Состоянии общественном, где все подвластно законам.

Стычки между отдельными лицами, дуэли, поединки суть акты, не создающие

никакого состояния войны; что же до частных войн, узаконенных Установлениями

Людовика IX (28), короля Франции, войн, что прекращались Божьим миром (29),

- это злоупотребления феодального Правления, системы самой бессмысленной

(30) из всех, какие существовали, противной принципам естественного права и

всякой доброй политии.

Итак, война - это отношение отнюдь не человека к человеку, но

Государства к Государству, когда частные лица становятся врагами лишь

случайно и совсем не как люди и даже не как граждане*, но как солдаты; не

как члены отечества, но только защитники его.

____________

* Римляне, которые знали и соблюдали право войны более, чем какой бы то

ни было народ в мире, были в этом отношении столь щепетильны, что гражданину

разрешалось служить в войске добровольцем лишь в том случае, когда он

обязывался сражаться против врага и именно против определенного врага. Когда

легион, в котором Катон-сын (31) начинал свою военную службу под

командованием Попилия, был переформирован, Катон-отец написал Попилию (32),

что, если тот согласен, чтобы его сын продолжал служить под его началом, то

Катона-младшего следует еще раз привести к воинской присяге, так как первая

уже недействительна, и он не может более сражаться против врага. И тот же

Катон писал своему сыну, чтобы он остерегся принимать участие в сражении, не

принеся этой новой присяги. Я знаю, что мне могут противопоставить в этом

случае осаду Клузиума (33) и некоторые другие отдельные факты, но я здесь

говорю о законах, обычаях. Римляне реже всех нарушали свои законы, и у них

одних были законы столь прекрасные.

 

 

Наконец, врагами всякого Государства могут быть лишь другие

Государства, а не люди, если принять в соображение, что между вещами

различной природы нельзя установить никакого подлинного отношения.

Этот принцип соответствует также и положениям, установленным во все

времена, и постоянной практике всех цивилизованных народов. Объявление войны

служит предупреждением не столько Державам, сколько их подданным. Чужой,

будь то король, частный человек или народ, который грабит, убивает или

держит в неволе подданных, не объявляя войны государю, - это не враг, а

разбойник. Даже в разгаре войны справедливый государь, захватывая во

вражеской стране все, что принадлежит народу в целом, при этом уважает

личность и имущество частных лиц; он уважает права, на которых основаны его

собственные. Если целью войны является разрушение вражеского Государства, то

победитель вправе убивать его защитников, пока у них в руках оружие; но как

только они бросают оружие и сдаются, переставая таким образом быть врагами

или орудиями врага, они вновь становятся просто людьми, и победитель не

имеет более никакого права на их жизнь (34). Иногда можно уничтожить

Государство, не убивая ни одного из его членов. Война, следовательно, не

дает никаких прав, которые не были бы необходимы для ее целей. Это - не

принципы Гроция, они не основываются на авторитете поэтов, но вытекают из

самой природы вещей и основаны на разуме.

Что до права завоевания, то оно основывается лишь на законе сильного.

Если война не дает победителю никакого права истреблять побежденных людей,

то это право, которого у него нет, не может служить и основанием права на их

порабощение. Врага можно убить только в том случае, когда его нельзя сделать

рабом, следовательно: право поработить врага не вытекает из права его убить

(35); значит, это несправедливый обмен заставлять его покупать ценою свободы

свою жизнь, на которую у победителя нет никаких прав. Ибо разве не ясно, что

если мы будем основывать право жизни и смерти на праве рабовладения, а право

рабовладения на праве жизни и смерти, то попадем в порочный круг?

Даже если предположить, что это ужасное право всех убивать существует,

я утверждаю, что раб, который стал таковым во время войны, или завоеванный

народ ничем другим не обязан своему повелителю, кроме как повиновением до

тех пор, пока его к этому принуждают. Взяв эквивалент его жизни, победитель

вовсе его не помиловал: вместо того, чтобы убить побежденного без всякой

выгоды, он убил его с пользою для себя. Он вовсе не получил над ним никакой

власти, соединенной с силою; состояние войны между ними продолжается, как

прежде, сами их отношения являются следствием этого состояния, а применение

права войны не предполагает никакого мирного договора. Они заключили

соглашение, пусть так; но это соглашение никак не приводит к уничтожению

состояния войны (36), а, наоборот, предполагает его продолжение.

Итак, с какой бы стороны мы ни рассматривали этот вопрос, право

рабовладения недействительно не только потому, что оно незаконно, но также и

потому, что оно бессмысленно и ничего не значит. Слова "рабство" и "право"

противоречат друг другу; они взаимно исключают друг друга. Такая речь: "я с

тобой заключаю соглашение полностью за твой счет и полностью в мою пользу,

соглашение, которое я буду соблюдать, пока это мне будет угодно, и которое

ты будешь соблюдать, пока мне это будет угодно" - будет всегда равно лишена

смысла независимо от того, имеются ли в виду отношения человека к человеку

или человека к народу.

 

 

Глава V

О ТОМ, ЧТО СЛЕДУЕТ ВСЕГДА ВОСХОДИТЬ К ПЕРВОМУ СОГЛАШЕНИЮ

 

 

{8} Если бы я даже и согласился с тем, что до сих пор отрицал, то