нормализацию франко-советских отношений развернули Коммунисти­ческая партия и ее парламентская группа осенью 1924 года. Коммунисты показывали непоследовательность и не­решительность «Левого блока», не выполнявшего своих предвыборных обещаний. В августе 1924 года Руково­дящий комитет ФКП в своем обращении к рабочим, крестьянам и солдатам писал, что «Левый блок» про­должал игнорировать существование СССР, по-прежне­му проводил в отношении Малой Антанты и Польши столь дорогую сердцу Пуанкаре и Мильерана политику компенсаций: «Защитите нас от большевистской револю­ции, и мы дадим вам деньги, оружие и снаряжение»71. «Юманите» неоднократно напоминала о том, что Эр­рио и де Монзи уже несколько лет назад поставили вопрос о признании Советской республики. Рассказав своим читателям о содержании книг «Новая Россия» и «От Кремля до Люксембургского дворца», газета писа­ла: «Сначала признайте Россию! Затем, ведите с ней пе­реговоры. Тем самым вы проявите уважение к логике и к вашим обещаниям». Критикуя французские правящие круги за их медли­тельность, «Юманите» в то же время давала трудящим­ся правдивую информацию о Советском Союзе, его эко­номике, общественном и государственном строе. Она рассказывала о работе и решениях XIII съезда РКП (б), публиковала произведения В. И. Ленина, писала о демо­кратических правах и свободах советских людей —«хо­зяев одной шестой части света», сообщала о развитии советских железных дорог, подъеме индустрии и сельско­го хозяйства73. Однако главным в деятельности коммунистов была организация массовых народных выступлений с требо­ванием нормализации франко-советских отношений. В докладе Генерального секретаря Французской комму­нистической партии Пьера Семара ее Парижскому съез­ду в январе 1925 года отмечалось, что лозунг признания СССР был «на первом плане» в деятельности партийных организаций и кампания по его осуществлению полу­чила «такой отклик в трудящихся массах, что вынудила «Левый блок» наконец осуществить обещание немедлен­ного признания, данное им в период выборов». Эта оценка полностью соответствовала действительности. «Нужно, чтобы рабочий класс изъявил свою собственную волю и заставил правительство «Левого блока» немед­ленно и безусловно признать Советский Союз»75, — при­зывала «Юманите». - И пролетариат Франции свято выполнил свой интер­национальный долг. Все крупнейшие рабочие выступле­ния 1924 года неизменно проходили под лозунгом при­знания де-юре Советской республики: в мае—мани­фестация в память Парижской Коммуны (80 тыс. человек), в июне—15-тысячный митинг парижских тружеников, в июле—10-я Международная неделя мо­лодежи и демонстрация в связи с 10-й годовщиной со дня убийства Жореса, в которой приняли участие 20 тыс. человек, в сентябре — гигантская рабочая демонстрация в связи с юбилеем Г Интернационала. Если коммунисты были до конца последовательными сторонниками сближения и сотрудничества с Советским государством, то лидеры «Левого блока» лишь ходом событий вынуждены были признать Советскую респуб­лику. В октябре 1924 года съезд партий радикалов зая­вил: «При создавшемся положении нужно не критико­вать правительство СССР, а признать его существование для того, чтобы восстановить нормальные взаимоотно­шения и содействовать таким образом восстановлению всего мира»77. Французские государственные и общественные дея­тели, главным образом радикалы и социалисты, извест­ные писатели и ученые в апреле 1924 года создали «Об­щество новой франко-русской дружбы». Оно насчитывало 101 члена и издавало еженедельник «Амитье нувелль», публиковавший материалы о внутреннем и международ­ном положении Советского Союза, о советско-француз­ской торговле. В обществе состояло 11 сенаторов, 13 депутатов пар­ламента, 20 ученых, 16 представителей деловых кругов. Его почетными председателями были 3; Эррио и Ж. Пен-леве, почетными членами—Анатоль де Монзи, Арье, Шарль Жид, Морис Витрак, Даль Пиац. Активную роль в обществе играл Поль Ланжевен. Общество проделало большую работу, выступая за сближение между двумя, государствами, распространяя правдивую информацию об СССР. После установления дипломатических отношений; оно прекратило свою дея­тельность. Сохранились только две секции—-научная и художественно-литературная, во главе которых стояли профессора Ланжевен и Баш. Какую позицию занимала социалистическая партия Франции в «русском вопросе»? Лидеры СФИО были вы­нуждены считаться с настроениями рабочего класса, широких народных масс, рядовых членов своей партии. Большинство ее федераций высказалось за нормализа­цию франко-советских отношений, Так, федерация департамекта Об заявила о необходимости подтвердить право народов на самоопределение путем немедленного призна­ния де-юре Советского правительства. Федерация депар­тамента Верхняя Сена в своей резолюции поручила пар­ламентской фракции партии потребовать срочного признания СССР. Такое же решение приняла социали­стическая федерация Сены, хотя ока находилась под влиянием правых социалистов. Лидеры СФИО в своей избирательной программе даже не упомянули о социалистическом государстве. Однако 2 мая 1924 г. в «Попюлер» один из видных дея­телей этой партии Северак критиковал Пуанкаре за иг­норирование Советской России. Кандидаты социалистов в ходе парламентской избирательной кампании поддер­живали требование о признании Советского Союза, со­провождая его, однако, многочисленными оговорками78. В августе 1924 года парламентская фракция социа­листической партии направила Эррио письмо, в котором заявила, что в вопросе о признании Советского государ­ства СФИО Поддержит правительство, но при наличии ряда условий. Лидеры партии настаивали на том, чтобы признание Францией независимости государств, ранее входивших в состав царской империи и имевших своих представителей при французском правительстве, оста­лось в силе. В целом соотношение классовых сил во Франции к осени 1924 года было таким, что правительство «Ле­вого блока» больше уже не могло оттягивать нормализа­цию советско-французских отношений. 28 октября 1924 г. Эррио сообщил телеграммой на имя председателя Совнаркома и народного комиссара иностранных дел, что Франция с этого дня «признает де-юре Правитель­ство Союза Советских Социалистических Республик» как правительство территорий бывшей Российской империи, где его власть признана населением, и готово немед­ленно вступить в нормальные дипломатические отноше­ния путем взаимного обмена послами. Эррио предложил прислать в Париж делегацию для переговоров. В ответе главе французского правительства, одобрен­ном в этот же день, 28 октября, II сессией ЦИҚ СССР, подчеркивалось значение ликвидации всех недоразуме­ний между Францией и Советским Союзом, необходи­мость заключения между ними «общего соглашения» в качестве основы для дружественных отношений. Вме­сте с тем советская нота имела важную дипломатическую особенность —она не повторяла ограниченную француз­скую формулу признания и тем самым фактически не принимала во внимание ее скрытый смысл. В своем выступлении на сессии ЦИК 28 октября Г. В. Чичерин всесторонне охарактеризовал новый этап во франко-советских отношениях. Он подчеркнул, что признание завершило целый исторический период, на протяжении которого французское правительство более непримиримо относилось к Советской республике, чем правительства других ведущих европейских государств. «Мы горячо приветствуем этот акт. Мы видим те пер­спективы, которые он раскрывает перед нами в дальней­шем для развития нашей международной политики и наших международных экономических отношений»,— говорил Г. В. Чичерин. Вся демократическая французская общественность с горячим одобрением встретила сообщение об установ­лении дипломатических отношений с СССР. Руководя­щий комитет ФҚП в специальном обращении поздравил русских рабочих и крестьян с одержанной ими победой. Французские коммунисты., говорилось в обращении, еще уверенней, чем раньше, «пойдут по пути, начертанному победоносным большевизмом, который его злейшие вра­ги вынуждены сегодня признать в качестве законного правительства самого большого народа Европы»81. 4 но­ября на заседании палаты депутатов группа комму­нистов предложила послать приветствие Советской Рос­сии. Как оценили признание СССР французские государ­ственные деятели? Де Монзи заявил корреспондентам РОСТА: «Первый шаг сделан. Исторический шаг, сбли­жающий Францию с Россией»83. Радикал Жозеф Кайо, бывший премьер-министр, расценил как преступную ошибку «Национального блока» игнорирование им огромной страны, богатства которой были необходимы для восстановления мирового хозяйства84. Александр Ва-ренн, один из руководящих деятелей СФИО, вице-пред­седатель палаты депутатов, отметил, что признание от­вечало «чувствам большинства всех французов, и в частности чувствам социалистов». По словам бывшего министра Мальви, «было бы абсурдно и противно инте­ресам Франции еще дальше игнорировать правительство, в руках которого находятся судьбы России». Горячо откликнулись на признание и многие предста­вители французской общественности. Франция «могла бы и не ждать семи лет, чтобы найти рабоче-крестьян­скую республику существующей, и законно»,— писал Анри Барбюс. Горячо одобрили нормализацию франко-советских отношений профессора Сорбонны историк Олар и математик, депутат парламента Борель, про­фессор анатомии сенатор Дебиерр, профессор «Коллеж де Франс» Глей, генеральный секретарь «Общества на­вой франко-русской дружбы» Арье, редактор газеты «Котидьен» Бюиссон, один из редакторов газеты «Тан» Роллан, редактор журнала «Амитье нувелль»- Витрак, редактор еженедельника «Эроп нувелль». Луиза Вейсс и др. Признание усилило раскол в среде русской эмигра­ции. Ее антисоветская верхушка решила вручить Эррио протест, подписанный Коковцевым, Денисовым, Третья­ковым. Но белоэмигрантские вожаки все больше теряли почву под ногами. Был создан «Союз возвращения на ' родину», который в своем воззвании призвал не доверять лживой белой прессе, окончить скитания, не имеющие «никакого смысла, цели» и ведущие лишь к гибели. В Лионе, в ряде городов юга и севера Франции возникли Комитеты возвращения на родину. Каждый день в советское полпредство обращались десятки людей. «Все почти приходят с одним и тем же: -можно ли уже хлопотать о разрешении на возвращение в СССР? По нескольку раз в день почтальон приносит толстую пачку писем с теми же вопросами»87,— писали «Известия». Итак, историческое событие свершилось. Буржуаз­ная Франция вынуждена была признать Советский Союз. Это было новое свидетельство силы и жизненности ленинской теории мирного сосуществования государств двух противоположных социально-экономических систем. Официальное признание создало не­обходимые предпосылки для созыва франко-советской конференции с целью решения политических, экономических, финансовых, торговых вопросов, представлявших интерес для обеих стран. Однако подготовка конференции потребовала до­вольно значительного времени — более года. В течение этого времени советским дипломатам в Па­риже во главе с полпредом Л. Б. Красиным пришлось за­ниматься рядом неотложных проблем. После установле­ния нормальных дипломатических отношений не прекра­тили свою деятельность во Франции «миссия» Чхенкели, именовавшего себя «министром Грузинской республики», самозванная «делегация Армянской республики», быв­шие царские консулы. Чхенкели и другие грузинские «дипломаты» были внесены в список членов, дипломати­ческого корпуса, пользовались дипломатическими при­вилегиями, получали приглашения на официальные прие­мы. Более того, префектура полиции требовала от гру­зин — эмигрантов во Франции представления. документов, выданных «миссией». Чхенкели издавал в Париже свою антисоветскую газетенку, преследовал лиц, симпатизиро­вавших Советскому Союзу. Советский полпред неоднократно (14 августа и 17 де­кабря 1925 г., 14 января и 15 февраля 1926 г.) указывал, что существование «миссии» Чхенкели было несовмести­мо с дружественными отношениями между Францией и СССР. Однако этот вопрос так и не был разрешен до конца 1926 года, хотя французские официальные лица неоднократно заявляли о ликвидации самозванного гру­зинского представительства. Враждебную Советскому государству позицию, противоречившую элементарным нормам международного права, французское правительство занимало и в вопросе о белогвардейских консульствах во Франции. Бывшие консульства в течение длительного времени функциони­ровали в Париже, Лионе, Марселе и некоторых других французских городах. Советское посольство неоднократно обращалось с про­тестами к французским властям, настаивало на запреще­нии незаконной деятельности белогвардейских консулов, пересылало в министерство иностранных дел Франции выданные ими документы. Французское правительство заявляло, что уже отданы необходимые распоряжения. И тем не менее консульство в Лионе, например, упорно продолжало функционировать. Л. Б. Красин настойчиво требовал от премьер-минист­ра Эррио передачи советским представителям консуль­ских архивов, фондов, имущества. Однако только в се­редине 1926 года местные французские власти были уве­домлены из Парижа о том, что существование белогвар­дейских консульств незаконно. Вскоре после приезда в Париж Л. Б. Красин предло­жил значительно расширить прямые торговые связи меж­ду СССР и Францией. В советской ноте от 12 января 1925 г. подчеркивалось, что французская экономика нуждалась во многих наших экспортных товарах. В свою очередь Советскому Союзу для восстановления народно­го хозяйства нужны были различные изделия француз­ской индустрии. Полпредство специально поставило вопрос о расши­рении экспорта леса из СССР во Францию. Оно настаива­ло прежде всего на пересмотре так называемого гене­рального тарифа, который применялся к советскому лесу и был в четыре раза больше минимального. В результате французские фирмы вынуждены были покупать лес, экс­портируемый из Советского Союза, на рынках других стран. В ноте отмечалось также, что продажа советских лесных материалов во Франции приведет к снижению цен, облегчит и удешевит жилищное строительство, а французский торговый флот получит при этом выгодные заказы. Однако Эррио в письме Красину от 21 марта 1925 г. предлагал включить вопрос о применении минимального тарифа к лесу русского происхождения «в рамки общих переговоров, которые должны открыться в ближайшее время между обоими правительствами». Такой же в принципе ответ дал министр иностранных дел Бриан на советское требование об отмене запретительного режима, применявшегося во Франции к ввозимым из СССР скоту и мясу. Несмотря на негативную позицию французских пра­вящих кругов, товарооборот между двумя странами пос­ле признания быстро возрастал. Народный комиссариат внешней торговли разместил во Франции ряд крупных заказов. За один месяц торговые организации Россий­ской Федерации дали французской индустрии заказов более чем на 2 млн. рублей. В течение всего лишь двух месяцев для Баку были закуплены грузовики, оборудо­вание нефтепромыслов на 5 млн. рублей. Моссовет при­обрел автобусы, такси, легковые автомобили на 8 млн. рублей. Свыше 1 млн. рублей было израсходовано на ки­нопленку и фотографические принадлежности; более 1,5 млн. рублей—-на химические препараты для меди­цинских целей; 1 млн. рублей—на проволоку и мельнич­ные проволочные сита. Значительные суммы были израс­ходованы на мериносовую, камвольную, суконную шерсть, на различные сельскохозяйственные орудия. Общая сумма всех оборотов нашего торгпредства в Па­риже составила к августу 1925 года 100 млн. золотых рублей. В свою очередь, значительно возрос экспорт советских товаров во Францию. Впервые в истории советско-фран­цузских отношений был заключен договор на поставку во Францию 75 тыс. т советского мазута. В середине ян­варя 1925 года состоялось подписание контракта с фран­цузской фирмой «Петрофина», закупившей в СССР 80 тыс. т бензина и 40 тыс. т смазочных масел. Хотя признание Францией СССР благоприятно сказа­лось на развитии товарооборота между двумя странами, тем не менее французские правящие круги, лавируя меж­ду различными группировками крупного капитала, затя­гивали решение ряда важных вопросов: правовое поло­жение торгпредства, улучшение условий советского экспорта и импорта, предоставление советским организациям кредитов и т. д. Крайне медленно налаживалось и научно-техническое сотрудничество. Правда, советские хозяйственные орга­низации в конце 1924 и в начале 1925 года получили воз­можность отправить во Францию несколько делегаций, ознакомившихся с производством оборудования для пи­щевой, резиновой, нефтяной, силикатной, бумажной, льня­ной, судостроительной, машиностроительной, сахарной промышленности. Советские представители имели полно­мочия для размещения заказов, приобретения новейших патентов, лицензий, чертежей. Однако французские правящие круги, прикрываясь де­магогическими вымыслами о «кознях Москвы», препятст­вовали установлению более тесных контактов между уче­ными, инженерами и другими специалистами Советского Союза и Франции. В первые годы франко-советских дипломатических от­ношений большое значение имел вопрос о судьбе отделе­ний ряда российских банков, существовавших в Париже до Великой Октябрьской социалистической революции. Во время первой мировой войны эти банки поддержива­ли деловые отношения с правительственными органами, торговцами и промышленниками Франции, осуществляя операции огромного масштаба. Фактически они распоря­жались фондами, принадлежавшими российскому госу­дарству. Декретом Совета Народных Комиссаров от 17 декабря 1917 г. все банки, и в том числе их загранич­ные отделения, были национализированы. В 1920 году французское правительство создало «рус­скую ликвидационную комиссию». В декабре 1924 года она была заменена специальной администрацией во гла­ве с Жодоном. Однако охранительный секвестр не поме­шал расхищению российских капиталов. Так, русские банки, имевшие до Октября 1917 года свои отделения в Париже, словно по мановению волшебной палочки пре­вратились во французские кредитные учреждения: Рус­ский банк для внешней торговли стал «Банк женераль пур ла коммерс этранже», Петроградский международ­ный коммерческий банк превратился в «Банк интернасиональ де коммерс», Московский объединенный банк принял название «Банк франсез де юнион». Французские власти не только способствовали этому расхищению достояния советского государства, но и до­пускали прямое вмешательство в его внутренние дела. Коммерческий суд департамента Сена принял решение о ликвидации Русско-Азиатского банка, хотя он был на­ционализирован, а затем упразднен. Своим решением суд восстановил существование юридического лица, уже не существовавшего по законам Советской республики. После признания советская дипломатия настойчиво добивалась возвращения угнанных белогвардейцами в гавань Бизерту российских военных кораблей. «Мы не можем идти на соглашение, пока нам не будет возвращен бизертский флот»,— говорил Г. В. Чичерин. В вопросе о российских военных судах позиция фран­цузского правительства не была последовательна. Уже во время своей первой беседы с Л. Б. Красиным Эррио заявил, что бизертский флот будет возвращен Советской республике. Но премьер-министр просил, учитывая его затруднительное положение в парламенте, не форсиро-" вать решения и ограничиться вначале осмотром кораб­лей советскими специалистами. Глава французского кабинета сообщил заместителю народного комиссара иностранных дел М. М. Литвинову о своем согласии на немедленный приезд в Бизерту тех­нической комиссии СССР. В ноте посольства на имя Эррио от 3 апреля 1925 г. отмечалось, что приглашение экспертов явилось еще одним подтверждением необходи­мости возврата флота «в кратчайший срок». Советское правительство подчеркивало, что после установления нормальных дипломатических отношений задержание военных кораблей — одного «из элементов национальной обороны» — противоречило международным обычаям. Однако вскоре под давлением антисоветски настроен­ных кругов Эррио изменил свою точку зрения. Он заявил в сенате, что Франция должна гарантировать безопас­ность Румынии, Болгарии и Югославии, вернуться к по­литике Пуанкаре. Заявление премьер-министра означало, что вопрос о выдаче флота французское правитель­ство вновь связывало с разрешением долговой проблемы. «Это как раз то, против чего мы весьма решительно про­тестовали», — замечал Г. В. Чичерин. Задерживая принадлежавшие Советскому Союзу ко­рабли, французская сторона в то же время отказалась нести расходы по их охране и содержанию 1Ш. Такая по­зиция противоречила нормам международного права, элементарному здравому смыслу, и правящим кругам Франции вскоре пришлось отказаться от нее. В ходе переговоров народного комиссара иностран­ных дел в Париже в ноябре — декабре 1925 года была до­стигнута договоренность о немедленной передаче СССР бизертского флота, хотя Бриан отказался опубликовать официальное коммюнике об этом решении. В свою оче­редь, Советское правительство заявило, что оно благоже­лательно рассмотрит предложения французских фирм о продаже им непригодных для использования судов и о ремонте тех из них, которые будут впоследствии отведе­ны в советские порты. Был еще один «корабельный» вопрос, вызывавший дипломатические трения, — вопрос о пароходах бывшей компании РОПИТ («Российское общество пароходства и торговли»), захваченных ее прежними директорами. Французское правительство назначило временным управ­ляющим имущества этого общества бывшего генерально­го интенданта сухопутных войск Буржуа. При нем был создан совет управляющих, состоявший из людей, права которых, как указывало советское полпредство в Пари­же 26 мая 1925 г. в ноте министерству иностранных дел Франции, являлись более чем сомнительными. Самозван­ные хозяева продали 18 судов из 35 за несколько мил­лионов франков. Из состава команд уволили свыше 1 тыс. человек, но причитающаяся им сумма — более 2 млн. франков — выплачена не была 103. Советское правительство 27 мая 1925 г. заявило, что оно сохраняет все свои права в отношении кораблей прежнего российского торгового флота, в чьих руках и в каком бы месте они ни находились, и отвергает любые сделки в отношении имущества РОПИТ, совершенные без его согласия. В апреле 1925 года советское полпредство возбудило^ в Марсельском суде дело против Буржуа. Оно потребова­ло его замены, упразднения совета управляющих и вклю­чения в администрацию советского представителя104. Марсельский суд отклонил иск, причем мотивировка при­говора содержала недопустимые антисоветские выпады. 27 мая 1925 г. в советской ноте Бриану указывалось: «Не­допустимо, чтобы суд страны, правительство которой формально признало правительство СССР, мог себе поз­волить оскорбительные оценки в отношении советского законодательства и учреждений». 23 декабря 1925 г. апелляционный департаментский суд утвердил решение Марсельского суда. Лишь в марте 1928 года кассационный суд присоединился к выводам первой судебной инстанции, исходя из того что Франция не может признать экспроприацию частной собственно­сти, которая не диктуется якобы соображениями общест­венной пользы. Таким образом, формально признав Советское госу­дарство, французские правящие круги фактически прово­дили враждебную ему политику, стремились сорвать со­глашение по ряду актуальных вопросов франко-совет­ских отношений. Официальное признание создало не­обходимые предпосылки для созыва франко-советской конференции с це лью решения политических, экономических, финансовых, торговых вопросов, представлявших интерес для обеих стран. Однако подготовка конференции потребовала до­вольно значительного времени — более года. В течение этого времени советским дипломатам в Па­риже во главе с полпредом Л. Б. Красиным пришлось за­ниматься рядом неотложных проблем. После установле­ния нормальных дипломатических отношений не прекра­тили свою деятельность во Франции «миссия» Чхенкели, именовавшего себя «министром Грузинской республики», самозванная «делегация Армянской республики», быв­шие царские консулы. Чхенкели и другие грузинские «дипломаты» были внесены в список членов, дипломати­ческого корпуса, пользовались дипломатическими при­вилегиями, получали приглашения на официальные прие­мы. Более того, префектура полиции требовала от гру­зин — эмигрантов во Франции представления. документов, выданных «миссией». Чхенкели издавал в Париже свою антисоветскую газетенку, преследовал лиц, симпатизиро­вавших Советскому Союзу. Советский полпред неоднократно (14 августа и 17 де­кабря 1925 г., 14 января и 15 февраля 1926 г.) указывал, что существование «миссии» Чхенкели было несовмести­мо с дружественными отношениями между Францией и СССР. Однако этот вопрос так и не был разрешен до конца 1926 года, хотя французские официальные лица неоднократно заявляли о ликвидации самозванного гру­зинского представительства. Враждебную Советскому государству позицию, противоречившую элементарным нормам международного права, французское правительство занимало и в вопросе о белогвардейских консульствах во Франции. Бывшие консульства в течение длительного времени функциони­ровали в Париже, Лионе, Марселе и некоторых других французских городах. Советское посольство неоднократно обращалось с про­тестами к французским властям, настаивало на запреще­нии незаконной деятельности белогвардейских консулов, пересылало в министерство иностранных дел Франции выданные ими документы. Французское правительство заявляло, что уже отданы необходимые распоряжения. И тем не менее консульство в Лионе, например, упорно продолжало функционировать. Л. Б. Красин настойчиво требовал от премьер-минист­ра Эррио передачи советским представителям консуль­ских архивов, фондов, имущества. Однако только в се­редине 1926 года местные французские власти были уве­домлены из Парижа о том, что существование белогвар­дейских консульств незаконно. Вскоре после приезда в Париж Л. Б. Красин предло­жил значительно расширить прямые торговые связи меж­ду СССР и Францией. В советской ноте от 12 января 1925 г. подчеркивалось, что французская экономика нуждалась во многих наших экспортных товарах. В свою очередь Советскому Союзу для восстановления народно­го хозяйства нужны были различные изделия француз­ской индустрии90. Полпредство специально поставило вопрос о расши­рении экспорта леса из СССР во Францию. Оно настаива­ло прежде всего на пересмотре так называемого гене­рального тарифа, который применялся к советскому лесу и был в четыре раза больше минимального. В результате французские фирмы вынуждены были покупать лес, экс­портируемый из Советского Союза, на рынках других стран. В ноте отмечалось также, что продажа советских лесных материалов во Франции приведет к снижению цен, облегчит и удешевит жилищное строительство, а французский торговый флот получит при этом выгодные заказы. Однако Эррио в письме Красину от 21 марта 1925 г. предлагал включить вопрос о применении минимального тарифа к лесу русского происхождения «в рамки общих переговоров, которые должны открыться в ближайшее время между обоими правительствами». Такой же в принципе ответ дал министр иностранных дел Бриан на советское требование об отмене запретительного режима, применявшегося во Франции к ввозимым из СССР скоту и мясу. Несмотря на негативную позицию французских пра­вящих кругов, товарооборот между двумя странами пос­ле признания быстро возрастал. Народный комиссариат внешней торговли разместил во Франции ряд крупных заказов. За один месяц торговые организации Россий­ской Федерации дали французской индустрии заказов более чем на 2 млн. рублей. В течение всего лишь двух месяцев для Баку были закуплены грузовики, оборудо­вание нефтепромыслов на 5 млн. рублей. Моссовет при­обрел автобусы, такси, легковые автомобили на 8 млн. рублей. Свыше 1 млн. рублей было израсходовано на ки­нопленку и фотографические принадлежности; более 1,5 млн. рублей—-на химические препараты для меди­цинских целей; 1 млн. рублей—на проволоку и мельнич­ные проволочные сита. Значительные суммы были израс­ходованы на мериносовую, камвольную, суконную шерсть, на различные сельскохозяйственные орудия93. Общая сумма всех оборотов нашего торгпредства в Па­риже составила к августу 1925 года 100 млн. золотых рублей. В свою очередь, значительно возрос экспорт советских товаров во Францию. Впервые в истории советско-фран­цузских отношений был заключен договор на поставку во Францию 75 тыс. т советского мазута. В середине ян­варя 1925 года состоялось подписание контракта с фран­цузской фирмой «Петрофина», закупившей в СССР 80 тыс. т бензина и 40 тыс. т смазочных масел. Хотя признание Францией СССР благоприятно сказа­лось на развитии товарооборота между двумя странами, тем не менее французские правящие круги, лавируя меж­ду различными группировками крупного капитала, затя­гивали решение ряда важных вопросов: правовое поло­жение торгпредства, улучшение условий советского экспорта и импорта, предоставление советским организациям кредитов и т. д. Крайне медленно налаживалось и научно-техническое сотрудничество. Правда, советские хозяйственные орга­низации в конце 1924 и в начале 1925 года получили воз­можность отправить во Францию несколько делегаций, ознакомившихся с производством оборудования для пи­щевой, резиновой, нефтяной, силикатной, бумажной, льня­ной, судостроительной, машиностроительной, сахарной промышленности. Советские представители имели полно­мочия для размещения заказов, приобретения новейших патентов, лицензий, чертежей. Однако французские правящие круги, прикрываясь де­магогическими вымыслами о «кознях Москвы», препятст­вовали установлению более тесных контактов между уче­ными, инженерами и другими специалистами Советского Союза и Франции. В первые годы франко-советских дипломатических от­ношений большое значение имел вопрос о судьбе отделе­ний ряда российских банков, существовавших в Париже до Великой Октябрьской социалистической революции. Во время первой мировой войны эти банки поддержива­ли деловые отношения с правительственными органами, торговцами и промышленниками Франции, осуществляя операции огромного масштаба. Фактически они распоря­жались фондами, принадлежавшими российскому госу­дарству. Декретом Совета Народных Комиссаров от 17 декабря 1917 г. все банки, и в том числе их загранич­ные отделения, были национализированы. В 1920 году французское правительство создало «рус­скую ликвидационную комиссию». В декабре 1924 года она была заменена специальной администрацией во гла­ве с Жодоном. Однако охранительный секвестр не поме­шал расхищению российских капиталов. Так, русские банки, имевшие до Октября 1917 года свои отделения в Париже, словно по мановению волшебной палочки пре­вратились во французские кредитные учреждения: Рус­ский банк для внешней торговли стал «Банк женераль пур ла коммерс этранже», Петроградский международ­ный коммерческий банк превратился в «Банк интерна- сиональ де коммерс», Московский объединенный банк принял название «Банк франсез де юнион». Французские власти не только способствовали этому расхище ⇐ Предыдущая123Следующая ⇒ Поделиться с друзьями: Дата добавления: 2016-12-31; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 388 | Нарушение авторских прав Поиск на сайте: Лучшие изречения: Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы жить. © Сократ ==> читать все изречения... 1724 - | 1544 - © 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление