Франция в годы второй мировой войны

 

СРАЖАЮЩАЯСЯ ФРАНЦИЯ

 

Шарль де Голль

 

Поражение.

 

1 мая 1937 года на параде в Берлине впервые приняла участие полностью

укомплектованная танковая дивизия и сотни самолетов. На зрителей – и в

первую очередь на французского посла и наших атташе- эта военная техника

произвела впечатление такой мощной силы, которой может противостоять только

равноценная сила. Но их донесения не заставили французское правительство

пересмотреть ранее принятые решения. 11 марта 1938 года Гитлер осуществил

аншлюс. Он бросил на Вену механизированную дивизию, один вид которой

склонил всех к безоговорочному подчинению. Вместе с этой дивизией он к

вечеру того же дня победоносно вступил в австрийскую столицу. Франция не

сделала для себя никаких выводов из грубого гитлеровского выступления. Все

старания были употреблены на то, чтобы утешить публику ироническими

описаниями аварий, которые потерпели несколько немецких танков во время

этого форсированного марша. Не было извлечено уроков также и из опыта

гражданской войны в Испании, где итальянские танки и немецкая штурмовая

авиация, даже при очень ограниченном их количестве, решали исход боя всюду,

где бы они ни появлялись.

В сентябре с согласия Лондона, а затем и Парижа Гитлер захватил

Чехословакию. Затем, 1 сентября, выступил против Польши. Во всех актах этой

трагедии Франция играла роль жертвы, ожидающей, когда наступит ее очередь.

Когда в сентябре 1939 года французское правительство по примеру

английского кабинета решило вступить в уже начавшуюся к тому времени войну

в Польше, я нисколько не сомневался, что в нем господствуют иллюзии, будто

бы, несмотря на состояние войны, до серьезных боев дело не дойдет. В

позиции, которую занял Сталин, неожиданно выступив заодно с Гитлером,

отчетливо проявилось его убеждение, что Франция не сдвинется с места и у

Германии, таким образом, руки будут свободными и что лучше уж разделить

вместе с ней добычу, чем оказаться ее жертвой. В то время как силы

противника почти полностью были заняты на Висле, мы, кроме нескольких

демонстраций, ничего не предприняли, чтобы обезвредить Италию, чего можно

было достичь, предложив ей выбор между угрозой французского вторжения и

нашими уступками за ее нейтралитет. Мы ничего не предприняли, наконец, для

того, чтобы теснее соединиться с Бельгией путем выдвижения наших сил к

Льежу и каналу Альберта.

Вдобавок ко всему официальная военная школа считала эту выжидательную

политику весьма удачной стратегией. Выступая по радио и в печати, члены

правительства и в первую очередь его глава, а также многие другие видные

деятели всячески подчеркивали преимущества стабильной обороны, благодаря

которой, говорили они, нам удается без потерь сохранять нашу

территориальную целостность.

В области политики делались столь же робкие и нерешительные попытки

внести некоторые изменения, что и в деле организации национальной обороны.

Состояние безмятежного спокойствия, охватившее руководящие круги в начале

«странной войны», стало постепенно исчезать. Мобилизация миллионов людей,

переключение промышленности на производство вооружения, большие военные

расходы вызывали в стране брожение, результаты которого становились уже

очевидными для встревоженных политиков. В тоже время не было заметно каких-

либо признаков постепенного ослабления противника, чего так ждали от

блокады. Никто открыто не ратовал за иную военную политику, для проведения

которой не было необходимых средств, однако все выражали тревогу и едко

критиковали политику, которая проводилась. В конце концов, как обычно,

разразился правительственный кризис. Режим, не способный принять меры,

которые обеспечили бы спасение, попытался обмануть самого себя и

общественное мнение. 21 марта палата свергла кабинет Даладье. 23 марта Поль

Рейно сформировал новое правительство.

 

Во всех партиях, в печати и в государственных учреждениях, в деловых и

профсоюзных кругах весьма влиятельные группировки открыто склонялись к

мысли о необходимости прекратить войну. Люди осведомленные утверждали, что

такого мнения придерживается маршал Петэн, посол в Мадриде, которому через

испанцв якобы известно, что немцы охотно пошли бы на соглашение.

Надо сказать, что некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине,

чем в Гитлере. Ясно было, что серьезное испытание вызовет в стране волну

отчаяния и ужаса, которая может погубить все.

 

Через пять недель разразилась гроза. 10 мая противник, предварительно

захватив Данию и почти всю Норвегию, начал большое наступление. Армия,

государственный аппарат, вся Франция теперь уже с головокружительной

быстротой катилась в низ по наклонной плоскости, на которой очутились уже

давно в результате допущенной ошибки.

 

 

Между тем армия имела 3 тысячи современных французских танков и 800

бронеавтомобилей. У немцев их было не больше. Но дело в том, что в

соответствии с планом они были рассредоточены по отдельным участкам фронта.

К тому же по своей конструкции и вооружению они совершенно не годились для

того, чтобы выступать в качестве маневренной силы. Даже те

несколько бронетанковых дивизий, которыми располагали, были введены в бой

изолированно. Три легкие механизированные дивизии, направленные с целью

разведки к Льежу и Бреда, были вскоре вынуждены отступить и занять оборону.

1-я бронетанковая дивизия, которую придали армейскому корпусу и 16 мая

бросили в контратаку западнее Намюра, была окружена и уничтожена. В тот же

день части 2-ой бронетанковой дивизии, переброшенные по железной дороге в

район Ирсона, по мере их высадки вовлекались в поток общего хаоса. Силы

только что сформированной 3-ей бронетанковой дивизии сразу же были

распределены между батальонами одной из пехотных дивизий и еще на кануне

увязали в безуспешной контратаке южнее Седана. Если бы эти бронетанковые

дивизии были заранее объединены, то даже при всем их не совершенстве они

бы могли нанести захватчику тяжелые удары. Но они действовали изолированно

друг от друга, и уже спустя шесть дней после начала немецкого наступления

под натиском германских танковых колонн от них сохранились лишь жалкие

остатки.

 

 

Германское командование, приняв решение уничтожить союзные армии

Северной группы раньше, чем будет покончено с войсками Центрального и

Восточного фронтов, двинуло свои механизированные силы на Дюнкерк. От Сен-

Кантена они снова начали наступление двумя колоннами: одна шла прямо к цели

через Камбре и Дуэ, другая двигалась вдоль побережья через Этапль и Булонь.

Тем временем две бронетанковые дивизии врага овладели Амьеном и Абвилем и

создали на южном берегу Соммы предмостные укрепления, которыми и

воспользовались в дальнейшем. Что же касается союзников, то к вечеру 20 мая

голландской армии уже не существовало, бельгийские войска отступали на

запад, английские экспедиционные силы вместе с 1-й французской армией

оказались отрезанными от Франции.

 

 

Французское командование, несомненно, стремилось восстановить контакт

между двумя группировками своих сил, двинув в наступление Северную группу

армий от Арраса на Амьен, а левый фланг Центральной группы от Амьена на

Аррас. Именно такой приказ от 19 мая отдал генерал Гамелен. Сменивший его

20 мая генерал Вейган, который на следующий день собирался отправиться в

Бельгию, согласился с таким замыслом. Теоретически этот план был вполне

логичен. Но для его осуществления само командование должно было верить в

возможность победы и стремиться к ее достижению. Однако крах всей военной

доктрины и организационных принципов наших руководителей лишал их

необходимой энергии. Находясь в состоянии моральной депрессии, они стали

сомневаться решительно во всем и особенно в самих себе. И тут сразу же

начали действовать центробежные силы. Бельгийский король немедленно стал

подумывать о капитуляции, лорд Горт – об эвакуации английских войск,

генерал Вейган – о перемирии.

 

Но 30 мая сражение фактически уже было проиграно. За два дня до этого

бельгийский король и его армия капитулировали. Английская армия начала

эвакуацию из Дюнкерка. Остатки французских войск в департаменте Нор тоже

пытались эвакуироваться морем. Этот отход был сопряжен с огромными

потерями. Вскоре враг начал второй этап наступления в южном направлении,

имея перед собой противника, силы которого уже сократились на одну треть и

который больше, чем когда-либо, был лишен средств оказывать сопротивление

немецким механизированным войскам.

Внезапно на плечи Вейгана свалилось тяжкое бремя, нести которое ему

было не по силам. Когда 20 мая он принял пост главнокомандующего, выиграть

битву за Францию, несомненно, уже было невозможно. Так он никогда не

предвидел истинных возможностей механизированной армии, огромные успехи,

которых так молниеносно добился противник при помощи этой силы, поразили

его. Чтобы противостоять несчастью, он должен был переродиться. Ему

следовало порвать с отжившими представлениями, изменить самый темп

действий. В своей стратегии он должен был выйти за узкие рамки метрополии,

обратить против врага то самое смертоносное оружие, которое применил враг,

и использовать в своих интересах такие козыри, как огромные пространства,

огромные ресурсы и огромные скорости, отдаленные территории, силы союзников

и морские просторы. Но Вейган не был тем человеком, который мог это

сделать. Не таков был его возраст и склад ума, а главное – ему не хватало

соответствующего темперамента.

Во всяком случае, после того как было признано, что генерал Вейган не

подходит для роли главнокомандующего, нужно было, чтобы он оставил этот

пост,- либо подав в отставку, либо по решению правительства. Ничего

подобного не произошло. Захваченный потоком событий, главнокомандующий

мирился с ними и стал искать выход на доступном для себя пути – на пути

капитуляции. Но так как ответственность за нее брать на себя он не хотел,

то его действия свелись к тому, чтобы склонить к капитуляции правительство.

Он нашел поддержку в лице маршала Петэна, который по другим причинам

настаивал на таком же решении. Ни во что не веривший и ни на что не

способный режим пошел по наихудшему пути. Таким образом, Франции предстояло

расплачиваться не только за военное поражение, но также за порабощение

государства. Это еще раз подтверждает ту истину, что, только отстояв

величие страны перед лицом великих испытаний, можно спасти ее.

Я же, решив в ближайшем будущем вновь поставить вопрос относительно

продолжения борьбы, взялся за разработку плана переброски в Северную Африку

всего того, что можно было туда перебросить. Штаб сухопутных войск

совместно со штабами военно-морского флота и военно-воздушных сил уже начал

подготовку к эвакуации через Средиземное море в Африку всех сил и средств,

которые не принимали участия в боях. В частности, необходимо было вывести

два контингента новобранцев, проходивших подготовку на учебных пунктах в

западных и южных районах страны, и ту часть личного состава

механизированных войск, которая уцелела после разгрома на севере. В целом

это составляло 500 тыс. обученных солдат. В дальнейшем, несомненно, можно

было бы эвакуировать морским путем остатки наших разбитых армий, большое

количество боевых частей, отходивших к морскому побережью. Остатки

бомбардировочной авиации, радиус действия которой давал возможность

преодолеть морское пространство по воздуху, уцелевшие эскадрильи

истребителей, личный состав авиационных баз, военно-морского флота и,

наконец, наш флот-все это в любом случае можно было бы перебазировать в

Африку. Общий тоннаж транспортных судов, которого не хватало нашему флоту

для осуществления этих перевозок, исчислялся в 500 тыс. тонн. Не достающие

суда, в дополнение к тому, чем располагал французский флот, можно было

попросить у Англии.

В ночь с 9 на 10 июня, враг вышел к Сенне ниже Парижа. Вместе с тем,

по всем данным, с часу на час следовало ожидать перехода немецких

бронетанковых сил в решительное наступление в Шампани. Таким образом,

столице угрожала непосредственная опасность с запада, с востока и с севера.

Наконец, Франсуа-Понсе сообщал из Рима, что в любой момент можно ожидать

объявления войны со стороны итальянского правительства. Перед лицом столь

неблагоприятных известий я мог предложить только одно: пойти на крайние

усилия, немедленно перебазироваться в Африку и присоединиться к

коалиционной войне со всеми вытекающими из этого последствиями.

События развивались на столько быстро, что трудно было поспеть за

ними. Только что принятое решение тут же устаревало. Попытки использовать

опыт войны 1914-1918 годов уже не давали никаких результатов. Считалось,

что еще существует фронт, дееспособное командование, готовый на жертвы

народ. Однако все это было лишь мечтой и воспоминанием. В действительности

же потрясенная нация находилась в оцепенении, армия ни во что не верила и

ни на что не надеялась, а государственная машина крутилась в обстановке

полнейшего хаоса.

10 июня наступила предсмертная агония. Правительство должно было

выехать из Парижа вечером. Отступление на фронте ускорялось. Италия

объявила нам войну. Теперь неизбежность катастрофы ни у кого уже не

вызывала сомнения.

Кроме того, неумолимое движение немцев к Парижу выдвигало очень

сложные проблемы. С момента моего назначения заместителем министра

национальной обороны я отстаивал необходимость оборонять столицу и

поэтому попросил председателя Совета министров, бывшего в тоже время

министром обороны и военным министром, назначить начальником гарнизона

города решительного человека. Но вскоре главнокомандующий объявил Париж «

открытым городом», а Совет министров утвердил это решение. Необходимо было

в срочном порядке организовать эвакуацию массы людей и большого количества

различного имущества. Этим я и занимался до самого вечера.

Необходимо отметить, что в этот критический момент сам государственный

строй Третьей республики сковывал деятельность главы последнего

правительства. Безусловно, у многих ответственных должностных лиц

капитуляция вызывала отвращение. Но представители государственной власти,

растерявшиеся перед лицом катастрофы, за которую они чувствовали себя

ответственными, совершенно бездействовали. В то время, когда встал вопрос,

от которого зависело настоящее и будущее Франции, парламент не заседал,

правительство оказывалось не способным принять единодушное решение,

президент республики не поднимал свой голос даже в совете министров в

защиту высших интересов страны. В конечном счете развал государства лежал в

основе национальной катастрофы. В блеске молний режим представал во всей

своей ужасающей немощи и не имел ничего общего с защитой чести и

независимости Франции.

Продолжать войну? Да, конечно, продолжать! Но с какой целью и в каком

масштабе? Многие, даже когда они и одобряли такое решение, хотели, чтобы

это ограничивалось лишь поддержкой, которую горстка французов оказывает

Британской империи, не сломленной и сражающейся. Я никогда не рассматривал

в этом плане наше стремление продолжать борьбу. Для меня речь шла прежде

всего о спасении нации и государства.

Однако, предпринимая некоторые шаги на этом необычном поприще, я должен был

выяснить, не собирается ли кто - ни будь другой, пользующийся большим

авторитетом, увлечь за собой в борьбу Францию и империю. Поскольку

перемирие еще не вступило в силу, можно было предположить, хотя это было и

маловероятно, что правительство Бордо в конечном счете пойдет на

продолжение войны. Какой бы малой не была надежда, ее нельзя было терять.

Именно поэтому, когда я прибыл в Лондон днем 17 июня, я сразу же

телеграфировал в Бордо, предложив свои услуги для продолжения в английской

столице переговоров, которые были начаты мной на кануне, о закупках в

Соединенных штатах, о немецких военнопленных и о перевозках в Африку.

В ответ пришла телеграмма, требующая моего немедленного возвращения.

30 июня «французское посольство» известило меня о приказе явиться в тюрьму

Сен-Мишель в Тулузе, с тем чтобы предстать перед военным судом. Сначала суд

приговорил меня к одному месяцу тюремного заключения. Затем по апелляции,

поданной «министром» Вейганом, который был недоволен решением, я был

приговорен к смертной казни.

Учитывая - впрочем, не без основания! – эту позицию правительства

Бордо, я решил установить контакт с властями французских колоний. Еще 19

июня я направил телеграмму главнокомандующему войсками в Северной Африке и

генеральному резиденту в Марокко генералу Ногесу с предложением поступить в

его распоряжение, если он отвергнет перемирие. 24 июня я вторично

телеграфировал Ногесу и обратился к главнокомандующему войсками в Леванте

генералу Миттельхаузеру и Верховному комиссару в Леванте Пюо, а так же к

генерал-губернатору Индокитая генералу Катру. Я предлагал этим высоким

должностным лицам создать орган обороны Французской империи и сообщал им,

что я мог бы немедленно обеспечить установления связи этого органа с

Лондоном.

Конечно, правительства стран, находившихся в состоянии войны со

странами «оси», отозвали из Франции своих представителей; это произошло

либо по инициативе самих правительств, как это было с сером Рональдом

Кемпбеллом или с генералом Ванье, либо по требованию немцев.

В этот самый трагический период истории Франции я брал на себя всю

ответственность за ее судьбу.

Но Франция немыслима без меча. Прежде всего, необходимо создать армию.

В Англии находились некоторые французские военные части. Кроме того, в

госпиталях Англии на излечении несколько тысяч солдат, раненных в Бельгии.

Французские военные миссии взяли на себя командно-административные функции,

с тем, чтобы держать все эти силы в подчинении Виши и подготовить их общую

репатриацию.

23 июня английское правительство, с целью оказания помощи опубликовало

два заявления. В первом заявлении говорилось об отказе признать независимый

характер правительства Бордо. Во втором-сообщалось о проекте создания

французского Национального комитета и заранее говорилось о намерении

признать его и сотрудничать с ним по всем вопросам, касающимся ведением

войны. 25 июня английское правительство опубликовало коммюнике, в котором

оно сообщало, что целый ряд высоких должностных лиц Французской империи

выразили свое желание примкнуть к движению Сопротивления, и предлагало им

свою поддержку. Но затем, поскольку ни кто не откликнулся на это обращение,

лондонский кабинет, имея перед собой одного лишь генерала де Голля, 28 июня

решил официально признать его «главой свободных французов».

Соглашение от 7 августа имело для Свободной Франции немаловажное

значение не только потому, что избавляло нас в ближайшем будущем от

материальных затруднений, но также и потому, что британские власти, имевшие

отныне официальную базу для взаимоотношений с нами, теперь без колебания

оказывали нам помощь. Но главное – весь мир узнал, что, несмотря на все

препятствия, заложены основы франко-английского сотрудничества. Это не

замедлило сказаться на отношении к нам некоторых территорий Французской

империи и французов, проживавших за границей. Кроме того, другие

государства, видя, что Великобритания признала Свободную Францию, сделали

некоторые шаги в этом направлении. Это относилось в первую очередь к

правительствам, нашедшим свое убежище в Англии. Конечно, их возможности

были чрезвычайно ограничены, но зато они сохранили свое международное

представительство и международное влияние.

Некоторые французы сразу же перешли на мою сторону и стали выполнять

внезапно свалившиеся на них обязанности с таким рвением и с такой энергией,

что, несмотря на многочисленные препятствия, наш корабль вышел в море и

плыл. Профессор Кессен был моим неоценимым сотрудником в области подготовки

всевозможных актов и документов, которые положили начало внутренней и

внешней структуре нашей организации. Антуан руководил нашими первыми

гражданскими органами, что являлось исключительно неблагодарной задачей в

этот период, когда приходилось заниматься всем без достаточного опыта и

знаний. Лапи, Эскара, и Аккен поддерживали связь с министром иностранных

дел Англии и с европейскими правительствами. Находившимися в изгнании.

Кроме того, они устанавливали контакт с французами. Проживающими за

границей,к которым я обратился с призывом. Плевеном и Дени заведовали

нашими мизерными финансами и подготавливали условия, в которых смогли бы

существовать колонии в случае их присоединения к нам. Шуман выступал по

радио от имени Свободной Франции, Массип следил за прессой и снабжал ее

необходимой информацией. Бенжан согласовывал с нашими союзниками вопрос об

использовании французских судов и моряков торгового флота.

В военной области Мюзелье с помощью д`Аржалье, Марген-Вернерэ, Кенига,

Пежо и Ранкура формировали первые морские, сухопутные и авиационные части.

Генерал Спирс защищал интересы перед английскими учреждениями, помощь

которых была в то время необходима.

В самой Англии свободные французы пользовались симпатией, и уважением

со стороны королевской семьи, а так же министры и представители власти не

упускали возможжности проявить свои добрые чувства.

Нужно сказать, что Англия тогда переживала тревожное время. Ожидалось

наступление немцев, и англичане в такой обстановке проявляли изумительную

стойкость. Каждый мужчина и каждая женщина учавствовали в оборонительных

мероприятиях.

Надо добавить, что американцы, снабжавшие оружием, снаряжением и

обмундированием, ставили условием, чтобы мы приняли их собственные правила

организации армии.

Но все же кампания в Европе, которая предстоит в скором времени,

действительно потребует очень крепких вспомогательных войск.

14 октября 1943 года Комитет национальной обороны утвердил план

вооружения, предложенный Лемонье. Планом предусматривалось, что к весне

следующего года будут приведены в состояние боевой готовности следующие

корабли: 2 линкора- Ришилье и Лоррен; 9 крейсеров- Эмиль Бертен, Монкальм,

Жанна д Арк, и т.д.; 3 вспомогательных крейсера; 14 миноносцев; 18

подводных лодок; 80 малых судов: нефтеналивные, охотники за подводными

лодками, и т.д. Было так же сформировано 6 эскадрилий гидропланов, и

французские самолеты вновь появились в Атлантике.

Большую часть военного снаряжения должны были предоставить союзники на

основе соглашений о ленд-лизе, причем в компенсацию с нашей стороны

засчитывались услуги, которые оказывались союзникам: предоставлением

портов, транспорта, коммуникации, средств связи, рабочей силы и т. д.

Увеличилось количество более или менее значительных групп Сопротивления, и

они повели партизанскую войну, которая играла первостепенную роль в

изматывании неприятеля, а позднее в развернувшейся битве за Францию.

Но в значительной части страны условия местности таковы, что

партизанскому отряду невозможно было надежно укрыться. Тогда отряд

разделялся на очень маленькие группы, или же участники Сопротивления жили в

подполье поодиночке. Их снабжали фальшивыми документами (ведь организация

Сопротивления имела своих людей в министерствах, в префектуре, в мэриях, в

комиссариатах) и пристраивали на работу – кого на рубку леса, кого в

каменоломни, кого на ремонт шоссейных дорог; ночевали они в изолированных

фермах или же старались затеряться в больших городах. Зачастую «прикрытие»

им обеспечивали заводы, стройки, конторы; партизаны пользовались им,

выжидая удобного момента для диверсии, а совершив ее, исчезали. Эти

рассеянные по всюду борцы не могли действовать в широких масштабах, но зато

они все больше давали о себе знать. В Париже, на севере Франции, в Лионе и

в других промышленных районах мелкий саботаж на производстве стал явлением

постоянным – до такой степени, что пришлось создать специальную службу

охраны от диверсий на тех предприятиях, которые в ближайшем будущем могли

понадобиться для наших армий.

В начале 1943 года, когда создавалась тайная армия, мы определяли ее

численность приблизительно в 40 тыс. человек; да тысяч тридцать французов и

француженок входили в сеть организаций Сопротивления, объединяемых

шестьюдесятью группами. Через год в партизанских отрядах было, по меньшей

мере 100 тыс. человек. А когда началась битва за Францию, число их

превысило 200 тыс. Фактически контингенты бойцов внутренних сил находились

в прямой зависимости от вооружения, которое им давали. Если случалось, что

группа получала все необходимое ей оружие, в нее тот час же вливались

добровольцы. И наоборот, командиру слабо оснащенного отряда приходилось

отказывать борцам, желавшим вступить в его ряды. Конечно, снабжение

организаций Сопротивления оружием было одной из важнейших забот

правительства.

Партизанские отряды, поддерживавшие их организации Сопротивления,

помогающая им пропаганда – все это требовало денежных средств.

Правительство старалось доставить их в денежных знаках, которые могли иметь

хождение во Франции и не возбуждали бы подозрения. Сначала использовались

все запасы билетов Французского банка, хранившиеся в Англии, в Африке и на

Антильских островах. Затем стали посылать «боны освобождения», выпущенные

правительством в Алжире и с его гарантией.

И вот была создана система, которая, не стесняя инициативы подпольных

сил и их разделения на группировки, связывала их с французским

командованием и давала им почувствовать эту связь в действии. Для каждого

административного района и для некоторых департаментов правительство

назначило «военного делегата», выделенного лично мною. Он устанавливал

контакт с вооруженными группами своей области, координировал их

выступления, связывал с нашим центром посредством радиостанции, которой он

располагал, передавал им наши инструкции, а нам сообщал их просьбы,

регулировал с нашими службами воздушные операции по доставке им на

парашютах оружия.

Но с момента высадки союзников во Франции нужно было добиться, чтобы

эти разрозненные элементы содействовали операциям союзных войск, и,

следовательно, военное командование должно было давать им определенные

задания и предоставлять им средства для их выполнения. В отношении

разрушений, которые должны были сковывать передвижения неприятеля, у нас

имелся общий план, выработанный нами уже давно при участии специалистов,

компетентных в каждой из интересующих нас отраслей. Так, например,

существовал «Зеленый план», предложенный руководителями «Сопротивления на

железных дорогах»- Арди, Арманом и другими; имелся «Лиловый план»,

составленный при содействии участников Сопротивления работникам связи – в

частности, с помощью Дебомарше: он касался повреждения телеграфной и

телефонной связи, особенно подземных кабелей; был «Черепаший план», по

которому предусматривалось перерезать дороги в самых важных местах, -

главным исполнителем его был Ронденэ; был и «Голубой план», в котором

намечались меры по захвату электростанций. Но, с другой стороны, необходимо

было, чтобы действия местных подпольных групп в нужный момент приобрели,

общенациональное значение – стали бы выступлением всей страны и приняли

достаточно устойчивый характер, могли бы стать элементом стратегии

союзников. Надо было, чтобы отряды тайной армии слились с другими нашими

войсками в единую французскую армию.

Вот почему в марте 1944 года я создал Французские внутренние силы, в

которые в обязательном порядке должны были войти все подпольные вооруженные

группы, причем предписывалось, чтобы они по мере возможности были

организованны в воинские подразделения, соответствующие нашему уставу:

взводы, роты, батальоны, полки. Однако стратегические планы союзников все

еще были неопределенными. В сентябре 1943 года союзники решили приняться за

Италию. Но в отношении дальнейших действий у них не было согласия.

Соединенные Штаты теперь чувствовали себя способными повести битву в

Европе, пройдя кратчайшим путем, то есть через Францию. Вступить на землю

Нормандии, а оттуда двинуться на Париж; произвести высадку в Провансе и

подняться вверх по долине Роны – таковы были их намерения. Они хотели

сочетать обе эти операции. Вслед за тем союзные армии, соединившись между

Швейцарией и Северным морем, перейдут Рейн. Американцы считали итальянскую

кампанию побочным делом, которое не должно отвлекать внимание от главной

задачи.

Англичане – и, прежде всего Черчилль – смотрели на положение иначе. По

их мнению, американцы планировали нападение на врага там, где это сделать

всего труднее, - хотели схватить быка за рога. Гораздо лучше было бы

нацелиться на уязвимые места, разить зверя в его мягкое подбрюшье. Вместо

того чтобы объектом своих действий прямо назвать Германию и, пройдя через

Францию, достигнуть ее, по мнению англичан, надо было двинуться через

Италию и Балканы в придунайские страны Европы. Великое усилие союзников

должно поэтому состоять в следующем: продвинуться вперед по итальянскому

полуострову, помимо того, сделать высадку в Греции и Югославии, добиться

вступления в войну Турции, а затем войти в Австрию, в Чехию, в Венгрию.

Случилось так, что довольно рано взяла верх американская точка зрения

относительно высадки на севере Франции. В декабре 1943 года наши англо –

саксонские союзники, которых сильно торопили русские, решили выполнить эту

грандиозную операцию, получившую наименование «Оверлорд».Мы, конечно,

одобрили это намерение. Но высадка на юге страны, хотя она и была решена в

принципе и заранее окрещена именем «Энвил», все еще вызывала много споров.

 

Добиваясь для Франции своего рода повышение в ранге в рядах коалиции,

мы знали, что личные качества наших генералов, командующих крупными

частями, сыграют тут большую роль. Во главе армейского корпуса должен

стоять человек, обладающий широким кругозором и дальновидностью, умеющий

слить в единый удар различные и разновременные действия крупных сил.

Генералы Анри Мартэн и де Лармина, первые наши командующие корпусами,

блестяще доказали свои дарования. На море, по той причине, что враг уже не

мог ввести в бой значительные силы, война состояла в действиях отдельных

наших боевых единиц, распределенных на огромных пространствах для охоты за

подводными лодками, для уничтожения рейдеров, для защиты от вражеских

самолетов, сопровождения транспортов и обороны наших баз. Наша авиация в

силу обстоятельств должна была включить свои эскадрильи в большие группы

истребительской авиации, авиации непосредственной поддержки и

бомбардировочной авиации союзников.

Объектом союзников был Рим. Французский экспедиционный корпус получил

задание прорвать укрепленную линию неприятеля к северу от знаменитого

монастыря и помочь союзникам овладеть этими позициями.

Париж более четырех лет был укором свободному миру. И вдруг он

становится магнитом. Пока скованный и оглушенный гигант, казалось, спал,

все как – то мирились с его отсутствием. Но лишь только немецкий фронт был

прорван в Нормандии, французская столица сразу очутилась в центре

стратегических замыслов, в самом центре политики. Планы главнокомандующих,

расчеты правительств, маневры честолюбцев, взволнованные чувства людей –

все сосредоточилось на этом городе. Париж возвращался к жизни. Сколь многое

могло теперь измениться!

Прежде всего Париж, если этому не помешают, решит вопрос о том, какая

будет власть во Франции. Все убеждены, что, если де Голь по прибытии в

столицу не будет поставлен перед свершившимся фактом, народ выскажется за

то, чтобы он остался у власти. А потому все те, кто – будь то в стране или

за ее пределами – питает надежду помешать такому исходу или, по крайней

мере, сделать успех не полным или спорным, постараются – независимо от

того, к какому лагерю они принадлежат, - в последнюю минуту воспользоваться

освобождением и создать такую ситуацию, которая поставит меня в

затруднительное положение, а возможно, даже и парализует. Но нация сделала

свой выбор, и волна общественных чувств сметет эти попытки.

Высадка союзных войск в Нормандии (на севере Франции)6 июня 1944 года

ознаменовала открытие второго фронта в Европе.

Стремительно развивались события во Франции. В августе союзники

высадили на юге страны десант, освободили крупные портовые города Тулон и

Марсель и начали наступление на север, к границам Германии. Одновременно

лавина танков и мотопехоты двигалась из Нормандии к Парижу. 25 августа

танкисты-деголлевцы под командованием генерала Леклера и американская

мотопехота вошли во французскую столицу, многие районы которой уже

контролировали отряды Сопротивления. Париж был спасен, хотя двумя днями

раньше Гитлер отдал приказ об его уничтожении.

Во время летних боев во Франции немцы потеряли полмиллиона человек

убитыми и пленными, а также потеряли много боевой техники.

Летом 1944 года начинается изгнание из Франции оккупантов. 25 августа

освобожден Париж, в этот же день туда прибывает де Голь. Он торжественно

зажигает огонь на могиле Неизвестного солдата около Триумфальной арки,

потушенный ранее захватчиками. В стране восстанавливаются ликвидированные в

годы оккупации демократические свободы, а имя де Голля связывают с победой

над фашизмом во Второй мировой войне.