Юрий Маркович Нагибин 1920-1994

Повесть «Встань и иди» — история взаимоотношений отца и сына, от имени которого выступает рассказчик-автор. Разделенная на отно­сительно короткие двадцать две главы, она честно рассказывает о сы­новних чувствах, искренних и спонтанных, переходящих от обожания к жалости, от глубокой преданности к исполнению долга, от искрен­ней любви к снисходительности и даже злобе. Благополучно сложив­шаяся судьба сына-писателя вступает в постоянное противоречие с судьбой отца-арестанта, отца-ссыльного, не имеющего приличного и постоянного места жительства.

Первые впечатления сына об отце — красивые отслужившие де­нежные знаки, связанные со словом «биржа», где работает отец, их дают играть детям. Потом у мальчика появляется впечатление, что его отец самый сильный, самый быстрый и самый находчивый. Это мне­ние поддерживается домашней легендой. В первую мировую отец за­служил два Георгиевских креста, ходил в штыковую атаку, заменил в бою убитого командира. Он был дерзок, его боялись поклонники ма­тери. Он был победителем. Известная в Москве красивая женщина-писательница написала целую книгу о том, как она любила отца и как ревновала его к своей сестре, еще более известной и красивой женщине. Но вот однажды отца арестовывают, осуждают на три года

«вольного» поселения в Сибири. Сын с матерью, оставшиеся почти без денег и без поддержки, как подарок воспринимают летнюю по­ездку к отцу в Иркутск.

Следующее место ссылки отца — Саратов, где сын чувствует себя счастливым, он начинает заниматься здесь коллекционированием ба­бочек и получает первый урок от ссыльного биолога, погасившего его неистовство собирательства, ставшее разрушительным началом его ха­рактера. Чуть повзрослев, он начинает коллекционировать карты и ат­ласы. Все стены его комнаты увешаны картами земного шара и пяти материков, земной флоры и фауны. Вернувшийся наконец из ссылки отец рад встрече с изменившимся домом и семьей, но вынужден уе­хать на жительство в поселок Бакшеево, центр, обслуживающий Ша­турскую электростанцию. Однако и здесь в период майской пред­праздничной чистки 1937 г. отца арестовывают, обвинив в поджоге торфяных разработок. Не помогает и доказанный факт, что во время пожара он находился в Москве.

В 40-м г. в исправительно-трудовом лагере происходит новая встрече сына с отцом. Это один из самых счастливых дней, прожитых ими вместе. Во время пирушки в холодном бараке сын чувствует себя добрым и героическим, с ним раскланиваются начальники и заклю­ченные, симпатичные люди и мерзавцы. Все смотрят на него с вос­торгом и надеждой, как будто он наделен какой-то властью, и «власть эта несомненно от литературы», от тиражированного печатного слова. «А ты выглядишь настоящим мужчиной, — говорит отец. — Это самая прекрасная пора, молодость куда лучше отрочества и юности». После войны отец живет в Рохме, в забытой Богом глуши. Он худ, кожа да кости, обтянутые желтоватой кожей, лоб, скулы, челюсти, нос и какие-то костяные бугры около ушей, которые бывают лишь у умерших от голода. На нем ботинки, скроенные из автомобильных покрышек, штаны из мешковины с двумя синими заплатами на коле­нях и застиранная рубаха. Расфранченный сын, ставший богатым пи­сателем, женатый на дочери советского вельможи, испытывает к отцу чувство глубокой жалости, смешанное с гадливостью. «Я ощутил при­косновение, вернее, тень прикосновения на своем колене. Опустил глаза и увидел что-то желтое, пятнистое, медленно, с робкой лаской ползущее по моей ноге. Какие-то косточки, стянутые темной, черно-желтой перепонкой, лягушачья лапка, и эта лягушачья лапка была рукой отца!» Грустно и тяжко видеть сыну отца на предельной ста­дии физиологической униженности. Но при всем этом отец, как че­ловек, обладающий гордостью, рассказывает сыну о прошедших годах горя и унижений очень скупо, не жалуясь, не возмущаясь, возможно,

потому, что хотел пощадить сына, который молод и которому еще жить и жить.

В Рохме отец снова работает в плановом отделе с арифмометром в руках, но уже без прежнего блеска, часто морща лоб, видимо забывая какую-то цифру. Он по-прежнему добросовестен, но сотрудники не понимают его и часто унижают. Сына угнетает бесперспективность судьбы отца. Но вот наконец отец получает возможность приехать в Москву, войти в старую знакомую квартиру, принять ванну, сесть вместе с родными за стол. Близкие прячут отца от друзей и знако­мых, для чего часто просят его выйти в коридор, оставаться в темной комнате или в уборной.

Возвращение в Москву было не таким, каким оно виделось отцу. Его поколение сильно поредело, кто пропал в ссылке, кто погиб на войне. Уцелевшие могикане — люди старомодно-порядочные, отец встречается с ними, но с первых же попыток отказывается от возоб­новления былых связей. Безнадежно постаревшие, ни в чем не преус­певшие, задавленные страхом люди ему неинтересны.

Незадолго до смерти помолодевший, как будто обретший свою прежнюю уверенность, отец приезжает в Москву и как бы заново с ней знакомится: столько изменилось вокруг. Но, уехав в Рохму, он за­болевает и уже больше не встает. Сыну так и не удалось вернуть его в лоно семьи.

О. В. Тимашева