Глава 6. Самый трудный путь 2 страница

Мы уже поднялись на высоту почти в 7000 футов и ночью часто встречали становища бхутия, тибетских торговцев, которые в летнее время ведут свои дела в Южном Тибете, а зимой возвращаются в Индию. В жаркий сезон многие из них живут в небольших деревушках, расположенных на высоте более 10 000 футов, и выращивают ячмень. Весьма неприятной особенностью этих деревушек были сильные и злые тибетские собаки, лохматые и низкорослые, с которыми мы повстречались впервые.

Однажды ночью мы достигли одной из таких деревень, обитаемых только летом. Деревня выглядела довольно уютно, крыши лачуг покрывали дранка и камни. Однако за деревней нас поджидал неприятный сюрприз в виде быстрого ручья, вышедшего из берегов и превратившего всю округу в болото. Перейти его не представлялось возможным. В конце концов мы оставили тщетные попытки найти переправу и решили дождаться дня, чтобы понаблюдать за окрестностями из своего укрытия. Нам не верилось, что Дорога паломников могла закончиться на этом самом месте. На следующее утро мы с удивлением наблюдали за группой паломников, перешедших ручей именно там, где мы не сумели. К сожалению, деревья помешали нам толком рассмотреть, как переправлялись индусы. А несколько позже произошло еще одно удивительное событие – новые группы паломников больше не появлялись. На следующий вечер мы снова попробовали перейти ручей в том же месте и снова потерпели неудачу. Наконец меня осенило: перед нами бежал поток, питающийся талой водой с горных вершин. С полудня и до позднего вечера уровень воды был самый высокий, а ранним утром вода спадала.

И я оказался прав. Когда с первыми лучами солнца мы приблизились к ручью, то обнаружили примитивный мост, сложенный из полузатопленных бревен. Стараясь не потерять равновесия, мы перешли на другой берег. К сожалению, нам пришлось преодолевать таким хитроумным способом еще не один и не два ручья. Когда я уже пересек последний из них, Марчезе, шедший сзади, поскользнулся и упал в воду, но, к счастью, на бревна, иначе его унесло бы потоком. Промокший до нитки и измотанный, он наотрез отказывался двигаться дальше. Я просил его дойти хотя бы до укрытия, но он расстелил свои мокрые вещи для просушки и начал разжигать костер. Тогда я впервые пожалел, что не прислушался к многократным просьбам Марчезе бросить его и продолжать путь самостоятельно.

В пылу спора мы не заметили появившегося возле пас индуса, который, увидев разложенные кругом различные предметы явно европейского происхождения, начал задавать вопросы. Только тогда Марчезе понял, какая опасность нам угрожала. Он быстро собрал свои вещи, но мы не успели пройти и пары шагов: нас остановил другой индус благородного вида, возглавлявший шеренгу из десяти солдат. На отличном английском языке он потребовал предъявить пропуска. Притворившись, что ничего не понимаем, мы стали доказывать, что совершаем паломничество из Кашмира. Индус на секунду задумался над нашими словами и затем предложил решение, положившее конец всем нашим надеждам на спасение. По его словам, в соседнем доме остановились два кашмирца, и, если они нас поймут, мы сможем продолжить свой путь. Какой же злой рок принес сюда двух кашмирцев именно сейчас? Ведь именно кашмирцы появлялись здесь крайне редко.

Те двое, о которых шла речь, оказались вызванными из Кашмира экспертами по борьбе с последствиями наводнений. Когда мы предстали перед ними, то поняли, что момент нашего разоблачения настал. Как мы и договорились поступать в таких случаях, я заговорил с Марчезе по-французски. Наш индус тут же встрял в разговор, тоже по-французски, и приказал нам открыть свои мешки. Когда он увидел мою англо-тибетскую грамматику, то предложил нам сразу же признаться, кто мы такие. Ничего не оставалось, как выполнить его требование. Но свою национальность мы не назвали.

Вскоре после этого мы уже сидели в уютной комнате и пили чай, чувствуя, однако, горькое разочарование: ведь нас поймали на восемнадцатый день путешествия.

Допрашивал нас сам начальник Департамента лесного хозяйства штата Техри-Гархвал. Он изучал лесоводство в английских, немецких и французских школах и хорошо знал все три языка. Чиновник приехал в этот район с инспекцией последствий наводнения, самого страшного в этих местах за последние сто лет. Улыбнувшись, он выразил сожаление по поводу его личного присутствия здесь, добавив, что обязан выполнить свои функции, раз уж нас к нему привели.

Сегодня, когда я думаю об обстоятельствах, которые привели к нашему задержанию, мне кажется, что оно было неизбежно, что мы стали жертвами чего-то большего, чем просто неудача. И все же я ни на минуту не сомневался: мне снова удастся бежать. Однако Марчезе, до предела истощенный, оставил все надежды на повторный побег. Мой товарищ охотно отдал мне большую часть своих денег, зная, что у меня их почти нет. Воспользовавшись вынужденным отдыхом, я налег на еду, поскольку за последние несколько дней мы почти ничего не ели. Повар инспектора лесничества постоянно нас подкармливал. Половину еды я прятал в свой рюкзак. Ранним вечером мы заявили, что очень устали и хотим спать. Нашу спальню заперли снаружи, а лесовод поставил свою кровать на веранде под нашим окном, чтобы мы не могли через него убежать. Но когда он ненадолго отлучился, мы с Марчезе воспользовались случаем и устроили показную ссору. Марчезе исполнял две роли одновременно, выкрикивая оскорбления то громким, то тихим голосом, а я в это время схватил свой рюкзак, выпрыгнул в окно на кровать эксперта и побежал к концу веранды. Было уже темно. Подождав несколько секунд, пока часовые скрылись за углом дома, я спрыгнул вниз с двенадцатифутовой высоты. Почти без шума упав на мягкую землю, я вскочил, перебрался через окружавшую сад стену и скрылся во мраке леса.

Я снова был свободен!

Все было спокойно. Несмотря на страх, я не мог сдержать смеха при мысли, что Марчезе в соответствии с нашим планом все еще продолжает ругать меня, а эксперт лесного хозяйства продолжает караулить нас в своей кровати под окном.

Однако следовало торопиться. Я побежал. Но в спешке не заметил отары овец. Не успел я опомниться, как оказался среди них и сторожевая собака схватила меня сзади за штаны и не отставала, пока не оторвала кусок материи. В ужасе я рванулся в сторону, но тут же сообразил: выбранная мной дорога слишком крута. Пришлось вернуться, обойти отару стороной и выбрать другую дорогу. Вскоре после полуночи я обнаружил, что снова ошибся. И снова мне пришлось возвращаться на несколько миль назад, задыхаясь от спешки. Эти тщетные метания отняли у меня четыре часа, а рассвет уже приближался. За очередным поворотом я увидел медведя примерно в двадцати ярдах от себя. К счастью, он прошаркал прочь, не обращая на меня никакого внимания.

На рассвете я снова спрятался, хотя вокруг не было никаких признаков чьего-нибудь присутствия. Для пересечения тибетской границы мне предстояло сперва дойти до деревни, по другую сторону которой лежала свобода. Я шел без остановки всю следующую ночь и уже начал удивляться, куда подевалась пресловутая деревня. Судя по моим записям, она располагалась на противоположном берегу реки, через которую был перекинут мост. Я уж подумал, что прошел мимо, но успокоился, подумав: не заметить деревню невозможно. И беззаботно продолжил свой путь, хотя уже рассвело.

Это было моей ошибкой. Миновав пирамиду больших валунов, я оказался прямо у хижин; перед ними стояла толпа яростно жестикулирующих людей. Ночью я дважды сбивался с пути, и мои преследователи воспользовались шансом меня опередить. Мне приказали сдаться, после чего отвели в дом и предложили прохладный напиток.

Здесь я впервые встретил тибетских кочевников, пригоняющих в Индию своих овец, привозящих соль и возвращающихся домой нагруженными ячменем. Меня угостили тибетским масляным чаем с цампой, основным продуктом питания этих людей; я впоследствии им питался несколько лет, но на первое знакомство с данным «лакомством» мой желудок отреагировал весьма отрицательно.

Я провел в этой деревне под названием Неланг двое суток, потихоньку вынашивая идею следующего побега. Однако я был слишком измотан физически и подавлен морально, чтобы незамедлительно воплотить ее в реальность.

Обратный путь по сравнению с моими последними приключениями был сплошным удовольствием. Мне не пришлось нести поклажу. За мной хорошо присматривали. Встретил я и Марчезе, жившего в качестве гостя в личном бунгало специалиста по лесному хозяйству. Мне тоже предложили остаться. И каково же было мое удивление, когда спустя несколько дней к нам привели еще двух сбежавших из нашего лагеря военнопленных: Питера Ауфшнайтера, моего соратника по экспедиции в Нанга-Парбат, и некого отца Ка-ленберга. Между тем я опять стал строить планы побега. Мне удалось подружился с охранником-индусом, готовившим для нас еду; он внушал мне доверие. Я передал ему свои карты, компас и деньги, ибо знал: меня обыщут перед отправкой назад в лагерь. Я сказал индусу, что вернусь снова следующей весной и заберу у него вещи. Он торжественно обещал ожидать меня в мае.

Марчезе был все еще слаб и не мог идти, поэтому его посадили на лошадь. Впереди нас ожидала еще одна приятная задержка. Махараджа Техри-Гарвала устроил нам довольно радушный прием. После чего мы снова оказались за колючей проволокой.

Побег оставил заметный след на моей внешности. Когда на обратном пути я мылся в теплом ручье, мои волосы стали выпадать клоками. Оказалось, что краска, с помощью которой я гримировался под индуса, была ядовитой.

После столь неожиданного облысения, а также после всех перенесенных мною испытаний друзья по лагерю с трудом меня узнали.

 

Глава 2. ПОБЕГ

 

«Вы совершили дерзкий побег. Сожалею, но я обязан принять соответствующие меры», – сказал английский полковник после нашего возвращения в лагерь. Тридцать восемь дней я наслаждался свободой и сейчас должен был отбыть двадцать восемь дней одиночного заключения – обычного наказания в подобных случаях. Однако англичанин оценил нашу отчаянную попытку со спортивной точки зрения и поэтому обошелся со мной более мягко. Когда я отбыл наказание, мне сообщили, что Марчезе постигла та же участь, но в другом конце лагеря. Позже у нас была возможность обсудить все наши приключения. Марчезе пообещал помочь мне в моей следующей попытке вырваться на свободу, однако сам бежать отказался. Не теряя времени, я тут же приступил к изготовлению новых карт и анализу всех своих предыдущих неудач. Я чувствовал, что моя следующая попытка увенчается успехом, но на сей раз я должен уходить один.

Занятый сборами, я не заметил, как прошла зима, и, когда приблизился следующий «сезон побегов», я уже был в полной готовности. Теперь я намеревался бежать раньше, чтобы миновать деревню Неланг до того, как в нее вернутся жители. Не рассчитывая на то, что мой знакомый индус вернет мои вещи, я снова запасся всем необходимым. Трогательным свидетельством дружеского отношения стала та щедрость, с которой мои товарищи, сами будучи в стесненных обстоятельствах, тратили значительные деньги на мое снаряжение.

Я был далеко не единственным военнопленным, планировавшим вырваться на свободу. Два моих лучших друга, Рольф Мэйджнер и Хайнц фон Хейв, тоже готовили побег. Оба они свободно говорили по-английски и намеревались пробраться через индийскую территорию к бирманскому фронту. Фон Хейв два года назад уже предпринял попытку побега и почти добрался до Бирмы, но был схвачен практически у самой границы. Как я слышал, еще трое или четверо пленных готовились к побегу. В конце концов мы собрались все семеро и договорились бежать одновременно, так как череда отдельных попыток могла повысить бдительность часовых и затруднить усилия тех, кто шел последними. В случае успеха совместного предприятия уже за пределами лагеря каждый волен был следовать своим собственным путем. Питер Ауфш-найтер, компаньоном которого на этот раз был Бруно Трейпель из Зальцбурга, и два парня из Берлина, Ханц Копп и Саттлер, намеревались бежать в Тибет, как и я.

Дату побега мы назначили на 29 апреля 1944 года. Мы планировали выдать себя за группу по ремонту проволочных заграждений. Белые муравьи беспрестанно подтачивали многочисленные столбы, поддерживающие проволоку, и их приходилось постоянно обновлять. Каждая ремонтная бригада состояла из индусов, работавших под присмотром англичанина.

В назначенное время мы встретились в маленькой хижине поблизости от одного из наименее охраняемых коридоров из колючей проволоки. Здесь лагерные специалисты по макияжу вмиг преобразили нас в индусов. У фон Хейва и Мэйджнера имелась форма английских офицеров. Нам, «индусам», побрили головы и надели тюрбаны. Несмотря на всю серьезность ситуации, мы не могли сдержать смех, глядя друг на друга…

Операция началась. Двое принесли лестницу, припрятанную прошлой ночью на неохраняемом участке проволочных заграждений. Заранее припасенный большой моток проволоки мы повесили на столб. А наши пожитки укрыли под своими белыми робами и в тюках, не выглядевших подозрительно: индусы всегда носят с собой подобные тюки. Двое наших «британских офицеров» тоже смотрелись довольно реалистично: держа под мышкой свертки голубых чертежей, они надменно помахивали тросточками. Мы проделали лаз в заграждении, через который один за другим проникли в неохраняемый проход, разделявший различные секции

лагеря. Отсюда до главных ворот было примерно триста ярдов. Никто не обращал на нас внимания, и мы остановились лишь раз, когда старший сержант проезжал через главные ворота на велосипеде. Наши «офицеры» выбрали именно этот момент, чтобы более детально проинспектировать проволочные заграждения. Когда мы выходили через главные ворота, охрана и глазом не моргнула. Мы с удовольствием наблюдали, как ничего не подозревавшие стражи отдавали честь. Седьмой участник нашего предприятия, Саттлер, покинул свою хижину с опозданием и немного отстал. Но когда он, с черным лицом, энергично размахивая ведром со смолой, шел мимо часовых, его пропустили без звука, и он догнал нас уже за воротами лагеря.

Едва скрывшись с глаз охраны, мы разбежались по кустам и поспешили избавиться от своих нарядов. Под индусскими робами у нас были хаки, наша обычная одежда на выход. Мы быстро распрощались. Фон Хейв, Мэйджнер и я пробежали вместе несколько миль, но затем разошлись. Я последовал по прежнему своему пути с максимальной скоростью, стараясь поскорее оказаться как можно дальше от лагеря. Чтобы больше не рисковать, я совершенно твердо решил идти только ночью и отдыхать днем.

В первую ночь я, наверное, раз сорок переходил Аглар вброд. Однако, когда наступило утро, я лежал именно в том месте, до которого в прошлом году добирался целых четыре дня. Наслаждаясь свободой, я чувствовал удовлетворение достигнутым, хотя весь был покрыт синяками и царапинами и за одну ночь стоптал подошвы новых теннисных тапочек.

Свой первый дневной лагерь я разбил между двух валунов на берегу реки, но не успел еще распаковать вещи, как появилась стая обезьян.

Они заметили меня и стали бросать в меня комками земли. Отвлекшись на поднятый ими шум, я не заметил толпу из тридцати индусов, бежавших к берегу, и обратил иа них внимание только тогда, когда они приблизились к моему убежищу на опасное расстояние. До сих пор не знаю, были ли это рыбаки или погоня. Но они меня не заметили, хотя пробежали всего в нескольких ярдах. Вздохнув с облегчением, я оставался настороже в своем убежище до самого вечера и не шевелился, пока не стемнело. Всю ночь я шел вдоль Аглара и покрыл большое расстояние/Следующий привал прошел спокойно, и мне удалось выспаться. Вечером я чувствовал волнение и решил разбить лагерь пораньше. Но мне не повезло: я наткнулся на индуску у родника. От испуга она закричала, бросила сосуд с водой и побежала в сторону близлежащих домов. Я испугался не меньше и бросился прочь с тропинки по направлению к оврагу, где мне пришлось карабкаться по крутому склону. Хотя я знал, что двигаюсь в правильном направлении, это неприятное приключение задержало меня на несколько часов. Мне пришлось взбираться на Наг-Тиббу, гору высотой в 10 000 футов, верхняя часть которой полностью необитаема и густо поросла лесом.

В сумраке рассвета мне повстречался леопард. Сердце ушло в пятки: единственным моим оружием был привязанный к бамбуковой палке длинный нож, который лагерный кузнец изготовил специально для меня. Леопард сидел на толстом суку примерно в пятнадцати футах над землей, готовый к прыжку. Мысли стремительно проносились у меня в голове: я лихорадочно искал план спасения. Но не находил. И тогда, скрыв свой страх, я внешне спокойно продолжил путь. Ничего не произошло, но еще долго по моей спине ползали мурашки.

До сих пор я шел по хребту Наг-Тибба, но теперь снова выбрался на дорогу. Совсем немного оставалось до того места, где меня ждал еще один сюрприз. Посередине тропинки лежали несколько человек… и храпели! Ими оказались Питер Ауфшнайтер и три его товарища. Я разбудил их, и мы все вместе нашли себе более удобное убежище, где долго рассказывали друг другу, как мы оказались на этой тропе. Все мы были в прекрасной форме и не сомневались, что нам удастся добраться до Тибета. Проведя день в компании друзей, я с трудом заставил себя вечером продолжить путь в одиночку, но остался верен своему решению. Той же ночью я достиг Ганга. Прошло всего пять дней с момента моего побега.

В священном городе Уттар-Каши, о котором я уже рассказывал, за мной неожиданно погнались двое мужчин. Я побежал по полям в сторону Ганга и спрятался там среди огромных валунов. Погоня отстала, но лишь спустя много времени я отважился выйти на яркий лунный свет.

Теперь мне было приятно следовать уже знакомым путем. Быстрое продвижение вперед радовало меня, и я не чувствовал тяжести своей ноши. Мои натертые за ночь ноги днем легко заживали. Часто мне удавалось проспать десять часов подряд.

Наконец я достиг фермы моего индийского друга, которому в прошлом году доверил свои деньги и вещи. Был уже май, а мы договорились с ним, что в этот месяц он будет ждать меня каждую полночь. Я специально не направился прямиком к его дому и перед тем, как предпринять что-нибудь, надежно спрятал свой рюкзак: предательство здесь считалось обычным делом. Луна вовсю сияла над фермой, и я, спрятавшись в темной конюшне, дважды тихо позвал своего приятеля по имени. Дверь распахнулась, из нее выбежал мой друг и, бросившись на землю, стал целовать мои ноги. По его щекам текли слезы радости. Он провел меня в помещение, расположенное рядом с домом. Там индус зажег сосновую лучину и открыл деревянный сундук. Внутри находились мои вещи, аккуратно завернутые в хлопковые мешки. Глубоко тронутый верностью друга, я все распаковал и предложил ему вознаграждение. Можете себе представить, как я наслаждался едой, которой он меня угощал! Я попросил его раздобыть мне к следующей ночи продукты и шерстяное одеяло. Он пообещал выполнить мою просьбу и вдобавок подарил мне пару самотканых шерстяных кальсон и шарф.

Весь следующий день я проспал в соседнем лесу и вернулся только вечером, чтобы забрать свои вещи. Напоследок мой друг хорошо накормил меня и немного проводил. Несмотря на свою худобу, еле поспевая за мной, он все же предлагал помочь мне нести вещи. Вскоре я отправил его назад домой и после дружеского прощания вновь остался один.

Сразу же после полуночи мне повстречался медведь, стоявший посередине тропинки на задних ногах и рычавший. Быстротекущие воды Ганга плескались настолько громко, что зверь не услышал моего приближения. Направив свое примитивное копье в его сердце, я стал пятиться шаг за шагом, не спуская с медведя глаз. За первым же поворотом тропинки я спешно разжег костер и, держа горящую палку перед собой, смело направился навстречу своему противнику. Однако, миновав поворот, я увидел, что тропинка пуста и медведя нет. Позже тибетские крестьяне рассказывали мне: медведи агрессивны только днем, ночью они побаиваются атаковать.

После десяти дней перехода я наконец достиг деревни Неланг, где в прошлом году судьба нарушила все мои планы. На сей раз я пришел на месяц раньше, и деревня была еще необитаема. С какой же радостью я обнаружил там четырех своих друзей по лагерю, обогнавших меня, пока я гостил у индийца! Расположившись в незапертом доме, мы проспали всю ночь. К сожалению, у Саттлера начался приступ горной болезни. Он чувствовал себя совершенно разбитым и заявил, что дальше идти не в силах. Наш товарищ решил вернуться, но обещал при этом не сдаваться властям в течение двух дней – дать нам возможность уйти подальше.

Нам потребовалось еще семь долгих суток, чтобы наконец достичь дороги, являющейся границей между Индией и Тибетом. Виной опоздания была наша ошибка в расчетах. Покинув Тирпани, известный караванный центр, мы направились по самой восточной из трех долин, но в конце концов вынуждены были признать, что заблудились. Чтобы сориентироваться, Ауфшнай-теру и мне пришлось забраться на гору, с вершины которой, как мы и предполагали, нам удалось хорошо рассмотреть окрестности по другую ее сторону. Оттуда мы впервые увидели Тибет, но были слишком уставшими, чтобы любоваться открывшимися перед нами видами. Кроме того, на высоте в 18 000 футов нам не хватало кислорода. К сожалению, мы вынуждены были признать необходимость возвращения в Тирпани. Там выяснилось, что нужная нам тропа находится почти на расстоянии брошенного камня. Наша ошибка стоила нам трех дней и очень нас огорчила. Пришлось сократить норму еды, и мы сомневались хватит ли нам продовольствия до следующего обитаемого места.

От Тирпани мы постепенно поднимались вверх по зеленым пастбищам, через которые протекал один из маленьких притоков Ганга. Этот ручей, уже повстречавшийся нам неделю назад в виде оглушительно ревущего внизу долины потока, сейчас нежно журчал, извиваясь по поросшим травой лугам. Через несколько недель все вокруг покроется зеленью, и многочисленные места привалов, легко узнаваемые по закопченным кострами камням, расскажут нам о караванах, которые проходили здешними тропами летом из Индии в Тибет. Перед нами промчалось стадо горных баранов. Быстрые, словно серны, они вскоре скрылись из виду, так и не заметив нас. Господи, как наши желудки тосковали по баранине! Как хотелось отведать жаркого! Хоть раз наесться до отвала!

В начале тропы мы в последний раз разбили лагерь на территории Индии. Вместо сытного мясного обеда нам пришлось испечь на горячих камнях тощие блины из остатков муки, замешенной на воде. Было ужасно холодно, и единственным укрытием от ледяного горного ветра, насквозь продувающего долину, служила гряда камней.

И вот 17 мая 1944 года мы стояли на вершине Цангчокла. Судя по картам, она находилась на высоте 17 200 футов.

Теперь мы достигли границы Индии и Тибета, куда так долго стремились.

Здесь впервые мы почувствовали себя в безопасности. Англичане уже не могли нас арестовать, а поскольку наша страна не воевала с Тибетом, мы в душе надеялись на теплый прием его жителями.

На вершине тропы тут и там виднелись груды камней с молитвенными флагами, воздвигнутые набожными буддистами в честь своих богов. Было очень холодно, но мы устроили себе длительный отдых, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Мы почти не знали местного языка. У нас кончались деньги. Кроме того, мы изголодались, и поэтому следовало как можно скорее найти обитаемое место. Но насколько хватало глаз, нас окружали лишь горные вершины и безлюдные долины. На наших картах расположение деревень в этом районе обозначалось весьма приблизительно. Нашей конечной целью был японский фронт, находившийся за тысячи километров отсюда. Сперва нам предстояло выйти к священной горе Кайлас, а затем по реке Брахмапутра – в Восточный Тибет. Копп, побывавший в Тибете год назад, но выдворенный тогда из страны, считал наши карты достаточно точными.

Спустившись по крутому склону, мы вышли к руслу реки Опчу и в полдень устроили привал. Нависающие с обеих сторон скалы придавали долине вид каньона. Места были совершенно необитаемыми, и только деревянный столб свидетельствовал о нечастых визитах сюда людей. Другой конец долины представлял собой глинистый склон: по нему нам предстояло взбираться. Мы достигли плато лишь к вечеру и устроили привал на леденящем ветру. В последние несколько дней в качестве топлива мы могли использовать лишь ветки колючих кустов, росших на склонах. На плато же вообще не было растительности, поэтому нам пришлось усердно собирать сухой коровий помет.

К полудню следующего дня мы вышли к первой тибетской деревне Касапулинг, состоявшей всего из шести домов. Место казалось полностью заброшенным. Когда мы стучали в двери, оттуда не раздавалось ни звука. Оказалось,.все сельчане сажали ячмень на окрестных полях. Присев на корточки, они методично и неторопливо клали в землю каждое зернышко. Мы смотрели на них, наверное, с тем же чувством, с которым Колумб глядел на первых встреченных им индейцев. Как они нас примут, как друзей или как врагов? В данный момент крестьяне просто не обращали на нас никакого внимания. Мы слышали только крики старухи, похожей на колдунью. Она кричала не на нас, а на стаи диких голубей, пытавшихся поживиться свежепосаженными зернышками. До самого вечера тибетцы даже не взглянули на нас. Поэтому мы разбили лагерь возле одной из хижин и, когда на закате дня сельчане стали возвращаться с полей, попытались поторговаться с ними. Мы предлагали им деньги за одну овцу или козу, но они полностью игнорировали наше предложение. Поскольку у Тибета нет пограничных застав, все население приучено враждебно относиться к чужакам, а те тибетцы, которые что-либо продают иностранцам, строго наказываются. Мы просто умирали с голоду, и нам ничего другого не оставалось, как припугнуть их. Мы угрожали, что заберем одно из их животных силой, если они не согласятся нам его продать, а поскольку никто из нас четверых не выглядел слабаком, этот метод в конце концов сработал. Было уже темно, когда за беспардонно высокую цену они наконец предложили нам очень старую козу. Мы понимали – нас надувают, но согласились, дабы избежать ссоры с местным населением.

Разделав козу прямо в сарае, мы еще до полуночи впились зубами в полусырое мясо.

Следующий день мы отдыхали и рассматривали хижины. Они были каменные, с плоскими крышами, на которых сушилось топливо для очага. Позже мы узнали: местные тибетцы очень отличаются от живущих внутри страны. Интенсивный караванный обмен с Индией в летний период испортил обитателей пограничья. Эти грязные темнокожие люди с бегающими глазками полностью утеряли то радушие, которым славится их нация. Казалось, они поселились здесь, в этой пустынной местности, только ради наживы, стремясь заработать побольше денег продажей продуктов караванщикам. Шесть хижин на границе, как я потом убедился, являлись единственной деревней, где отсутствовали монахи.

На следующее утро мы без сожаления покинули негостеприимное село. Мы хорошо отдохнули, и врожденное берлинское остроумие Коппа, которое в последние несколько дней переживало кризис, заставило нас снова смеяться. Мы пересекли крестьянские поля и спустились в долину. Взбираясь вверх по противоположному склону на следующее плато, мы, как никогда, ощущали тяжесть своих рюкзаков. Наша физическая усталость объяснялась разочарованием, испытанным нами от первой встречи с Тибетом. Ведь нам пришлось провести ночь прямо на земле, в мрачной яме, едва укрывавшей нас от ветра.

С самого начала путешествия мы четко распределили обязанности между всеми членами группы. Принести воды, разжечь костер, приготовить чай было тяжелой работой. Каждый вечер мы освобождали свои рюкзаки, чтобы использовать их как мешки для согрева ног. В тот вечер, когда я вывалил все из своего рюкзака, произошел небольшой взрыв. От трения мои спички вспыхнули, что свидетельствовало о сухости воздуха на высокогорном тибетском плато.

С первыми лучами солнца мы изучили местность вокруг нашего лагеря и поняли, что впадина, в ко торой мы разбили лагерь, была творением рук человека – совершенно круглая и с отвесными стенами. Возможно, изначально это сооружение служило для ловли диких животных. За спиной высились Гималаи с идеальной снежной пирамидой Каметы. Впереди простиралась недоступная горная страна. Мы спустились вниз и к полудню достигли деревни Душанг. Здесь мы снова встретили несколько хижин и такое же негостеприимное отношение, как и в Касапулииге. Понапрасну Питер Ауфшнайтер демонстрировал свои знания языка, полученные за годы учебы. Жестикуляция остальных принесла столь же мало успеха.

Однако тут мы впервые увидели настоящий тибетский монастырь, зиявший черными дырами в суглинистых склонах. На вершине горы виднелись руины огромных строений. Наверное, когда-то здесь обитали сотни монахов. Теперь их осталось лишь несколько человек. Они размещались в более или менее современном жилище, но так и не показались нам на глаза. На террасе перед монастырем виднелись аккуратные ряды надгробных камней, выкрашенных красной краской.

Слегка подавленные, мы вернулись в палатку, ставшую нашим маленьким домом в этом интригующем, но странно враждебном мире.

В Душанге тоже не оказалось никаких представителей власти, к которым можно было бы обратиться за разрешением на проживание или проезд. Но вскоре официальные лица сами нашли нас. Произошло это так. Мы продолжали свой путь. Копп и я шли впереди, Ауфшнайтер и Трейпель слегка отставали. Вдруг послышался звон колокольчиков. К нам подъехали два человека верхом на пони и на местном диалекте потребовали вернуться в Индию тем же путем, которым мы пришли. Мы знали, что разговор с

ними не сулит нам ничего хорошего, поэтому, к их большому удивлению, мы просто отмахнулись от них и двинулись дальше. К счастью, они не воспользовались своим оружием, наверное полагая, что мы тоже вооружены. После нескольких слабых попыток задержать нас они уехали, и мы беспрепятственно добрались до следующего поселения, где, как мы знали, находилась резиденция местного правителя.