Свет, сияющий в полную силу

«Светильник тела есть око; итак, если око твое
будет чисто, то и все тело твое будет светло...
Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?»

Евангелие от Луки, XI: 34-5

«Теперь я открою тебе — ибо твое сердце
Открыто — последнее, самое сокровенное знание,
Самый главный секрет Моих земель и небес,
Одно лишь познание которого освободит тебя от всех страданий;
Знание царей и царственную тайну;
Для души оно — свет, очищающий ее
От всех грехов; прекрасный свет
Святости, идущий изнутри».

Божественная Песнь, IX

 

НАБЛЮДЕНИЯ И ПРИМЕРЫ

Мы уже говорили, что посвящение — истинное, а не просто церемониальное, — имеет целью расширение сознания до пределов, ранее недосягаемых для человека, его выход на новый, качественно более высокий уровень. Это расширение может быть более или менее значительным, поскольку наша наука предусматривает различные степени посвященности с различным диапазоном сознания, расширению которого нет предела.

Читатель может спросить: «А каковы же природа и характер этого нового уровня сознания? И чем оно отличается от нынешнего, которое я привык считать нормальным?» Ответам на эти вопросы как раз и посвящена данная глава, которую я начну с общих наблюдений, а завершу более конкретными примерами.

Даже нормальное сознание человека, не ищущего никаких посвящений, постепенно расширяется вследствие накопления жизненного опыта. Ибо что есть жизнь, как не постепенный, медленный процесс посвящения, храмом для которого служит весь мир? Сознание и практический ум, обретаемые в зрелом возрасте, почти всегда превосходят способности неопытной юности, даже если накопленные изменения носят главным образом интеллектуальный, а не духовный характер и ограничиваются совершенствованием собственного savoir faire и мирской изворотливости, не затрагивая высшей мудрости. Расширение сознания всё равно имеет место, косвенно указуя на то, какие возможности откроются перед человеком после пробуждения его духовного сознания.

Сама природа показывает процесс непрестанного расширения сознания на примере четырех своих царств, начиная с минерального и выше. Все внешние формы жизни, даже минеральные, являются не более чем объективными телами оживляющей их субъективной* жизненной энергии. Сама планета Земля, равно как и все прочие небесные тела, представляет собою, как справедливо учили древние, не мертвую материю, но Зоон — живое существо, обладающее сознанием само по себе и сознательное во всех своих частях, какими бы грубыми или, напротив, тонкими они ни были. Со всех сторон ее окружает Зодиак таких же «живых существ», взаимодействующих друг с другом; и из отдельных сознаний этого сложного механизма складывается единое Всеведущее, имя которому Бог.

__________
* Смысл этих слов в английском языке отличен от того, который им придаётся в русском. Имеется в виду, что предметные (то есть имеющие природу объекта) тела оживляются действующей (имеющей природу субъекта) энергией — прим. ред.

Жизнь в основе своей едина, хотя и рассредоточена во множестве самостоятельных жизней и разделена на несколько автономных царств, подобно внутреннему пространству судна, разделенному вертикальными переборками и горизонтальными палубами. Это «бесконечный поток», непрерывно льющийся сквозь все природные царства, а все формы (или тела), порождаемые им при этом, суть ни что иное, как мимолетные и неустойчивые волны и водовороты, создаваемые течением; эти формы — от самых низших до наиболее высокоразвитых — идеально приспособлены для прогрессирующего и восходящего от одного уровня к другому сознания. Иными словами, природа представляет собою систему заключенных в бренные тела ограниченных сознаний, стремящихся к обретению неограниченного сознания в сверхъестественном бессмертном теле.

Каждое последующее царство природы вбирает в себя очищенные и возвышенные характеристики предыдущего, но вместе с тем приобретает и новый, дополнительный принцип, а также новое, соответствующее ему тело. Так, по мере восхождения, последовательно приобретаются и встраиваются в эволюционирующую структуру чувственный, эмоциональный, интеллектуальный и духовный принципы. Таким образом, когда жизненная сущность, ограниченная характеристиками минерального царства, перемещается далее в царство растительное, она проходит через посвящение соответствующей ступени, открывая новый этап своей эволюции и приобретая новую форму, или тело, как «знак своего продвижения». Таким же посвящением (только более высокого порядка) и обретением нового, соответствующего более высокому уровню развития тела будет сопровождаться ее переход в животное царство и оттуда — в царство людей*.

__________
* Не следует думать, однако, что здесь идет речь о возможности непосредственного перехода минеральных форм в растительные, а затем — в животные и так далее, который почему-то просмотрели биологи; поскольку на самом деле всё обстоит несколько иначе. Царства природы подобны отдельным палубам корабля, сообщение между которыми на проявленном уровне невозможно, ибо все переходы, соединяющие их между собою, наглухо закрыты. Переход возможен только на сверхфизическом, ноуменальном уровне, к которому общепризнанная ныне наука не имеет доступа.

Низшая природа человека на его нынешнем этапе эволюционного продвижения являет собою ни что иное, как сочетание, синтез трех дочеловеческих царств; его зародыш каждый раз ускоренно воспроизводит, а физическая структура включает в себя все те стадии, которые ему пришлось преодолеть на пути к своему нынешнему состоянию. Но к ним прилагается еще один дополнительный — духовный, божественный принцип, отличающий человека от всех предыдущих царств и возвышающий его над ними. Для них он — бог, высший посвященный, обладающий недоступным для них сознанием. Точно так же растение является богом для земли, из которой оно произрастает, а животное — богом для растений.

Но благодаря посеянному в его высокоразвитой телесной структуре зерну нового духовного принципа человек может вознестись на следующий, еще более высокий уровень сознания; впереди его ждет очередное посвящение. Перед ним открыта перспектива преодоления рубежей его нынешнего царства, ограничивающих его рамками физического, «животного» человека, и достижения уровня человека духовного. Четыре царства — минеральное, растительное, животное и человеческое — он уже познал и включил в свою структуру. Теперь перед ним задача возвыситься до пятого царства — царства Духа, потенциальным представителем которого он уже является, но еще не развил и не осознал собственные скрытые способности.

Поэтому тайная наука символически изображает человека в виде пятиконечной звезды и облачает его в пятиугольный передник в знак того, что он может лучше понять себя, прочесть свое прошлое и оценить свои нынешние возможности.

Следует подчеркнуть тот немаловажный факт, что каждый переход из низшего царства в вышестоящее, каждое посвящение в новый жизненный уклад предполагает полный разрыв, окончательный и бесповоротный отказ от прежней формы и образа жизни, то есть смерть всего, что ранее составляло суть и смысл активного существования. Следовательно, прежде чем рассчитывать на переход в пятое царство человека духовного, естественный человек должен умереть для самого себя, полностью отринув свою прежнюю природу. Эта смерть, как мы уже говорили, обозначается третьей ступенью, церемониально изображающей тот переход, который надлежит совершить человеку, прежде чем он сможет приобщиться к новому уровню жизни и сознания, коего он никогда раньше не знал, да и не мог знать. Смерть, о которой здесь идет речь, нельзя отождествлять со смертью физической, поскольку физический организм по-прежнему остается собственностью своего владельца. Он просто исчезает, умирает для своей прежней сущности и ее естественных стремлений, заставляя их уступить место новому «Я», руководимому уже не из прежнего ограниченного разума, но из нового центра, познающие способности которого, в сравнении с предыдущим, практически не ограничены. И способности эти не утрачиваются с возвращением посвященного в физическое тело, которое еще послужит ему до своей естественной смерти, но, напротив, помогают ему в дальнейшем превратить это тело в более совершенный инструмент приближения к наивысшей космической цели.

Как же описать сие новоприобретенное сознание, дабы у читателя сложилось о нем более конкретное представление? Да никак — это попросту невозможно. Как невозможно объяснить слепому от рождения, что такое зрение, или же находящемуся в утробе матери младенцу — реалии внешнего мира, так и посвященный не может объяснить, что такое царство Духа, тем, кто еще не родился в нем. Для того, чтобы познать его, необходимо увидеть всё самому. Это — одна из величайших мистерий, которая навсегда останется неописуемой и неизъяснимой, какие бы наставления ни давались посвященными относительно меньших тайн. Можно, однако, привести некоторые аналогии и аллегории, которые в состоянии подхлестнуть воображение читателя и тем самым дать ему возможность самостоятельно поразмыслить о сути и характере высшего сознания.

В своей предыдущей книге я уже говорил о том, что момент возвращения к Свету в ходе посвящения третьей ступени, равно как и аналогичный момент в посвящении Королевской Арки (отличающийся от первого лишь большею сложностью ритуала), представляют собою не что иное, как попытку изобразить в драматической форме расширение сознания, переживаемое претендентом во время истинного посвящения. Великолепное литературное описание этого процесса предлагает нам одиннадцатая глава великого индийского трактата о науке посвящений — «Бхагавадгиты» (более известного европейскому читателю в прекрасном поэтическом переводе сэра Эдвина Арнольда под названием «Божественная Песнь»). Другими примерами могут служить видение Данте в «Раю» и библейская книга Откровения, написанная пророком, пребывавшим «в духе вдень Господень». Китс очень точно представил себе суть этого процесса, после чего написал в своем «Гиперионе»:

«И чувствую, как в Бога превращает
Меня громада знаний! Имена,
Деянья, подвиги, седые мифы,
Триумфы, муки, голоса вождей,
И жизнь, и гибель — это все потоком
Вливается в огромные пустоты
Сознанья и меня обожествляет,
Как будто я испил вина блаженных
И приобщен к бессмертью!»*

__________
* Отрывок из поэмы Дж. Китса «Гиперион» цит. в переводе Г.Кружкова, по кн.: «Европейская романтическая поэзия», М.: «Московский рабочий», 1988. — Прим. ред.

В последние годы появилось немалое количество свидетельств и сообщений о личных наблюдениях, подтверждающих возможность расширения сознания, подобного вышеописанному. Одним из таких сообщений является посвященная мистической стороне масонства компиляция под названием «Космическое сознание», автор которой, д-р P. M. Бак, состоит в Братстве Каменщиков Америки. Эта проблема даже подверглась экспериментальному изучению — ее исследовал знаменитый психолог, ныне покойный профессор Уильям Джеймс, а также другие; и хотя подобных искусственных способов возвышения сознания следует всячески избегать, так как они могут быть очень опасны для экспериментатора и сам профессор Джеймс признавал, что они обернулись для него весьма болезненными последствиями, все-таки оставленное им описание того, что ныне известно как «откровения под наркозом», было настолько ярким и талантливым, что будет вполне уместным процитировать его в этой книге. Пожалуй, даже тот, кто достиг посвящения «на законных основаниях» — вследствие естественного наполнения своей жизни чистотою и святостью, а не умерщвляя своей плоти, отравляя ее веселящим газом, — не смог бы точнее передать открывшуюся ему истину. Вот что он пишет:

«В этом ни с чем не сравнимом метафизическом просветлении взору открывается Истина, лежащая в бездонных глубинах, которые мгновенно становятся прозрачными, пропуская сквозь свою толщу ее ослепительный Свет. Разум постигает все логические связи между вещами с такой быстротою, точностью и очевидностью, что обычному сознанию трудно даже представить себе что-либо подобное. Исчезает граница между центром и внешней оболочкой предметов. Эго и его объекты, meum и tuum сливаются воедино. И первым результатом этого просветления становится абсолютная, безграничная уверенность в том, что всё, в чем вы были абсолютно и безгранично уверены раньше, — не более чем иллюзия и заблуждение. Какие бы мысли или образы при этом ни возникали, все они неизбежно подхватываются всё теми же логическими щипцами и органично встраиваются в общее полотно доказательств всё той же истины, суть которой заключается в том, что все противоположности, сколько их ни есть в этом мире, исчезают в высшем единстве, из которого все они исходят, что все так называемые противоречия — на самом деле всего лишь различия, что различия эти могут проявляться на разных уровнях, что все эти уровни имеют аналогичную структуру, что сущность всего бытия заключена в неразрывной целостности и что мы в буквальном смысле пребываем посреди Бесконечности. Этот процесс распознавания противоречий совершенно не поддается описанию, поскольку они в огромном множестве проносятся в просветленном разуме, подобно стремительному вихрю».

У. Джеймс. «Воля к Вере»

Сравним теперь это описание приобщения к центральному Свету со свидетельством, оставленным истинным посвященным.

«Весь мой дух как будто вырвался за ворота преисподней, и Бог принял его в свои руки и в свое сердце. С чем сравнится это чувство? Разве что с воскресением в последний день. Ибо я узрел — и говорю это со всем почтением — глазами своего духа самого Бога. Я увидел то, каков Он — Бог, и то, почему Бог именно таков, каков Он есть. Врата Божественных мистерий временами открывались предо мною настолько широко, что за какую-нибудь четверть часа я успевал увидеть и понять много больше, чем мог бы узнать за многие годы учебы в университете. Я увидел и узнал Существо всех Существ, мироздание и хаос, рождение Сына и продвижение Духа. Я увидел начало и первоисточник этого мира и всех его творений. У самых истоков я разглядел Божественный мир, мир Ангелов, Рай, а за ним следовал наш мир, погруженный во тьму. Я увидел начало добра и зла, подлинный источник и суть каждого из них. И это продолжалось со мной на протяжении двенадцати лет. Временами истина обрушивалась на меня, подобно разрушительному шторму с грозою и проливным дождем, но, как всегда, после ливня солнце вновь выходило из-за туч и воздух наполнялся благоуханной свежестью».

Автор этих строк — бедный необразованный сапожник Якоб Бёме — жил неподалеку от Дрездена и умер в возрасте 49-ти лет в 1624 году. Один из его учеников — сам большой знаток оккультных наук* — называл его «величайшим светочем, когда-либо приходившим в мир с тех пор, как его посетил Тот, мто Сам был Светом мира». Более подробное описание увиденных им откровений и метафизических видений можно найти в его весьма многословных и к тому же довольно запутанных и трудных для понимания сочинениях, которые, кстати говоря, скрупулезно изучал в свое время сэр Исаак Ньютон, что помогло ему впоследствии сформулировать принципы гравитации и движения планет, а также хорошо известные ныне законы, управляющие физическими явленими.

__________
* Луи Клод де Сен-Мартен («Le Philosophe Inconnu»); был франкмасоном и выдающимся посвященным.

Можно привести огромное множество примеров того, как внутренняя сущность разных людей, подошедших к порогу посвящения, начинала стремительно расширяться во всех направлениях из той бесконечно глубокой центральной точки, где она до сих пор пребывала, радикально изменяя их представления о жизни и предлагая гораздо более масштабное, нежели у прочих, видение мира. Это явление сопровождается тремя характерными отличительными признаками. Во-первых, все природные объекты и все без исключения люди уже рассматриваются не по отдельности, как самостоятельные и не связанные друг с другом предметы и существа, но лишь как частные проявления единой изначальной, не поддающейся определению субстанции. Во-вторых, для посвященного коренным образом изменяется вся система обычных ценностей, и то, что большинству людей кажется важным, становится для него абсолютно бессмысленным, а то, что раньше выглядело несущественным, наоборот, приобретает первостепенное значение. И наконец, в-третьих, те пять чувств, которые представлены в обычном человеке в виде отдельных и не связанных друг с другом каналов восприятия, сливаются воедино — в некое всеобъемлющее, синтетическое ощущение, при котором видеть одновременно означает также слышать, а осязать, даже с закрытыми глазами, значит мысленно представлять себе образ предмета и т. д. Один мой знакомый Брат, также принадлежащий к Ордену, сам прошел через это обогащение сознания и описал его следующим образом: «Ты знаешь все и начинаешь понимать и звезды, и горы, и древние песни. Все они теперь в тебе, а сам ты — Свет. Но Свет — это музыка, а музыка — фиалковое вино в огромной золотой чаше, а вино в золотой чаше — аромат июньской ночи».

Талантливый молодой немец Новалис — знаменитый посвященный, умерший более века назад в 29-летнем возрасте, — говорил о своем Учителе Вернере (он был профессором минералогии во Фрайбурге) как о человеке, которому «была известна взаимосвязь всех вещей, их соединения и совпадения. Он ничто не рассматривал отдельно. Его чувственные восприятия сливались воедино, он слышал, видел и ощущал одновременно. Порою он говорил о звездах как о людях, а о людях — как о звездах, камни становились для него животными, а облака — растениями. Он запросто обращался с самыми разными природными силами и феноменами. Он всегда знал, где следует искать ту или иную вещь. Возможно, это далеко не полный спектр его способностей, но об остальном он нам ничего не рассказывал. Он только говорил, что мы сами, ведомые его наставлениями и своим собственным желанием, способны в полной мере осознать то, что с ним произошло».

«Ведомые своим собственным желанием»... Именно в этом кроется весь секрет! Посвящение предполагает прежде всего сконцентрированное, настойчивое желание достичь его — в противном случае оно просто невозможно. Желание, обращенное во внешний мир, направленное на внешние объекты, расточает силы души, выплескивает ее энергию через пять каналов ощущений. Но если направить его внутрь и сфокусировать на своих потенциальных возможностях, желание начнет аккумулировать эти силы и объединять чувства. И в один прекрасный день результатом сего накопления энергии станет яркая вспышка сознания. «Если око твое будет чисто, то и всё тело твое будет светло».

Вот еще один пример. На уединенном маленьком островке Гебридского архипелага жил молодой рыбак — один из немногочисленных коренных обитателей этих осторовов, такой же бедный, как и прочие его земляки, и такой же необразованный; так что, окажись он на «большой земле», его наверняка сочли бы настоящим дикарем. На всем острове чуть ли не единственною книгой была книга природы, а единственным местом поклонения — храм земли, неба и моря. Пожалуй, подобные условия большинству людей показались бы не слишком привлекательными, но наделе они лучше всего подходят для самоосознания и посвящения. Бедность, простота и неиспорченность нравов — наилучший фон для посвящения, но его чрезвычайно трудно создать в толчее и сутолоке нынешнего мира, среди жестокостей, ненужных условностей и конкуренции, порожденных так называемой цивилизацией. Но у того рыбака было всё, что требуется для духовного роста. С какою-то необъяснимою страстью, унаследованной, вероятно, от древнего культа Деметры, он любил свой остров и море; его душа постоянно стремилась познать живую красоту, которая, как он чувствовал, скрывается где-то в глубине, за завесою видимого мира. И вот, в один прекрасный день, в момент сосредоточенного благоговейного размышления, он бросился на землю, поцеловал теплый медвяный вереск, погрузил в него свои ладони, закрыл глаза и заплакал, ибо душа его была охвачена странным и смутным томлением. Так он лежал неподвижно, и положение его тела в тот момент — непреднамеренно, но и неслучайно — в точности повторяло то, которое предписывается кандидату на посвящение, когда он, так же закрыв глаза и возложив свои ладони на Священный Закон, торжественно провозглашает приобщение к высшему Свету самым заветным своим желанием и просит позволения реализовать его. И тогда тайное мечтание его души стало явью: пелена спала с его глаз, и он увидел пред собою Свет.

Не знаю, как объяснил бы то, что случилось далее, ученый психолог, но сам герой нашего рассказа описывал свои впечатления следующим образом: две маленькие ладони поднялись над острыми макушками вереска и помазали его лоб и глаза чем-то нежным и благоуханным.

Сам он вроде бы остался прежним, но в то же время ощущал себя совершенно иным человеком; и то место, где он жил, хотя и не изменилось внешне, тоже стало каким-то новым — прекрасным и осиянным славою. Вечная Красота вошла в него, и даже то, что другим казалось удручающе мрачным, он видел не иначе как в ее бессмертном Свете. Унылые пустыри выглядели теперь невыразимо прекрасными. А когда впоследствии он все-таки посетил большие города и ему открылись, наряду с их красотами, вся грязь трущоб, их отвратительное убожество, дым и копоть заводов и фабрик, эти достойные сожаления вещи казались ему не более чем мимолетными тенями, за которыми (будь то предметы или люди) скрывалась их истинная суть, всегда прекрасная и излучающая странное сияние: лица всех мужчин и женщин были светлыми и красивыми, а их души — ослепительно белыми.

Таким было нежданное посвящение этого человека; и, хотя он не искал ничего подобного (или, вернее, искал, но подсознательно, не отдавая себе в этом отчета), на него снизошло просветление, навсегда преобразившее его душу*.

__________
* Этот случай упомянут в сочинениях покойной Фионы Маклеод (У. Шарп).

Он стал известен в кругу тех, кто мог разглядеть в нем «помазанника», ибо в момент посвящения его помазали чьи-то таинственные руки. Напомню, что слова «Христос» и «христианин» в своем изначальном греческом варианте означали именно это — помазанного, принявшего крещение, или посвященного человека.

Истинное посвящение, приравниваемое, таким образом, к «крещению», бывает двух типов — великое и малое. Малое посвящение (названное в писании «крещением водой») воздействует на низшую природу, разум, психическую природу и чувства человека. Расширяется и усиливается интеллект, обостряются чувства, совершенствуются психические способности и восприятие; потому что душа (или psyche) начинает использовать свои доселе обреченные на бездействие силы.

Более высокая форма посвящения — «крещение огнем» — заключается в пробуждении Духа, внутренней сущности, «бессмертного жизненного принципа», пребывающего в центре души, подобно тому, как душа пребывает в центре чувственного тела. Многие люди достигают малого крещения вследствие простого накопления жизненного опыта и часто даже не подозревают об этом. Но великое крещение происходит гораздо реже и являет собою такой радикальный перелом, который невозможно не заметить, неправильно истолковать или забыть.

Как для малого, так и для великого крещения церемониальное посвящение вовсе не является обязательным условием, поскольку духовный рост и контакты между Богом и душою не зависят от изобретенных человеком формальностей. Однако церемониальное посвящение всегда играло роль катализатора духовного роста, важность которого, в противном случае, еще очень долго могла бы оставаться не оцененной и не понятой многими людьми. В силу этого масонское посвящение — хотя сейчас оно и ограничивается исключительно церемониальной стороною — имеет огромное значение и, если правильно понять его суть, может быть поднято до таких высот, которые и не снились нашему Ордену.

Для тысяч людей, повторяю, жизнь является непрестанным процессом посвящения, зачастую вовсе лишенным каких-либо ритуалов и церемоний. Многие при этом приобщаются в той или иной степени к малому крещению водой вследствие расширения сознания, приобретающего поэтическую, артистическую, музыкальную либо мистическую направленность; наши Вордсворты, Шелли, Теннисоны и им подобные прошли через это естественное посвящение, не сопряженное ни с какими формальностями или церемониями. А сколько еще таких же посвященных, о которых никто не знает, ибо они предпочитают жить в тишине и безвестности, никому не говоря о том, как им удалось усовершенствовать свою духовную природу? И тем не менее каждый из них с полным правом может сказать о себе:

«Мы выстроили дом, который никогда не будет временем разрушен;
Мы обрели покой, который никогда не будет потревожен болью».

Многие знают и чувствуют «мистическую связь», которая объединяет не только всех людей в единое Братство, но и все элементы Вселенной — в одно неразрывное целое. Многие уже утратили чувство личной обособленности и разделенности интересов, отличающее обыкновенного, чувственного человека, чье сознание и устремления не простираются дальше собственных плотских привязанностей. И хотя они всё ещё пребывают в тюрьме смертного тела, им уже удается, пробиваясь сквозь её железные решетки, проникать в мир души, дабы постигать там его чудеса, объединяя свое сознание с сознанием таких же, как они, освобожденных душ,

«... и там,
Отринув всё, что разделяло их,
Свой вечный день отдать беседам чистым;
А разум посвятить высоким мыслям,
Свои не отличая от чужих;
И видеть то, что скрыто от слепых;
И наслаждаться собственным единством».

Руперт Брук

Но тех, кто прошел «крещение огнем» — посвящение центрального Духа — сравнительно немного. Для того, чтобы лучше понять, насколько это редкое явление, достаточно вспомнить известные письменные свидетельства, в которых говорится о тех случаях, когда скрытая в человеке Пламенная Звезда проявлялась настолько зримо и Свет ее так явственно проступал сквозь очищенное физическое тело и его внешний разум, что становился видимым даже людям непосвященным. Это была не просто какая-то внутренняя красота или невыразимая слава, но самая настоящая светящаяся аура, исходившая от лица и всей фигуры человека и озарявшая окружающее пространство квозы-физическим светом. Неслучайно святых и ангелов традиционно окружают на портретах ореолы и нимбы и они облачены в огненные одеяния: все это служит видимым подтверждением их святости. О таких посвященных, как Колумб и Руйсбрук, писали, что их часто видели в ореоле исходящего от них света, причем свет этот распространялся на весьма значительное расстояние, освещая даже комнаты, в которых находились эти святые. И если центральный Свет бывает таким интенсивным, то нетрудно предположить, насколько мощным и ярким должно быть субъективное сознание тех, в ком он столь неудержимо пылает. Эти примеры проявления «Света, сияющего в полную силу», как нельзя более наглядно поясняют нам значение ветхозаветного эпизода, описывающего нисхождение Божественного Присутствия в достроенный храм Соломона, когда Оно наполнило весь дом славою (2-я книга Паралипоменон, VII, 1-3).

Перейдем теперь от общих рассуждений к аллегорическому описанию путей, которыми Свет может быть познан и — по воле Божией и с Божией помощью — увиден сияющим во всей своей славе, в процессе истинного (а не церемониального) посвящения.

 

АПОКАЛИПСИС

«Видение относится к концу времени».

Книга Пророка Даниила, VIII: 17

«О истинно священные мистерии! О чистый Свет! Ведомый светом факела, я поднимаюсь к небесам и к Богу. Посвящение возвращает мне целостность. Иерофант здесь — сам Господь, Он ведет того, кто ищет посвящения, к Свету; Он ставит его перед лицом Отца и просит даровать ему бессмертие. Такова суть моих мистерий. И если хочешь, приди и будешь посвящен; и присоединиться к танцу ангелов, что кружит подле несотворенного, бессмертного, единственного истинного Бога; и Слово Божие будет звучать в такт музыке!»

Климент Александрийский

 

АЛЛЕГОРИЯ ПОСВЯЩЕНИЯ

«Апокалипсис» — греческое слово, означающее разоблачение, срывание покровов, препятствующих нашему восприятию абсолютной истины. Отсюда и библейский термин «откровение», или «апокалипсис». Посвященный апостол Павел говорит о том возвышенном состоянии, когда Славу Господню можно наблюдать с открытым лицом, как в зеркале, все более преображаясь в образ этой славы (2-е послание к Коринфянам, III, 18).

Но тот, кто наблюдает и отражает ничем не прикрытую, разоблаченную, живую истину, должен сам обнажить свой дух, сбросить с него все ненужные покровы — чувств, эмоций, желаний и мыслей. Он должен пребывать, как говорит нам автор Апокалипсиса, «в духе в день Господень», где «день» означает сознание в духе («Господе»), ибо «ночь» символизирует мрак невежества, в который неизбежно погружены все нижестоящие формы сознания («слуги»).

В древних мистериях такое возвышенное духовное восприятие называлось эпоптейя, а обладавшие им пророки — эпоптами. Сей Свет, сияющий в полную силу, сие прямое взаимодействие обнаженного человеческого духа с разоблаченным Святым Духом Вселенной доступны только высшим посвященным, поскольку это и есть конечный, самый главный результат посвящений. «Если око твое будет чисто, то и всё тело твое будет светло».

Далее я намерен привести описательный пример того, каким образом можно добиться означенного результата, поскольку моя цель — объяснить Братьям (если это вообще возможно), что представляет собою истинное (не церемониальное) посвящение, а этот способ достижения поставленной цели кажется мне наиболее эффективным.

Рискуя показаться чересчур самоуверенным, тем не менее позволю себе последовать (а следовать ему можно сколь угодно далеко) примеру посвященного поэта Вергилия, который рассказал в шестой «Энеиде», в завуалированной форме, о человеческой душе, ищущей своего «Отца» — Божественный Отеческий принцип. В данном случае поиск начинается на земле, представленной в виде сумрачной пещеры, а заканчивается на залитых светом Елисейских Полях вселенского Духа. Тот же самый пример посвящения и эпоптейи, хотя и изложенный в несколько иной форме, предлагает нам библейский текст Откровения, а также «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха и Рихарда Вагнера.

Хотя приводимое ниже описание ведется от первого лица, сразу же уточню, что в данном случае это всего лишь литературный прием и не следует непременно связывать его с личным переживанием автора. Напротив, мне очень хотелось бы, чтобы читатель воспринял написанное как опыт, который в перспективе может приобрести он сам, — возможно, в несколько иной форме, но точно такой же по своей сути, поскольку Дух свободен и движется, куда захочет; и тот, кто понимает это, может извлечь урок из любого источника, ибо результат всё равно будет один и тот же.

Нет смысла подробно останавливаться на том, что именно легло в основу приводимого ниже описания: то ли это просто аллегория, то ли результат работы творческого воображения, основанного на приобретенных ранее познаниях, либо символическое обобщение личного духовного опыта и интуиции; скорее всего, каждый из этих элементов имеет место. Важно лишь то, что оно несомненно иллюстрирует истину. И те, кто следовал за моей мыслью с самого начала книги и нашел на предыдущих ее страницах хотя бы намек на то, что мои рассуждения (пусть даже только отчасти) могут соответствовать действительности, вряд ли заподозрят меня в том, что под занавес своего повествования я вдруг позволю себе пренебречь принципом добросовестности и перейти от искреннего тона, которого придерживался до сих пор, к беспочвенным фантазиям или преднамеренному обману. А уж о том, насколько мой рассказ согласуется с истиной, пусть судят сами читатели; обладающие пониманием и внутренним слухом пусть прислушаются к голосу своего сердца и сделают собственные выводы.

 

I

Будучи от природы любознательным и прослышав о том, что некое Братство, именуемое масонским, передает своим последователям ценные и важные арканы (сиречь тайны жизни), к которым более нигде нельзя приобщиться, а также исходя из иных соображений, которые, хотя их и нельзя назвать своекорыстными, были едва ли намного благороднее таковых, я решил, следуя тогдашней моде и примеру некоторых своих друзей, присоединиться к сему сообществу, дабы выудить из него какую-то особенную, хотя тогда я еще не представлял себе толком, какую именно, мудрость в относительно короткий промежуток времени.

Теперь, по прошествии лет, я понимаю, что мое поведение в то время можно назвать благородным разве что в шутку. Ведь я хотел получить что-то, не предлагая взамен ничего. Я надеялся приобрести полезное знание, не оплатив и не заработав его; хотел брать не отдавая. Не думал я и о том, как потом применю это знание, если все-таки смогу его заполучить. Я был молодым, неопытным, легкомысленным, и подобные соображения попросту не могли тогда прийти мне в голову.

И моя самонадеянность вскоре была наказана, ибо сразу же после того, как я был с большим радушием официально зачислен в общество и торжественно пообещал следовать всем его установлениям, мне пришлось пережить величайшее смущение и унижение. Вместо того чтобы немедленно удовлетворить мое любопытство, меня спросили, а что я сам готов предложить тем своим братьям, которые нуждаются в помощи. Я почувствовал, что попался, но не решился прямо признаться в этом. Однако постыдная правда была совершенно очевидна как для моих новых коллег, так и для меня: я был настолько беден как материально, так и интеллектуально, что не мог предложить своим ближним абсолютно ничего. Поэтому мне пришлось-таки пробормотать в ответ нечто не совсем искреннее о своем незавидном материальном положении, которое не позволяет мне жертвовать сколь-нибудь значительные суммы, что я, в противном случае, сделал бы с большим удовольствием. К моему безграничному удивлению, этот ответ вполне удовлетворил их, и они великодушно уверили меня в том, что, хотя я пока не могу ничего им предложить, они всё равно постараются передать мне нечто, но при одном условии: если в будущем я встречу на своем пути такого же бедного человека, каким я был раньше, мне надлежит вспомнить об этом случае и постараться быть с ним щедрым и благородным. Это происшествие произвело на меня неизгладимое впечатление, а последующие события еще больше убедили меня в его огромной важности. И вот теперь я стараюсь выполнить некогда данное мною обещание.

В своем новом беспокойном положении я плохо ориентировался в том, что происходит вокруг и что именно мне пытаются передать. Помню только какие-то разговоры о камне или, вернее, краеугольном камне, и о том, что я должен отождествить себя с этим камнем и постараться использовать его для какого-нибудь благого дела; хотя никакого камня я, разумеется, не увидел и не заметил, чтобы он переходил из рук в руки или же оставался у меня. Но теперь (если, конечно, я уже успел отождествиться с этим камнем) я знаю, что он уже никуда не уйдет от меня и что он всегда был во мне, но до недавнего времени я не осознавал этого.

Как бы то ни было, вернувшись домой, я действительно обнаружил у себя маленький камень и с тех пор бережно храню его как память о том первом дне и символ собственной принадлежности к Братству, к которому я так страстно стремился присоединиться. У каждого из моих коллег, как я заметил, тоже был примерно такой же камень, равным образом составлявший предмет их особой гордости. Во время деловых или просто развлекательных поездок он служит чем-то вроде паспорта или опознавательного знака. Некоторые мои коллеги носят его открыто — прицепив как брелок к цепочке карманных часов, либо как перстень, выгравировав на нем циркуль и наугольник, или подвесив его в виде украшения на свою жену. Я же предпочитаю не выставлять его напоказ и храню камень у себя в кармане.

Несколько лет я носил его с собою, не переставая заниматься привычной мирскою деятельностью и не меняя рода занятий. Я продолжал посещать собрания Ордена, и мне нравилась его живая, свойская атмосфера. Общение с коллегами доставляло мне такое удовольствие, что довольно долго я даже не задумывался над тем, что так и не смог узнать ровным счетом ничего важного и никоим образом не приблизился к той мудрости, о коей мечтал. И хотя я прилежно изучал всё, что мне предписывалось, и добросовестно исполнял всё, что от меня требовалось, это не сделало меня ни на йоту совершеннее против того, каким я мог бы стать, не вступи я вовсе в масонское Братство. У меня не прибавлялось полезных философских знаний, мне не открывались высшие истины, и похоже, что у моих коллег дела обстояли ничуть не лучше. Возможно, среди нас просто не было таких, кто мог бы поделиться этими истинами, а если кто-то и был, то явно не спешил ими делиться.

С течением времени положение стало казаться мне несколько абсурдным, и я начал искать пути выхода из него, но никто не мог толком объяснить мне цели существования масонского Ордена, и в конце концов я даже начал подумывать о выходе из него. Но однажды, одолеваемый все теми же удручающими мыслями, я достал из кармана свой маленький камешек и, разглядывая его со всех сторон, снова вспомнил о том дне, когда впервые получил его, и сказал себе: «Я просил хлеба, а взамен мне дали камень — вот этот самый камешек». И тут мне показалось, что камень увеличился и заметно потяжелел. Я поднес его ближе к глазам, еще раз внимательно осмотрел со всех сторон и заметил то, чего никогда не замечал раньше: на камень были нанесены какие-то мелкие значки, которые никак нельзя было рассмотреть без лупы. Я взял увеличительное стекло и прочел выгравированную на поверхности камня миниатюрную надпись: «Свободное и признанное масонство»; далее следовала одна фраза на латыни: «Descendit e coelo» — «Ниспослано с небес»; и, наконец, два слова по-гречески, написанные греческими же буквами и в переводе означающие «Познай себя!»*

__________
* Эти слова написаны на Краегульном камне (фундаменте) Дворца франкмасонов в Лондоне, заложенном майским днем 1775 года.

Я много размышлял над этими словами, стараясь постичь их смысл, но всё безрезультатно. Я обратился к некоторым своим Братьям с просьбой позволить мне изучить их камни и, к своему удивлению, на каждом из них обнаружил ту же самую надпись; но еще больше удивило меня то, что ни один из владельцев этих камней до сих пор ничего не знал о ее существовании. Коегде она уже изрядно стерлась и едва угадывалась, но чтобы ее не было вовсе, — такие камни мне не попадались. Я обратил внимание некоторых коллег на этот поразительный факт, и он вызвал у них несомненный интерес, но лишь на время — уже через несколько минут они переводили разговор на другие темы и не вспоминали более о загадочной надписи. А некоторые старшие коллеги, имевшие высокий ранг и многочисленные знаки отличия, были даже возмущены предположением, что их камни могут скрывать в себе нечто такое, чего они до сих пор не знали. Поэтому с ними я вовсе не стал подробно обсуждать этот вопрос. И никто, к кому бы я ни обратился, не мог дать мне на сей счет сколь-нибудь вразумительного объяснения.

Я обошел чуть ли не все библиотеки и взял напрокат множество книг по истории и археологии. Я ездил в штаб-квартиру Ордена и беседовал там с собирателями древностей и прочими образованными и авторитетными людьми; но, хотя я и вел активный поиск на протяжении нескольких лет, никаких сколько-нибудь заметных результатов так и не достиг.

А камень тем временем становился все больше и тяжелее, вследствие чего всё более заметной становилась надпись, словно требовала, чтобы ее как можно скорее прочли и поняли. Камень начал тяготить меня и в прямом, и в переносном смысле: во-первых, его физический вес становился все более ощутимым, а во-вторых, его неразрешенная загадка все сильнее давила на мой разум. И я не знал, как мне сбросить с себя эту ношу.

Но, к счастью, у меня есть добрый друг и брат, к которому, попав в безвыходное положение, я всегда могу обратиться за помощью. Я не знаю, кто он, но абсолютно уверен в его доброжелательности; и хотя он не слишком общителен и порою бывает откровенно медлителен и раздражающе немногословен в ответах, которые к тому же преподносит в виде загадок и иносказаний, он до сих пор еще ни разу не дал мне ни одного вредного совета. Похоже, что он, как и камень, тоже был некоторым образом тождествен мне. Медик или психолог, разумеется, скажет мне, что этот таинственный друг — мое собственное сознание либо подсознание. Но так ли это важно? Я знаю, что он теснейшим образом связан со мною, что он обладает потрясающим интуитивным знанием обо мне и моих личных проблемах и что он может помочь мне справиться с теми из них, которые оказываются не по силам моему разуму и воображению, и этого пока вполне достаточно. Я узнал, что восточные психологи называют этого невидимого друга Учителем, или Мастером, живущим в сердце, и решил называть его так же.

Словом, я решил поделиться с ним своими проблемами и получить от него дельный совет. Однако долгое время никакого ответа не было. Я обращался к нему снова и снова, пока не заметил, наконец, что моя настойчивость мало-помалу начинает брать верх над его отчужденностью и равнодушием. Правда, его ответы были как всегда лаконичными и замысловатыми — скорее намеки, нежели объяснения, как будто он намеренно желал оставить право открытия за мною, ограничиваясь предоставлением мне минимальной помощи. Если сложить все его намеки воедино, то получится примерно следующее:

«Ты не сможешь выбросить свой камень, потому что он — это ты. Ты не сможешь снять с себя его тяжесть, даже если покинешь Братство, которое вручило его тебе. Тот, кто стал масоном, навсегда останется масоном — и в этом, и в последующих мирах. Ты связан теперь заветом — не только с самим собою и с Братством, но и с вечным Священным Законом — до конца быть верным масонскому делу. Сей Закон не позволяет брать назад добровольно данное Ему обещание, даже если оно было дано по незнанию. Ignorantia Legis neminem excusat. Ведь есть же в тебе нечто, что побудило тебя дать это обещание; и поверь, сделало оно это отнюдь не по незнанию. Descendit е coelo. — Познай себя!»

Размышляя над этими наставлениями, я постепенно смог в полной мере осознать их истинность и силу и понял, что камень и я теперь действительно как никогда едины. Он стал неотделимым символом меня самого, моим «камнем судьбы», подобно Каабе — установленному в Мекке священному кубическому камню мусульман, подобно камню Lia Fail в Вестминстерском аббатстве, на котором, как говорят, спал Иаков и венчались на царство короли. Добавлю, что, согласно легендам, оба эти камня были «ниспосланы с небес». Странно, что эти легенды в точности совпадают с надписью на моем камне! Но каким же образом Иаков и коронации связаны со мною, или же я связан с ними? «Познай себя!» Что ж, это резонно — ведь во мне самом наверняка скрываются и бездонные глубины, и недосягаемые высоты, о существовании которых пока не догадывается мой сознательный разум. Но как же мне проникнуть туда и исследовать их? Как мне узнать о себе больше, чем я знаю сейчас? Вот что не давало мне покоя.

Окончательно зайдя в тупик, я решил отложить на время решение этой проблемы или, вернее, попытался отложить, поскольку она по-прежнему настойчиво напоминала о себе. Камень продолжал наращивать свой объем и вес, и вскоре мысли о его загадке стали настолько же неотступными, насколько изнурительной стала его тяжесть.

Наконец настал день, когда я в отчаянии решил отнести свой камень в безлюдную вересковую пустошь, чтобы там попытаться окончательно разрешить его загадку, покончив с нею раз и навсегда, или же бросить камень там, если бы мне удалось это сделать. Я шел, вспоминая про себя пилигрима Дж. Баньяна, несшего на спине неподъемную ношу, которая сама упала на землю, как только он достиг вершины заветной горы. Но я не смел даже надеяться на то, что со мною может произойти нечто подобное, и потому не ожидал чуда. И снова я воззвал к своему внутреннему другу и наставнику, умоляя его прийти мне на помощь, но на этот раз он вовсе не удостоил меня ответом.

Устав и телом и разумом, я влачил свою ношу, ставшую теперь почти непосильной, пока не наступили сумерки, и тогда сбросил ее вниз, в заросли вереска и папоротника, чтобы хоть немного отдохнуть; и, преклонив голову на тот же самый камень — мой камень судьбы, — забылся мертвым сном вконец измученного человека.

 

II

Я спал, но сердце мое бодрствовало.

Даже во сне я продолжал осознавать происходящее: мне было приятно чувствовать, что я сплю, что мое усталое тело и мозг обрели, наконец, покой и что я сам — мой освобожденный и ничем не сдерживаемый интеллект — могу теперь действовать независимо от них. О, блажен покой осознанного сна! — как бы парадоксально это ни звучало.

И хотя я помнил, что моя бедная голова и изможденный мозг покоятся на жестком камне, он с каждой минутой казался мне всё более мягким и вскоре уподобился набитой нежнейшим пухом подушке, завернутой к тому же в прекраснейшую ткань, белоснежную, прохладную и пропитанную ароматом лаванды. Но и это еще не всё: мой камень начал вибрировать — по нему побежали волны отчетливой, целительной вибрации. А еще он начал источать приятные запахи, а еще — издавать звук. Негромкие, но величественные напевы, доносившиеся как будто издалека, смешивались с благоуханными ароматами, идеально дополняя друг друга; вернее будет сказать, что они звучали в унисон — мелодичные ароматы, благоуханная музыка!

Радостное предчувствие охватило меня, и я открыл глаза. Темнота уже отступила. Всё вокруг было залито мягким золотистым светом, на фоне которого то и дело вспыхивали, подобно молниям, яркие зарницы, розовые и иных цветов, еще более чистых, чем радуга. И земля, на которой я лежал, превратилась из унылой вересковой долины в ровную, чуть волнистую поверхность приятного фиолетового цвета, словно я проник сквозь темно-синий купол ночного неба и улегся на его верхней, освещенной солнцем стороне.

Я поднялся и посмотрел вокруг. Рядом с собою я увидел незнакомца, в котором сразу же инстинктивно признал своего прежде невидимого друга и Брата, скрытого внутреннего наставника, к которому я часто обращался за советом. Я даже не предполагал, что он окажется настолько величественным и прекрасным существом. Локоны сияющих, похожих на языки пламени волос обвивали его благородную голову, и ноги его тоже окружал, подобно крылатым сандалиям, яркий, но не обжигающий огонь. Он был облачен в белые одежды, которые, казалось, не надеты, но составляют с ним единое целое. Его шею и пояс украшали — к моему безмерному удивлению — мерцающие золотым и голубым блеском облачения Мастера Великой Ложи. В одной руке он держал длинный кристаллический скипетр, подобный жезлу дьякона, а в другой — золотой тирс, кадуцей.

Наши взгляды встретились, и мы улыбнулись друг другу. Я понял, что он здесь уже давно, только не хотел будить меня и ждал, когда я как следует отдохну.

— Где мы? — спросил я.

— Это Aula Latomorum!

— Дворец франкмасонов! — мысленно перевел я его слова и так же мысленно добавил про себя по привычке: — Грейт-Куин-стрит, Лондон, Вест-сайд, 2. Однако это явно не Лондон! — Я заметил, что мой друг прочел мои мысли, хотя я и не высказал их вслух.

— Да, это не Лондон, — подтвердил он. — То место находится теперь намного ниже и очень далеко. И дело здесь даже не в расстоянии, но скорее в состоянии — в состоянии сознания.

— Тогда где же я?

— В Aula Latomorum, в Верховной Вселенской Ложе всех Строителей Духа, которую ты до сих пор называл Великой Верховной Ложей. Здесь приготовительные покои для новоприбывших.

Услышав это, я начал возражать: я говорил, что пока не готов, что еще не заслужил права находиться здесь. Но он остановил меня и сказал: «Ты ходил, искал, спрашивал, хотя и сам не знал об этом. И потому снискал себе право быть сюда допущенным. Твои поиски мудрости, твоя непреходящая жажда Света не остались незамеченными, ибо здесь есть Око, которое никогда не спит и не дремлет. Твои неуверенные шаги на пути к истине отдавались здесь стуком в двери святилища, все более громким и настойчивым — и вот теперь эти двери открыты для тебя. Там, внутри, тебя уже ждут. Следуй же за мной, нам предстоит войти в Ложу!» И он бережно, но властно обнял меня за плечи.

Я всё еще колебался, но живительная энергия его присутствия и прикосновения помогла мне преодолеть робость и вселила бодрость и мужество. И всё же я не смог, уходя, не оглянуться назад — туда, где лежало в полумраке, опустив голову на грубый серый камень, мое спящее тело, подобное ветхим лохмотьям, которые я только что сбросил с себя. От него ко мне тянулась тонкая серебристая полоска — фосфоресцирующая нить, едва различимая на фиолетовом фоне.

— Это и есть твой «канат», — сказал мне мой наставник. — С его помощью ты сможешь вернуть себе потом благословение материальной жизни... Если, конечно, она была для тебя благословением, — добавил он с усмешкой. — Однако она и вправду благословенна, поскольку без нее ты никогда бы не смог сюда попасть. А теперь иди за мною!

Мы поднимались вверх по огромной лестнице. Обутые в пламя ступни моего спутника едва касались ее ступеней. И чем выше мы поднимались, тем более громко и торжественно звучала музыка; ее переливы накатывались на меня подобно океанским валам.

— Какая чудесная музыка; откуда она здесь? — спросил я наконец.

— В ожидании твоего прихода великий органист исполняет фрагменты музыки сфер, дабы они помогли исцелить твой истерзанный дух. Ее эхом были те благоуханные звуки, которые издавала твоя каменная подушка. И эта Ложа, сущая на небесах, и земля, которая сейчас под нами, — все они созданы и соединены этою музыкой, но лишь немногие в нижнем мире имеют уши, чтобы слышать ее.

И мы продолжили свой путь.

 

III

Одолев первый пролет лестницы, мы оказались на ровной прямоугольной площадке посреди огромного зала. В обе стороны от нее вели длинные коридоры, обрамлявшие все здание по периметру. Мой наставник провел меня вдоль всех четырех ее сторон.

— Это та площадь, — сказал он мне, — на которой строят все Архитекторы Духа, руководимые Великим Архитектором Вселенной. Есть еще два более высоких уровня: один из них принадлежит Геометрам, которые составляют чертежи, впоследствии воплощаемые в жизнь Архитекторами; а на самом высоком трудятся еще более великие души, посвященные в тайные замыслы Высочайшего и пребывающие в Его тени.

Мы достигли врат центрального зала — Ложи подмастерьев Великих Архитекторов. Рядом с ними стояло могущественное существо с грозно поднятым мечом, но, оглядев мой внешний вид и одеяние, существо опустило меч и спросило меня, чьим именем я требую, чтобы меня впустили. За меня ответил мой провожатый, и голос его зазвучал подобно серебряной трубе:

— Во имя Сына Плотника — Великого Плотника Вселенной миров и людей, сотворившего всё сущее!

Огромные ворота распахнулись, и из внутреннего пространства зала, подобно шуму волн, до меня донесся слаженный хор голосов: «Да будет вовеки прославлено Его Имя! Да наступит царствие Его во внешнем мире так же, как и здесь, внутри!»

И мы вошли внутрь.

Я не вправе рассказывать обо всём, что видел и что произошло со мною в этом чудесном месте, в этом славном собрании. Скажу только, что встретил там, помимо всего прочего, два переплетенных треугольника, образованных зажженными свечами, из которых три светили более, а три остальные — менее ярко. Еще одна — седьмая и самая большая свеча — стояла в самом центре, и свет ее был столь нестерпимо ярок, что я невольно опустился на колени и закрыл глаза обеими ладонями. И пока я стоял так, ослепленный и коленопреклоненный, слух мой внимал словам, которые я никогда и никому не осмелюсь передать; мне показалось, что исходили они от самой большой и самой яркой свечи. А затем меня спросили, готов ли я добровольно и безо всякого принуждения заключить с исходящим от свечи Голосом великий и возвышенный завет, который мне никто не передаст ни изустно, ни письменно, поскольку он должен сам родиться в моем сердце в подтверждение моей решимости и искренности. Я же, в силу своего невежества, простоты и слепоты, исполнился таким восторгом от встречи с бесчисленными чудесами, открывшимися мне в этом благословенном месте, что уподобился ребенку, которому показали нечто новое, необычное и интересное, отчего ему хочется немедленно бежать к своим друзьям, чтобы поделиться с ними радостью. И я воскликнул, что теперь ничто не может заставить меня утаить от мира существование этой неописуемой благодати, которая так близка и в то же время мало кому доступна. Напротив, я расскажу об этом всем и каждому и, как смогу, постараюсь описать тот благословенный Свет, в лучах которого мне посчастливилось купаться; я постараюсь унести с собою назад, в погруженный во мрак нижний мир, столько этого Света, сколько сумею, чтобы каждый смог его увидеть, ибо я готов обратиться в пыль и развеяться надо всею землею, если только вместе со мною по миру разлетятся искорки этого чудесного Света.

Я, наверное, говорил бы еще долго, будучи не в силах совладать с захлестнувшими меня чувствами, но чьи-то руки отвели мои ладони от лица, сжали мои пальцы, и Голос воззвал: «Встань, Брат с сердцем ребенка; это царство — для таких, как ты. Неси перед собою мою свечу, и да будет Свет!»

Меня подняли с колен, и мне показалось, что вместе с телом возносится вверх и мой разум, который вдруг стал во много раз восприимчивее и богаче. Мне показалось, что причиною тому послужила вибрация, исходящая от всё той же, поднимающей меня с колен, таинственной руки. Всё, что я видел и знал раньше, вдруг показалось мне всего лишь темнотою и заблуждением в сравнении с тем, что я познал сейчас; и я — лишь минуту назад заявлявший в своем импульсивном невежестве, что сам стану Светом для мира, — заметил, наконец, что великий центральный Свет, окруженный шестью меньшими светильниками, это вовсе не свеча, но Сам носитель прославленного имени.

«Domine, non sum dignus!» И снова я собрался пасть на колени, но Иерофант Великой Доброты, ходивший между светильниками, удержал меня и для моего успокоения снял с cебя одеяние из белоснежной шкуры ягненка (я успел заметить, что одеяние это и плоть Его суть одно и то же) и препоясал им мой стан, будто передником, говоря:

«Сие есть Тело Мое, которое я даю тебе, чтобы и ты смог отдать Мне свое тело». И снова меня захлестнула волна разноцветных звуков — это был стройный хор голосов, которые пели: «Ecce Agnus Dei, qui tollis peccata mundi!»

И тут я ощутил прилив великой силы: все мои сомнения рассеялись, и я встал перед Ним, расправив плечи, — признанный Каменщик-подмастерье Великой Верховной Ложи.

Тем временем Он взял три меньших свечи, и они слились в Его руке в одну, и Он вложил ее в мою руку, призвав меня освещать ею путь, который приведет меня к осознанию меры совершенного человека и к высокому званию Мастера-масона, после чего мне надлежало идти к тем, кто до сих пор пребывает во тьме, ибо на них все еще лежит тень смерти.

И тогда, под звуки музыки, все более громкой и торжественной, мой проводник повел меня к выходу из великого зала, и всё огромное собрание приветствовало своего нового Брата, который шествовал перед ними с зажженною свечою в руке. И я мог свободно входить в их жилища и мастерские, где воочию наблюдал ту работу и те методы, которые используются этими подлинными созидателями — строителями и плотниками, стараниями которых сотворены все проявленные формы в нашем мире, от Солнечной системы до человеческих тел и прочих организмов, от отдельных планет до простейших механизмов, изобретенных людьми; ибо чем же являются все наши «изобретения», как не «открытием», обнаружением, выявлением человеческим разумом того, что уже создано и существует как прообраз на сверхчеловеческом уровне, незримо для людей? Здесь же, наверху, становятся проявленными и видимыми все тайны и загадки всех сотворенных форм и физических явлений. Здесь силы, именуемые нами законами природы, поддаются регулировке и контролю, здесь определяются очертания океанов, континентов и водных путей, здесь составляется расовая структура человечества. В одной мастерской трудятся те, на ком лежит ответственность за строительство стран и государств в нижнем мире и за формирование их политических систем; в другой — те, кто составляет таблицы и своды законов, коим предстоит регламентировать общественную жизнь и управление, кто разрабатывает этические и религиозные системы, виды церемониала и священнодействий, предназначенные для людей и призванные приближать их к пониманию высших истин. Среди творений этих последних можно было узнать первоисточники великих ритуальных и символических систем, способствовавших развитию человеческого воображения и открывших людям глаза на многие духовные принципы, которые в противном случае так и оставались бы неизвестными. Тут были и древние школы мистерий, и церкви — иудейская и древняя христианская, и современное франкмасонство, чьи истоки — тайна за семью печатями для земного исследователя, хотя здесь, наверху, они предельно ясны. Ибо все эти системы и учреждения появились во внешнем мире не в результате случайного стечения обстоятельств или исключительно человеческой изобретательности, но как земные «образы вещей небесных», материализованные отражения объектов, созданных ранее Строителями и Архитекторами, которые трудятся на более высоком и просветленном уровне бытия, нежели наш физический, — на том уровне, с которого эти объекты переносятся на землю через вдохновение, озаряющее умы живущих внизу людей, или же через тех, кто способен осознанно восходить на вершину горы и приносить оттуда наставления, как это сделал еврейский посвященный Моисей, когда ему было приказано создать религиозно-политическую систему для своего народа, не забывая при этом «делать всё в соответствии с образцами, показанными ему на Горе».

Ведь на этой священной «Горе» создаются прообразы всего, что есть доброго, полезного и хорошего в раскинувшейся у ее подножия земной «долине», где ничто по-настоящему не создается, но только копируется и воспроизводится. Именно оттуда пророк, поэт, художник, музыкальный гений и изобретатель черпают, осознанно или неосознанно, свои идеи, которые превращаются затем в наследие человека и способствуют его эволюционному продвижению, хотя в то же самое время внушают ему иллюзорное ощущение способности самостоятельно развиваться и веру в неограниченное могущество собственного ума.

Так я познакомился с великим Братством Небесных Архитекторов, которые не спеша, но и не останавливаясь, трудятся в мире Света. Тут мысли мои вновь вернулись к тем строителям, что трудятся в темноте нижнего мира; и если они и в самом деле ничего не могут строить самостоятельно, кроме собственной судьбы — доброй или злой, — то прав был поэт, сказавший:

«Гляди, они Судьбу свою творят:
Взбираясь по разрушенным ступеням,
Подняться выше стен они хотят,
Которые вкруг них воздвигло Время».

Тут меня позвал мой обутый в пламень проводник, и, вспомнив, что перед тем, как нести Свет в темное царство, из которого я пришел, мне следует познать меру совершенного человека, я последовал за ним.

 

IV

Мы продолжили восхождение по огромной винтовой лестнице, которая привела нас к еще одному огромному залу, где была Ложа Геометров. По его коридорам меня провели дважды — видимо, для того, чтобы я смог лучше освоиться на этом, еще более высоком уровне бытия.

После надлежащих приготовлений, по-прежнему держа в руке, как свидетельство, свечу, я был допущен в их центральное святилище. И тот же Иерофант, которого я видел раньше в образе Великого Архитектора, предстал передо мною в ином, еще более возвышенном облике Великого Геометра.

На сей раз Он стоял в середине треугольника, образованного тремя яркими свечами, которые Он тоже собрал вместе; и они так же слились в его руке воедино, и эту триединую свечу Он всё так же вложил в мою руку; так что теперь у меня было уже две свечи, одна из которых светила неярко, как луна, а другая сияла, как солнце посреди безоблачного небосвода. Мне было сказано, что в дальнейших странствиях мне понадобятся обе эти свечи.

И когда я взял в руку вторую свечу, мое предыдущее просветление показалось мне всего лишь лунным светом в сравнении с тем, которое снизошло на меня в этот миг, а пространство комнаты, до сих пор представлявшееся мне пустым, вдруг оказалось заполненным множеством величественных существ — богоподобных людей, приветствовавших мое появление. Каждый из них поднял высоко вверх руку, и все они хором запели: «Пусть солнце никогда не заходит на его вершинах и луна беспрерывно светит в его долинах, пока не будут побеждены все его враги в великий день его завершения!»

И Великий Посвятитель, возложив руку себе на грудь, извлек оттуда чашу красного вина и, протянув ее мне, сказал: «Вот живая кровь Моя, которую Я даю тебе, дабы и твоя кровь могла стать Моею. Прими и выпей!»

Я с благодарностью осушил предложенную мне чашу, после чего мне было позволено продолжить свой путь.

До сих пор я видел только то, что мне позволяло мое внешнее, обычное зрение, и потому воспринимал лишь внешние формы и поверхностные образы вещей. Но теперь, отведав нового вина, я почувствовал, что обрел внутреннее зрение, способное проникать сквозь форму и постигать сущность вещей, оживляющую их; видеть уже не отдельные существа и объекты, но все живое в целом, все вещи в их неразрывном единстве. И я воочию убедился, насколько точен был Сократ, когда восторженно описывал (а я ни на йоту не сомневаюсь в том, что еще при жизни он сам был призван в это священное место и прошел через то же самое посвящение, иначе он ни за что не смог бы сказать то, что сказал), судя по тексту платоновского «Федра», эту сферу, о которой ни один земной певец еще не сложил и никогда не сложит достойной ее песни и где человек впервые познаёт реальное существование: лишенное цвета и формы, неосязаемое, воспринимаемое лишь самой возвышенною областью человеческого разума — его духовным разумом, управляющим движениями души и единственно способным контактировать с Божественным Разумом, благодаря чему человек обретает возможность познавать уже не второстепенные свойства и характеристики вещей, но их первоисходную сущность; думать уже не о том, что справедливо, значимо, красиво и добродетельно, а что противоположно этому, непосредственно ощущать Мудрость, Силу, Красоту и Добродетель в их абсолютном, исходном и реальном бытии.

Здесь же я обнаружил те «идеи», что лежат в основе прообразов и прототипов, которые я уже встречал раньше — в мастерских Небесных Архитекторов. Здесь я постиг геометрические и математические принципы, на основе которых создаются сии прототипы, и убедился в том, что каждая сотворенная вещь заранее исчислена, взвешена и измерена (о чем уже поведали людям из внешнего мира посвященные пифагорейской школы). Поистине, исчислены даже волосы на голове у каждого из нас — не в арифметическом смысле, но в смысле своей структурной целесообразности; и даже воробей не упадет на землю, если это не будет продиктовано всё тою же целесообразностью, потому что любой, даже самый незначительный факт непременно отражается во Вселенском Сознании и производит в нем соответствующие изменения. Как говорил Платон, на этом уровне «рисует свои чертежи сам Бог», после чего сии Божественные Идеи подхватываются Геометрами, которые трудятся не покладая рук, дабы подготовить их к передаче в расположенную еще ниже Ложу Архитекторов, где их облекают, наконец, в конкретную форму. Я мог бы долго оставаться на этом уровне, удивляясь его бесчисленным чудесам, но снова вспомнил о своем обещании и попросил, чтобы мой проводник вел меня дальше.

 

V

Но как расскажу я о том, что открылось мне после? Как передать словами то, что познаётся только в Безмолвии? Я уже прошел через два небесных, новых для меня уровня бытия: тот, где создаются все формы, и тот, где образуются бесформенные, самодостаточные принципы и абстракции — эфирные эмбрионы, порождаемые мыслями Геометров и обретающие объективный образ стараниями Архитекторов. Теперь же мне предстояло подняться еще выше — на уровень, качественно превосходящий оба предыдущие, где нет ни облеченного в форму, ни бесформенного, но есть только первичный Хаос, откуда исходит и то и другое и куда всё в конце концов возвращается. Сие есть первичный раствор, который невозможно ни представить себе, ни описать. И хотя дух мой горел желанием двигаться дальше и проникнуть в этот загадочный и невообразимый мир, все-таки на его пороге, впервые за все время моего пребывания в этом царстве блаженства и покоя, цвета и звука, телесной силы и ментальной чистоты, меня одолело сомнение: достаточно ли я разумен и стоек для того, чтобы войти сюда, хватит ли у меня сил воспринять и понять истины еще более высокие, нежели те, что я