Вывезено товаров 1714 г. 1785 г.

Сельскохозяйственных 36 93

Промышленных 45 123

Произведенных в американских 16 165

колониях

Произведенных в азиатских колониях 2 4

Иностранный транзит 6 40

При таком размахе торговли особое значение приобретают порты Бордо, Нант и Марсель; в середине века крупным портом становится Гавр. Из колоний вывозят сахар, кофе, какао, ценные породы дерева, красильные и дубильные вещества, хлопок и кожи. Из этих товаров во Франции оседало не больше трети, остальное же, переработанное в продукты роскоши, отправляют в другие страны — от Испании до России. В колонии вывозятся солонина, мука, вино, ткани и рабы. Постоянные рейсы торговых судов идут по маршруту, называемому «треугольником»: от французского порта к Берегу Слоновой Кости в Африке за неграми, оттуда к берегам Америки, где их сбывают и грузятся колониальными товарами, и затем к Франции. О размахе этой торговли

«Этот сектор, который вчера еще был только «мануфактурой», уже превращается в «индустрию» (см предисловие к книге: «1789. Le? Français ont Ta parole. Cahiers des Etats Généraux, présentés par P. Goubert et M. Denis». Paris, 1964, p. 13).

293 Упадок монархии. Век Просвещения

можно судить хотя бы по данным о денежных оборотах «треугольника» (с 27 млн. ливров в 1730 г. до 108 млн. ливров в 1790 г.) и по сведениям о росте кораблестроительной промышленности в порту Бордо, где было спущено в 1754 г. 14 кораблей общим водоизмещением 3640 тонн, в 1756 г.— 16 кораблей (3722 тонны) и в 1763 г.- —22 корабля общим водоизмещением 5240 тонн. И если в конце XVII в. на Антильских островах насчитывалось около 40 тыс. негров-рабов, то к 1789 г. их число достигло полумиллиона.

Этот путь экономического развития страны противопоставлял третье сословие двум первым. Но и внутри каждого из привилегированных сословий обнаруживаются расслоение и противоречия. Первое сословие королевства, духовенство, пользовалось огромными привилегиями и доходами. Церкви принадлежало около 10% земель Франции, она была почти полностью освобождена от налогов, одна земельная рента приносила от 90 до 130 млн. ливров ежегодно и около 100—120 млн. ливров давала церкви «десятина», собираемая с прихожан. За вычетом так называемого «добровольного дара» в пользу казны, составлявшего от 3,5 млн. до 5 млн. ливров в год, остальное поступало в доход церкви.

Однако пользование этими доходами было очень неравномерно, наряду с богатейшими епископами (к 1789 г. их число составляло 139 человек, все они были выходцами из знатнейших дворянских семей, обладателями ежегодной ренты по 100—150 тыс. ливров) и со светскими аббатами, пользовавшимися доходами аббатств по милости короля, существовало еще низшее полуголодное духовенство, доходы которого не превышали (по статуту 1786 г.) 750, ливров в год для кюре и 300 ливров для викария. Зачастую реальная оплата сельского кюре и его викария была намного ниже этой условной суммы; поэтому часть кюре и викариев составляла подлинное церковное плебейство, вышедшее из народа, живущее с ним, разделявшее его взгляды, иллюзии и надежды.

Расслоение наблюдалось и во втором сословии Франции — дворянстве, владевшем около 20% территории страны. Наряду с вельможами, жившими за счет пенсий двора (около 4000 человек) ¹⁸, существовало так называемое «дворянство мантии» и «дворянство колокольни», состоявшее из одворянившихся буржуа, купивших или унаследовавших должность в бюрократическом аппарате королевства, и буржуа, купивших у разорившихся дворян поместья со всеми феодальными привилегиями. Наряду с ними

⁸ В 1778 г. на армию, флот, колонии и расходы министерства иностранных дел было израсходовано 125 млн. ливров, а на содержание королевского двора и пенсии придворным 52 млн. ливров (/. Necker. Compte rendu au Roi. Paris, 1781, p. 140).

Упадок монархии. Век Просвещения 294

существовало провинциальное дворянство, косное, отсталое, прозябавшее в своих полуразвалившихся замках и усадьбах, замкнувшееся в своей нищете. Ненавидимое крестьянами, презираемое йельможами, завидующее роскоши и блеску придворных, их доходам, извлекаемым из королевской казны, завидующее богатству буржуазии городов, которые та сумела накопить, провинциальное Дворянство, застыв в своем заскорузлом невежестве, со страхом и негодованием отвергало все новшества и искало спасения в возврате к старине. И если эти провинциальные дворяне больше всего боялись уронить свое «дворянское достоинство», занимаясь какой-нибудь полезной деятельностью, и предпочитали голодать, бедствовать, то высшее дворянство охотно вступало (непосредственно или через подставных лиц) в компании откупщиков, пополняя таким образом свой доходы ¹⁹. Характерно в этом отношении признание современника: «Во времена моей юности низшие должности откупной системы бывали вознаграждением лакеев. Ны не там больше вельмож, чем простолюдинов».

В городах намечались также конфликты, между мастерами цеха и их подмастерьями и учениками, которых фактически все больше превращали в наемных рабочих, всячески ограничивая и затрудняя им доступ к званию самостоятельного мастера (в ряде цехов это звание давалось лишь по уплате большого, почти непосильного денежного взноса, в других оно стало передаваться лишь по наследству и т. п.). Во-вторых, назревал уже конфликт между наемными рабочими и работодателями. Мелочная опека над цехами, строжайшая регламентация цехового производства, затруднявшая внедрение новой, более прогрессивной техники, приводили к тому, что цехи все более теряли свое значение, отступая перед мануфактурой, в первую очередь перед «рассеянной мануфактурой». Но и большие централизованные мануфактуры оказывались опасными конкурентами для цеховых ремесленников, безуспешно пытавшихся бороться против их «нечестных» не-регламентированных изделий. Но остановить их роста они не могли.

А внутри мануфактур возрастала рознь между буржуа-предпринимателями и их рабочими. Королевская власть становилась на сторону буржуа: после лионской стачки 1744 г. несколько ткачей было повешено, других сослали на галеры. Вслед за тем

¹⁹ О структуре французского дворянства XVIII в. см. в книге: F. L. Ford. Robe and Sword. The Regrouping of the French Aristocracy after Louis XIV. Harvard Univ. Press, 1953.

²⁰ Ibid., p. 32, 33.

^il О мануфактурах Франции XVIII в. см. в книге Е. В. Тарле. Соч., т.!!• М., 1957; см. также; Ф. В. Потемкин. Промышленная революция ко Франции, т. I.;

295 Упадок монархии. Век Просвещения

буржуа, испуганные стачкой, добились от правительства принятия антирабочего закона, в котором содержался запрет «всем подмастерьям и рабочим собираться в сообщества под предлогом братства или иначе сговариваться между собой, чтобы обеспечивать друг другу работу у хозяев или уходить от них, а также каким бы то ни было образом мешать означенным хозяевам самим выбирать себе рабочих» ²².

Крестьянство составляло примерно 80% населения Франции. После кратковременного облегчения его положения в годы регентства (снижение тальи, полное освобождение от налогов на шесть лет тех, кто осваивает заброшенные земли, повторный запрет продавать за недоимки сельскохозяйственный инвентарь и орудия труда) крестьяне вскоре встретились с новыми трудностями. Введенный еще при Людовике XIV эдикт о триаже позволял сеньерам присваивать треть земли, ранее принадлежавшей крестьянской общине; пользуясь поддержкой местной администрации, зависевшей от них, сеньеры при этом присваивали себе лучшие земли. Кроме того, земля, принадлежавшая лично свободным крестьянам, продолжала считаться инфеодализированной, т. е. ее владельцы были обязаны нести множество повинностей в пользу сеньера.

В конце XVII и в первой трети XVIII в. в связи с изгнанием гугенотов из Франции²³ произошла значительная утечка капиталов за ее рубежи. Это вызвало повышение стоимости денег, т. е. падение цен, в том числе и на сельскохозяйственные продукты. Стремясь возместить снижение своих доходов, сеньеры усилили нажим на крестьян, восстанавливая всевозможные забытые повинности и зачастую сдавая их на откуп городским буржуа или местным крестьянским богатеям. Последнее в свою очередь способствовало все возрастающему классовому расслоению деревни.

Особенное раздражение крестьян вызывала сеньериальная привилегия охоты, согласно которой крестьянин не имел права убивать куропаток, кроликов или голубей, пожиравших его посевы,— дворянин же мог, охраняемый старинными «священными правами», скакать на лошади по его полям, топтать посевы, преследуя зверя; местами крестьянам запрещалось даже убирать урожай, пока не окрепнут птенцы куропаток, или возводить изгороди, чтобы не мешать скачке охотников²⁴. При этом право охоты было не

²² Е. Levas sew. Histoire des classes ouvrières et de l'industrie en France avant

1789, t. II. Paris, 1901, p 834.

²³ В 1724 г. Людовик XV опубликовал новый эдикт против протестантов, вызвав тем самым новую волну преследований и эмиграции.

²⁴ См выписки из крестьянских наказов 1789 г., приведенные в книге: «1789.

Les Fiançais ont ia paioie...», p 91—94.

Упадок монархии. Век Просвещения 296

только феодальным пережитком, но представляло собой добавоч-

О «и -- ОЦ

ныи — и порой значительный — источник дворянского дохода.

Нажим на крестьян не прекратился и после 1730 г., когда цены перестали падать. Дворяне стремились выжать из крестьян все платежи. Если же они продавали свои земли буржуа, желающим одворяниться, и уступали им свои сеньериальные права, то новые хозяева жестоко взыскивали с крестьян все недоимки, чтобы возместить свои затраты. По мере роста ценности денег этот нажим все усиливался. Так, в 1767 г. королевский эдикт разрешил ввести огораживание земель; в преамбуле это объяснялось необходимостью улучшения земледелия, но фактически лишало беднейших крестьян права выпаса их скота на скошенных участках. Поэтому многие историки называют вторую половину века, 1750—1789 гг., периодом феодальной реакции в стране²⁶.

В 1737 г. в связи с ростом внутренних рынков и потребностью в улучшенных дорогах генеральный контролер Орри возложил на крестьянство новую повинность — дорожную: ей подлежали все крестьяне — мужчины в возрасте от 12 до 70 лет и женщины до 60; при недостатке мужчин община могла заменить их женщинами из расчета две за одного. Поскольку правительство поощряло интендантов и их субделегатов к ускорению и удешевлению работ, они заставляли крестьян покидать свои хижины на срок до 30 дней в году. Лишь постепенно установилась повсеместная норма в 12 рабочих дней в год для работника и его рабочего скота. За отказ участвовать в выполнении работ и укрывательство тягла сельские общины карались штрафами и постоем отрядов конной стражи. И все же историки приводят случаи массового сопротивления этой повинности; так отмечается, что в Бар-сюр-Об (Бургундия) в 1771 г. насчитывалось 408 ослушников эдикту ²⁷. Лишь во время короткого министерства Тюрго дорожная повинность была временно отменена, но установлена затем вновь (с правом откупиться от нее). В 1787 г. был выпущен эдикт, повсеместно заменивший натуральную дорожную повинность новым налогом. Но крестьяне, и без того разоряемые все возрастающими налогами в пользу фиска и поборами в пользу сеньеров, не были рады этой замене.

Особенно тяжело ложилась на крестьянство неравномерность налогового обложения: сбор тальи был возложен на местную администрацию. Интенданты и их субделегаты налагали талью на общины по своему усмотрению: богатая (по их мнению) община

С. Lefebvre. Etudes orléanaises, t. I. Paris, 1962, p 69.

См.: H. M. Лукин. Избр. труды, т. I. M., 1960. стр. 178—195.

A. Babeau. Le Village sous l'Ancien Régime. Paris, 1879, p. 254.

297 Упадок монархии. Век Просвещения

должна была плагить больше, бедная — меньше; внутри общины талья распределялась не менее произвольно. Поэтому для крестьянина показаться зажиточным зачастую означало полное разорение, ибо откупные приставы уводили за недоимки скот, увозили остатки зерна, уносили из хижины всю жалкую утварь.

Не меньше донимали крестьян «стрелки табели», соляные надсмотрщики, врывавшиеся в дома в поисках контрабандной соли; контрабандной считалась даже просто соль хорошего качества, так как откупщики, пользуясь монополией, зачастую засоряли соль примесями, чтобы повысить свои доходы. Известны и случаи преднамеренного отравления соли, отпускаемой для технических целей (засолка кожи и т. п.), чтобы потребители не воспользовались дешевым продуктом. Для целей надзора содержались огромные отряды ненавистных народу «габелеров»; ежегодно в тюрьмах Франции содержалось не меньше 2—3 тыс. нарушителей соляной монополии, ожидавших приговора к казни или галерам²⁸.

Сохранилось письмо епископа Масильона, отправленное им в 1740 г. из Клермона в провинции Овернь министру Людовика XV Флери. В этом письме мы читаем: «Народ в наших деревнях живет в чудовищной нищете, не имея ни постели, ни утвари. Большинству около полугода не хватает их единственной пищи — ячменного или овсяного хлеба, в котором они вынуждены отказывать себе и своим детям, чтобы иметь, чем оплачивать налоги... Негры наших островов бесконечно более счастливы, так как за работу их кормят и одевают с женами и детьми, тогда как наши крестьяне, самые трудолюбивые во всем королевстве, при самом упорном труде не могут обеспечить хлебом себя и свои семьи и уплатить причитающиеся с них взносы. Если в этой провинции находятся интенданты, говорящие иным языком, это значит, что они пожертвовали истиной и своей совестью ради презренной карьеры» ²⁹. Не во всех провинциях, однако, положение было столь катастрофическим: если в Пикардии четыре пятых крестьян не имеют лошадей³⁰ (но все же владеют третью земли), то Фландрия или Лангедок считаются гораздо зажиточней.

Усиливается классовое расслоение деревни, в которой выделяется, с одной стороны, прослойка крепких фермеров, покупающих или арендующих земли разоряющихся сеньеров или даже перекупающих их от временного владельца — буржуа, и, с другой, значительно большая масса парцеллярных крестьян и совсем безземельных батраков. Многие из них пытались укрепить

^2S A. Ramhaud. Histoire de la civilisation française, t. II. Paris, 1881, p. 161.

²⁹ «Oeuvre? de Massillon, évêque de Clermont». Paris, 1810. p. LV, LVI

³⁰ См.: С. Д. Сказкин. Спо'рные вопросы аграрной истории Франции накану-

не революции XVIII в.— «Европа в новое и новейшее время». M., 196Ô.

Упадок монархии. Век Просвещения 298

свой нищенский бюджет работой на «рассеянной мануфактуре», другие становились рабочими-сезонниками, уходя в города или оседая на местных бумажных мельницах, росших в связи с развитием книгопечатания в стране. И если у рабочих-горожан, занятых на централизованных мануфактурах, оставалась еще надежда на поддержку тайного, хотя бы запретного, союза, то в еще более жалком положении оказывались крестьяне-рабочие рассеянных мануфактур: работая поодиночке или всей семьей у себя дома, отданные во власть предпринимателя-скупщика, они прирабатывали гроши, позволявшие им как-то существовать после уплаты королевских налогов и сеньериальных поборов, и еще почитали себя счастливыми, что, кроме нищенского земельного надела, в их собственности имеется станок.

Реальная заработная плата (при которой на хлеб расходуется до 50%, а на питание в целом до двух третей заработка) падала на протяжении всего столетия: с периода 1726—1741 гг. по 1771—1789 гг. прожиточный минимум возрос на 56%; за то же время денежная заработная плата выросла на 17%, т. е. реальная заработная плата снизилась за полстолетие в среднем на 24% ³¹. Резюмируя положение, французские историки пишут: «Когда цены поднимаются наполовину, прибыль удваивается, а заработная плата скромно возрастает на четверть. Экономический и социальный XVIII век целиком укладывается в эти три цифры: трудящимся — крохи со стола экспансии, держателям земельной ренты — непомерные прибыли» ³².

Поэтому пришедшие в города разнорабочие без специальности, прозванные современниками gagne-deniers («зарабатывающие гроши»), рабочие бумажных мельниц и даже кустари-надомники представляли собой постоянный источник беспокойства для королевской администрации как самые необеспеченные и вследствие этого самые бунтовщические слои населения. И если, по словам крупного французского историка Марка Блока, «сельское восстание представляется столь же неотделимым от сеньериального порядка, как забастовка от крупного капиталистического предприятия» ³³, то XVIII в. являет переходную картину, сочетая вспышки бунтов с первыми попытками самоорганизации рабочего класса и первыми стачками. Антисеньериальные бунты при этом сливаются с голодными бунтами в деревнях и городах, когда городские

³¹ С. Е. Labrousse. Esquisse du mouvement des prix et des revenus en France au

XVIII ^e siècle. Paris, 1933, t. I, p. 147; t. II, p. 492—610. ³⁷ «1789. Les Français ont la parole»..., p. 19. ³³ M. Блок. Характерные черты французской аграрной истории. М., 1957,

стр. 230.

299 Упадок монархии. Век Просвещения

низы и крестьянская беднота захватывают хлеб, устанавливают на него «справедливую» цену и пускают его в продажу населению °⁴. Современник-мемуарист отметил бунт прядильщиц-надомниц (Руан, 1752), протестовавших против снижения цен на пряжу, поддержанный всеми рабочими города ³⁵. Появляются сведения о рабочих стачках, в. первую очередь среди рабочих бумажных мельниц (1750, 1772) в той же несчастной голодающей Овер-ни³⁶. И крайне характерным показателем настроения народных масс является то, что в течение всего XVIII в. во Франции держалась и получила особое распространение в 70-х годах легенда о так называемом «голодном заговоре» короля, правительства и аристократов против народа ^3/.

К середине века народные выступления стремительно нарастают. 1747—1748 гг. выдались неурожайными. И в селах, и в городах крестьяне, рабочие, беднота испытывали величайшую нужду. Доведенные до отчаяния люди брались за вилы и топоры. То здесь, то там, в разных концах королевства вспыхивали народные восстания. Огонь народных мятежей, перекидываясь по всей стране, подошел к Парижу. В 1750 г. столица оказалась также втянутой в водоворот событий. На улицах начались вооруженные выступления бедноты, с трудом подавляемые королевскими войсками. Был момент — в середине года, когда казалось, что королевская власть не сможет устоять — она будет снесена половодьем народного негодования.

Но час крушения феодально-абсолютистской монархии еще не пришел. С помощью верной ей армии монархия подавила народные выступления. Но внутренняя гнилостность режима, его историческая обреченность становились все очевидней. «Мы приходим к последнему периоду упадка»,— писал в июне 1758 г. видный правительственный чиновник аббат де Берни, и это слово «упадок» (décadence) вскоре стало одним из самых распространенных, когда речь заходила о положении в королевстве.

В 50—60-х годах области «большой габели» на востоке Франции были охвачены «движением Мандрена» — широко развернувшимся движением контрабандистов солью, переросшим в народную

А. И. Коробочко. Из истории социальных движений во Франции в первой половине XVIII в.— «Французский ежегодник. 1965». М., 1966. E.-F. Barbier. Chronique de la Régence et du règne de Louis XV (1718— 1763)..., Paris, 1857, v. V, p. 212, 213.

С. A. Лотте. «Республиканское сословие» (из истории французского предпролетариата XVIII в.).— «Французский ежегодник. 1960». М., 1961.

См. материалы о «деле» распространителя этой легенды, узнике Бастилии с 1765 по 1789 г., в книге: L. Say, Turgot. Paris, 1887, p. 99—101.

Упадок монархии. Век Просвещения 300

войну ³⁸ против откупной системы. Властям пришлось послать против Мандрена отряд в 2 тыс. человек, но правительственным войскам трудно было бороться с контрабандистами, окруженными всеобщим сочувствием народа. В конце концов Мандрен был предательски схвачен на территории Сардинского королевства, привезен во Францию и казнен, но песня о Мандрене, la Complainte de Mandrin, живет в памяти французского народа и в середине XX в.

В этой стране голода, нищеты, народных бедствий королевский Версаль представлял собой совсем иной, обособленный мир. Голоса народной нужды не проникали за зеркальные окна версальского дворца. Здесь звучала музыка — клавесин, лютни, скрипки. По вечерам бессчетные ряды окон озарялись ярким светом. Королевский дворец ослеплял роскошью, богатством, великолепием. Приезжие знатные гости удивлялись: какая легкая, счастливая, беззаботная жизнь неторопливо течет в этих парадных праздничных залах.

То были иллюзии. Верным было лишь то, что здесь никто не думал о бедственном положении королевства. Кому какое дело до того, что кто-то страдает, что кто-то мучается? Здесь развлекались: королевские охоты сменяли костюмированные балы; театральные представления чередовались с пышными празднествами. Деньги текли без счета. Король Людовик XV уверенно говорил: «На мой век хватит». Ему приписывали и другое изречение: «После меня хоть потоп». Эти циничные афоризмы весьма точно передавали дух царствования Людовика XV. Избалованный, капризный, ограниченный и слабый человек, король видел главное назначение монархии в том, чтобы безоговорочно и немедленно удовлетворять все прихоти, все самые взбалмошные и необузданные желания ее главы.

Но этот монарх, любивший позу могущественного властителя, всесильного самодержца, был лишь по видимости единственным повелителем своих подданных. В действительности страной правили его фаворитки — по очереди — госпожи Шатору, Помпадур, Дюбарри, или, вернее сказать, фавориты фавориток. Праздничная жизнь во дворце скрывала за собою тайные козни, происки, интриги. Сведущие люди знали, что добиться королевского указа или иного решения можно было, действуя не через министров, а через субреток или возлюбленных госпожи де Помпадур. Было также хорошо известно, что мнение этой дамы важнее любых официальных инстанций.

³⁸ Не склонный преувеличивать народные восстания историк говорит о «гражданской войне между контрабандистами и откупной системой». См.: М. Ма~ rion. Histoire financière de la France..., p. 19.

Фрейлина королевы. Гравюра Мальбеста по рис. Моро

Не удивительно, что при этом растлении нравов, распутстве, казнокрадстве, всеобщей продажности государственные интересы и нужды подданных находились в величайшем пренебрежении. Прихоти королевской метрессы в глазах короля и двора были в сто раз важнее требований народа. Единственно, что забогило монарха и его двор — это пополнение усердно опустошаемой казны. Все средства хороши, чтобы казна не скудела. Откуда и каким путем выкачивают золото? Кто расплачивается за безумное мотовство, бессчетные расходы двора? Что будет с государством завтра? Об этом не хотели думать. В Версале жили сегодняшним днем.

Под стать этому хищническому, близорукому, преступному ведению дел внутри государства, с неотвратимостью влекущему монархию к крушению, которое трудно даже назвать внутренней политикой, была и внешняя политика королевства.

Упадок монархии. Век Просвещения 302

Основное содержание внешней политики Франции в годы Людовика XV составляло соперничество с Англией, то проявлявшееся экономическим соревнованием, то прорывавшееся ожесточенными войнами. При этом безвольный и легкомысленный король зачастую лично вмешивался с дипломатические отношения, вступая (тайно от своих министров иностранных дел) в переписку с иностранными дворами, посылая им своих эмиссаров, запутывая и без того сложную ситуацию ⁴⁰. Отсюда — неожиданные повороты и скачки во внешней политике Франции и даже войны, стоившие стране огромных жертв, но не оправданные интересами страны и не популярные у народа.

Одной из таких войн была так называемая война за польское наследство (1733—1735), в которую Франция оказалась втянута из-за династических соображений. Людовик XV, женатый на дочери незадачливого польского короля Станислава Лещинского (возведенного некогда на трон Карлом XII и сброшенного с трона после разгрома Карла Петром I), захотел вернуть ему утерянный трон, ставший вакантным в 1733 г. В сентябре 1733 г. Станислава даже вновь избрали королем Польши; но уже через три недели он был свергнут с престола сторонниками другого претендента на польский трон — саксонского курфюрста Фридриха-Августа, поддержанного Россией и Австрией.

Станислав укрылся в Данциге, куда Франция смогла выслать только небольшой отряд в 1500 человек; вскоре Станиславу пришлось бежать в Пруссию, а отряд, посланный ему на помощь, попал в плен в Россию. Французские всмска вторглись в австрийские владения на Рейне и в Италии, но несколько безрезультатных сражений привели только к охлаждению между Францией и ее союзником королем Сардинии. В конце концов Франция оказалась в состоянии дипломатической изоляции и была вынуждена прекратить военные действия. По Венскому договору (3 октября 1735 г.) Людовик XV отказался от польской короны за Станислава Лещинского; последнему, правда, за это оставили титул короля и предоставили в пожизненное владение Лотарингию и герцогство Бар. По дополнительному договору (28 августа 1736 г.) Франция обязывалась выплачивать ежегодно герцогу Ло-тарингскому компенсацию в 4,5 млн. ливров. Зато Франция долж-

³⁹ В качестве такого секретного эмиссара выступал молодой Дюмурье, известный позднее своей изменой Революции. Рассерженный его вмешательством в иностранную политику министр Людовика XV д'Эгильон запрятал

его в Бастилию, где он пробыл с 1775 по 1778 г.

⁴⁰ De Broglie. Le secret du roi. Correspondance secrète de Louis XV avec sea agents diplomatiques, 1752—1774. Paris, 1878; £ Саго. La Fin du dix-huitième siècle. Etudes et portraits, v. 1. Paris, 1880, p. 126—154.

303 Упадок монархии. Век П росвещения

на была после смерти Станислава получить Лотарингию навечно. Но все влияние Франции в Польше было сведено к нулю.

В 1740 г. Франция вступила в «войну за австрийское наследство» (1740—1748), начатую спором между Фридрихом II прусским и австрийской императрицей Марией-Терезией. Фридрих требовал себе Силезию, на которую Пруссия давно претендовала; Австрия отказывалась ее уступить Так началась война, в которую Франция вступила союзницей Пруссии. В войну оказались втянуты, с одной стороны, кроме Пруссии и Франции, Испания, Бавария, Саксония, Неаполь, Сардиния, Швеция, а с другой — Австрия, Англия (вступила в войну в 1744 г.), Голландия, а с 1747 г. и Россия. Французы потерпели ряд поражений от австрийцев (под Линцем, под Прагой, под Деттингеном); лишь в Голландии французы одержали несколько побед (сражение под Лоуфельдом, взятие крепости Берг-оп-зоом). Франция сделала также попытку перенести войну на территорию Англии, доставить туда претендента (Карла Стюарта) и разжечь там гражданскую войну; но отряды претендента потерпели поражение, а флот Англии наголову разбил французский флот 14 июня 1747 г. В это время Фридрих II договорился с Австрией о прекращении войны. По Аахенскому договору (18 октября 1748 г.) Силезия закреплялась за Пруссией, Мария-Терезия была признана императрицей Австрии, к Испании отходили некоторые итальянские владения Австрии (Пьяченца и Парма); Франции же пришлось отказаться от поддержки претендента, признать права Ганноверского дома на анг-глийский престол, срыть укрепления Дюнкерка и очистить провинции Голландии, занятые ее войсками. Эта война принесла Франции только жертвы и потери. Государственный долг возрос на 1200 млн. ливров.

В 1756 г. Франция оказалась уже союзницей Австрии в войне против коалиции Пруссии и Англии; к Франции и Австрии присоединились также Россия, Саксония, Польша и Швеция, с тревогой наблюдавшие за усилением Пруссии. Так началась война, получивиая позднее название Семилетней (1756—1763 гг.). Еще до официального объявления войны Франция и Англия столкнулись в Индостане, Африке и Америке: в Индии войска лорда Клайва разбили (1752) войска французского резидента Дюпле, в Африке английский флот уничтожил прибрежный французский форт Анамабу (Сенегал), в Америке шли споры и происходили вооруженные столкновения из-за Антильских островов, которыми Франция очень дорожила, и из-за неуточненной границы между английскими колониями и Французской Канадой и Луизианой.

⁴¹ A. Tocaueville. Histoire philosophique du règne de Louis XV, t. II, p. 44.