Логический и лингвистический неопозитивизм

В центре внимания логического позитивизма оказалась проблема значения, эмпирической осмысленности научных утверждений. Логические позитивисты приходят к выводу о том, что предметом философии не может быть даже теория познания, которая имеет все еще слишком мировоззренческий, слишком содержательный характер. Философия вообще, по их мнению, не имеет предмета, потому что она не содержательная наука о какой-то реальности, а род деятельности, сводящейся к анализу естественных и искусственных языков. Эта деятельность должна преследовать сразу две цели. Первая цель – убрать из науки все не имеющие смысла рассуждения и псевдопроблемы, возникающие в результате неправильного употребления языка и нарушения его логических правил. Эти нарушения обусловлены, прежде всего, теми или иными идеологическими вопросами. Вторая цель – обеспечить построение идеальных логических моделей осмысленного рассуждения. Вопросы, которые традиционно брались в качестве основных в философии, объявлялись неопозитивистами псевдонаучными. В этом своем программном заявлении они шли еще дальше эмпириокритиков. В свое время Мах и Авенариус считали, что они доказали прямую возможность полного познания "нейтральных элементов" мира, то есть безличных ощущений, поскольку познание последних сводится к тому, что они воспринимаются. М. Шлик и Р. Карнап предпочли вообще отказаться от самой постановки этой дилеммы, считая ее мнимой, лишенной научного смысла. Идеальным средством аналитической философской деятельности они считают разработанный в ХХ в. аппарат математической логики. С ее помощью неопозитивисты строили понятие "логической конструкции". Согласно этому понятию микро- и макрообъекты, которые невозможно наблюдать из-за их малости или удаленности, представляют собою не символы относительно устойчивых групп ощущений, как полагали Мах и Авенариус, но продукты формального преобразования предложений, фиксирующих "атомарные факты". Результаты этих формальных преобразований считаются принятыми лишь постольку, поскольку из них средствами дедукции возможно вывести чувственно проверяемые следствия. В учении о логических конструкциях проводится принципиальное отождествление объекта и теории объекта, хотя и признается разница между "голыми" ощущениями и результатами их рациональной переработки. В этом состоит одно из главнейших отличий логического позитивизма от прежнего. Кроме того, логические позитивисты отождествляли понятия "объективный факт" (существующий независимо от того, познал ли его ученый или нет) и "научный факт" (то есть факт, зафиксированный или "запротоколированный" в науке при помощи знаковых средств).

Некоторое отличие неопозитивистов от эмпириокритиков вытекает из различного понимания ими роли мышления в познании. Если Э.Мах и Р.Авенариус полагали, что мышление лишь сокращает, экономизирует, упрощает обозрение опыта субъекта, то Р.Карнап и Р.Райхенбах считают, что мышление вносит в опыт струю творческого произвола, неузнаваемо его переделывая. Разница эта вытекает из абсолютизирования логики и математики, ведущих к возрождению кантианского резкого разрыва между чувственным и рациональным моментами в познании по их происхождению (первое якобы просто "дано", а второе – продукт деятельности субъекта).

Логический позитивизм использовал реальные проблемы современной науки: осмысленность научных утверждений (например, в теории относительности), возможность опытной проверки абстрактных теоретических положений, соотношение содержательных и формальных компонентов научной теории и др. В разработанной логическими позитивистами методологии научного исследования дано описание научной теории, выделены и зафиксированы некоторые виды научных определений и объяснений, что представляет научную ценность для логико-методологических исследований.

Логические позитивисты оказались не только философами, но и специалистами-логиками. Многие из них внесли значительный вклад в разработку логического аппарата (логическая семантика, вероятностная логика), который, хотя и рассматривается ими в качестве средства философского анализа, в целом выходит за рамки философии и может быть включен в область специального научного исследования.

Вместе с тем основная философская программа логического позитивизма, выраженная в принципе верификации,находится в противоречии с практикой современного научного познания. Суть данного принципа состоит в требовании проверки предложений об опыте на предмет их истинности. Согласно принципу верификации, проверка предложений проходит через сопоставление их с фактами чувственного опыта субъектов. Предложения, в принципе не поддающиеся чувственной проверке, считаются лишенными научного смысла. Действие принципа верификации и функции критерия истинности и ложности таковы: предложение истинно, если оно подтверждается фактами-переживаниями и если могут быть указаны воображаемые факты, которые, если бы они были реальными, это предложение опровергали; предложение ложно, если оно опровергается фактами-переживаниями и если могут быть указаны воображаемые факты, которые, если бы они были реальными, это предложение подтверждали. В принципе верификации ясно виден определенный смысл: то, что ненаблюдаемо, лишено научного смысла. Таким образом, положения логики, математики и других теоретических наук оказываются бессодержательными. Тем самым логический позитивизм впадает во внутреннее противоречие с самим собою, ведь аналитико-математический метод, предлагаемый им, оказывается несостоятельным, ибо не может дать достоверного знания.

В итоге среди позитивистов возникли сомнения, что их первоначальная концепция, претендовавшая на строгость, точность и доказательность утверждений, на превращение философии в вид специализированной деятельности, является таковой. Она оказалась лишь вариантом "метафизики", причем вариантом явно несостоятельным. Из констатации этого факта исходят те направления, которые пришли на смену логическому позитивизму, и прежде всего философия лингвистического анализа.

Лингвистический анализ противопоставляет себя логическому позитивизму. Это выразилось в принципиальном отказе лингвистических аналитиков от верификационной теории, от тезиса о том, что научное рассуждение является идеальной моделью всякого осмысленного рассуждения, от отождествления осмысленных и информативных высказываний, от сведения значения высказываний одного типа к значению высказываний другого типа.

В противовес своим предшественникам аналитики подчеркивают, что использующийся язык содержит множество различных подразделений, областей. Логика функционирования формально одних и тех же слов в каждом из этих языковых подразделений и контекстов принципиально различна. Поэтому слова и выражения, которые внешне кажутся одинаковыми, по существу, имеют несовпадающие значения и применяются на разных основаниях в зависимости от контекста их употребления. При этом в контекст включается и цель говорящего, и отношение высказывания к данной ситуации его произнесения. То есть язык рассматривается как социальный институт и форма жизни. Значение – это не некая особая реальная сущность и не абстрактный объект, заданный в языке формализованной семантики, а тот или иной способ употребления слова в определенном контексте.

Принципиальным для лингвистического анализа является не просто указание на существование в обыденном языке различных, не сводимых друг к другу слоев, контекстов и т.д., а признание того, что количество этих контекстов, в сущности, необозримо (так что бессмысленно было бы ставить задачу выявить их все). Кроме того, хотя между разными слоями языка имеется определенного рода связь и переход, однако данная связь в большинстве случаев исключает возможность выявления каких бы то ни было черт, общих для разных употреблений одного и того же слова. А это значит, что по крайней мере для большинства слов используемого языка невозможно дать какие бы то ни было общие дефиниции. Однако это относится лишь к "живым", разговорным языкам, но не к искусственно построенным, употребляемым в науке для специальных целей.

Аналитики считают, что философские проблемы возникают как раз в результате непонимания логики естественного языка. Поэтому и решены они могут быть лишь путем анализа именно этого языка, путем тщательного выявления и кропотливого описания многообразных контекстов словоупотреблений. Думать, что эти проблемы можно решить путем выявления каких-то общих характеристик слов, волнующих философов, или же путем построения искусственных языковых систем, в которых словам придается условное значение, весьма удаленное от реального, диктуемого их употреблением, – значит, по мнению лингвистических аналитиков, идти по явно бесперспективному пути. Конечно, построение языковых моделей дело нужное и полезное, но нужно осознавать, что этот аппарат непригоден для решения философских проблем, ибо последние существуют именно как результат непонимания многообразия и несводимости друг к другу различных языковых контекстов. Выполнение различных задач философского анализа достигается лучше всего средствами неформального анализа неформализованного обыденного языка.

Однако при кажущемся противостоянии двух этапов позитивизма они имеют глубокую связь. Она выражается, во-первых, в том, что сама логика противостояния вынуждает аналитиков обсуждать те философские проблемы и их решения, которые были существенны для логического позитивизма (принцип верификации, дихотомия аналитических и синтетических суждений и др.). Во-вторых, лингвистический анализ унаследовал от логического позитивизма некоторые принципиальные установки в понимании самого характера философской деятельности. В частности, несмотря на то, что аналитики обвиняли логический позитивизм в "метафизичности", сами они, как и их предшественники, проводили линию "антиметафизичности", то есть отказывались рассматривать реальную объективную действительность в качестве философского объекта.

Аналитики полагают, что все философские дискуссии развертываются вокруг неистинного истолкования некоторых слов, употребляемых в языке, а не вокруг самого объекта. К таким словам относятся "знать", "вероятно", "истинно", "материя", "время" и др. Философы-"метафизики" либо употребляют эти слова в тех контекстах, в которых они не могут употребляться согласно правилам обыденного языка, либо пытаются дать им некие общие определения, игнорирующие существование реальных, не сводимых друг к другу языковых контекстов.

Соответственно свою задачу аналитики видят в том, чтобы вскрыть источник "метафизических" псевдопроблем и выявить реальный, подлинный смысл слов, неправильно употребляемых философами-"метафизиками". Так, например, если путем анализа слова "истина" выявляется, что оно имеет целый ряд контекстуальных значений, между которыми вряд ли можно найти что-либо общее, то, утверждают аналитики, не существует какой-либо общей дефиниции знания и, следовательно, задача построения общей философской теории познания лишена смысла.

Аналитическая философия превращается, таким образом, в своеобразную "философию философии", занятую лишь теми проблемами, которые предложены ранее жившими или ныне живущими философами, и не имеющую ни потребности, ни нужды в том, чтобы заниматься вопросами специальных наук или же пытаться решать социально-этические проблемы, поставленные современным развитием. Но эта черта, по мнению аналитиков, скорее достоинство их философии, чем недостаток. Она является показателем возросшей строгости и точности техники философского исследования, свидетельством его профессионализма.

Идеалом философа становится мыслитель, не формулирующий никаких "метафизических" тезисов, не пытающийся решить мировоззренческие проблемы, не конструирующий онтологические или гносеологические системы, но зато занятый высокопрофессиональной и специализированной деятельностью по выявлению с помощью особой техники точного смысла слов и выражений обнаружения и установления бессмыслицы. Философия становится одной из многих специальных дисциплин. Витгенштейн подчеркивал, что в прошлом были философы великие, а теперь "искусные".

Философия, утверждал Витгенштейн, не наука, а философ не является ученым. Философ должен заниматься анализом смысла слов и выражений обычного языка, описанием того, что в нем реально дано. Философия, таким образом, есть описательная дисциплина. Язык интересует философа не в лингвистическом качестве, а как носитель значений. При этом одно и то же значение может быть выражено разными языками и разными языковыми средствами. Значения выявляются путем своеобразного "идеального эксперимента", то есть мысленного представления различных ситуаций, в которых употребляется то или иное слово, простого "всматривания" в работу языка, фиксирования того, что "непосредственно очевидно".

Нетрудно выявить те противоречия, которые существуют в аналитической философии. Дело в том, что лингвистический анализ пытался утвердить себя в качестве некоей специальной дисциплины, способной к получению точных и бесспорных результатов, окончательно сбросившей с себя груз философских проблем. Но это диктовало необходимость отказаться от формулировки какой бы то ни было философской программы и обусловило претензию на отсутствие в этом течении не только каких-либо теоретических установок, но даже определенного метода анализа. Выбор того или иного метода означает предпочтение его другим, что неизбежно влечет некоторые "метафизические" следствия. Лингвистический анализ претендует на построение "беспрограммного анализа".

Но как бы ни хотели аналитики избежать метафизических последствий, сама необходимость утвердить свое направление в качестве философии, отличной от других, не могла не привести к принятию определенных предпосылок.

Еще один парадокс лингвистической философии состоит в том, что решение задачи по искоренению философских проблем должно, по логике, привести к уничтожению всякой философии, в том числе и лингвистической.

Философия позитивизма прошла три этапа своего развития, и на всем протяжении она стремилась к отделению науки от философии, а затем и к искоренению самой философской проблематики. В конечном итоге позитивизм потерпел философский крах. Представление о возможности устранить из науки специфическую философскую проблематику и превратить философию в разновидность специальной технической дисциплины оказалось мифом. Но признание данного факта приводит и к серьезным размышлениям, а именно: не бессмысленна ли сама идея принципиального противопоставления философских и специальных научных проблем? Не следует ли попытаться избавить науку не от философии вообще, а лишь от части философского груза в пользу тех вопросов, которые соответствуют практике и логике функционирования современного научного познания? Положительный ответ на этот вопрос выходит за рамки позитивизма. Он ориентирует на исследование философско-методологической проблематики науки.