Предмет социальной эпистемологии

 

При всей очевидности центрального вопроса — что такое социальность? — он редко ставится явным образом и столь же редко целенаправленно решается в зарубежных трудах по Социальной эпистемологии. Ответ на него, видимо, признается очевидным и, по сути, выходящим за сферу предмета этой дисциплины. Как правило, дается весьма банальное определение социальности как интересов, политических сил, сферы нерационального, интеракций, групп и сообществ. Получается, что Социальная эпистемология просто заимствует элемент предметной области из социологии, культурологии, истории и социальной психологии, что вполне укладывается в натуралистическую направленность ряда течений современной философии. Однако собственно философское мышление, как правило, предполагает иную позицию. Например, когда речь идет о предмете философии как анализе соотношения человека и мира, места человека в мире, философия не может ограничиваться заимствованием представлений о человеке из биологии и психологии и представлений о мире из космологии. Философия дает самостоятельные определения человека и мира, исходя как раз из их соотносительности и строя специфическое понятие «мир человека». Поэтому одна из главных задач Социальной эпистемологии сегодня — понять, о какой социальности идет речь в контексте философского анализа знания[5].

Уточнить общее понимание предмета Социальной эпистемологии — отношение знания к социальности и отношение социальности к знанию — позволяет, как мы полагаем, нижеследующая типология социальности.

Первый тип социальности представляет собой пронизанность знания формами деятельности и общения, способность выражать их специфическим образом, путем усвоения и отображения их структуры. Это «внутренняя социальность» познания, свойство, которое присуще когнитивной активности человека, даже если он выключен из всех наличных социальных связей (Робинзон Крузо). Способность субъекта мыслить, обобщая свои практические акты и подвергая рефлексии процедуры самого мышления, есть заложенный в человека образованием и опытом социокультурый продукт. Одновременно субъект продуцирует идеальные схемы и проводит мысленные эксперименты, создавая условия возможности деятельности и общения[7].

Второй тип социальности — «внешняя социальность» — выступает как зависимость пространственно-временных характеристик знания от состояния общественных систем (скорость, широта, глубина, открытость, скрытость). Социальные системы также формируют требования к знанию и критерии его приемлемости. Познающий субъект использует образы и аналогии, почерпнутые в современном ему обществе. Естественнонаучный атомизм инспирировался индивидуалистической идеологией и моралью. В рамках механистической парадигмы сам Бог получал интерпретацию «верховного часовщика». Методология эмпиризма и экспериментализма обязана путешествиям и приключениям в контексте великих географических открытий. Все это — знаки отнесенности знания к эпохе Нового времени.

Третий тип социальности представлен «открытой социальностью». Она выражает включенность знания в культурную динамику, или то обстоятельство, что совокупная сфера культуры является основным когнитивным ресурсом человека. Культура — источник творчества, творчество есть открытость знания культуре, творить можно лишь стоя на плечах титанов. То же обстоятельство, что знание существует во множестве различных культурных форм и типов, есть еще одно проявление открытой социальности[1].

Конкретное исследование типов социальности предполагает вовлечение в эпистемологический оборот результатов и методов социально-гуманитарных наук. Отсюда существенность междисциплинарной ориентации Социальной эпистемологии

Восприятие идей, результатов и методов наук о познании в процессе философского анализа познавательного процесса стало возможным уже благодаря позитивистской и сциентистской идеологии. Согласно последней, перенос понятий и методов должен происходить из более развитых в менее развитые науки, как это и имело место в истории. More geometricum, логицизм, физикализм, глобальный эволюционизм — из этого ряда явлений, относящихся к междициплинарности классического типа. Понятая как взаимодействия наук и дисциплин, подвижности дисциплинарных границ в познании в целом, она ограничена классическим естествознанием 17—19 вв[2].

С возникновением ряда гуманитарных наук и формированием новой роли философии в диалоге с науками междисциплинарность приобретает неклассические черты. Она проявляется не только в форме идейных и методологических заимствований из др. наук, но и как методологическая рефлексия, проблематизирующая и предмет, и метод, и конкретные темы, выходящие за границы одной дисциплины. При этом философский анализ познания начинает не просто усваивать представления, заимствованные из иных научных дисциплин, а включается в методологические дискуссии по поводу понятий и проблем, значимых для эпистемологии[3].

Поэтому и современное состояние Социальной эпистемологии в целом характеризуется методологическими контроверзами. Среди них спор по поводу натурализма в эпистемологии и возможности философской эпистемологии вообще. Далее, немало копий сломано в обсуждении возможности чисто дескриптивной эпистемологии и неустранимости нормативизма. С этим связана проблема объективности и релятивизма: является ли социокультурная относительность знания основанием для отказа от понятия истины? И, наконец, для Социальной эпистемологии важен вопрос о том, имеют ли когнитивные науки в узком смысле (когнитивная психология прежде всего) отношение к социальному анализу знания и где границы междисциплинарного взаимодействия.

В ряду конкретных методик Социальной эпистемологии ведущее место занимают заимствования из социально-гуманитарных наук. Из истории и социологии науки перенимается практика case studies and «field» studies лабораторий. Теория риторики применяется как подход к анализу научного дискурса. Еще один аналитический метод, используемый в Социальной эпистемологии, — это теория вероятности. Напр., она может использоваться для предписывания рациональных изменений в степени убежденности познавательного субъекта, в оценке степени доверия к др. субъектам и их степени убежденности[1]. Для социальной эпистемологии могут быть полезны также некоторые методы экономического анализа, теория игр (см., напр., анализ дилеммы заключенных. В качестве наиболее типичного метода Социальной эпистемологии выступают case-studies, или ситуационные исследования. Основные понятия, используемые в рамках этого метода, — это идея «полного описания» Г. Райла, тезис онтологической относительности У Куайна, гештальт-психологическое дополнение, метод «grid and group analysis» антрополога М. Дуглас, методика «плотного описания» культуролога К. Гирца, «прикладная социология» А. Шюца. В целом, идея ситуационных исследований состоит в наиболее полном и теоретически ненагруженном описании конкретного познавательного эпизода, с тем чтобы продемонстрировать («показать» — в терминологии Л. Витгенштейна) социальность познания. Задача в том, чтобы показать, как социальные факторы определяют принципиальные решения познающего субъекта (формирование, выдвижение, обоснование, выбор идеи или концепции). Крайние версии Социальной эпистемологии выказывают исключительную приверженность методу «case-studies» и стремление редуцировать к нему всю эпистемологическую методологию. Тем самым они выступают как выбор в пользу натурализма, дескриптивизма и релятивизма[6].

Социальная эпистемология как прикладная эпистемология. Голдман подчеркивает прикладные возможности Социальной эпистемологии Прикладное исследование можно определить в общем виде как использование методологических средств некоторой дисциплины для решения задач, выходящих за сферу ее предметной области. Исходя из относительного различия теоретических задач (внутреннее потребление смыслов) и практических задач (внешнее потребление смыслов) можно выделить теоретическое и практическое прикладное исследование. Примером теоретического прикладного исследования в Социальной эпистемологии является историческое «case study». Практическое прикладное исследование в Социальной эпистемологии может представлять собой исследование разного рода социальных практик с точки зрения хранения, распределения, обмена, производства и использования знаний. В современном информационном обществе, или «обществе знаний», эта область практически безгранична. Здесь — поиск истины, способы аргументации и основания для принятия решения в области права; хранение, распределение и потребления знаний с помощью книг, библиотек, компьютера, Интернета; оперирование со знанием и сознанием во всех сферах журналистики, системах образования, в политических, церковных и иных социальных институтах[4].

В идеале можно допустить, что использование практического прикладного исследования для решения широкого круга социально-политических задач в рамках Социальной эпистемологии отличается от PR-технологий отсутствием политической ангажированности. Практические рекомендации вытекают из теоретического анализа ситуации в целостном контексте и ориентированы на оптимизацию познавательных процедур, а не на достижение политических целей. Одновременно практические прикладные исследования дают материал для социально-эпистемологических обобщений. Едва ли существует какая-либо иная эпистемология, столь органично нацеленная на прикладные результаты.

Заключение.

Тематическое разнообразие, и, соответственно, многообразие исследовательских процедур в социальной эпистемологии чрезвычайно широко (это и различные типы теоретического анализа, и методы исторического, социологического и этнографического исследования, методы статистики и дискурс-анализа). Особенно это становится очевидным, если принять во внимание еще один аспект, связанный с социальной эпистемологией. Дело в том, что социальная эпистемология стала выражением своеобразной интервенции, которую примерно с середины ХХ века осуществляют социальные дисциплины в области, исторически воспринимаемые как философские. В социологии знание определяется как конститутивный элемент любого возможного социального порядка. Базовой онтологической характеристикой социального мира, которая приписывается ему социальной эпистемология, является то, что социальный мир постоянно продуцирует многочисленные представления, участвующие в его воспроизводстве самого этого мира. В определенном смысле социальным мир оказывается дифференцированным пространством представления (во всех смыслах данного термина). Исходя из этого, многие традиционные социологические проблемы могут быть рассмотрены и как проблемы эпистемологические в широком смысле данного слова. (Или в другой формулировке: сочленение социального и эпистемологического (когнитивного) порядков производится собственной логикой социальных исследований.) Например, легитимация как апостериорное узаконивание отношений господства – это одновременно и политический, и эпистемологический акт. Принуждение, оказываемое социальным порядком, и, соответственно, подчинение ему базируются на сложно организованных сериях когнитивных эффектов. (Например, одним из фундаментальных аспектов подчинения государству является присвоение категориальных мыслительных схем, произведенных и гарантированных самим государственным порядком.) Политическая борьба может быть описана как некоторая форма эпистемологической игры, где ставкой является монополия на навязывание легитимного видения мира. Отсюда понятен тезис Бурдье: «Теория знания является измерением политической теории, т.к. в особенности символическая власть – власть навязывать принципы конструирования реальности (прежде всего социальной) – есть главное измерение власти политической»[6]. В пределе, социальная эпистемология (или социология знания) становится сопротяженной всему корпусу социальных дисциплин.

Список используемой литературы.

 

1. Бикбов А. Дисциплина научная. // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2009. С.207-208.

2. Касавин И.Т. «Социальная эпистемология: понятие и проблемы». - Эпистемология и философия науки. 2006.Т. 7, №1,с 5-15.

3. Касавин И.Т. Социальная эпистемология. Фундаментальные и прикладные проблемы. М.: Альфа- М, 2013. -557 с.

4. Касавин И.Т. Социальная эпистемология: понятие и проблемы // Эпистемология и философия науки. 2006. №1;

5. Касавин И.Т. Знание в социокультурном контексте: как возможна социальная эпистемология? Панельная дискуссия // Эпистемология и философия науки.2007. №4.

6. Лекторский В.А. Эпистемология. Классическая и неклассическая. Издание третье. – М. «Эдиториал УРСС», 2009.

7. Мамчур Е.А. Еще раз о предмете социальной эпистемологии. - Эпистемология и философия науки. 2010.Т. 24, №2,с 44-53.

8. Микешина А.А. Философия науки. Учебное пособие. М.: Прогресс-Традиция, МПСИ, Флинта, 2005. — 464 с.

9. Смирнова Н.М. «Контекстуальная парадигма социальной эпистемологии». - Эпистемология и философия науки. 2007.Т. 14, №4,с 35-38.

10. Столярова О.Е. «Спор эпистемологий». - ЭПИСТЕМОЛОГИЯ И ФИЛОСОФИЯ НАУКИ. Институт философии Российской академии наук (Москва). 2010.Т. 24, №2,с 65-67.

11. Эпистемология. Новые горизонты. Российская академия наук. Институт философии. Издательство: Канон+. – 2011.