Большая Игра продолжается... 33 страница

В числе самых срочных была проблема капитана Громбчевского. Было известно, что он скрывается где-то на Памире и планирует вскоре вернуться в Хунзу, чтобы возобновить прошлогоднее знакомство с его правителем. И это не было единственной неприятностью, связанной с Хунзой. В течение ряда лет, используя известный только им проход, бандиты из Хунзы грабили караваны, пробиравшиеся по пустынным тропам через горы между Лехом и Яркендом. Мало того, что это мешало продвижению британских товаров, гораздо больше тревожило руководителей защиты Индии само существование некоего тайного прохода. И если из Хунзы этим путем могут пробираться вооруженные бандиты, то смогут и русские. В Калькутте решили, что неизвестный проход должен быть непременно обнаружен. Но кто же мог сделать это лучше, чем лейтенант, впрочем, с недавних пор уже капитан, Френсис Янгхасбенд? «Игра началась»,— удовлетворенно отметил в Гилгите полковник Даренд.

* * *

Летом 1889 года Янгхасбенд получил из штаба отдела разведки в Симле телеграмму с приказом, подписанную лично министром иностранных дел сэром Мортимером Дарендом. Френсис только что отверг предложение посетить Лхасу, в которой, как стало известно, российские военные исследователи, выдающие себя за яркендских торговцев, изучали местные достопримечательности и проводили

рекогносцировку. Одной из причин отказа стало известие, что на дороге к Яркенду зверски зарубили путешественника-одиночку, предприимчивого шотландского торговца Эндрю Далглиша. Маршрут поездки проходил мимо места, где погиб Далглиш. Янгхасбенда сопровождал эскорт из шести гуркхских стрелков и взвод кашмирских солдат из Леха. Кроме поисков неизвестного прохода, которым пользовались бандиты из Хунзы, капитан должен был посетить столицу и предупредить ее правителя, что британское правительство больше не может допустить утеснения невинных торговцев, по большей части подданных индийской империи, перевозящих британские товары, а кроме того, предостеречь правителя от контактов с русскими.

8 августа 1889 года Янгхасбенд со своим отрядом покинул Лех и взял курс на север через перевал Каракорум к отдаленному селению Шахидула. Здесь, на высоте 4500 метров, жили торговцы, которые водили караваны по маршруту Лех — Яркенд и пострадали от бандитов. От них Янгхасбенд надеялся узнать о местонахождении неизвестного прохода — таинственного Шимшала, ведущего на запад в Хунзу. Перед поездкой в Хунзу для встречи с правителем капитан планировал блокировать проход, выставив заслон своих кашмирских солдат. Через пятнадцать дней после отъезда из Леха Янгхасбенд со своей командой добрался до селения — сурового места с обветшалым фортом и несколькими кочевыми шатрами, в которых жили торговцы-караванщики. От их главы Янгхасбенд узнал, что обращения к китайским властям о защите от Хунзы остались без ответа. Ясно, что Пекин не горел желанием поощрять торговлю между Индией и Синьцзяном, в особенности торговлю чаем, так как это противоречило интересам его собственных торговцев. Номинально селение располагалось на китайской территории, но староста предложил принять его под юрисдикцию британского правительства, если это обеспечит им защиту. Объяснив, что он не уполномочен принять такое предложение, Янгхасбенд тем не менее обещал передать его вице-королю. А для защиты, сказал он, решено разместить у тайного прохода взвод хорошо

вооруженных кашмирских солдат, что поможет обуздать бандитов. И наконец, у него есть приказ отправиться в Хунзу и передать правителю княжества предупреждение о серьезных последствиях продолжения набегов.

Жители селения рассказали, что проход Шимшал контролирует крепость, в настоящее время захваченная бандитами. Находящийся в Гилгите полковник Даренд в соответствии с инструкцией из Калькутты уведомил махараджу Кашмира, официального союзника и друга Британии, что в соответствии с соглашением Янгхасбенд уже в пути к Хунзе. Но капитан, предупрежденный, что бандиты захватили крепость, пока не трогался с места. Впрочем, похоже, другого пути в Хунзу не было, и Янгхасбенд решил отправиться к крепости и посмотреть, какой прием там приготовлен для него и гуркхских стрелков. Деревенский староста помог отыскать узкий, крутой проход, в самом деле едва различимый среди хаоса скал. «Более подходящего места для логова разбойников не придумаешь»,— записал Янгхасбенд, присовокупив свои наблюдения о том, что кроме сельских жителей, они уже сорок один день ни одной живой души не встречали. Внезапно высоко вверху они увидели логово бандитов. Крепость эффектно взгромоздилась на вершину почти отвесного утеса; староста сказал, что она известна как Ворота в Хунзу. Оставив часть гуркских стрелков, чтобы те могли при надобности прикрыть огнем их отход, капитан и еще двое, вместе с переводчиком, пересекли все еще замерзшую реку на дне ущелья и начали подниматься по извивавшейся серпантином тропе, кончавшейся крутым утесом. Это был смелый поступок, но Янгхасбенд знал цену, по которой в Центральной Азии платят за смелость.

Поднявшись на вершину, они с удивлением обнаружили, что ворота крепости открыты настежь. На мгновение показалось, что там никого нет. Но это была просто старая уловка Хунзы. Как только Янгхасбенд и два гуркхских стрелка осторожно приблизились к воротам, их внезапно захлопнули изнутри. «В доли секунды,— записал Янгхасбенд,— всю стену заполнили люди чрезвычайно дикого вида, которые

громко кричали и целились из мушкетов с расстояния всего пятидесяти футов». На миг он испугался, что бандиты откроют огонь. Однако, хотя крик продолжался, люди на стене не стреляли. Янгхасбенд закричал, пытаясь перекрыть шум: «Би Адам! Би Адам!» — «Один человек! Один человек!» — и поднял вверх палец, показывая, что кто-то должен выйти для переговоров.

После паузы ворота открылись, вышли двое и направились туда, где ожидали Янгхасбенд и его люди. Капитан объяснил, что направляется в Хунзу для встречи с их правителем. Представители бандитов вернулись в крепость, чтобы передать это своим вожакам, и вскоре Янгхасбенда со спутниками пригласили внутрь. Шаг за ворота мог оказаться для британского офицера последним в жизни: какой-то человек внезапно шагнул вперед и схватил его за портупею. Действие представлялось враждебным, и гуркхские стрелки, хотя и были в меньшинстве, вскинули винтовки, готовые дорого продать жизнь капитана и свою. Их командир, как позднее узнал Янгхасбенд, предупредил, что если они позволят причинить капитану любой вред, то могут не возвращаться, как запятнавшие честь полка. К счастью, однако, это оказалось несколько причудливой шуткой, хотя и чрезвычайно рискованной. Человек, который схватился за портупею, зашелся от смеха, и вскоре все, включая Янгхасбенда, к нему присоединились. Оказывается, горцы просто хотели проверить храбрость англичанина и посмотреть, как он будет реагировать. Кроме того, скоро выяснилось, что они ожидали его прибытия, но не получили точных распоряжений насчет того, как его принять. Лед настороженности был сломан, и вскоре обе стороны расселись вокруг огромного костра, разожженного во внутреннем дворике крепости. «А когда коротышка-гуркх достал немного табака,— вспоминал впоследствии Янгхасбенд,— и с обычной для гуркхов улыбкой предложил его хозяевам, те были просто покорены».

Янгхасбенд начал подозревать, что бандиты фактически действовали не по собственной воле, а по приказу правителя. «На их долю выпадал весь риск и опасность,— записал он,—

в то время как правителю доставалась вся прибыль. Они совершали набеги по приказу и головою поплатились бы за отказ». Поэтому он объяснил, что правительство недовольно, что купцов, среди которых были и его подданные, везущие товары из Индии, грабили, убивали или продавали в рабство. И его послали обсудить с их правителем возможность прекращения набегов. Люди внимательно его слушали, но потом нервно заметили, что вопрос прекращения набегов они обсуждать не могут, что, казалось, подтверждало подозрения Янгхасбенда.

На следующий день, сопровождаемый семью новыми друзьями из Хунзы Янгхасбенд с гуркхскими стрелками двинулись по высокогорному проходу, чьи тайны так стремилась исследовать и описать Калькутта. Они не прошли и восьми миль, как встретили посланного правителем эмиссара Сафдара Али. Тот доставил приветственное послание, сообщавшее Янгхасбенду, что он волен путешествовать по всему княжеству. Когда же он увидит все, что хочет, правитель надеется, что Янгхасбенд посетит столицу как его официальный гость. Янгхасбенд вручил эмиссару для передачи правителю подарки, включая прекрасную кашмирскую шаль, вместе с посланием, в котором выражалась искренняя благодарность за щедрое предложение гостеприимства. Последнее, добавлял Янгхасбенд, он с удовольствием примет, как только чуть больше познакомится со знаменитым княжеством. А сейчас он не только хочет исследовать проход Шимшал, но попытается обнаружить, есть ли поблизости еще какие-то проходы, через которые могли бы проникнуть в Хунзу российские войска или агенты.

Вскоре прибыл второй посыльный, на сей раз доставивший почту прямо из Индии. Это было срочное послание от руководителей Янгхасбенда в Симле, предупреждающее его, что российский агент Громбчевский снова в регионе и направляется на юг к Ладаку. Янгхасбенду рекомендовали внимательно следить за всеми передвижениями русского. Через несколько дней явился третий посыльный, на этот раз принесший послание лично от капитана Громбчевского.

Русский, узнав о его пребывании в этих местах, сердечно пригласил своего английского конкурента отобедать в его лагере. Янгхасбенд не нуждался в долгих уговорах и на следующее утро отправился туда, где русский разбил свои палатки.

«Как только я приехал,— записал он позже,— высокий, прекрасно выглядящий бородатый человек в российской военной форме вышел меня встретить». Громбчевский, у которого был эскорт из семи казаков, тепло приветствовал своего гостя, и той же ночью, после того, как британский офицер разбил поблизости свой собственный лагерь, они вместе отобедали. «Обед был очень плотным,— сообщил Янгхасбенд,— и русские от души накачали меня водкой». Поскольку последняя текла рекой и еды все время подбавляли, Громбчевский все более искренне говорил о соперничестве между двумя их нациями в Азии. Он сказал Янгхасбенду, что российская армия, как офицеры, так и рядовые, ни о чем больше не думали, только о предстоящем походе на Индию. Для подтверждения он подозвал казаков и спросил их, хотели бы они наступать на Индию. Казаки с воодушевлением поклялись, что ни о чем большем и не мечтают. Это намного превосходило то, о чем сообщали Барнаби, Керзон и другие после возвращения из азиатских областей России.

Янгхасбенд обратил внимание, что на карте Громбчевского изображение беспокойного памирского «окна» было окаймлено красным — очевидное подтверждение факта, что русские знали о существовании безлюдных земель, где соприкасались Россия, Китай, Афганистан и Британская Индия. Британцы, настаивал Громбчевский, вызвали российскую враждебность по отношению к себе в Азии, потому что упорно вмешивались в события на Черном море и балканском регионе, пытаясь мешать тому, что Санкт-Петербург считал там своими законными интересами. Когда Россия нападет на Индию — а Громбчевский думает, что это только вопрос времени,— в поход отправится не ограниченный контингент, как, похоже, полагают британские стратеги, а что-нибудь тысяч 400 войск. Янгхасбенд знал, что британские эксперты, включая Макгрегора, полагали, что в подоб-

ной местности можно развернуть максимум 100 тысяч. И поинтересовался у Громбчевского, как же снабжать столь многочисленную армию, если, оставив позади железную дорогу, они одолеют горные преграды, защищающие Северную Индию? Тот ответил, что неприхотливый российский солдат идет, куда приказано, и не слишком беспокоится о транспорте и снабжении. Он смотрит на командира как на отца родного, и если в конце изнурительного дневного марша или сражения не находит ни воды, ни продовольствия, то обходится без них. Тянет бодро, пока не упадет...

Затем они заспорили об Афганистане, форпосте защиты Индии, стране, которая непременно будет затронута, если вспыхнет война за Индию. Англичанам, заявил Громбчевский, давно нужно было в интересах обеспечения собственной безопасности аннексировать его вместе с прочими мелкими княжествами региона. Методика использования субсидий и соглашений, утверждал он, не дает никаких гарантий против предательства. Эмир Абдур Рахман, по его словам, никогда не был англичанам настоящим другом. В случае войны обещание доли индийских сокровищ перевесит все, и он кинется в объятия русских, среди которых долго жил до восшествия на трон. Кроме того, если помощь окажется рядом, туземные общины Индии поднимутся против британских угнетателей. Но этот фактор, указал Янгхасбенд, обоюдоострый, а что если британцы натравят афганцев и прочих против среднеазиатских территорий России с призом в виде легендарных сокровищ Бухары и Самарканда? Обширные владения царя к востоку от Каспия очень уязвимы, а самые слабые точки Индии хорошо укреплены. И такая полемика под водку и блины продолжалась далеко за полночь. Проходила она, возможно, эмоциональнее, чем в академических кругах, но зато с отменным чувством юмора. Это был незабываемый вечер: впервые поглощенные Большой Игрой соперники сидели на границе лицом к лицу и вели открытый спор. И было это не в последний раз.

Через два дня, разделив поровну содержимое припасенной Янгхасбендом бутылки бренди, офицеры приготовились

отправиться каждый в свою сторону. На прощание гуркхские стрелки приветствовали российского офицера, взяв «на караул. «Русский,— сообщил Янгхасбенд,— был ошеломлен точностью их движений по сравнению с казаками, как один крепкими ребятами, но совсем без регулярной выучки. Русский капитан поздравил гуркхов с отличной выправкой, а малорослый гуркхский хавильдар, или сержант, драматическим шепотом попросил Янгхасбенда обязательно втолковать высоченному Громбчевскому, что большинство гуркхских стрелков гораздо выше их». Русский был немало удивлен, когда Янгхасбенд рассказал ему про столь бесхитростную попытку его обмануть. Приказав своим казакам: «Шашки наголо!» — их эквивалент взятия «на караул», Громбчевский сказал Янгхасбенду сердечное «прощай!», высказав надежду, что однажды они встретятся снова: если будет мир — в Санкт-Петербурге, если война — на границе. «Он добавил,— вспоминал Янгхасбенд,— что в любом случае я могу рассчитывать на теплый прием».

В то время как его британский соперник продолжал исследовать регион перед встречей с правителем Хунзы, Громбчевский со своими казаками двинулся на юг к Ладаку и Кашмиру. Он надеялся получить от британского резидента, который ведал подобными вопросами, разрешение там перезимовать. Янгхасбенд предупредил, что британцы никогда не позволят войти в Ладак российскому офицеру в полной форме и конвою из семи вооруженных казаков. Хотя он не объяснял детально, но так и было, тем паче применительно к офицеру, известному своим участием в политической игре. Однако это не остановило Громбчевского, который сам привык выбирать свой путь. Ожидая в Шахидуле ответа британцев, русский решил с пользой провести время, двинувшись на восток и исследуя отдаленный Ладак — Тибетский пограничный район. Но незнание опасностей зимы на такой высоте подвело его, и разведка могла закончиться катастрофой. Отряд потерял всех своих лошадей и поклажу, а обмороженные и голодные казаки так ослабели, что не могли нести вин-

товки. Им посчастливилось вернуться в Шахидулу живыми, но, как говорили, даже через несколько месяцев Громбчевский все еще ходил на костылях.

Сам Громбчевский обвинял в своих неудачах англичан, не дававших ему разрешения войти в Ладак. Но в инциденте присутствует элемент тайны. Похоже, в этой без пяти минут трагедии отчасти виноват Янгхасбенд. В написанном позднее конфиденциальном примечании он сообщил, что втайне сговорился с новыми «друзьями» в Шахидуле направить русских на опасный путь, подстрекая их на рискованную поездку. Возможно, он не до конца осознал всю опасность, хотя искренне признал, что намеревался «вызывать опасные проблемы и потерю партии». Весьма показательно, что в последующих отчетах о его встречах с Громбчевским он об этом эпизоде не упоминает. А тот показывает, что Большая Игра отнюдь не всегда была столь джентльменским делом, как иногда изображают.

Много лет спустя после российской революции Янгхасбенд с удивлением получил пришедшее как гром среди ясного неба письмо от своего старого соперника. К нему прилагалась книга, которую тот написал о своих приключениях в Центральной Азии. При старом режиме, сообщал он Янгхасбенду, он дослужился до генерал-лейтенанта и получил множество наград и высокие назначения. Но в 1917 году большевики отобрали все имущество и бросили его в тюрьму в Сибири. Благодаря японцам он сумел выйти на свободу и бежать в Польшу, куда еще раньше перебралась его семья. Контраст между судьбами двух этих мужчин вряд ли мог быть более разительным. Янгхасбенд в расцвете славы был возведен в рыцарское звание, стал президентом Королевского Географического общества и осыпан наградами и почестями. Громбчевский сильно нуждался, остался одинок и стал настолько плох, что не мог встать с постели. Вскоре Янгхасбенд узнал, что человек, которого когда-то в глубине души опасались руководители обороны Индии, скончался. Однако в то время, о котором идет речь, Громбчевский все еще считался на границе крупной фигурой.

***

После отъезда русского соперника и завершения собственного обследования региона Янгхасбенд перевалил через горы для встречи в Хунзе с правителем Сафдаром Али. Это была необычайно тонкая и ответственная задача для молодого офицера, к которому, впрочем, с исключительным уважением относилось его начальство в Калькутте и Симле. Когда капитан подходил к селению Гулмит, где ожидал его правитель, был произведен салют из тринадцати пушек (придворный заблаговременно предупредил Янгхасбенда, чтобы тот не испугался); все это сопровождалось оглушительным грохотом церемониальных барабанов. В центре селения, через которое теперь стремительно несутся по Каракорумскому шоссе к Кашгару туристские автобусы, был установлен большой шатер — давний подарок британского правительства. Когда Янгхасбенд, облаченный в алую полную парадную форму гвардейского драгуна, приблизился к шатру, навстречу вышел Сафдар Али. Янгхасбенд знал, что этот человек в борьбе за трон убил и своего отца, и мать, и бросил двоих соперников в пропасть. Именно он был ответствен за кровавые нападения на караваны. И теперь — самый тяжкий грех в глазах Калькутты — на самом пороге Индии он начал заигрывать с русскими.

Внутри шатра около трона молчаливыми рядами сидели на корточках высокопоставленные сановники Хунзы, с острейшим интересом уставившиеся на вновь прибывшего. Янгхасбенд сразу заметил, что кроме трона никакого другого сиденья не было. Предполагалось, что он с почтением встанет на колени у ног Сафдара. Пока обе стороны еще стояли, Янгхасбенд, сохраняя учтивость, спешно послал одного из своих гуркхских стрелков, теперь одетого в шикарное зеленое обмундирование, принести из лагеря его стул. Когда поручение было исполнено, стул поставили рядом с троном правителя. Янгхасбенд с самого начала хотел дать понять, что он здесь — представитель самого могущественного властелина на земле и ожидает соответствующего приема.

Вскоре Янгхасбенд обнаружил, что и в самом деле основной проблемой в переговорах с Сафдаром Али было неверное его представление о собственной значимости. «Он полагал,— сообщал Янгхасбенд,— что повелительница Индии, царь России и император Китая были вождями соседних племен». Когда посланники типа Громбчевского добирались до его резиденции, Сафдар Али считал, что они ищут его дружбы. Фактически в этом была доля истины. Но Янгхасбенд хотел поставить правителя на место, хотя сознавал, что может тем самым подтолкнуть его в объятия русских.

Для начала Янгхасбенд довел до сведения Сафдара Али, что британское правительство в курсе его секретных делишек с Громбчевским. Если бы Янгхасбенд знал, как далеко это зашло, он бы выбрал выражения пожестче. Чуть позже до полковника Даренда в Гилгите дошли слухи, что Сафдар Али пообещал Громбчевскому разрешить русским устроить в Хунзе военную заставу и обучать его войска, хотя подтверждения этим слухам не нашлось. Впрочем, препятствовать подобным интригам — задача скорее самого Даренда, чем Янгхасбенда. А Янгхасбенд прежде всего должен был попытаться прекратить набеги на караваны, чтобы можно было расширить торговлю с Синьцзяном. Сафдар Али легко признал, что набеги совершались по его приказу. «Это княжество,— сказал он,— как гость, должно быть, лично убедился, только камни и лед, пастбищ или возделанной земли совсем немного. Набеги — единственный источник дохода. Если англичане требуют их прекратить, они должны дать компенсацию в виде субсидий, иначе люди будут голодать». Единственной слабостью этого аргумента, по наблюдениям Янгхасбенда, являлось то, что Сафдар Али большую часть доходов от набегов забирал для себя лично, и то же самое произойдет с любой субсидией.

Янгхасбенд сказал, что британское правительство никогда не согласится субсидировать прекращение грабежей караванов. «Я сказал, что королева не привыкла платить шантажистам,— записал Янгхасбенд,— и что я оставил солдат для защиты торгового пути, так что теперь получить доход

с набегов не удастся». К удивлению Янгхасбенда, Сафдар Али затрясся от смеха, искренне поздравляя своего гостя. Стремясь показать властителю Хунзы, насколько беспомощны его вооруженные мушкетами воины против хорошо обученной современной европейской пехоты, Янгхасбенд продемонстрировал огневую мощь своих гуркхских стрелков. Он приказал им дать залп через ущелье по скале с расстояния в 700 ярдов (хотя не раньше, чем по требованию Сафдара Али того не окружил кордон телохранителей). Когда все были готовы, Янгхасбенд дал приказ стрелять. Шесть гуркхских стрелков, сомкнувшись в ряд, дали по скале залп. «Это,—отметил Янгхасбенд,— вызвало настоящую сенсацию».

Но не оказало ожидаемого впечатления на Сафдара Али. С удовольствием приняв новую игру, правитель заявил, что стрелять в камень скучно. Выбрав на роль утеса человека он попросил, чтобы Янгхасбенд приказал гуркхским стрелкам стрелять в него. Янгхасбенд рассмеялся, но объяснил, что не может этого сделать, поскольку стрелки почти наверняка человека убьют. «Но какое это имеет значение? — заявил правитель.— В конце концов он принадлежит мне». Это только подтверждало сложившееся у Янгхасбенда весьма неблагоприятное мнение относительно Сафдара Али. «Я понял что

этот невоспитанный грубиян,— записал он впоследствии__

недостоин править столь прекрасным народом, как люди Хунзы». Вскоре Янгхасбенд был им сыт по горло, а Сафдар Али становился все более высокомерным и капризным. Затягивать пребывание в княжестве не следовало — надвигалась зима, единственный проход могло засыпать снегом, и тогда партия оказалась бы на всю зиму в Хунзе как в ловушке. 23 ноября, едва Янгхасбенд обсудил условия договора с Сафдаром Али, британская команда отбыла в Гилгит. Похоже, Сафдар Али, убежденный Громбчевским, что пользуется российской защитой, чувствовал себя в безопасности и предельно ужесточал свои требования. Если так, он не первый азиатский правитель, который излишне доверился эмиссару царя.

Янгхасбенд со своим отрядом вернулся в Индию незадолго до Рождества 1889 года. За неполных пять месяцев

они преодолели семнадцать перевалов, включая два ранее неизвестных, и определили, что некоторые из них, включая Шимшал, легко доступны для прохода подготовленных разведывательных партий и людей, подобных Громбчевскому. Следовало отметить и гуркхских стрелков, которые заслужили признательности и восхищения. Сержант и капрал по его рекомендации были представлены к более высоким званиям, остальные получили материальное вознаграждение. «Слезы были в их глазах,— записал он,— когда мы попрощались». Затем он уселся за детальный конфиденциальный отчет о результатах своей поездки. В нем он утверждал, что не видит альтернативы военным действиям против своенравного Сафдара Али, чтобы помешать ему пригласить в Хунзу русских. Важным был вопрос о том, как закрыть памирское «окно» шириной в пятьдесят миль, через которое в прошлом году в Хунзу с севера вошел Громбчевский. В настоящее время мало что могло помешать русским водрузить там свой флаг и провозгласить его своим. Но если бы границы Афганистана и китайской Центральной Азии соприкасались, ликвидируя таким образом это пространство безлюдной земли, опасность эту можно было бы предупредить. Янгхасбенд вызвался исследовать памирское «окно», а затем попробовать решить проблему с высшими китайскими чиновниками в Кашгаре. К его удовольствию, предложение встретило одобрение Калькутты, все более и более озабоченной защитой северных провинций. Летом 1890 года он вновь уехал на границу. Там ему предстояло пробыть больше года. Но началось все с конфронтации с русскими, которая чуть было не привела к войне в Центральной Азии. На сей раз Янгхасбенда сопровождал Джордж Макартни, говорящий по-китайски молодой коллега из политического департамента. Ему было 24 года, на два меньше, чем Янгхасбенду. Со временем он тоже стал легендой Большой Игры. Два следующих месяца они вместе странствовали по всему памирскому региону, заполняя белые пятна на британских картах и пытаясь установить, под чью юрисдикцию — Афганистана или Китая — подпадали некоторые проживавшие

там небольшие племена. Очень часто в этих неприветливых местах просто не ступала нога ни афганца, ни китайца, и туземцы ни от кого не зависели. Время от времени, даже осенью, там было настолько холодно, что в палатках вода замерзала в чашках. Длительное пребывание в высокогорье привело к тому, что сегодня называют горной болезнью — боли во всем теле, постоянная физическая слабость и утомляемость. Янгхасбенд отметил, что не позавидуешь российским войскам, посланным надолго оккупировать этот регион. И добавлял, что наверняка их будет преследовать искушение в поисках более сносного климата перебраться на юг. В ноябре, когда дальнейшая работа на Памире стала невозможной, они с Макартни спустились в Кашгар. Отношения между Лондоном и Пекином к тому времени за пять лет, прошедших после злополучной миссии Нея Елиаса, серьезно улучшились, так что китайцы согласились разрешить офицерам перезимовать в Кашгаре и даже обеспечили их резиденцией. Известная как Чайни Баг, или Китайский Сад, она в конечном счете стала британским консульством, а в заключительные годы англо-российской борьбы — важным наблюдательным постом. А для Джорджа Макартни на последующие двадцать шесть лет она стала настоящим домом. Но если китайцы и хотели забыть британский флирт с Якуб Беком и радушно принимали англичан, то был в Кашгаре человек, который рассматривал их визит с предельным подозрением. Этим человеком был российский консул Николай Петровский, который в течение восьми лет успешно разводил британцев и Синьцзян.

Если Петровский и испытывал враждебность к двум вновь прибывшим, то был достаточно осторожен, чтобы это скрыть. Главной его заботой было выяснить, кто они и что обсуждали с китайскими должностными лицами. Они встречались, Петровский развлекал их, и не раз, очевидно, в тщетной надежде разговорить. Навязывал экспансивные дискуссии о ролях их собственных правительств в Азии. «В той глуши, где никого другого не было, он составлял достаточно приятную компанию,— писал о нем Янгхасбенд.— Но он — тот самый тип рос-

сийского дипломатического агента, с которым мы и боремся». Петровский шокировал Янгхасбенда полным отсутствием рефлексии, искренне признавая, что лжет всякий раз, когда это выгодно, и полагая, что британцы поступают точно так же. По ходу дела Янгхасбенд и Макартни обнаружили, что Петровский исключительно информирован не только о Синьцзяне, но и о Британской Индии. Очевидно, его шпионская сеть широко раскинулась по всему региону.

В задание Янгхасбенда входила попытка убедить китайцев обозначить свои территориальные претензии, послать отряды на Памир и занять регион без четко обозначенных границ, но строго к западу от их застав. Таким образом оказалась бы заполненной часть ничейных территорий. Поначалу переговоры пошли так успешно, что капитан счел возможным сообщить руководству, что «окно» очень скоро будет закрыто и русские не смогут продвинуться на Памир «без того, чтобы их действия не расценивались как акт открытой агрессии». Он, естественно, надеялся сохранить свои переговоры с китайцами в тайне, но не учел фактора личности Петровского. Янгхасбенд смог обставить своего российского противника на памирских перевалах, но здесь, на своей территории, Петровский был хозяином положения. Позже он хвастался, что все, что происходило между Янгхасбендом и китайским губернатором Таотаем, немедленно докладывалось ему. Это через много лет подтвердил советский историк этого периода Н. А. Халфин, который утверждал, что Петровский быстро обнаружил присутствие англичан и, разумеется, поставил об этом в известность Санкт-Петербург. Последующие события это, несомненно, подтверждают.

В июле 1891 года, когда Янгхасбенд и Макартни все еще находились в Кашгаре, в Лондон стали поступать сообщения, что русские планируют послать войска на Памир для его аннексии, Сведения были решительно опровергнуты российским министром иностранных дел, который назвал их абсолютно ложными. Однако уже через неделю он признал, что на Памир направлены войска «для наблюдения и предоставления отчетов о том, чем заняты в этом регионе

китайцы и афганцы». Вскоре слухи о перемещениях русских подразделений дошли до Янгхасбенда и Макартни. Хотя они абсолютно не доверяли Петровскому, но даже не подозревали, на что он способен за их спинами. Янгхасбенд сразу отправился на Памир, стремясь выяснить правду. Макартни остался в Кашгаре — наблюдать за событиями и в не меньшей степени присматривать за Петровским. Но, как теперь известно, было уже слишком поздно. Янгхасбенд быстро выяснил, что слухи очень даже правдивы. Русские добрались туда прежде, чем там оказались войска, которые обещали послать китайцы. Воинское соединение из 400 казаков вошло с севера на территорию памирского «окна» с приказом завладеть им от имени царя.