Глава 26. Гэрехем ронал абено 18 страница

Когда-то она была красавицей, венцом творения, идеалом, одной из иманити – властительниц минерального мира. До сих пор она слышит камни, знает их по именам и голосам, трепещет от прикосновения к древним святыням. Огнистый Эдем, Мраморная Обитель, Ониксовая Долина – где они? Какой приятной казалась мысль о замужестве с идеальным творением другого мира, плотяного! Как жестока оказалась правда! Она старалась, она хотела исполнить волю Высшего! Она терпела этого «совершенного» человека – мужчину. Она, Лилит! Ее образ до сих пор будоражит мужчин. Они лепят идолов, рисуют картины, придумывают богинь, похожих на нее. Другие, наоборот, сочиняют легенды о демоницах, суккубах, вампиршах – но это тоже, лишь сокрытое желание, непреодолимая тяга к ней, к истинному идеалу! Никакая из плотяных женщин не сравнится с нею в красоте, не освободит зачарованного мужчину, не вернет потерявшего волю любимого.

Сейчас на неё смотрит мертвец, обезображенный старушечий труп. Так и надо. За мудрость нужно платить. Истинная мудрость баснословно дорога.

Лилит вышла на сушу. Капли стекали с обтянутого кожей скелета, вдоль позвоночника по спине тянулись два нароста.

«Мои крылья».

Прекрасные легкие крылья, не черные, как у демониц, не зеленые, как у ящеров, не красные, как у альпиров, и не коричневые, как у кожаниц. Нет, у Лилит крылья белые, как у посланников Высшего, но кожаные – ведь человек должен быть покрыт кожей. Сейчас они ссохлись, склеились и легко скроются за простеньким плащом.

Каждое голенище от стопы до колена охвачено тонкостенным бутурлыком.

«Доломит. Такой же белый, как и я. Из того же минерального царства. Друг, вернувший мне разум».

Она печально качнула головой, обращаясь к каменным поножам.

«Белая я только снаружи. Но внутри – чернота, как в угольной яме».

 

«Лилит!»

 

Голос пронзил ее сознание взрывом водопада. Громкий и будоражащий, парализующий и смиряющий, вселяющий страх и надежду – но при этом четкий и ясный. Внутри всколыхнулись чувства. Горе? Ярость? Счастье? Лилит огляделась: все те же каменные зубы свисают с потолка, все те же валуны дремлют около нее, все то же…

На поверхности озера скользил изящный белоснежный лебедь. Мерцание сферы и озеро придавали его перьям таинственное свечение. Птица распростерла крылья и запела. Лилит пронзила острая игла печали. На сухих глазах навернулись невесть откуда взявшиеся слезы.

«Камни живут. Камни умеют петь. Камни плачут».

Лебедь пел - в этих незамысловатых руладах создание минерального мира слышало тот же разбудивший её голос.

 

- Я погружалась в пустоту… Мой дух обретал покой. Но ты показал мне жизнь, принудил воспомянуть всё – всё то, что я так долго старалась забыть!

 

«Пришла пора. Древнее пророчество в действии. Время направить стопы детей к отцам. Восстань, Носящая Руны!»

 

Лебедь захлопал крыльями и стремительно взлетел. Лилит испугалась – он же разобьется о каменные зубы! Птица ударилась грудью в неровный свод пещеры и разлетелась снопом цветастых сверкающих брызг. Голос и ощущение чужого присутствия исчезли.

 

Сколько она так простояла - снаружи неподвижная, но внутри мятущаяся, вопящая и рыдающая? День, неделю? Здесь время текло по иному, а она – дитя камня, для неё время так же несущественно, как для человека несущественна его тень.

Человечество нарекло ей имя «Лилит» - тень, призрак, ночь. Она – совратившая народы, давшая жизнь демонам, мать альпиров и жена самого Азмодая. Она – разрушающая семьи, истязающая мужчин, пьющая кровь младенцев. Она – оскверняющая святыни и порочащая священников. Она – тайное желание сыновей первого мужа, ненависть дочерей второй жены и причина угасания Искры Высшего на этой земле.

 

Лилит улыбнулась – странный человеческий обычай – обнажив ряд заостренных белых зубов. Голос обретал силу, в глазах засветились огоньки:

- Мне предлагают искупить вину? Что же тебе ответить, Отче?

Белокожая погрузилась в воду. Темная жидкость скрыла колени, дотянулась до впалого живота, коснулась острого подбородка. Она шла по дну, ловя рыбу, пережевывая с костями, чешуей. Несколько раз удалось схватить серых змей в сажень длиной, с ядовитыми черными клыками и шипастыми темно-зелеными плавниками. Обычные минералы не меняются, не ходят и не говорят, но она – дитя Искры и камня. Телу возвращались силы, формы менялись, напитываясь кровью и плотью обитателей подводных долин.

 

Хесэ, коренастый трегонадец-исследователь, сосредоточенно наблюдал за поплавком. Трегонад не отличался теплым климатом – лишь внутри, в подземных шахтах царила жара. Здесь же, на вершинах восточных гор, среди угрюмых колючих лесов, волчьих троп и вечных льдов до костей пробирало даже в одежде из толстых оленьих шкур.

- Поймать бы поскорей, и обратно в чум.

На замерзшей горной речушке холоднее, чем в лесу. Здесь ветер особенно лютует, вгрызается в лицо, проникает каким-то образом под глухо сшитую кухлянку, пальцы… да что там пальцы, душа каменеет, стынет кровь в жилах.

Надо бы соорудить маленький передвижной мешок из шкур. Или сферу, чтобы не нужно было нести ее на плечах. Только как смотреть наружу – нет в лесу прозрачных оленей. Там, в лесу его чум просторен, удобен и тёпл, а благодаря крепким гусеницам из красного дерева и бронзы можно передвигаться, не выходя на этот проклятый мороз.

Поплавок даже и не думал дергаться. Хесэ ковырнул в носу, посмотрел на остывающий коричневый студень.

«Если оттереть об одежу, замерзнет колючкой. Оцарапаюсь, получу заражение крови и умру».

Исследователь обсосал палец, понюхал. Ноготь вонял протухшей собачьей шкурой. Рыбак крякнул, поморщился. Маленькая лунка, маленькая удочка-кандачка – и ни одной, даже маленькой рыбки уже целый час. А голод у него очень большой – в теплых лесах, тесных городах, широких степях – везде, где он успел побывать за свои недолгие сорок лет, было что поесть. Чтобы голова работала, желудок надо кормить, а у него все припасы вышли, кроме пшеничной муки, перетертого овса, да топленого медвежьего жира.

Хесэ ощутил толчок. Затем еще и еще. В десяти шагах от наседа лед пошел трещинами. Синие, черные, белесые - они расползались корявыми пальцами. Жутко затрещало, поверхность взорвалась, меча в стороны острые льдинки. Вылетевшая тень мягко приземлилась рядом с изумленным распластавшимся трегонадцем. Перед ним стояла прекрасная белокожая женщина. Стройные ноги в блестящих поножах, округлые бедра, плоский с бугриками мышц живот, аккуратные подтянутые груди с острыми темными сосками, рельефные плечи и красивое овальное лицо с треугольным подбородком. Хесэ пронзил взор Лилит – острый, пугающий и манящий, печальный и одинокий. Несмотря на холод и промокшую одежду, сердце забилось часто, кровь вскипела, а лоб покрылся испариной. Ему захотелось обнять ее, утешить, отвести в тепло, сделать всё, что попросит, даже бросится в полынью, кинуться с голыми руками на медведя – лишь бы сделать счастливой. Он поднялся на четвереньки, с рвением припал обветренными губами к ногам незнакомки:

- Иширу! Белая дева! Иширу!

 

Лилит горько усмехнулась. Она до сих пор чарует мужчин, даже такого черствого, простодушного. По одному виду можно узнать, что холост, любит пиво с мясом кабана, печёнка темна - через года три начнется подагра. Женщины его рода должны быть приземистыми, не толстые, но кряжистые, с горячими крепкими руками и пышными грудями. Жаль, этот бедняга до конца жизни будет видеть её во снах, может быть женится на одной или сразу двух, но тоска и вожделение к белому видению поселятся в его душе навсегда.

Белая женщина приподняла мужчину, внимательно рассматривая лицо:

- Ты вернешься в свой дом, пообедаешь и ляжешь спать. Когда проснешься, память о нашей встрече исчезнет.

- Да, моя любовь!

Она поцеловала Хесэ в лоб и вложила ему в руки полуметрового лосося, выброшенного взрывом на берег. Трегонадец послушно собрал скарб и, натужно пыхтя, поплелся в лес.

«Не забудет».

Проспавшись, бедняга увидит след от каменного поцелуя, мара вырвется из плена и… Остается надеяться, что этот мужичина черствее, чем кажется. Лилит разрывалась от противоречий. Ее давила вина за содеянные перед человеческим родом преступления и, в то же время, до безумства хотелось выпить жизнь этого существа. На губах осталась кровь от поцелуя. Помедлив, она набрала пригоршню ледяной воды и прополоскала рот.

Голод не утихал. Лилит потянула носом, уловила аромат свежего мяса.

Она бесшумно влезла на дерево и, легко перепрыгивая с ветки на ветку, направилась к манящему источнику. Она поднялась по косогору, лес редел, на снегу бурели замерзшие комья крови, кустарник примят, тянется опасной змеей вдавленный след.

На опушке валялись переломанные кости, тянулись уродливыми червями сизые кишки, от растерзанных остатков валил пар. Запах дурманил голову и Лилит позабыла о человеке. По лоскутьям шкуры и форме костей она узнала медведя – крупный, весом в шестьсот килограмм и в длину не меньше двух метров. Или этот зверь нарвался на шатуна, или…

Носящая руны ощутила потряхивание – смесь страха и азарта. Если зверь вытащил медведя из берлоги, убил и вытащил на эту алодь, как же он силен! Стоит потрапезничать его печенкой.

Ждать пришлось недолго. С громким хрустом широкий – в четыре обхвата – листвяк накренился и рухнул, подняв снежные облака. Начиналась буря: ветер насвистывал тоскливую песнь, льдяная крошка закружилась в бешеном танце, небо затянуло серой пеленой. Потемнело.

На поляну вылез зверь втрое крупнее поверженного медведя. Морда похожа на кунью, но на месте черного кожаного носа ютится твердый кабаний пятак. Лапы короткие, повернуты внутрь, при передвижении пузо трет обнаженную мерзлую землю. В плотной шкуре Лилит видела костяные иглы разной длины. Некоторые свисали со спины, царапали почву, другие коротки – не больше мизинца. Носящая руны жадно втянула воздух.

«В нем течет кровь медведя, кабана и дикобраза. А ещё… росомаха. Карху».

Животное учуяло чужака, заворчало и ощетинилось, став похожим на гигантского взъерепененного ежа.

Иманити поймала летящую иголку и легко спрыгнула с высокого кедра. Костяная пластинка в ее руке блеснула синевой и полетела в зверя. Карху даже не мигнул, глаза-бусинки сверлили белую женщину.

Она бросилась навстречу существу, молниеносно выбросив перед собой кулак. В глазах потемнело, руку нестерпимо заломило - от удара ее откинуло в ствол, сук прорвал бедро, а спина захрустела.

«Твердолобый зверек».

Лилит заставила себя приоткрыть глаза. Карху мотал мордой, из оскаленной пасти вырывалось недоуменное взвизгивание. Еще бы, удар у девицы посильнее, чем у съеденного только что медведя. Носящая Руны со стоном подняла голову, постаралась встать. Тяжелая звериная лапа раздробила голень, другая наступила на запястье. Её разбитое тело обнюхивал огромный темный пятак.

«Неужели вот так должна завершиться моя прогулка?»

Иманити из последних сил ударила тварь свободной – целой – рукой в область между ноздрями.

«Колумелла. Болевая точка, выключающая сознание».

Карху заревел, его черные глаза-бусинки стали лиловыми от злости. Существо оскалилось, обнажились длинные острые клыки – еще в медвежьей крови, из пасти пахнуло смрадом, от которого у Лилит закружило голову. Последним, что она увидела перед обмороком, был толстый бугристый язык.

 

Огромная, утыканная иглами тварь забралась на уступ. Еще несколько шагов и откроется вход в просторную пещеру, где барахтается шестеро детенышей. Каждый размером со взрослого оленя, кархушата сопят и чихают, грызутся еще неострыми, но уже длинными зубами, упираются задними лапками в гнездо из стволов и пихают друг друга. Родитель хотел принести им медведя, но заодно поймал и странного белого зверька – без жира и мяса, но очень сильного. Карху отряхнулся, сбрасывая налипшие снежные комья и сосульки.

Буря усиливалась, на землю обрушивались холодные водопады. В обидевшемся сером куполе что-то громыхнуло - половину неба осветила ломаная серебряная лента.

Черные лапы зверя подломились, завоняло паленым, тело принялось медленно оседать. Через двое суток от гигантской мощной туши осталась лишь шкура – вычищенная непрекращающимся ливнем. Внутри что-то двигалось. Пасть распахнулась и из нее, как из парадных дверей преисподней выползла Лилит. Падающая вода вокруг неё вскипала, создавая туманный ореол. Тело без изъяна, под белой кожей розовеют напитанные силой мышцы, по венам течет черная от мощи кровь, глаза, по-прежнему печальные, горят ярким оранжевым пламенем. Иманити пригладила отросшие фиолетовые волосы, откинула от лица прилипшую прядь и засмеялась:

- Это была отличная охота! Я стала не только Иширу – белой девой, но и матерью Карху! Время направить стопы детей к отцам. Пора бы позвать и других моих деток.

Звери, попрятавшиеся от страшной, непривычной погоды, в панике заметались в своих логовищах, услышав холодящий сердце и парализующий волю протяжный вопль.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 25. Андор

 

- И как это зелье действует?

Андор вертел в руках склянку с вязкой, как кисель, чёрной жидкостью. Чертоги вектира Хану полностью восстановили - мудрец получил в распоряжение башню, три комнаты под библиотеку и восемь камер в подземных казематах. Однорукий внимательно изучал свиток:

- От этой настойки вас скорее всего вырвет. Кишки будет резать и жечь, тело бросит в лихорадку. Придётся промыть желудок. Недельный паралич я обещаю. Так же, как и галлюцинации, приступы ярости, страха и безумия. Возможна временная слепота.

Царевич улыбнулся:

- Отлично. Я хочу выпить сей божественный нектар немедленно!

Вектир забрал у царевича яд, аккуратно обмакнул кончик соломинки и бросил в кубок. Подойдя к ларцу с травами, принялся наводить противоядие:

- Крепкое вино немного обезвредит отраву. Лекарство поможет снять боль и ломоту. Ваши слуги готовы?

- Можно ли быть готовым к смерти любимого правителя? Конечно, нет. Все ждут совета об адских доспехах и предстоящем походе на кеттин. Все готовятся обсуждать магию и миазмы подземелья. Надеюсь, случай покажет, на кого из них я могу действительно положиться. Только заверенный перстнем свиток говорит о том, что я отравлен по собственной воле. На случай, если тебя обвинят.

В двери ввалился раскрасневшийся Митян - запнувшись о высокий порог, толстяк распластался на камнях, тяжело дыша, поднялся на четвереньки, с трудом дополз до скамьи:

- Правитель, наш отряд на юго-западе схватился с разбойниками, двоих пленных – мага и чернокожего бойца – привезли к нам. Что прикажете делать?

Андор посуровел:

- Бросить в каменные мешки. Одежду выдать нашу. Все пожитки схоронить в цейхгаузе. Пленникам обеспечить достойный уход, допросом займусь сам.

- Слушаюсь! – Митян исчез во дворе.

- Ну что же, Хану, начнём. Что не убъёт – сделает сильнее.

Целитель обернулся и остолбенел. Андор держал склянку, из узенького горлышка в кубок с отравленным вином сорвалась крохотная черная капля. Царевич с улыбкой осушил посудину и, почти мгновенно, кожа посерела, белки глаз покрылись зеленью, а из горла вырвался хрип. Колени подломились, мужчина рухнул на пол, разбитый дерготой.
Вектир кинулся к дверям, истошно забил в рынду. В обитель вбежали Митян и Сайтахан. Без слов, лишь увидев Андора, они кинулись к бьющемуся в корчах телу, прижали к земле, схватили голову. Хану влил противоядие. Воины перетащили обмякшее тело на кровать.

- Царевич, царевич! – вектир обреченно склонил голову. – Что же ты наделал? Зачем?

Митян с жалостью и болью смотрел то на лекаря, то на лежащего без чувств, посеревшего Андора. Сайтахан выругался на своем языке и плюнул на пол:

- Будь проклята это логово со своими ядами и магией!

- Магией! – Хану на секунду застыл, затем вскочил, размахивая руками. – Митян, веди пленников! Быстрей! Сай, неси их вещи!

Воины молниеносно скрылись - не успел вектир подумать, что дальше, перед ним уж стояли пленные.

Высокий черный боец, в котором Хану признал чистокровного ангрийца, держался прямо. Свиреп видом, шею обнимает бронзовое кольцо, а крепкие руки и бугристый живот исполосованы ужасными шрамами.

Маг – невысокий, русоволосый мужчина, с повязкой на глазу и рябой желтоватой кожей подошел к вектиру.:

- Что?

- Отравление.

Маг внимательно посмотрел на Хану единственным глазом. Голос был тих и мягок, но вектира пробрала дрожь:

- Чем?

Лекарь судорожно сглотнул, прошептал:

- Батра.

Одноглазый прошептал на тайном наречии:

- Хороший яд выбрали для упражнений. Выгони всех. Черного оставь. И пусть отдадут мой жезл, плащ и амулет.

 

Вектир второпях выпроводил удивленного Митяна и возмущающегося Сайтахана. Маг провёл над телом амулетом – крупным желтым камнем в медной оправе. Камень затуманился. Нахмурившись, чародей накинул на Андора плащ и, бормоча непонятные фразы, принялся потряхивать жезлом. Хану было захотел возмутиться – человек, даже больше – царь, умирает – а тут, какие-то шаманские камлания. Но на плечо лекаря опустилась тяжелая рука ангрийца - вектир решил промолчать.

- Зови меня Дарисс, - соломенноволосый смотрел на царевича. – Моего темнокожего друга в здешних землях именуют Ксо, его настоящее имя слишком сложно для местных.

- Хану.

- Ты иоппиец?

Вектир повел бровью:

- В моей крови много чего намешано. Иоппийцы, савеи, манохайци, аджеи, веллеры, кеттины. Выбирай, кого хочешь.

- Это я и хотел узнать, – Дарисс усмехнулся. – Ты не различаешь кровь, но с недоверием относишься к тем, кто лечит не так, как ты?

- Волшба – это трюки, ложь, представление для простаков. Из-за этих трюков я лишился руки. Если маги и знают что-то действительно полезное, то скрывают это от целителей. Наука объяснит любой трюк, если изучит его.

- И ты позвал трюкача спасать царя, - в голосе мага сквозило ехидство. – Спасать царя, который вдруг ни с того, ни с сего отравился батрой? Очень умно. Если правитель умрёт, ты во всем обвинишь меня и Ксо. Конечно, воины не раздумывая, поверят тебе.

Глаза Хану засверкали негодующе, вектир захлебнулся от возмущения:

- Ты обвиняешь меня в убийстве царя?

Плечо пронзила боль – ангриец слегка сжал руку.

Дверь, скрипнув, отворилась, просунулось озабоченное лицо Митяна.

- Всё хорошо, - голос вектира дрожал.

- Да, господин, - Дарисс учтиво поклонился, - царю лучше, его жизни ничего не угрожает.

Митян взглянул на покои. Покрытая плащом мага грудь Андора мерно вздымалась, лицу возвращался здоровый цвет.

- Но выздоровление еще далеко, оставь нас, – Хану взял себя в руки.

Дверь затворилась. Маг довольно пригладил бороду:

- Значит, трюкач и лжец может быть полезен такому мудрому лекарю. Ты не хотел свергать царя, это верно. Так для чего же?

- Мы нашли отравленные подземелья. Освоение забытой крепости началось с ужасной смерти. Царь Андор предусмотрителен.

Лицо мага посуровело:

- Невосприимчивость к ядам с детства тренируют все цари и военачальники. Почему такая доза?

- Царь Андор предусмотрителен, но молод и нетерпелив. Он переоценивает свои возможности.

Ксо сложил руки на груди, в глазах заиграли искорки:

- Ксо – охотник. Он научит царя терпению, если ему заплатят золотом.

- Я продолжу врачество при условии, что мне и охотнику даруют свободу.

Хану поджал губы.

- Только царь может отдавать такие приказы. Митян, Сайтахан!

Внутрь ворвались охранники с десятком рыцарей. Вектир возгласил:

- Царь Андор приказал держать этих двоих в каменных мешках? И мы посадим их в темницу… но только когда он выздоровеет. Ангриец пусть пока что живет в казармах с элитой и ими же охраняется. Маг будет жить в келье, примыкающей к моим чертогам. Оружие им не выдавать, за пределы крепости не выпускать. В остальном не отказывать. Если царь умрет, то мага и охотника убить.

Хану помедлил:

– И меня тоже.

 

«Я нахожусь в аду. Во мгле, копоти и тлене, полыхают костры. Каждую ночь меня преследуют призраки умерших. Они подтачивают сознание, высасывают силы. Постоянные голоса призывают к смерти, грызут сердце и душу. Теперь они звучат и днем. Икк, Люй и Гекр. Их рвут на части снова и снова – а они проклинают меня. Эти вопли не прекращаются ни на секунду. Среди пепла и огня, бесконечно рушащихся развалин, иссохших костей и кровожадных альпиров моя душа каждую ночь ищет выход. Но куда бы я ни свернул, как бы быстро ни бежал, всюду меня настигает серый демон. Лабиринт бесконечен и лишь солнце каждое утро вырывает меня из него. Но когда-то померкнет свет, разольется море, рухнут горы в моих глазах – и все закончится. Или после смерти я останусь в своих видениях?

Нужно быть сильным. Мои люди, мои друзья ждут вдохновения, ждут сильного и уверенного правителя. Насколько меня хватит? Боль сделает меня сильнее. Если я и смотрю в пропасть, то буду смотреть без страха. Кеттины кинули друзей в эту пропасть и я отправлюсь к ним, только прихватив виновных».

Андор открыл глаза.

 

Хану и Дарисс вышли во двор. Вектир отряхнул рукава, прищурясь посмотрел на небо:

- Я доверился магу.

- Где кончается наука и начинается магия? – Дарисс пригубил вина из кубка, в котором оборот тому назад находился смертельный яд. – Приняв одно учение, ты с рвением фанатика отверг все остальные. Наука целительства хоть и сложна – но понятна, поэтому её принимают многие. Магия понятна лишь отчасти, но что она такое? Может быть ещё не открытая или давно забытая наука?

Хану презрительно фыркнул:

- Я доверился тебе, потому что пригодилась бы любая помощь. Вижу - ты знаешь то, чего не знаю я. Но если ты, Дарисс на что-то и способен, то в мире много шарлатанов.

Дарисс пропустил слова вектира:

- Магию противопоставляют науке, но это неверно. Наука стоит рядом с магией. Волшебство – то, что еще не открыто. А шарлатанов достаточно и среди целителей-вектиров, тебе ли не знать?

- И что же лежит против науки?

Маг странно улыбнулся:

- Вера. Её можно сравнить с водой, а религию – с сосудом. Чтобы верить, нужно отбросить попытки объяснить или понять.

Хану удивленно воскликнул:

- Дарисс, ты не только маг, но и священник? И какого же бога ты проповедуешь?

Маг устремил взор к окоёму. Солнце только проснулось, лениво выглядывая из чертогов бархатных гор. Варион увел свой отряд в лес на тренировку и охоту, Килат с регулярным войском третью неделю гонит коней по городам, сёлам и весям – набирает солдат. В замке остались лишь приближенные царя – Сайтахан, Тегон, Митян, Хавер, и Фаддей. Сейчас они привычно упражнялись на браннице. Митян хоть и обладал необъятным пузом, но топором и цепом управлялся лихо – деревянные манекены разлетались в щепки. Сейчас же он спаринговался с Ксо на деревянных булавах. Тегон тренировал Хавера, Фаддей с Сайтаханом бились на шестах. Маленький рост феккоец с лихвой компенсировал скоростью и ловкостью.

- Вряд ли я готов стать пророком или доверить свою жизнь кому-то кроме себя. Возможно, когда-нибудь…

- Уже неделю Андор не приходит в себя. При отравлении батрой не должно быть такой реакции. Слишком спокойно течёт болезнь. Возможно, это результат предыдущего отравления.

- Жизнь царя в безопасности. Я больше боюсь за душу и ум.

- Не бойся.

Из чертога вышел Андор. Бледный и исхудавший, с иссиня-черными кругами под глазами и пересохшими губами. Дрожащей походкой он подошел к магу и дружески похлопал того по плечу:

- Дарисс, ещё в Глинтлее ты прослыл отличнейшим лекарем. С тех пор твое мастерство достигло небывалых высот. Тебя нелегко узнать – бороду отрастил, одет не как имперский цирюльник, да и потучнел – раньше-то как ясень молодой был. Вижу, ты уже знаком с Хану, моим вектиром?

Хану потерял дар речи. Пока он, вытаращив глаза, удивленно пялился на обменивающуюся любезностями пару, на крыльцо вбежали увидевшие правителя воины. Они хлопали царя по плечам, обнимали и целовали, наперерез что-то восклицая. Андор выждал пока радость остынет, повернулся к стоявшему поодаль Ксо:

- Подойди, воин. Разумею, ты соратник Дарисса. В каких искусствах силен?

Ангриец кивнул:

- Я встретил мудреца в огненных топях. Ксо – не воин. У меня лишь один дар – я лучший охотник на всей земле. Ксо выследит любую птицу, любого зверя.

Царевич криво улыбнулся – голова шла кругом, в глазах рябило, а к горлу подступил противный ком. Андор придал голосу бодрости и твердости:

- Охотник мне нужен. В лесах появился медведь-людоед. Он нападает на беззащитных крестьян, разгоняет стада, разоряет амбары. Я щедро награжу того, кто укажет на его берлогу и ещё щедрее того, кто сможет поймать зверя живьем. Подумай об этом, ангриец. А сейчас, - царевич собрался с силами, – приготовьте горячую ванну, хороший обед и новую одежду. Митяну приготовить комнату для совета, остальным – известия о ходе работ. Встречаемся пополудни.

Едва захлопнулись двери, Андор рухнул на колени. Хану с Дариссом кинулись к правителю. Тот отмахнулся:

- Сколько?

Вектир мог только посочувствовать:

- Ваше величество, Вы еще слишком слабы. Зачем подвергать свою жизнь такой опасности…

- Сколько?

- Чуть больше оборота, - Дарисс поправил плащ. – К батре невозможно выработать устойчивый иммунитет. К тому же Вы были ослаблены миазмами подземелья. Ваш лекарь прав, рано браться за дела государства.

- Оборот… - Андор стиснул зубы. – Хану, удалось ли найти соглядатаев? Ищеек, нашептывателей, лжецов?

Хану отрицательно покачал головой. Царевич сжал кулаки:

- Значит, восемь дней потрачено зря.

- В лекарском искусстве отсутствие эффекта и даже противоположный лечению эффект полезен, – Дарисс пригладил бороду. – Сия истина работает в любом деле. Вы провели опасный опыт и увидели, что предателей нет.

- Это значит, что предателей нет? – Андор с подозрением покосился на Дарисса.

- Или предатель умнее тех, кто его искал. Сейчас Вам надо отдохнуть.

- Я не имею права отдыхать! – царевич был настроен решительно, несмотря на подточившую его болезнь. – Каждый день враг становится сильнее. Каждый день – упущенный шанс. Мне были страшные видения и я не хочу дать им осуществиться. Вектир, – Андор обратился к Хану, - есть ли в твоих закромах оздоравливающее зелье?

- Я приготовлю Вам бодрящий коктейль из корней и трав. И каплю макового молока для притупления боли.

- Маковым дурманом потчуй идущих на смерть! Мне нужна свежая голова. Лекарь из Глинтлея, есть ли у тебя какое средство?

- Ваш верный Хану предложил отличный выбор. Я же отошел от дел целительства, дабы постичь магию. От себя предложу вот это, – Дарисс выудил из-за пазухи перстень с гранатом. – Самый простой, не самая лучшая вещица, но здоровья прибавит.

Хану встревожился:

- Ваше величество! Конечно, Вы знали Дарисса в прошлом, он помог вырвать Вас из лап смерти сейчас. Но не стоит бездумно надевать кольцо – вдруг, это хитрость, чтобы пленить Вашу волю?

Андор ухмыльнулся и приладил кругляк на указательный палец левой руки. В глазах полыхнуло и царевич вздохнул с облегчением – голова прояснилась, ломота и дрожь ослабли:

- Когда-нибудь, Хану, пренебрежение твоим советам убьет меня. Надеюсь, я успею поумнеть до этого печального момента.

Вектир схватился за голову, Дарисс довольно хохотнул:

- Царь, Вы такой же упертый и своевольный, как и тогда, в Глинтлее. Носите перстень только временами – когда боль нестерпима. На ночь и в одиночестве снимайте эту штучку – пусть тело самостоятельно восстанавливается. Увлечение артефактами подрывает естественные силы организма. И слушайте своего мудреца.

- Хорошо. – Андор явно обрадовался моментальной свежести. – Я буду пить зелья Хану, даже если от них меня будет рвать. Сейчас же мне пора принять ванну.

На совете звучало многое: башни и стены крепости восстановлены, в северном подземелье найдены запасы зерна, слитки меди и бронзы, южное подземелье затоплено, апартаменты царя выскоблены, выбелены и убраны; рекруты прибывают – каждый день приходит по пятеро-шестеро крестьян, с наемниками пока не договариваются; медведь, успевший получить прозвище Бурая Смерть, задрал семью, жившую на краю деревни Соловейки; кеттины не проявляют никакой подозрительной активности, мирно пасут стада и торгуют на одежду, золото и украшения. Было решено все силы кинуть на поиски медведя - следующим утром из замка выехала группа охотников.

 

Царь грелся у костра в лесной чаще, находившейся в двух днях конного пути от крепости. «Элита» - его приближенные соратники сидели здесь же, жаря на вертеле выслеженного ангрийцем секача.

- Говорю же, Черная Смерть – не зверь, а злой дух! – Митян дул на истекающий соком, обжигающий и дурманящий ароматом, пласт мяса.

Ксо расхохотался:

- Медведь очень умен, ведь прожил не одну восьмерку! Я не встречал духов, питающихся мясом и оставляющих следы. Охотник выследит зверя и поймает его живым.

Варион недобро цокнул:

- Ты слишком самонадеян, ангриец. Это грозит погребальным саваном.

- Ксо еще не встречал охотников лучших, чем он.

Андор поднял чашу:

- За хорошую охоту! И всем доброй ночи.

 

Царь обнаружил ангрийца сидящим на берегу ручья. Тот заворожено смотрел на колеблющееся в водных перекатах отражение первой луны.