Вавилонская библиотека, всякая ерунда. Кольцо Всевластья или Заседание Читательского Совета

 

Кольцо Всевластья или Заседание Читательского Совета

Из всех ночных посетителей Вавилонской библиотеки я особенно уважаю Карла Великого. При жизни он, говорят, был не в меру буен и сластолюбив, из-за чего после смерти благополучно избежал канонизации. Ныне он присмирел, остепенился и вообще производит довольно отрадное впечатление. Как многие малограмотные люди, он очень любит книги, обращается с ними с чрезвычайным почтением и осторожностью и никогда не плюёт на пальцы, перелистывая страницы. Таких читателей библиотекари особенно любят и даже избирают в Читательский Совет – неважно, хотят они того или нет, их согласия никто не спрашивает. Впрочем, Карл и на это согласен. Его хлебом не корми, дай позаседать в каком-нибудь Совете. Кстати сказать, ему это очень идёт. Он сидит, развалившись на офисном стуле с колёсиками, поглаживает вислые украинские усы, с большой важностью отвечает на всякие дурацкие вопросы других Членов Совета и лишь время от времени даёт себе волю, изо всех сил отталкивается ногой от пола и стремительно катится на своём стуле через весь зал, похохатывая от удовольствия. Из-за такого его поведения нам, между прочим, уже два раза пришлось менять этот самый стул на колёсиках. Впрочем, это сущие мелочи.

 

Одно удовольствие слушать, как проходят заседания Совета, когда на них присутствует Карл Великий.

— А правда, что Толкин именно у вас позаимствовал идею Кольца Всевластья?

— А у кого же ещё, по-вашему? Ясное дело, у меня. Всё началось со змеи.

— Со Змеи? Вы имеете в виду Змея? Мирового Змея или Змея-искусителя?

— Я имею в виду змею. Это было в Цюрихе. Я тогда жил в исключительно паршивой гостинице под названием «Дыра». Сами посудите, какой может быть гостиница, у которой такое название… И я приказал подвесить к одной из балок такой небольшой колокол.. чтобы все, кто хотел моего правосудия, мог в любое время прийти и ударить в этот колокол… Я не могу сказать, чтобы народ выстраивался в очередь за моим правосудием.. почему-то, знаете ли, нет. Никто особенно меня не беспокоил. Видимо, из деликатности. Но вот один раз, только я встал из-за стола, как в сенях колокол: бо-оммм! И потом ещё раз: бомм! Бомм! Что такое? Натурально, я накинул мантию, корону, и вышел посмотреть на того смельчака, которому взбрело в голову искать у меня правосудия. Смотрю – никого не видно. Святой Гоар! Что за чертовщина? Пригляделся и вижу – за верёвку дёргает змея. Обвила своим хвостом и дёргает изо всех сил. Конечно, я со всем уважением спросил у неё, какого правосудия она от меня хочет. Тогда она поползла вперёд, оглядываясь, чтобы я последовал за ней. Я последовал и что же я увидел? В змеиную нору забралась жаба и на пускала её в собственный дом! Натурально, я засунул руку в нору и выкинул эту жабу ко всем чертям. А на следующий день змея приползла ко мне, когда я обедал, и уронила в один из моих кубков кольцо с драгоценным камнем. А я был молод и глуп, и плохо разбирался в таких вещах. Взял – и подарил это кольцо свое жене Фастраде. Точно ли Фастраде? Да, кажется, ей… Их было столько, что, право, уж и не упомнишь… Так вот. Она надела это кольцо, и с того самого момента я ни о чём больше не мог думать – только о ней. Любовь моя к ней стала так велика, что буквально превратилась в одержимость. И когда она умерла, я не пожелал с нею расставаться, не позволил её хоронить, и круглые сутки сидел и сидел над её телом. И не замечал, что тлен и разрушение уже делают своё дело – для меня она была так же прекрасна, какой была при жизни…

— Позвольте, позвольте! Но я уже читал эту историю у Снорри Стурлусона! И произошла она вовсе не с Карлом Великим, а с конунгом.. эээ… погодите, сейчас вспомню…

— Я не знаю никакого Снорри. И что он там брехал про каких-то конунгов, мне глубоко безразлично. Я знаю, что моя история – чистая правда, а кому не любо, тот пусть не слушает.. и не мешает говорить истину. Так вот. Я всё сидел и смотрел на свою бедную покойную жену, а дела между тем стояли, и государство потихоньку трещало по швам. Но однажды я всё-таки заснул, и тогда епископ Турпин взял и снял кольцо с пальца Фастрады и надел на собственный палец. Когда я проснулся, то увидел, что у покойницы уже провалились щёки, белеют кости и чернеют глазницы. Я содрогнулся и велел немедленно похоронить её. Но с того дня моя одержимость обратилась на епископа: я ловил каждое его слово, почитал его, как пророка, и не желал расставаться с ним ни на час. Епископу совсем не понравилось такое дело, и он выбросил кольцо в пруд. А я пошёл к этому пруду и трое суток просидел возле него, любуясь красотой его водной глади и берегов. И не чувствовал ни укусов комаров, ни одолевшей меня от сырости простуды.. Наконец, чтобы хоть как-то утешиться, я велел построить на его берегу дворец, а затем и город. Ахен – может быть, слышали?

— Позвольте! Но в прошлый раз вы рассказывали, что это ваш батюшка, Пипин Короткий, ездил туда на воды, к горячим источникам!

— Ничего подобного! Он сам создал эти источники, когда выбросил в пруд хвост ядовитого змея Бакхауфа! С тех пор вода там стала бурлить и пахнуть серой. Потому что это был адский змей – неужели непонятно?

— Позвольте! Так что же туда, в конце концов, выбросили, в этот пруд? Кольцо или хвост?

— Откуда я знаю, что туда ещё выбросили? Думаете, только в ваше время водоёмы загрязняют чёрт знает, чем? Будьте покойны, во времена моей юности свинства было ничуть не меньше. Взять хотя бы мытьё. Ведь никто, буквально никто не желал мыться! Приходилось всех силой загонять в воду!

— В какую воду? В этот самый пруд?

— Да какая разница! В любую!

— Погодите.. Всем известно, что у Петра Великого был пунктик – бороды, а у Карла Великого – мытьё... Сейчас же речь не об этом! Мы уклонились от темы. Мы же о Кольце Всевластья... В некоторых источниках говорится, что это было не кольцо, а драгоценный камень...

— Конечно, камень. Кольцо, а в нём камень.

— Как вы полагаете, этот камень – и есть Грааль?

— Конечно, он. А кто же ещё?

— А змея – это та самая змея, которая укусила Вещего Олега? Ведь вы с ним современники, с Олегом, если я не ошибаюсь?

— Конечно, она. А вы как думали?

 

Слушать их – истинное наслаждение. Жаль, ночи в наше время так коротки...

 

 

О мозельских винах

 

Любите ли вы мозельские вина так, как я их люблю? Вкус их поистине божественен. А знаете, почему?

 

Когда Господь наш Иисус Христос и Апостол Пётр странствовали в долине реки Мозель под видом нищих, случилось так, что в один, особенно жаркий и томительный день ими овладели усталость и жажда, а путь впереди был ещё долгим. По дороге им попался паренёк, который брёл с удочкой на плече и пустым садком под мышкой к себе домой.

— Мальчик, - сказал ему Апостол Пётр, - ты откуда будешь?

— Из Гайерслея, - ответил паренёк, глядя на путников с благоговением, но и с некотором подозрением

— Вот тебе кувшин, - сказал Апостол Пётр, - и не сочти за труд – сбегай к себе в деревню и принеси нам какого-нибудь вина, а то мы с Господом очень устали и хотели бы посидеть где-нибудь в тени и поужинать, прежде чем идти дальше. Правда, у нас нет с собой ни гроша, но ты там скажи, что это нужно не для кого-нибудь, а для самого Господа Иисуса.

— Мигом обернусь. Ждите, - сказал паренёк, взял кувшин и вприпрыжку побежал к деревне.

— Разрази меня гром, не дадут ему вина без денег, - сказал ему вслед Апостол Пётр.

— Во-первых, без Моего повеления гром тебя так и так не разразит, - сказал ему в ответ Господь. – А во вторых – почему ты так скверно думаешь о добрых жителях этой славной деревни?

— А Ты помнишь, как мы просили молока в одной швейцарской деревушке? Добрый житель этой славной деревушки подоил корову, налил нам по кружке, а потом сказал со всей почтительностью: с Вас, Господи, и с Вас, господин Апостол Пётр, по десять сантимов.

— Ну… то ж было в Швейцарии, - возразил ему со вздохом Господь. – А здесь народ и щедрее, и простодушнее.

— Нет, всё-таки надо подстраховаться, - решил Апостол Пётр и подозвал к себе другого паренька, который как раз шёл им навстречу по тропинке и играл на дудочке:

— Парень, ты откуда будешь?

— Из Адельсхаузена, - ответил паренёк.

— Скажи мне, а делают ли в вашей деревне вино?

— Самое лучшее, - заверил его паренёк.

— Не сочти за труд – вот тебе кувшин, сбегай к себе в деревню и принеси нам с Господом вина. А если с тебя будут спрашивать деньги, то ты скажи – какие, мол, деньги? – это для самого Господа!

— Бегу, - сказал паренёк, подхватил кувшин и в мгновение ока скрылся из виду.

— Ах, не дадут ему вина без денег, - вздохнул Апостол Пётр. – Не поверят, что это для Господа.

— Отчего же не поверят? – сказал Господь. - Давай-ка посмотрим, как у них там дела.

 

Он склонился над придорожной канавой, наполненной водой, провёл над ней рукой, вода всколыхнулась, и тотчас стало видно, что происходит в деревне Гайерслей. И они увидели, как посланный ими паренёк вбежал, утирая пот, в трактир, и как трактирщик, нахмурившись и почтительно покивав головой, налил ему полный кувшин отменного белого вина.

— Вот видишь, - сказал Господь Петру. – Негоже так плохо думать о людях. Давай-ка теперь посмотрим, как дела у нашего второго посыльного.

 

И Он вновь провёл над водой рукавом, и в воде отразилась деревушка Адельсхаузен, и трактир, и паренёк, прижимающий к себе полный доверху кувшин отличного красного вина.

— Ну, вот, и здесь всё в порядке, - обрадовался Господь. – А ты сомневался.

— Не беда, - ответил Апостол Пётр. – Зато будет у нас два кувшина вина вместо одного.

 

И они уселись под раскидистую иву и стали ждать.

 

Первым прибежал паренёк из Гайерслея. Он тяжело дышал, пот струился по его лицу, и на губах тоже были капли, напоминающие пот, но почему-то нежно благоухающие виноградом.

— Ах, Господи, - переводя дух, сказал он, - не гневайся, но Ты сам виноват. Ты же дал мне кувшин с трещиной! Пока я бежал, вино-то и вытекло. Вот, только несколько капель осталось здесь, на донышке. Но я подумал: не беда, принесу Господу эти несколько капель. Ему, накормившему такую кучу народу двумя хлебами и пятью рыбами, конечно, не составит труда напиться этими тремя капельками – так, как любой из нас не напился бы и тремя кружками.

— Что у тебя было по Закону Божьему, оболтус? – возмутился Апостол Пётр. – Было ПЯТЬ хлебов и ДВЕ рыбы, а ты всё перепутал!

 

А Господь лишь смеялся, утирая глаза рукавом. Затем Он отвесил плуту лёгкий подзатыльник, взял кувшин, и тот немедленно наполнился белым вином, которое было в тысячу раз лучше, чем прежнее.

 

Тут как раз подоспел и второй паренёк. Кувшин у того был полон доверху, но когда Апостол Пётр заглянул туда, то в отчаянии всплеснул руками:

— Вода! Да ещё какая-то тухлая!

— Почему же тухлая? – обиделся паренёк. – Самая свежая вода из лучшего горного источника. Я подумал – раз Господь так легко превратил воду в вино в Канне Галилейской, то точно так же легко Он проделает это и здесь, с этой водой. Разве не так?

 

Господь сел на землю и вновь залился хохотом. Потом Он погрозил плутишке пальцем, забрал у него кувшин и, благословив воду, находившуюся в нём, превратил её в вино, которая, разумеется, была в тысячу раз лучше того, прежнего.

 

С тех пор в Мозельской долине делают самые лучшие вина.

 

 

2008/03/16

 

В прошлом посте кто-то спросил о «наказании плутов и воров». Есть известная легенда о том, как некий вор, отправляясь на дело, каждый раз молился Богородице. Когда же этого вора наконец схватили и повесили, Она три дня поддерживала его в петле, чтобы он не погиб. После этого чуда его простили, и он, разумеется, раскаялся и зарёкся воровать. На эту тему есть ещё одна, несколько менее известная, но довольно забавная история, также придуманная не мною. Вот она, если хотите.

 

Во времена Людовика Святого жил в Эльзасе один жулик. Он неплохо овладел своим ремеслом, поскольку без устали в нём упражнялся, а тот, кто хорошо знает своё дело, никогда не бедствует. Но и к нему в конце концов подобралась старость - проворство в пальцах исчезло, глаза уже не видели так зорко и ноги не бегали так быстро, как прежде. Однажды вечером, так ничего и не украв, он с досады зашёл в пустую церковь, чтобы помолиться о грядущей удаче. Но, встав на колени перед статуей Святой Девы, он что-то раздумался и сообразил, что вряд ли Она станет помогать ему в его ремесле, как бы горячо он об этом ни молился. На небесах ведь свои представления о подобный вещах, отличные от земных… И так он постоял, постоял на коленях перед святым изображением, а потом встал, протянул руку, снял со Святой Девы одну из Её серёг, сунул себе за пазуху и быстренько покинул храм, пока кто-нибудь не вышел из ризницы.

 

Наутро он отнёс серьгу ювелиру и спросил, сколько он даст за неё. Но увы – ювелир как раз и оказался тем самым жертвователем, который не далее как две недели назад сам повесил эти серьги на статую Пресвятой Девы в знак благодарности за чудесное избавление от боли в суставах. Конечно, он тотчас узнал свою работу, крепко схватил вора за руку и принялся звать на помощь. Понабежали люди, немножко помяли вору бока, а потом отвели к судье.

— Как ты мог дойти до такого кощунства? – спросил у него судья. – Красть у самой Святой Девы! Неужто ты думаешь, что Её Сын простит тебе такую гадость?

— Ах, господин судья, - взмолился вор. – Простите вы меня, а уж Её Сына я как-нибудь умолю!

— Его ты, может быть, и умолишь, - возразил судья, - но со мной у тебя этот номер не пройдёт. Будешь отвечать по закону, как полагается.

 

А вор тот слыхал о том, что иногда изображения Святой Девы чудесным образом одаривают своих почитателей. Так, был один старый жонглёр, который пел и кувыркался перед иконой Богородицы, желая доставить Ей удовольствие, и когда он совсем выбился из сил, то Она сошла со стены и обтёрла ему пот со лба Своим покрывалом. И был ещё один менестрель, который пел гимны и играл на виоле перед Её статуей, и тогда статуя сбросила ему в руки золотой башмачок с ноги.

 

— Ах, господин судья, - сказал он, - ведь я не вор, и отродясь такими вещами не занимался. Всё дело в том, что Она сама подарила мне серьгу.

— Что ты плетёшь, мошенник? – возмутился судья.

— Ах, господин судья, я говорю чистую правду. Сам я – менестрель, хоть теперь при мне нет ни лютни, ни виолы. Этим вечером я зашёл в храм помолиться и, увидев статую Божьей Матери, решил воспеть Ей хвалу. В храме никого не было, и никто не помешал мне излить мою душу в песне. А когда я умолк, Она сбросила одну из своих серёг прямо мне в руки.

— Ах, ты, подлец, - сказал на это судья. – Вздумал мне морочить голову баснями? Так я тебе и поверил, дожидайся!

 

Но присутствующие в зале люди засомневались и зашушукались. Как ни крути, а подобные случаи бывали, и потому кто мог поручиться за то, что и здесь не было чего-то подобного? Услышав этот ропот, судья задумался.

— Свидетели у тебя есть? – спросил он у вора.

— Никого, кроме Божьей Матери, - ответил тот. – Но кто дерзнёт позвать Её в суд в качестве свидетеля?

— Тогда вот что, - решил судья. – Спой нам тот гимн, который ты пел в Её честь. Если ты и вправду ты поёшь так сладко и трогательно, что Она могла одарить тебя… что ж, тогда, пожалуй, ступай себе с Богом.

 

И вор перекрестился, набрал полные лёгкие воздуху и запел Salve, Regina. При первом же его вопле с ближайших крыш шарахнулись и разлетелись голуби, в зале потухло четыре свечи, а лица у присутствующих сделались задумчивыми и почтительными.

— Довольно, - сказал судья. – Я понял, как всё было. Когда ты подобным образом заголосил в Божьем храме, конечно, Пресвятой Деве ничего не оставалось, как зажать Себе уши. При этом Она уронила одну серьгу, а ты её поднял и с нею сбежал. Иначе и быть не могло.

 

И все присутствующие, отрывая ладони от ушей, сказали:

— Поистине, всё было именно так. Иначе и быть не могло.

 

И судья сказал:

— Вот тебе мой приговор. Верни серьгу Пресвятой Деве, – ведь Она и не думала тебе её дарить, – и поклянись Ей, что никогда больше не отворишь свои уста ни для лжи, ни для пения гимнов в Её честь. Тогда я тебя прощу и помилую.

 

И вор бегом побежал в церковь, повесил серьгу обратно, и долго и горячо благодарил Пресвятую Деву за чудесное избавление от петли. С того дня он совершенно переменился, бросил своё постыдное, хоть и прибыльное ремесло и постригся в монахи. В монастыре он жил очень достойно и с большим рвением исполнял все положенные послушания. Кроме одного. Вы знаете, какого именно.

 

***

А вот ещё одна история. Правда, она совсем в другом роде, но раз уж вспомнилась – почему бы не рассказать?

В одном маленьком андалузском городишке, названия которого у меня нет охоты припоминать… стоп, стоп… Кажется, это уже где-то было? А впрочем, неважно. В этом городке произошла история, впоследствии очень красочно описанная Беккером. Там жили двое благородных идальго, которые с детства были связаны узами нежнейшей и преданнейшей дружбы. Но вот детство прошло, подоспела юность с её проблемами, и обоих, конечно же, угораздило влюбиться в одну и ту же красотку. А если так, то дружбе конец. Ничего не оставалось, как попытаться решить эту проблему в честном поединке.

 

Чтобы никого не обеспокоить и не привлекать к себе особого внимания, бывшие друзья ушли за город, в рощу, где могли сразиться друг с другом без помех. В роще они увидели остатки старой, полуразвалившейся часовни, на стене которой уцелело изображение Пресвятой Девы. Перед изображением горела лампада. Чуть только друзья скрестили шпаги, как лампада зашипела и вспыхнула нестерпимо ярким огнём. Друзья вздрогнули, опустили клинки и, как по команде, перекрестились.

— Должно быть, в огонь упала ветка или птичий помёт, - сказал один из них.

— Не иначе, - подтвердил другой.

 

И они отошли на несколько шагов подальше и вновь встали в позицию. Но при первом же ударе стали о сталь огонь в лампаде взметнулся вверх, как пламя факела, и чуть не опалил крышу часовни.

— Что же это такое? – сказал один из друзей. – Может быть, это мы раздуваем огонь тем, что так сильно размахиваем клинками и поднимаем ветер?

— Не так уж сильно мы ими размахиваем, - возразил другой.

 

И они отошли ещё дальше, и в третий раз взялись за оружие. Но едва шпаги скрестились, из лампады поднялся ввысь целый огненный столб – так, что на миг друзьям показалось, будто они ослепли от его жара. И, взметнувшись, огонь тотчас потух.

— Брат, это неспроста, - сказал один из друзей. – Она не позволяет нам драться. Посмотри, какое у Неё печальное и строгое лицо… Давай не будем без толку и без смысла убивать друг друга. Пойдём сейчас к той, которую мы оба с тобой любим, и попросим, чтобы она сама выбрала между нами. И если она выберет тебя, то клянусь – я не стану вам мешать. Ну, а если уж меня, то – не обессудь, брат, и смирись со своей судьбой.

— Я сам хотел тебе предложить то же самое, - сказал другой, - но боялся, что ты сочтёшь меня трусом.

 

Сказав так, они вложили оружие в ножны, обнялись и пошли обратно в город. Когда они подходили к дому девицы, были уже сумерки. И в этих сумерках они увидели, как из её окна, пыхтя и отдуваясь, лезет третий благородный идальго, имя которого слишком известно, чтобы его здесь упоминать.

— Вот это да! - сказал один из друзей.

— Не может быть! – сказал другой.

 

Так они постояли, полюбовались этим зрелищем, а потом переглянулись, перекрестились и, как по команде, захохотали. А через полгода на деньги обоих старая часовня была отстроена и стала как новенькая. Лишь одного друзья не позволили – чтобы живописец переписал изображение Пресвятой Девы на внешней стороне стены.