В Китаевой пустыни близ Киева

(извлечено из книги

«Откровенные рассказы странника

духовному своему отцу»)

Внимательно обращая взор мой на самого

себя и наблюдая ход внутреннего моего

состояния, я опытно уверился, что я не люблю

Бога, не имею любви к ближнему, не

верю ничему религиозному и преисполнен

гордостью и сластолюбием. Все это я действительно

нахожу в себе посредством подробного

рассматривания моих чувств и поступков,

как то:

1. Я не люблю Бога. Ибо если бы я любил

Его, то непрестанно размышлял бы о Нем с

сердечным удовольствием; каждая мысль о

Боге доставляла бы мне отрадное наслаждение.

Напротив, я гораздо чаще и гораздо

охотнее размышляю о житейском, а помышление

о Боге составляет для меня труд и сухость.

Если бы я любил Его, то собеседование

с Ним через молитву питало бы меня,

наслаждало и влекло к непрерывному общению

с Ним; но, напротив, я не токмо не наслаждаюсь

молитвою, но еще при занятии

ею чувствую труд, борюсь с неохотою, рас93

слабляюсь леностью и готов с охотою чем-

нибудь маловажным заняться, чтобы только

сократить или престать от молитвы. В пустых

занятиях время мое летит неприметно,

а при занятии Богом, при поставлении себя

в Его присутствие, каждый час мне кажется

годом. Кто кого любит, тот в продолжение

дня беспрестанно о нем мыслит, воображает

его, заботится о нем и при всех занятиях

любимый друг его не выходит из его мыслей;

а я в продолжение дня едва ли отделяю

и один час, чтобы глубоко погрузиться в

размышление о Боге и воспламенить себя в

Его любви, а двадцать три часа охотно приношу

ревностные жертвы страстным моим

идолам!.. В беседах о предметах суетных, о

предметах низких для духа, я бодр, я чувствую

удовольствие, а при рассуждении о

Боге я сух, скучлив и ленив. Если же и невольно

бываю увлечен другими к беседе божественной,

то стараюсь скорее переходить

к беседе, льстящей страстям моим. Неутомимо

любопытствую о новостях, о гражданских

постановлениях, о политических происшествиях;

алчно ищу удовлетворения

моей любознательности в науках светских,

в художествах, в приобретениях, а поучение

в законе Господнем, познании о Боге, о религии

не делает на меня впечатления, не

питает души моей, и я сие почитаю не токмо

несущественным занятием христианина,

но как бы сторонним и побочным предметом,

коим я должен заниматься разве

только в свободное время, на досуге. Кратко

сказать, если любовь к Богу познается по

исполнению Его заповедей:

«Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите

», — говорит Господь Иисус Христос, а я

заповедей Его не токмо не соблюдаю, но

даже и мало стараюсь о сем, то по самой чистой

истине следует заключить, что я не

люблю Бога. Сие утверждает и Василий Великий,

говоря: «Доказательством, что человек

не любит Бога и Христа Его, есть то, что

он не соблюдает заповедей Его» (Нравственные

правила, 3).

2. Я не имею любви к ближнему. Ибо не

только не могу решиться для блага ближнего

положить душу мою (по Евангелию), но

даже и не пожертвую моею честью, благом

и спокойствием для блага ближнего. Если

бы я любил его по Евангельской заповеди,

как самого себя, то несчастье его поражало

бы и меня, благополучие его приводило бы

и меня в восхищение. А, напротив, я выслушиваю

любопытнее несчастные повести о

ближнем, не сокрушаюсь, а бываю равнодушным

или, что еще преступнее, — нахожу

как бы удовольствие в оном и худые поступки

брата моего не покрываю любовию, но с

осуждением их разглашаю. Благосостояние,

честь и счастье его не восхищают меня, как

собственные, а совершенно, как все чуждое,

не производят во мне радостного чувства,

но еще тонко возбуждают во мне как бы зависть

или презрение.

3. Я не верю ничему религиозному. Ни

бессмертию, ни Евангелию. Если бы я был

твердо убежден и несомненно верил, что за

гробом есть жизнь вечная с возмездием за

дела земные, то я беспрестанно размышлял

бы об этом; самая мысль о бессмертии ужасала

бы меня; и я провождал бы жизнь сию,

как пришлец, готовящийся вступить в свое

отечество. Напротив, я и не думаю о вечности

и конец настоящей жизни почитаю как

бы пределом моего существования. Тайная

мысль гнездится во мне: кто знает, что будет

по смерти? Если и говорю, что верю бессмертию,

то это говорю только по разуму,

а сердце мое далече отстоит от твердого

убеждения в оном, что открыто свидетельствуют

поступки мои и постоянная забота о

благоустройстве чувственной жизни. Когда

бы Святое Евангелие, как Слово Божие, было

с верою принято в мое сердце, я бы беспрестанно

занимался оным, изучал бы его, наслаждался

бы им и с глубоким благоговением

даже взирал бы на него. Премудрость,

благость и любовь, в нем сокрытые, приводили

бы меня в восхищение, я наслаждался

бы поучением в законе Божием день и ночь,

питался бы им, как повседневною пищею, и

сердечно влекся бы к исполнению его правил.

Ничто земное не сильно было бы отклонить

меня от оного. Напротив, если я изредка

и читаю или слушаю Слово Божие, то

и то или по необходимости, или по любознательности

и при сем, не входя в глубо96

чайшее внимание, чувствую сухость, неза-

нимательность и, как бы обыкновенное чтение,

оставляю без всякого плода и охотно

готов заменить его чтением светским, в

коем нахожу более удовольствия, более новых

занимательных предметов.

4. Я преисполнен гордости и чувственного

себялюбия. Все поступки мои сие подтверждают:

видя в себе доброе, желаю поставить

его на вид или превозношусь им

пред другими, или внутренне любуюсь собой;

хотя и показываю наружное смирение,

но приписываю все своим силам и почитаю

себя превосходнейшим других или, по крайней

мере, не худшим; если замечу в себе порок,

стараюсь извинить его, покрыть личиною

необходимости или невинности; сержусь

на неуважающих меня, почитая их

неумеющими ценить людей; дарованиями

тщеславлюсь, неудачи в предприятиях почитаю

для себя оскорбительными, ропщу и

радуюсь несчастью врагов моих; если и

стремлюсь к чему-либо доброму, то имею

целью или похвалу, или своекорыстие духовное,

или светское утешение. Словом, — я

непрестанно творю из себя собственного

кумира, которому совершаю непрерывное

служение, ища во всем услаждений чувственных

и пищи для сластолюбивых моих

страстей и похотений.

Из сего перечисленного я вижу себя гордым,

любодейным, неверующим, нелюбящим

Бога и ненавидящим ближнего. Какое

4 Полная исповедь

состояние может быть греховнее? Состояние

духов тьмы лучше моего положения:

они хотя не любят Бога, ненавидят человека,

живут и питаются гордостью, но, по крайней

мере, веруют, трепещут от веры. А я?

Может ли быть участь бедственнее той, которая

предстоит мне? И за что строже и на-

казательнее будет определение суда, как не

за таковую невнимательность и безрассудную

жизнь, которую я сознаю в себе!..»

ИСПОВЕДЬ,