С подлинным верно. Судебный Следователь Н. Соколов 11 страница

ПРИЛОЖЕНИЕ: копия доклада № 81.

Подполковник Белоцерковский

Чин для поручений Прапорщик Грязев

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо-важным делам

Н. Соколов

ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 117

К о п и я с

копии

Чин для поручений

п р и Начальнику Военного Контроля

Военном Контроле

“13” июня 1919 года

№ 81

Гор. Екатеринбург

Д О К Л А Д

Агентурными сведениями установлено, что чех МАШТАЛИРЖ был начальником над красными, охранявшими бывшего Царя Николая II. В домовой книге он записан, как член 2-го района красной армии, по изгнании большевиков поступил в чешскую контр-разведку, но затем когда выяснилось, что он служил красноармейцем, был уволен. В настоящее время он говорит, что служит в чешском полку, на самом же деле ездит в Нижний Тагил и спекулирует. Имеет много казенных вещей, но откуда они у него неизвестно.

Допрошенные мною по сему делу свидетели показали:

Домохозяин МАШТАЛИРЖА – Павел Платонович АВДОНИН предъявил мне 2 домовых книги за №№ 18 и 19, в первой из них написано, что МАШТАЛИРЖ член красной армии 2 части гор. Екатеринбурга, прибыл 13 апреля 1919 года из Нижне-Тагильского завода, проживал по удостоверению Нижне-Тагильского Исполнительного Комитета Рабочих и Солдатских Депутатов от 27 января 1919 года за № 546. 28 июня 1918 года переехал на другую квартиру по Вознесенскому проспекту в № 55 через дом от места заключения бывшего Царя НИКОЛАЯ II, которого, как раз в это время перевели из Тобольска в Екатеринбург когда же наружный караул с дома, где содержался бывший ЦАРЬ был снят МАШТАЛИРЖ вновь возвратился в дом свидетеля, это видно из книги № 19. В эту книгу он, судя по почерку, записал собственноручно тоже удостоверение исполнительного комитета № 546. Из сказанного свидетель выводит заключение, что МАШТАЛИРЖ был в охране бывшего ЦАРЯ. В июле месяце, числа не помнит, среди большевиков была тревога, что на вокзал приехали “белогвардейцы”. Машталиржа об этом известили и он взяв винтовку сейчас же убежал с квартиры и он видел его, как он командовал рассыпанными в цепь красноармейцами и они открыли огонь, цепь была рассыпана от кино “Колизей” до “Лоранж” через Вознесенский проспект и продвигалась по направлению к вокзалу. На другой день АВДОНИН из газет узнал, что тревога была ложной.

МАШТАЛИРЖ раза два ездил в служебную командировку по поручению большевиков, но куда и по каким делам свидетель не знает. Занимался ли он спекуляцией, производил ли реквизиции, контрибуции и расстрелы АВДОНИН не знает.

Варвара Ивановна АВДОНИНА, проживающая в одном доме с МАШТАЛИРЖОМ показывает, что МАШТАЛИРЖ служил милиционером во 2-ой части, затем стал служить в резерве 2 штаба красной армии. Свидетельница слышала, как МАШТАЛИРЖ говорил, что он член красной армии, служил он ревностно, много работал по эвакуации большевиков из Екатеринбурга, все время бегал увешанный бомбами, патронами, револьвером и шашкой. МАШТАЛИРЖ два раза ездил в служебную командировку и АВДОНИНА слышала, от кого не помнит, что он ездил в Пермь сопровождать заложников.

В момент занятия города Правительственными войсками, она вышла на улицу, по ней быстро проезжал отряд казаков, в это время МАШТАЛИРЖ прибежал из города и тут же в улице у ворот дома стал снимать красноармейское обмундирование, как-то две ручные бомбы, револьвер, шашку, затем подпоясав шинель ремнем и нацепив на фуражку ленточки с национальными цветами Сибири, взял винтовку и присоединился к бежавшему отряду организованных граждан.

В войсках Правительства МАШТАЛИРЖ служил далеко не так усердно, занимался спекуляцией, продал теплое солдатское обмундирование – фуфайки, нижнее белье, сахар, спирт. Свидетельница купила у него 16 фун. сахарного песку и две пары фуфаек. МАШТАЛИРЖ продавал сахар и масло какой то старой женщине, приезжавшей из Нижнего Тагила.

МАШТАЛИРЖ состоял в партии большевиков, но производил ли расстрелы, реквизиции и контрибуции она не знает.

Обвиняемый агент Екатеринбургского контр-разведывательного пункта чех Иван Иванов МАШТАЛИРЖ показал, что он служил милиционером во 2 части городской милиции с праздника Рождества Христова 1917 года вплоть до занятия города Правительственными войсками. В мае месяце 1918 года милиция была переименована в резерв красной армии с тем же подразделением на части, служащие остались те же. После переименования он назначался только в обходы по городу, никаких других поручений и распоряжений ему не давали. Реквизиций, контрибуций и расстрелов он не производил. Начальником красноармейцев по охране бывшего ЦАРЯ не был, фамилий красноармейцев – его охранявших не знает, хотя видел их проходя по улице. Спекуляцией никогда не занимался, к партии большевиков не принадлежал. После переворота, по сформировании милиции поступил милиционером в 4 часть, затем в октябре месяце 1918 года перешел агентом в чешскую контр-разведку, где и служит в настоящее время.

Таким образом расследованием установлено, что МАШТАЛИРЖ во время большевиков служил красноармейцем в резерве 2 штаба в красной армии, что он не отрицает и сам, вполне допустимо, что он был тайным агентом большевиков по охране бывшего ЦАРЯ НИКОЛАЯ II, так как в противном случае ему не зачем было бы переезжать как раз на это время, когда бывший ЦАРЬ содержался здесь рядом с тем домом и затем, по снятии караула, сразу же возвращаться на старую квартиру.

Хотя МАШТАЛИРЖ и отрицает, что занимался спекуляцией, но это очевидная ложь, так как свидетельница покупала у него сахар и фуфайки.

Вчера, придя со службы к себе на квартиру я застал его ожидающим меня, он отрекомендовался мне агентом местной контр-разведки, предъявил удостоверение личности и мою повестку о вызове его в Военный Контроль, просил меня сказать ему, по какому делу я его вызываю и кто на него показал. Я ответил, что как в Военном Контроле, так и во всех контр-разведках есть инструкция, по которой воспрещается говорить до момента допроса о сущности дела, а тем более о свидетелях и выразил удивление его нескромному вопросу, он ответил, что это правило он знает, но думает, что ему, как в некотором роде коллеге я мог бы это сказать, тем более, что он уже знает, что на него показал АВДОНИН и он знает, что его будут обвинять в большевизме. Я возразил, что считаю его настоящую просьбу незаконной и что мне некогда и я сейчас иду по делу и только тогда он ушел видимо рассерженный.

Из этого я вывожу заключение во первых, что он все время был на стороже, зная за собой темные дела и потому, получив повестку сразу же сумел каким-то образом узнать сущность дела и кто его ведет, но видимо твердо уверен в этом не был, приходил увериться и может быть опросить, если я окажусь не очень строгим, что бы как-нибудь дело замять.

Второе: что для достижения своих целей он средствами не считается, настоящий случай убеждает в том, что у него нет твердых понятий о законе и порядке это наследственность большевитской распущенности понятий, не успевшая даже за целый год военной дисциплины окончательно искорениться.

Об изложенном сообщаю на распоряжение.

ПРИЛОЖЕНИЕ: дело № 873 на 7 листах.

Подлинный подписал: Прапорщик Грязев.

На подлинном резолюция Начальника Военно-Админ. Упр. “Передать Начконтразод Штарм Сибирской с просьбой уведомить о последовавшем. Полковник Щербатской. 16/VI-19 г.”

С подлинным верно:

Чин для поручений Прапорщик Грязев

С подлинной верна:

Судебный Следователь по особо-важным де лам Н. Соколов

ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 4 или 5/, л. 118 – 120

К о п и я

П Р О Т О К О Л

1919 года июня 27 дня. Судебный Следователь по особо важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов на месте работ в районе рудника предъявил свидетелям Александре Александровне Теглевой, Елизавете Николаевне Эрсберг и Сиднею Ивановичу Гиббсу труп собаки, извлеченной из малого колод ц а шахты 25 сего июня.

Судебный Следователь Н. Соколов

1/Личный почетный гражданин Андрей Петрович Куликов

Понятые:

2/ Крестьянин Березовского завода, Екатерин- бургского уезда Иван Иванович Усольцев

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов

ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 121

К о п и я

П Р О Т О К О Л

1919 года июня 27 дня. Судебный Следователь по особо-важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов, в порядке 324-335 ст. ст. уст. угол. суд., через врача Николая Яковлевича Бардукова, имеющего также и диплом ветеринара, производил внутренний осмотр трупа собаки, извлеченной из шахты 25 сего июня.

По осмотру найдено следующее:

Грудная полость.

Плевральные мешки пусты. Легкие спаявшиеся, синеватого цвета от разложения; при разрезе воздуха не выходит; плевра отделяется легко.

Сердце нормальной величины и плотности; желудочки пусты; эпикардий снимается легко; в сердечной сорочке жидкости нет.

Брюшная полость.

Брызжейка пропитана толстым слоем жира. Желудочек и кишки ненормального ничего не представляют, умеренно наполнены кашицеобразной пищевой массой. Печень и селезенка нормальны как по размерам, так и в разрезе. Почки и мочевой пузырь нормальны.

Общая степень разложения всех внутренних органов незначительна.

Черепная область.

Отсутствует вся правая лобная кость. В области же затылочной и височной костей той же стороны как снаружи, так и на твердой мозговой оболочке большой кровоподтек, розовато-красного цвета, при чем снаружи этот кровоподтек под кожей идет до половины шеи. Черепная полость пуста.

Судебный следователь Н. Соколов.

Врач Н. Бардуков.

1/Личный Почетный Гражданин Андрей Петро-

вич Куликов

Понятые:

2/ Крестьянин Березовского завода, Екатерин-

бургского уезда Иван Иванович Усольцев

М Н Е Н И Е

В виду данных наружного и внутреннего осмотра трупа собаки, я полагаю, что смерть ее последовала от травматического повреждения ее головы и черепного мозга. Принимая во внимание место ее нахождения и данные осмотра и вскрытия, полагаю, что смерть ее последовала около года тому назад.

Врач Н. Бардуков.

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов

ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 122 – 123

К о п и я

П Р О Т О К О Л

1919 года июня 27 дня. Судебный Следователь по особо-важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов на разъезде № 120 в порядке 443 ст. уст. угол. суд., допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля, и он показал:

Сидней Иванович Гиббс, 40 лет,

подданный Великобритании, в настоящее вре-

мя состою секретарем английской диплома-

тической миссии.

У Анастасии Николаевны была маленькая собачка какой-то японской породы. Это была очень маленькая собачка с длинной шерстью. Окрас ее был черно-рыжий. Черная шерсть была у нее на верхних частях ее тела, рыжеватая шерсть – на нижних частях. Хвостик ее был длинный и имел длинную шерсть. Ушки у нее были длинные. Ее отличительные приметы были вот какие: у нее были большие, круглые глаза; зубы ее были обнажены и постоянно виднелись; язык у нее был длинный и висел изо рта, не помню, на какую сторону. Пола ее я не помню. Кличка ее была “Джемми”. Такие собачки очень маленькие и их часто носят на руках. Принадлежала она Анастасии Николаевне, любили эту собачку все ОНИ, а в особенности ИМПЕРАТРИЦА. Я сегодня видел собачку у шахты. Я утверждаю, что эта собачка, которую я видел у шахты, и есть Джемми. Я обратил внимание и на ее шерсть и на форму глазных впадин и на зубы ее. Это безусловно она. Показание мое мне прочитано.

С. И. Гиббс.

Судебный Следователь Н. Соколов.

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов

ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 123

К о п и я

П Р О Т О К О Л

1919 года июня 27 дня. Судебный Следователь по особо-важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов на разъезде № 120, в порядке 443 ст. уст. угол. суд., допрашивал нижепоименованную в качестве свидетельницы, и она показала:

Настасья Павлова Зыкова, 47 лет, кр-нка

д. Коптяков Верх-Исетской волости, Екате-

ринбургского уезда, Пермской губернии, право-

славная, неграмотная, в деле чужая, не суди-

лась.

После Петрова дня через несколько дней, помню хорошо, что в среду, именно в первую среду после Петрова дня, я с сыном Николаем и женой его Марьей выехала в г. Екатеринбург. Сына тогда призывали в красную армию. Вот мы на призыв и ехали. Ехали мы в коробке. На козлах сын сидел, а мы со снохой на сиденье рядом. Выехали мы тогда в три часа, в четвертом. Я потому время Вам указываю, что у меня в доме часы есть, и я хорошо помню, что мы тогда в это время выехали из дома. Проехали мы версты с четыре. Проехали мы “большой покос”, стали подниматься в горку. Не помню вот, проехали мы первую от Коптяков свертку к руднику ли к Галиной яме, или не проехали, как нам навстречу двое верховых. Один был в матросской одежде, и я его хорошо узнала. Это был Верх-Исетский матрос Ваганов. Другой был в солдатской одежде: в солдатской шинели и в солдатской фуражке. Верховые скоро нам на встречу ехали: впереди Ваганов, а сзади солдат. Как они только к нам подъехали. Вагонов на нас и заорал: “заворачивайтесь назад”. А сам вынул револьвер и держит у меня над головой. Лошадь мы быстро завернули, круто, чуть коробок у нас не свалился. А они скачут около нас и Ваганов орет: “не оглядывайтесь, гребу вашу мать. Застрелю”. Лошадь у нас, сколько духу в ней было, скакала. А они нас провожают и Батанов все револьвер у меня над головой держит и кричит: “не оглядывайтесь, граждане, гребу вашу мать”. Так мы скакали до слани /”стлани”?/, за которой большой покос. Так они нас провожали около полверсты или трех четвертей версты. А потом отстали. Мы, конечно, назад не оглядывались, как только они нам это сказали. А когда они к нам навстречу подскакали, я видала впереди далеко от нас какую-то темную кучу, как бы вроде кучу людей в сером. Стука колес я никакого не слыхала тогда от этой кучи. Что это такое было, я не поняла, а показалось мне, что идет войско. Прискакали мы домой в Коптяки, рассказали народу, что видали. А что потом было, я не знаю. Только слыхала я, что днем приходили к нам какие-то солдаты за молоком из красноармейцев. Сама я их не видала. У кого они брали молоко, толком не знаю. А должны бы они брать молоко у Пелагеи Горбуновой: у них коров по многу бывает. В этот день действительно я слыхала от того как бы вроде места, где мы с Вагановым встретились, какие-то разрывы сильные. Другого, который был с Вагановым, я плохо заметила. Помню я, что ему было на вид побольше 20 лет, молодой, смугловатый, усики маленькие, бороды не было, лицо худощавое. Чей он такой, не знаю. Я его никогда не видала. Больше я ничего не знаю. В то время, когда все это было, о чем я сейчас говорила, было сухо, дождей не было. Больше ничего показать не могу. Показание мое мне прочитано. Я неграмотная.

Судебный Следователь Н. Соколов.

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов

ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 124 – 125

К о п и я

П Р О Т О К О Л

1919 года июня 27 дня Судебный Следователь по особо-важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов на разъезде № 120 в порядке 443 ст. уст. угол. суд. допрашивал нижепоименованных в качестве свидетелей, и они показали:

Михаил Дмитриевич Алферов –

сведения о личности см. л. д. 11, том

1-й.

После Петрова дня через несколько дней все это было. Какого числа и в какой день это было, я не помню, а только после Петрова дня вскоре, всего через несколько дней. Собирался я на покос идти. И другие собирались. По этому случаю весь народ рано встал. Я был на улице и услыхал от кого-то, что Настасья Зыкова с сыном и с снохой в город ездила, и ее туда не пропустили; что по нашей Коптяковской дороге от города “войско” идет. Вот так именно тогда и сказывали. Не знаю, как другие, а я тогда думал, что красные, должно быть, из Екатеринбурга уходят и идут по Коптяковской дороге: мы все-таки слыхали в ту пору, что чехи приближаются к городу. Ну, мы пождали-пождали несколько, никого не идет и никого не слыхать. Трое из наших ребят Петр Зубрицкий, Николай Швейкин и Николай Папин пошли узнать, что там такое происходит на Коптяковской нашей дороге. А за ними еще потом поехал Андрей Шереметевский. Он ездил верхом и вернулся раньше наших мужиков. Он нам и сказал, что ничего такого не происходит, а не пропускают потому по дороге, что хотят бомбы у рудника метать, практику делают красноармейцы. Ну, я поверил и пошел себе на работу косить. Не на память мне теперь, были ли в то утро разрывы гранат слышны от рудника. Может быть, и были разрывы, а может быть, и не было их слышно. Мой покос далеко от рудника, совсем в другую сторону за озером. И я не слыхал в этот день никаких разрывов от гранат. Три дня, по моему, не было пропуска по Коптяковской дороге от нас. Так же было и от полотна железной дороги. Кого не пропускали в это время от Коптяков, не знаю. А со стороны железной дороги не пропустили нашего Коптяковского Михаила Васильева Бабинова. Он до этого еще времени, до оцепления уехал из Коптяков в город и, когда ехал назад, его около переезда не пропустили. Он тогда три дня и ждал. Об этом я тоже от народа слыхал, а не от него самого, но это так и было, как я сказал. Это все у нас знали. Когда стал пропуск и наши стали ездить в город, народ сказывал, что почему-то появилась дорожка к руднику. Там у нас сверток несколько. Все они глухие и езды по ним никакой у нас не бывает. Разве только на покосы когда проезжают. А тут сказывали, что к руднику прямо проложили дорожку. Сказывали именно про ту дорожку, которая первая от четырех братьев идет к руднику. Только вот про нее и говорили. После этого в субботу я поехал с женой Анной в город. В какую это было субботу после Петрова дня: первую или вторую, теперь не упомню. В городе я встретился с Николаем Папиным. Он там был с сестрой Пелагеей; а была ли с ним его жена Александра, не помню. В этот же день мы все вместе и поехали домой. Когда я еще в город ехал, я на эту первую от четырех братьев свертку посмотрел. Была эта дорожка раньше как есть глухая, совсем пропащая дорожка. Можно сказать, про нее и забыли. А тут гляжу, действительно, дорога прямо огромадная, как и Коптяковская, черная, наезжанная, трава на ней прямо вся была положена. Ну, а были ли на ней следы от автомобиля, сказать не берусь. Не было тогда у меня такого намерения, чтобы посмотреть такие следы. Едем мы все из города. И надумали мы с Николаем сходить к руднику и посмотреть, для чего же эту дорожку проложили. Пошли мы втроем: я, Николай и его сестра Пелагея. И вот она какая, скажу я тебе, была. Это уж поверь, так было, как я скажу. След был прямо здоровенный, накатанный. Колея была совсем основательная. Она была от колес. А вот только не в разум тогда было, проходил тут автомобиль, аль нет. Прямо не обратил я на это тогда никакого внимания. Я хорошо помню, что на этой дорожке была яма широкая. Хорошо помню я, что след от колес так и шел мимо этой ямы с правой стороны, как мы шли от четырех братьев. А с левой стороны от этой ямы шли конные следы лошадей. Также вот тогда не заметил я, был ли срыв к яме от колеи, которая шла с правой стороны от ямы, и было ли на дне ямы бревно. Бревно, впрочем, кажется, было. Кажется, равно как было. Да и должно быть ему тут от большевиков. Кто же его станет носить сюда? Кому это нужно? А только мы на него не поглядели. Не знали мы, что надо бы его смотреть. Дальше дорожка так и шла. Шла она до самой открытой шахты. Здесь она кончалась и дальше этого места никакого следа от колес не было. Тогда высокая трава стояла. Хорошо было следы разглядывать. Я и говорю, что только до этой открытой шахты шли колесные следы и никуда больше они не шли. От шахты были следы, проторенные к огнищу у старой березы. Может быть, также и к Ганиной яме был следок, но если и был, то никак не колесный, а пеший. А больше я думаю, что если они и ходили к Ганиной яме, то от старой березы проторенной тропкой. Потому я так думаю, что трава у Ганиной ямы была высокая. Дальше огнища у старой березы мы не ходили и я не могу объяснить был след дальше на дорожку к плотнике, или не был. Ну, смотрим мы, - шахта. Заглянули мы в большой колодец, - вода. Над ней было аршина 3-4, а потом вода. Видать было веревку на палках. Палок много тогда было набросано в этот колодец. Она и держалась на палках. Около шахты /в малый колодец мы что-то тогда не поглядели/ была земля набросана. Видать было, что с одного места глиняного бугорка земля взята и набросана на другое место. Мы подумали, что тут не оружие ли зарыто, и ушли. Выходили мы одной из прямых дорожек, которые от шахты выходили на Коптяковскую дорогу. Тут мы никаких колесных знаков не видали. Никакой тут укатанности не было. Совсем не так тут было, как на первой свертке, по которой мы пришли. Ну, мы сели на наших лошадей и поехали в Коптяки. На другой день собралось нас восемь человек: я, Николай Папин, Яков, Павел и Гавриил Алферовы, Николай и Александр Логуновы и Михаил Бабинов. Поехали мы на шахту на лошадях. Ехали мы первой от Коптяков дорожкой, которая ведет к Ганиной яме. Лошадей мы оставили у Ганиной ямы, а сами пошли к шахте пешком. Около Ганиной ямы покос Верх-Исетского Болотова. Тут в шалаше два человека работало. Одного я знаю. Это Верх-Исетский Кромцов. С ним еще другой был, мне не известный. Эти люди сюда пришли уже после большевиков и, видать, ничего не видали и к шахте не ходили. Ну, мы пришли все к шахте. Покопали маленько мы насыпанный бугорок. Ничего нет. Тогда мы спустили Бабинова в большой колодец. Воды в нем оказалось четвертей шесть, а под ней толстый слой льда. Попробовал Бабинов маленько шестом. Лед был пробит в одном углу на небольшое пространство, не видать хорошо было, на какое. Как далеко подо льдом вода стояла, не знаю. Мы тогда не измеряли. Малый колодец мы совсем тогда не глядели. Вытащили мы из большого колодца обрывок веревки с аршин длиной и в палец толщиной. Веревка была новая. Видать, что это была упаковка от ящика. Потом еще там оказалась саперная лопата большая, “возимая”. Стали мы опять копать в бугорке и докопались до костра. Как докопались мы до кострища, так оказались кости корсетные. Я знаю, что это именно у корсетов такие кости бывают. Стали находить и другие разные вещи: пуговицы, кнопки. Стали смотреть другой костер у самой березы. Там тоже стали находить разные пуговицы, крючки, пряжки. Нашли мы пуговицы с гербами, стекла. Видим мы, тут дело не простое. Видать, что прямо одежу тут сожигали с людей не простых. А как нашли мы крест из каменьев, ну тут мы все и поняли, что ГОСУДАРЯ тут жгли. Собрали мы все вещи, какие нашли, и тут же ушли. Вещи, которые мы тогда обнаружили, вот и есть те самые, которые я сейчас вижу /свидетелю были предъявлены вещи, описанные в протоколе 15-16 февраля сего года, л. д. 45-49, том 2-й/ и крест был тот самый, снимок которого Вы мне показываете /предъявлен фотографический снимок креста, описанного в пункте “г” протокола 10 того же февраля, л. д. 13 об., том -й/. Про костры я вот что могу сказать. Костер, который был близко от шахты, был большой, продолговатый, в длину аршина полтора, а в ширину с аршин. В нем много было красноты от глины, потому что был он разведен на глине. Золы в нем было совсем немного и угольков было немного. Вещи все были все-таки в самом кострище под землей, набросанной на самое кострище. А крест был несколько в стороне от кострища, но только почти у самой грани его. Он несколько закатился в ямку и, видать, поэтому его огнем-то и не захватило. Колышков около этого кострища никаких вбито не было. Другой костер, который был у старой березы, был немногим поменьше. Он засыпан не был и вещи, которые мы находили, так в нем и были. В этом кострище тоже колышков не было. Вот забыл я еще сказать, что в этот же раз мы нашли носилки. Носилками мы называем в нашей местности две палки, на которых мы носим сено. Мы для этого срубаем тоненькие слежки, затесываем у них концы, чтобы рукам удобнее было держать их, и носим на них сено. Вот две таких носилки сосновых, толщиной в вершок, а у к..... /неразб./ и побольше несколько, длиною аршина три, мы и нашли. Они были брошены в траву за шахтой по разрезу, шагов на 6-8. Я и сосенку эту нашел, от которой одна носилка была срезана. Около нее и стружки валялись. Видать было, что здесь ее срезали от сосенки и здесь же затесывали. Крови на них не видно было. Их, кажется, потом взял чиновник седенький /Алексеев/. Все вещи, какие мы нашли, в этот же самый день отобрал у меня Шереметевский. Он тогда все переписал, что у меня взял, а мне выдал расписку за своей подписью. Потом тут вскоре приехала из города какая-то военная “комиссия”. Она приезжала к нам со станции Исети на лодках, а на рудник мы ее возили на лошадях. Возил тогда я, Степан Иванов Бабинов и маленькие ребятишки. Опять тут мы выезжали к руднику дорожкой, которая ведет к Ганиной яме от Коптяков. Ну, тут они лазили в большой колодец и рылись в кострах. В костре у старой березы тогда Степан Бабинов нашел камень белый, который Вы мне сейчас на снимке и показываете /предъявлен фотографический снимок бриллианта, описанного в пункте “в” протокола 10 февраля сего года, л. д. 13 об., том 2-й/. Комиссия тут везде ходила, но только видать было, что без толку. Следы не глядели, а что было, заминали. Вот в этот раз я еще один костер нашел: у той самой ямы, про которую я тебе сказывал, что ее объезжали с правой стороны. Тут ничего особого в этом кострище не оказывалось, а валялись в кострище дощечки. Ну, прямо сказать, это были дощечки от ящика. Были они не строганные и было их несколько и прямо хорошо видать было, что в этом самом кострище сожигался ящик. Я вижу вот теперь сосновые палки, которые ты мне показываешь /предъявлены сосновые палочки, описанные в пункте 11-м протокола 19-22 сего июня, л. д. /пропуск/, том 5-й/. Нет, те дощечки были белые и не толстые. Больше я ничего сказать не могу. Когда комиссия приезжала, я тут ходил по разрезу от открытой шахты я могу сказать, что сюда по разрезу, к югу от открытой шахты, никаких следов не было. Вот туда по дорожке, которая мимо березы идет и выходит на дорожку, что идет на березовую слань, я не ходил. А только я думаю, что ничего там и быть не может. Видал, где они работали три дня. Они около этого рудника работали. Тут место глухое. Дальше провезти трупы они не могли, скажем, хоть к озеру: там людно и народ везде. Как там местность оцепишь? На озере они, большевики, были. Они приезжали из города или из Верх-Исетска на пароходе по Иести до нашего озера и ездили на лодках в д. Мурзинцы. Но это было задолго до оцепления рудника, пожалуй, за месяц. Когда комиссия военная приезжала, меня тогда допрашивали. Расписку, которую мне выдал Шереметевский, у меня отобрал какой-то военный капитан. Показание мое, мне прочитанное, записано правильно. Михаил Демитре Алферов.

Судебный Следователь Н. Соколов.

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо-важным делам Н. Соколов

ГА РФ, ф. 1837, оп. 2, д. 6 /реально, по описи значится под № 5/, л. 125 – 128

Михаил Игнатьев Бабинов, 42

лет, кр-н д. Коптяков, где живу,

Верх-Исетской волости, Екатеринбургско-

го уезда, Пермской губернии, православ-

ный, неграмотный, в деле чужой, не су-

дился.

После Петрова дня в первую среду – я хорошо помню, что в этот именно день – Настасья Зыкова поехала рано утром в город с сыном Николаем и его женой. Мы все тогда рано встали, потому что нам нужно было на покосы идти. Настасья Зыкова – я сам ее тогда видел и говорил с ней – была сильно испугана. Она сказывала, что ее за большим покосом к руднику, сажен в триста от рудника встретили двое конных красноармейцев и прогнали назад. Я не помню, называла ли она тогда фамилию Ваганова. Она говорила, что ей грозили конные красноармейцы оружием, провожали назад, когда она уже ехала к Коптякам, и не позволяли оглядываться. Я не слыхал тогда, ходили ли наши мужики проверять, что рассказывала Настасья. Ну, тут ничего такого особого не было. Часа в три дня я слыхал три разрыва гранат. Они слышались от рудника. В этот же день приезжало к нам в Коптяки несколько человек красноармейцев конных. Я их видел в лица. Были они все молодые, в солдатской одеже. Примет их я теперь уже не помню. Чьи были они, откуда, не знаю. А только они русские были. Они спрашивали у меня молока. У меня молока не было, и они уехали дальше по деревне. У кого они тогда взяли молока, не знаю. На другой день в четверг поехала с рыбой в город моя жена Екатерина Андреевна. Она поехала часа в 4 утра и тут же вернулась. Сказала она мне, что у большого покоса за гатью к руднику ее не пропустила застава. Я поехал с ней сам. Доехали мы до большого покоса, проехали гать, стали подниматься в горку, там на дороге стоит конный красноармеец и кричит нам, чтобы мы заворачивались. Мы дальше не поехали. В этот же день еще Степана Алферова не пропустили. Еще в этот же день Настасью Зыкову не пропустили. Не ту, про которую я сказывал, а другую Настасью. Муж у нее Василий Иванович – наш, Коптяковский. Он около нас покос имеет. Он как-то в тот самый день, когда Настасью Зыкову с сыном и снохой не пропустили в город, приехал к нам со своей женой Настасьей. Сам он на покосе остался, а Настасья по ягоды приезжала: ягод набрала и хотела в четверг уехать домой одна. Так вот ее тоже тогда не пропустили. В четверг часов в 9 утра я был в ограде, у нашего Коптяковского Федора Полладиева Зворыгина. Я увидал, что к нему проехало в коробке́ двое людей. Я подумал, как же это они проехали, когда в город никого не пускают? Мы с женой до этого ездили к большому покосу и нас не пустили. А как она хотела продавать в городе рыбу, а я боялся, что рыба пропадет, то я и пошел поэтому к Зворыгину узнать от приехавших к нему людей каким же манером они приехали? Приезжие сидели у Зворыгина в ограде у стола. Перед ними стояла крынка с молоком и тарелка с земляникой. Из стаканов они пили молоко и ели землянику каждый деревянной ложкой. Один из этих людей был в черном кожаном пиджаке, другой был в солдатской гимнастерке. Первому было лет так 25, худощавый, среднего роста, нос тонкий, прямой, усы маленькие, черноватые, борода бритая, глаза карие. Другому было на вид тоже лет 25 или 27, роста среднего, полнее первого, но не толстый, усы маленькие, рыжеватые, борода бритая, нос широкий, небольшой, лицо полное, красноватое. Оба они были в фуражках. Но все-таки из-под фуражек видать было, что волосы у них на головах коротко стрижены. Я их спросил, кто они такие? Черненький мне ответил: “мы – комиссары”. Я их спросил опять: “а почему вы в город не пропускаете?” Он мне ответил: “у нас тут занятия происходят. Мы боимся, чтобы кого-нибудь из вас не убило”. У Зворыгиных дома в это время была его жена Вера Федоровна. Самого же Зворыгина я не видал тогда. Ну, тут я и ушел. В пятницу часов в 6 утра приехал к нам в Коптяки конный красноармеец и объявил народу, что ехать в город можно. Жена моя тут же в этот день и поехала в город. /Сам я тогда этого конного красноармейца не видел. Об этом мне кто-то из людей сказал/. Вернулась жена домой в пятницу же. Никакого разговора у меня с ней не было про то, какая дорожка с Коптяковской дороги к руднику была наезжана. Сам я тут в город не ездил. Это воскресенье прошло. А в воскресенье меня позвал Михаил Алферов ехать к руднику и глядеть, что там такое делали красноармейцы. Нас поехало 8 человек: я, Николай Папин, Михаил, Яков, Павел и Гаврил Алферовы, Николай и Александр Логуновы. Мы поехали на лошадях. Свернули мы с Коптяковской дороги к руднику по первой от Коптяков повертке и выехали к Ганиной яме. Тут мы лошадей оставили и пошли к руднику пешком. У шахты был след. Он, этот самый след, был на дорожке, которая идет сюда от четырех братьев. Я эту самую дорожку хорошо знаю. И вот я положительно и говорю Вам, что эта дорожка была очень сильно накатана и трава была по ней вся положена в улок. В самой колее дорожки были следы колес каких-то экипажей, но тут же был и след автомобиля. Этот след был около колей дорожки, но он был шире их. Я этот след, впрочем, больше разглядывал на повороте автомобиля. Автомобиль пришел сюда, где открытая шахта, по дорожке и тут на лужайке против шахты заворачивался назад. Вот на этом завороте я и видал его след. След имел рубчики от шин автомобиля. Больше никуда от этого места следы экипажей не шли. Была проторена тропа пешая к старой березе, где и оказался один из костров. Была легкая пешая тропа к Ганиной яме. Была истолочена трава на самой лужайке против шахты. По самому разрезу от открытой шахты никаких следов не было. Другой костер был на глиняном бугорке недалеко от шахты. Больше мы никаких костров не видали.