Новое понимание благородства человека

В итальянской гуманистической этике особое место занимает проблема благородства (nobilitas). Начало нового понимания достоинства человека, не определяющегося лишь родовитостью, восходит еще к Данте. Та же тема звучала в творчестве Петрарки и Боккаччо, которые отстаивали идею личных заслуг человека как основы его истинного благородства. Гуманисты XV в. — Поджо Браччолини, Буонаккорсо да Монтеманьо, Лауро Квирини, Кристофоро Ландино посвящали этой проблеме специальные сочинения «О благородстве». Для них характерен общий подход — стремление выяснить само содержание понятия «благородство», его связь с представлениями о знатности, богатстве, власти. В конечном счете речь шла об оценке социальной роли феодальной знати и о правомерности уравнивания понятием «благородный» людей различного социального происхождения и статуса, если они отличались высокой нравственностью и прославленными деяниями.

Поджо Браччолини в диалоге «О благородстве» (1440), раскрывая тему, обращается не столько к авторитету античных авторов, сколько к собственным наблюдениям над современными итальянскими реалиями. Участники описанного Поджо диспута спорят о том, определяется ли благородство исключительно добродетелью или оно зависит от знатности и богатства. Диалог — весьма распространенный жанр гуманистической литературы — позволял рассмотреть предмет с разных сторон, учесть полярные точки зрения в определении самого понятия «благородство». «Что более различается между собой, чем мнение о благородстве неаполитанцев, венецианцев, римлян?» — задает вопрос один из участников диалога и отвечает: «Неаполитанцы похваляются своим благородством, понимая его как бездействие и праздность, они живуг за счет своих имений, считая непозволительным самим заниматься сельским хозяйством и предпринимательством». Поджо выносит нравственный приговор неаполитанской знати с позиций гуманистического понимания труда как важнейшего условия достоинства человека. Он противопоставляет ей венецианский патрициат, для которого с понятием «благородство» было связано непосредственное участие в управлении государством и не считалось зазорным заниматься торговлей. Римская же знать, подчеркивает гуманист, хотя и пренебрегает торговлей, но уделяет внимание сельскому хозяйству. Что же касается флорентийского нобилитета, то Поджо отмечает его неоднородность — одни благородные фамилии традиционно участвовали в управлении республикой и торговом предпринимательстве, другие, «радуясь благородному титулу, услаждали себя охотой». Образ жизни последних присущ и ломбардцам, констатирует Поджо. В его диалоге, как в зеркале, отразились различия не только в социальной функции итальянской знати, но и в ее менталитете. Очевидные симпатии гуманиста вызывает та аристократия, которая оказалась всецело вовлеченной в жизнь города, что и определило ее высокий социальный статус. Не отвергая значение знатности рода, Поджо делает акцент на личной доблести, которая достигается усилиями самого человека — в труде и воспитании природных способностей и добродетели. Негативная оценка безоговорочно выносится праздности аристократии, предающейся развлечениям.

Еще более последователен в гуманистической трактовке знатности и благородства Кристофоро Ландино, написавший свой диалог в конце 80-х годов XV в. Он утверждает, что подлинный смысл этического понятия «nobilitas» — в добродетели и славных делах, а не в знатности происхождения и богатства. Благородным можно считать и купца, но «не потому, что он накопил состояние, а потому что достиг его благодаря труду». Быть или не быть благородным, подчеркивает Ландино, зависит от самого человека, его разума, воли, нравственного совершенства. Как и Поджо, Ландино черпает примеры из жизни разных городов Италии. Гуманист хвалит венецианский патрициат не только за то, что он умело ведет государственные дела, возвеличивая себя и республику, но и за его высокую культуру — занятия искусствами, литературой, философией. Ландино вводит культуру в понятие «благородство» как обязательный элемент, подводя тем самым определенный итог предшествующему развитию самого гуманизма, его настойчивой борьбе за новое понимание социальной функции культуры.

Делая обобщающий вывод, Ландино утверждает: не может быть благородным человек, предающийся порокам, пребывающий в праздности и не усердствующий в науках и искусствах. Никакое богатство, пышные одежды и пиры не могут придать таким людям благородства, хотя бы их предки и имели определенные заслуги. Не связаны с истинным благородством и титулы, полученные от правителя. Развивая новую трактовку понятия «благородство», Ландино, в отличие от предшественников, полностью исключает из него родовитость, подчеркивая значение «благородного образа жизни», наполненного трудами в хозяйственной и политической сфере, а также учеными занятиями. Прилагая эту норму к жизни итальянской знати, Ландино еще более дифференцированно, чем Поджо, оценивает ее социальную роль в разных государствах Италии. Венецианский патрициат, например, не представляется ему сплошь благородным только потому, что он имеет доступ к государственной службе — одного этого для подлинного благородства еще не достаточно.

В разработке этических проблем гуманисты отнюдь не ограничивались лишь теоретизированием, они постоянно обращались к жизненной практике, осмысляя ее с новых идейных позиций. В решении проблемы благородства это сказалось особенно отчетливо. Идея равенства людей в возможности достичь подлинного благородства носила ярко выраженный антисословный характер.

Культ разума и знания

Во второй половине XV в. итальянский гуманизм обрел зрелые формы. Освоив сферу гуманитарных знаний, заложив научные начала в филологии и историографии, он вторгается в заповедные области теологии — онтологию, пюсеологию, космологию. Не только studia humanitatis, но и традиционные studia divinitatis теперь входят в круг интересов итальянских гуманистов и по-новому осваиваются ими на основе принципов, разработанных в предшествующий период развития ренессансной культуры. Усложняется и идейная картина гуманистического движения в целом: наряду с уже сложившимися направлениями — гражданским гуманизмом, эпикурейской линией Валлы, получившей продолжение в среде римских гуманистов, и особыми мировоззренческими позициями Альберти, который в философии опирался на различные античные школы (стоиков, перипатетиков, отчасти на платоновскую традицию), возникает новое мощное направление, связанное с освоением идей Платона и неоплатоников (Плотина, Порфирия, Макробия, Ямвлиха, Прокла и др.). Продолжалась и традиция аристотелизма в его гуманистической интерпретации, которая обогатилась новыми подходами. Общим для всего этого спектра различных направлений стали глубокий интерес к проблемам человека, гуманистические способы их решений, предпосылкой которых была свободная ориентация в античном наследии, а также акцент на роли разума как высшем свойстве человеческой природы. В гуманистической мысли последних десятилетий XV в. представления о человеке расширяются, его всемерно возвеличивают за способность и к самопознанию, и к постижению системы мироздания, рассматривают как ее центральное звено, по творческим потенциям сопоставляют с богом. Возвеличение и обожествление человека стало особенно характерным для флорентийского неоплатонизма — направления, сложившегося в рамках Платоновской академии, которая возникла в городе на Арно в 1462 г. Ее основание было сознательной акцией мецената и покровителя гуманистов, могущественного Козимо Медичи, подарившего молодому Марсилио Фичино (1433—1499) виллу в Кареджи и кодекс греческих рукописей с сочинениями Платона и его последователей, на латинский перевод которых рассчитывал меценат. Вилла Кареджи более трех десятилетий была местом, где проходили диспуты участников Платоновской академии, возглавлявшейся все эти годы Марсилио Фичино. Получив образование во Флорентийском университете, где он изучал литературу, медицину и философию, Фичино начинал свои гуманистические штудии с увлечения философией Аристотеля и Эпикура, но в зрелые годы всецело посвятил себя переводам с греческого на латинский сочинений легендарного Гермеса Трисмегиста, диалогов Платона и сочинений неоплатоников. Эту философскую традицию античности он сделал доступной (в том числе и благодаря быстро развивавшемуся книгопечатанию) широкому кругу образованных людей в Италии и других странах Европы. К тому же как глава Платоновской академии он вел обширную переписку с гуманистами, теологами и другими образованными людьми разных стран, еще только начинавшими приобщаться к платонизму.

С Платоновской академией были связаны многие известные гуманисты — Кристофоро Ландино, Джованни Пико делла Мирандола, Джованни Нези, а также поэты Анджело Полициано, Джироламо Бенивьени, Нальдо Нальди, художник Сандро Боттичелли и другие. На заседаниях академии, не имевшей строго фиксированного членства, могли присутствовать все, кто интересовался философскими проблемами. Здесь часто бывали и Козимо Медичи, и позже его внук Лоренцо Великолепный. Одной из ведущих тем дискуссий была эстетика, учение о прекрасном. Академию отличала атмосфера свободного научного поиска, дружеское обсуждение вопросов, которые вызывали общий интерес, стремление к синтезу областей знания. Платоновская академия во Флоренции не была единственной в Италии: в 60-е годы возникли еще две академии — в Риме, где ее возглавил гуманист Помпонио Лето, и в Неаполе (под покровительством короля) во главе с поэтом-гуманистом Джованни Понтано. Гуманистические академии стали новой формой самоорганизации интеллигенции — учеными сообществами, отмеченными свободой развития мысли и обращения к самым разным философским традициям. Это отличало их от университетского корпоративизма и привязанности лишь к учению Аристотеля, которое занимало в университетах прочные позиции. Академии способствовали широкому распространению гуманистических знаний, которые рассматривались в среде создателей новой культуры как всеобщее достояние, как важный фактор совершенствования человека и общества.

На базе происходивших в академиях дискуссий гуманисты нередко создавали и публиковали произведения, в которых находили отражение атмосфера, проблематика, аргументация споров. Так произошло, к примеру, с обсуждением на вилле Кареджи диалога Платона «Пир»: оно побудило Фичино написать в 1469 г. и издать «Комментарий на «Пир» Платона», ставший известным далеко за пределами академии. Здесь была изложена философия любви Платона и его учение о красоте. Фичино принадлежали и другие сочинения, в которых он рассматривал философско-теологические проблемы с позиций гуманизма — «Платоновская теология о бессмертии душ», «О христианской религии», «О солнце и свете» и множество небольших писем-трактатов. Хотя Фичино с 1473 г. имел духовный сан, это не препятствовало его гуманистическим штудиям, во многом отличавшимся смелым свободомыслием. В круг его научных интересов входили вопросы космологии и онтологии, проблемы познания и психологии, этики и эстетики. Исходной идеей его философско-теологической концепции было представление о единстве мироздания, упорядоченного и прекрасного, пребывающего в постоянном движении, одухотворенном животворящей силой мировой души. Для космоса Фичино характерна духовная наполненность, «круговое движение» от красоты к любви и наслаждению — и снова к красоте, причем вся эта целостность пронизана светом божественной истины. В пантеистически понятый космос включен, по Фичино, и человек-микрокосм. Причастный к мировой душе и обладающий собственной бессмертной душой, человек наделен способностью охватывать своим познанием мироздание. В этом он может сравниться лишь с Богом. Фичино акцентирует безграничность человеческого знания, сочетая в своей философии черты рационализма и мистического подхода к трактовке роли человека в мире. Не случайно и в этике гуманиста складывается новый идеал — мудреца, сосредоточенного на научном поиске и творчестве. Его отрешение от мира Фичино не связывал ни с религиозным созерцанием, ни с нежеланием вмешиваться в гражданские проблемы: он полагал, что богатый разносторонними познаниями мудрец может быть полезен людям своими советами. Наука, мудрость, таким образом, возвеличиваются и в их общественной функции.

Идею «мудрого отшельничества» развивал и близкий сподвижник фичино по Платоновской академии Кристофоро Ландино (1424—1498), многие годы преподававший поэтику и риторику в университете Флоренции. Его лекции-комментарии к «Божественной комедии» Данте были напечатаны в 1481 г. с иллюстрациями Боттичелли. Публиковал он и комментарии к Горацию и Вергилию, а в 1480 г. издал «Диспуты в Камальцоли», отразившие его этико-философскую позицию по проблемам высшего блага и земного предназначения человека. Первое гуманист отождествляет с конечной целью человеческих устремлений — познанием бога как высшего совершенства. К этой цели ведет человека разум, способный совершенствоваться в самом этом процессе. Если в созерцательной жизни человек устремлен к истине, то в гражданской деятельности — к справедливости. На этом основании Ландино утверждает два самоценных нравственных идеала — активной и созерцательной жизни, каждый из которых обладает высокими достоинствами. Хотя в «Диспутах в Камальдоли» диалог ведут защитники обоих идеалов и в аргументации в пользу созерцания звучит подлинный гимн разуму и знанию, Ландино по сути примиряет позиции спорящих, подчеркивая важный гражданственный смысл ученого отшельничества. В трудные минуты для государства спасительными могут оказаться именно советы мудреца, в покое и уединении изучавшего природу вещей. Разумными законами и нормами морали общество обязано ученым. В этой апологии мудреца обозначено стремление Ландино высоко оценить социальную роль самой гуманистической интеллигенции.

Культ разума и знания был характерен не только для круга Платоновской академии. Его настойчиво утверждал на иной основе — аристотелизма — ученый грек Иоанн Аргиропул (Джованни Аргиропуло), многие годы преподававший философию во Флорентийском университете. Он защищал тезис, что вне образования и науки невозможно нравственное совершенствование человека. Идеи Аргиропуло, таким образом, в их главной линии совпали со сложившейся в Италии гуманистической традицией Бруни, Пальмиери, Альберти и многих других мыслителей, которые подчеркивали роль разума и знания в воспитании добродетелей и успешной жизненной практике.

Апология разума человека как мощной силы в познании и творчестве стала закономерным следствием утверждения позиций светской гуманистической культуры, идейным стержнем которой была вера в возможность совершенствования индивида и общества на путях освоения богатого культурного и исторического опыта человечества.