Толерантность и интолерантность системы социального и расово-этнического взаимодействия граждан в США

 

Толерантность в системе социальной политики Соединенных Штатов Америки занимает особое, в определенном смысле уникальное место и вряд ли может быть напрямую сопоставлена с концепциями толерантности, активно развивающимися на территории Европы. Специфика американского подхода определена высоким интеграционным значением толерантности, которое было ей придано в США на несколько столетий ранее, чем в любой другой стране мира.

Исторически формирование такого государства, как США, было обусловлено явной политикой компромисса, а также противопоставления внутреннего развития страны тенденциям, существующим за рубежом.

Основой для такого позиционирования послужили несколько факторов.

Во-первых, Соединенные штаты возникли как первичное конфедеративное объединение на основе союза 13 колоний против британского владычества. Сам факт возникновения данного союза демонстрирует потенциал для перспективного формирования нескольких суверенных государств, поддерживающих тесные отношения друг с другом для общей пользы. Очевидно, что каждая из колоний имела собственную администрацию и выстраивала политику исходя из ряда стратегических и геополитических целей, которые совпали для всех колоний в аспекте внешнеполитического взаимодействия с метрополией. Необходимость военного сотрудничества заложила основу для политической терпимости и межколониального диалога.

Во-вторых, важную роль в развитии толерантности сыграла политическая риторика «отцов-основателей» американской государственности, которые на этапе подготовки конституции и в ходе предвыборной борьбы активно упирали на равенство возможностей всех людей (не только граждан, но и мигрантов) в реализации так называемой «американской мечты», представленной во многих европейских философских концепциях, как «право на счастье»[49]^,[50]. Апелляция отцов основателей относилась, в первую очередь, к религиозному многообразию, которое было на тот момент ключевым разобщающим фактором. Показательным, к примеру, было принятие Ассамблеей Виргинии в начале 1786 г. «Статута о религиозной свободе», составленного при участии Томаса Джефферсона, в котором была представлена идея об отделении церкви от государства. Статут был принят в качестве «Акта об установлении религиозной свободы» и в дальнейшем вошел в конституцию США. Согласно указанному Акту штата Виргиния, Ассамблея Виргинии признала: «…что никто не должен принуждаться посещать или участвовать в содержании любого религиозного культа, места богослужений или каких бы то ни было священнослужителей, так же как никто не должен быть понуждаем насильно, вынужден или подвергнут наложению каких-либо тягот, как личных, так и имущественных, и не должен нести какой-либо иной ущерб по причине его религиозных взглядов или убеждений; что, напротив, все люди должны быть свободны в исповедании и отстаивании в дискуссии своих религиозных взглядов и что это ни в малейшей мере не должно ограничивать, расширять или еще каким-либо образом сказываться на их гражданских правах…».

После принятия конституции США, политическая толерантность отходит на второй план и часто сменяется региональным политическим сепаратизмом, историческим примером которого определенно можно считать гражданскую войну, одновременно ставшую и индикатором целого спектра социальных и культурных противоречий, характерных для нового государства. В их числе, наряду с упомянутой религиозностью, отчетливо проявились ксенофобия, расизм, антисемитизм, имущественная и гендерная дискриминация. Все перечисленные типы интолерантного поведения оказались интегрированы в структуру общества, постепенно осознающего свою целостность, но при этом уже обладающим политическим единством.

Алексис де Токвиль в работе «Демократия в Америке»^[51] представил эту проблему следующим образом: «… в настоящее время в Соединенных Штатах Америки нет крупных политических партий. Там есть много партий, которые угрожают единству Союза, но нет таких партий, которые бы выступали против современной формы государственного правления или противились бы поступательному развитию общества. Те партии, которые угрожают единству Союза, опираются не на принципы, а на материальные интересы. Именно эти интересы на территории такой обширной империи, как Штаты, и лежат в основе образования соперничающих наций, а не партий. В последнее время свидетельством тому было поведение Севера, поддержавшего ряд запретов в торговле, а Юг, напротив, взял под защиту свободу торговли, и все это произошло только потому, что Север является в основном фабричным районом, а Юг — земледельческим, система же ограничений всегда действует в пользу одного и в ущерб другому».

Если посмотреть на государства Европы, то для них в тот же период была характерна обратная тенденция, а именно постепенное осознание политического единства через исторически сложившееся национальное единение (в качестве явных примеров выступают объединение Италии, Германии, создание Королевства сербов и черногорцев).

Альтернативная концепция интеграции принесла с собой и альтернативное понимание толерантности, которое в аналогичной форме в Европе начало складываться только после возникновения Европейского союза, до политической идеи которого европейским обществам еще предстояло дорасти.

В США, уже после гражданской войны, сложился социальный подход, активно внедряемый государством, в соответствии с которым все люди, доказавшие свое право на гражданство, вне зависимости от их исторических корней, являются абсолютно равными в своих политических правах. Уже сверху на это правило была наложена своеобразная система неформальных или институционализированных цензов, ограничивавших его в пользу определенных групп людей, к примеру «белых», «протестантов», «только обеспеченных мужчин» и т.д.

При общей сверхлиберальной идее, таких цензов в американском обществе было на порядок больше, чем в европейском, так как они сложились в очень короткий временной отрезок и часто являлись следствием политического моделирования социальных отношений^[52], которое в исторических обществах Европы в такой степени не было востребовано, так как, к примеру, национальные меньшинства жили рядом с национальным большинством на протяжении столетий, и их проблемы и интолерантность взаимодействия были порождением исторического взаимодействия, а не вызовом «чрезвычайной адаптации».

Постепенно, по мере исторического развития, американцы формируют собственное национальное сознание. Наиболее вероятным временем окончания процесса складывания основных его идей можно считать конец 60-ых годов, когда было достигнуто полное равенство в правах между белым и чернокожим населением страны. С этого момента, национальное сознание американского общества начинает постепенно перевешивать политическую волю государства, т.е. отражается тенденция, характерная для большинства европейских государств, когда общественная жизнь диктует политические решения в значительно большей степени, чем политические решения формируют систему общественных отношений. При этом в США сохраняется и уникальная специфика, выраженная в поведении меньшинств, оспаривающих существующий курс общественного развития. Специфика заключается в том, что их протест и агрессия направлены не столько против государства и национальных институтов, реализующих текущую политику, сколько против принципов исторической национальной интеграции, необходимости воссоздания утраченных ранее цензов, либо абсолютизации уже существующих свобод. Здесь уместно упомянуть о наиболее известных в США террористических организациях, возникших в разное время, но ставших закономерным ответом на преодоление американским обществом очередного «ценза». Именно национальные террористы в США стали символом маргинализации значительной части населения, по тем или иным причинам исключенным из сферы институционализированного толерантного взаимодействия.

Первой и наиболее массовой организацией террора, обращенной в своей идеологии в прошлое, стал Ку-Клус-Клан – союз белых граждан США, деятельность которого была направлена на устрашение чернокожего населения и восстановление порядков, существовавших на рабовладельческом «Юге» до гражданской войны. В «конституции» организации о целях ее существования было сказано следующее: «…остановить гибель нашей несчастной страны и избавить белую расу от тех невыносимых условий, в которые она поставлена в последнее время. Нашей основной задачей является поддержка верховенства белой расы… Америка была создана белыми и для белых, и любая попытка передать власть в руки черной расы является одновременно нарушением и Конституции [США], и божьей воли… Права негров должны быть признаны и защищены, но белые должны оставить себе привилегию определить объем этих политических прав. И до тех пор, пока негры не ответят, как они понимают свои политические права, Клан поклялся не допустить политического равенства чернокожих».^[53]

Показательно, что организация пережила два возрождения, связанных со сменой «объекта отрицания». Если изначально в качестве такого объекта выступали бывшие рабы, которые, по мнению членов группировки, не знали своего места в обществе, то в период первой мировой войны агрессия была перенаправлена на выходцев из католической Европы, в т.ч. ирландцев, поляков, немцев, а также евреев. Третье возрождение организация пережила в 2000-ые годы, когда в США начался процесс интенсивной легализации мигрантов из Мексики и Латинской Америки.

В связи с наличием трех волн ксенофобии, Ку-Клус-Клан можно рассматривать в качестве определенного индикатора роста и изменения объектов нетерпимости в американском обществе, так как организация всегда была массовой и в период своего расцвета в 20-ые годы ХХ века насчитывала до 4-5 млн членов^[54]. Со снижением миграционных потоков организация постепенно теряет актуальность, однако, после ряда выступлений мексиканских мигрантов в начале 2000-ых, снова увеличивается количество ячеек. По данным ряда американских аналитиков^[55], к 2005 году число членов организации доходило до 8000 человек, а количество первичных ячеек – «пещер» увеличилось до 800. При этом возникли и новые негативные тенденции в развитии данной организации. В частности, были выявлены контакты ее представителей с членами других организаций националистического толка. Их наиболее высокая активность была зафиксирована в штатах Мичиган, Айова, Нью-Джерси и Алабама.

Существует и альтернативное мнение, представляющее Ку-Клус-Клан, как вырождающуюся организацию, не выдерживающую конкуренции с государственной пропагандой^[56] и отказывающуюся от ценностей насильственной борьбы. В значительной степени, данная позиция подтверждается практикой, в том числе самопозиционированием расистских организаций в интернете^[57], но при этом, утрачивая радикальные позиции, расизм все больше принимает социальные позиции.

Низведение деятельности когда-то террористической организации до популизма позволяет распространить идеи радикализма и экстримизма среди очень широкого круга американских граждан и даже получить государственную защиту через защиту таких гражданских прав, как свобода мнений, слова и собраний. К примеру, Ку-Клус-Клан подал в суд на мэрию Нью-Йорка, требуя отменить запрет на проведение «Марша гордости за белую расу». Права данной организации представлялись в суде нью-йоркским отделением Союза защиты гражданских свобод и в результате, мероприятие состоялось, несмотря на протест мэра и существование закона штата о запрете акций в головных уборах, закрывающих лицо^[58].

Обратная ситуация, характеризующаяся категорически негативным отношением со стороны государства, относится к экстремистским организациям, отстаивающим не утраченные, а «недостаточные» права. Примеров таких организаций в США довольно много, что обусловлено историческим существованием целого спектра пораженных в правах групп граждан.

В первую очередь, следует упомянуть организации, через террор защищающие права черного, латиноамериканского и мусульманского населения страны. В их числе «Черные пантеры» - группировка, действовавшая в 60-ые годы в защиту черного населения США.

«Черные пантеры» представляли собой радикальное, промарксистское крыло совокупности движений в защиту афроамериканцев. В значительной степени, идеи представителей данной организации противопоставлялись идеям мягкой силы и «непротивления злу насилием», широко представленным в речах Мартина Лютера Кинга и его сторонников.

«Пантеры» видели своей целью демонстрацию гражданских прав черного населения по наиболее спорным вопросам, в том числе в сфере ношения оружия, подчинения полиции, образования и пр. От демонстрации движение постепенно перешло к активному противостоянию и вооруженным столкновениям, которые некоторые источники именуют «Войной». Сутью всего движения стала демонстрация неудовлетворенности афроамериканцев своим социальным положением, которое, как справедливо отмечал лидер «Пантер» - Хью Ньютон, напоминало принадлежность к низшей касте.

«Классовое общество порабощает творческого человека. Это истинно для любого класса. А в Америке, мы имеем не только классовое общество. Мы имеем систему каст, и черные располагаются в самой низшей касте. Они не имеют никакой возможности подняться по классовой лестнице. Они не имеют никаких привилегий, не имеют никакой возможности попасть в правящую структуру. Чернокожие и цветные люди в Америке противопоставлены обществу в целом. И это не вопрос индивидуальной свободы. Индивидуальная свобода – развлечение для детей высших каст…»^[59]

Неудовлетворенность социальным положением и общий вызов времени породили новый лозунг «Нет миру», который был сформулирован как антитеза лозунгу хиппи «Нет войне». «Нет миру» - стали двумя словами, демонстрирующими так называемую формулу «нулевой толерантности», т.е. социальной позиции, сторонники которой не видят возможности спокойного существования при сохранении какой-то определенной несправедливости, в данном случае сегрегации.

Общество, в котором существует и глубоко укоренена нулевая толерантность к какому-либо социальному меньшинству, по своей сути обречено на перерождение морального кода, что часто сопряжено с агрессией и разрывом стандартных механизмов социальных лифтов.

Это произошло и в Соединенных штатах, где противостояние между активистами «Пантер» и полицией приняло вид противостояния консервативной и либеральной частей общества, выраженное в уличных перестрелках, осаде офисов организации, съемке фильмов про «Черных пантер», бунтах студентов и поддержке этнической марксистской организации, социальными объединениями иного толка, например, союзами феминисток, профессиональными союзами и т.д., то есть организациями, выступающими против иных социальных цензов, отделяющих правовую идею, лежащую в основе функционирования государственных институтов, от ее субъективного материального воплощения каждым гражданином.

Как и в случае с Ку-Клус-Кланом, ориентированном на пять – шесть южных штатов, деятельность «Черных пантер» и некоторых их последователей имела специфическую географию. Центры их активности были распределены преимущественно в восточных и западных штатах в наиболее крупных региональных центрах, включая Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Детройт, Идианаполис, Сиэтл, Окленд, Денвер, Сан-Франциско, что было обусловлено высокой активностью афро-американцев на этих территориях и миграцией туда многих афро-американцев из южных штатов в первой половине ХХ века.

После 1960-ых годов, под воздействием расширяющейся мобильности, меняется и география радикализма, а как следствие, и проблем толерантного поведения, перед которым встают новые вызовы. Новыми вызовами, в частности, становятся религиозный фундаментализм мусульманского и христианского типа, экологические группировки, социальные радикалы, например, противники абортов и просто националисты, которые, в отличие от Ку-Клус-Клана, выступают не за возрождение старого сегрегированного общества, а за радикальную политику в современных условиях. Местом активности таких организаций, как Арийская Нация, Арийская республиканская армия, Гражданская Милиция, Движение Насилия Против Абортов, Джамаат ул-Фукра, Церковь Создателя и др. становятся крупные города и столицы штатов в которых велик уровень «внесистемной оппозиции» и просто асоциальных личностей, не способных из-за своих взглядов или действий встроится в существующую систему. Все перечисленные организации ориентированы на уничтожение существующего режима силовыми средствами, имеют «боевые» отряды и участвовали в показательных силовых акциях и грабеже, однако их потенциальная сила связана не столько с приобретенным за годы существования опытом борьбы, сколько с полулегальным статусом: объявленные вне закона они имеют много последователей, ведущих вполне социальное существование.

Опасность такой ситуации заключается в возможности размораживания латентных конфликтов под воздействием меняющейся политической и экономической реальности, примером чего является активизация группировки Гражданская Милиция в начале 2000-ых, когда начал активно обсуждаться проект депортации нелегальных мигрантов и строительства разделительной стены с Мексикой, или группировки Джамаат ул-Фукра, активизировавшей свои действия после терактов 11 сентября 2001 года и действующей не только в США, но и в странах Латинской Америки, а также в Пакистане и Индии.

Несмотря на опасность радикальных группировок США, государство занимает в их отношении неоднозначную позицию, что обусловлено, прежде всего, высокой степенью децентрализации политики в вопросах регионального самоуправления и авторитетом либеральных идей, заложенных в федеральной Конституции. Самыми значимыми среди них, пожалуй, являются нормы, закрепленные первой и второй поправками Конституции^[60],[61], в соответствии с которыми «Конгресс не должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению религии либо запрещающего свободное ее исповедание, либо ограничивающего свободу слова или печати, или право народа мирно собираться и обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб», а также «Поскольку надлежащим образом организованная милиция необходима для безопасности свободного государства, право народа хранить и носить оружие не должно ограничиваться».

Данные поправки делегируют гражданам очень высокий объем прав, связанных, в том числе, с возможностью злоупотребления в целях психологического или физического насилия, в тех случаях, когда суть данного насилия завуалирована или человек имеет рычаги лоббизма в государственных структурах. Толкование статей часто настолько вариативно, что их извращенной трактовке, к примеру, в пользу расовой дискриминации или превышения необходимой самообороны, не препятствуют другие статьи конституции более позднего времени принятия о запрете расовой дискриминации, о равенстве прав мужчин и женщин и др.

Следствием такой «свободы» в различное время становились «мирная демонстрация силы» «Черных пантер», мероприятия, аналогичные «Маршу гордости за белую расу» Ку-Клус-Клана или комплексная деятельность такой радикальной расистской организации, как Национальный альянс, создавшей свою расистскую церковь, имевшей собственные издательство и студию звукозаписи и осуществлявшей неприкрытую «пропаганду ценности белой расы» до середины 2000-ых годов, когда ее последователями было организовано несколько других аналогичных организаций локального значения.

Несмотря на небольшое количество последователей такого рода «клубов», в среднем составляющих 200 – 1000 человек, опасение внушает количество самих организаций, имеющих локальный статус и часто действующих в отдельных районах крупных городов.

Показательным в данной связи является один из тезисов статьи Е. Спасской, посвященной правому экстремизму в США: «Если пытаться определить идеологию американского правого экстремизма, это прежде всего отношение к белым, как к высшей расе и искренняя ненависть к мультикультурализму, который разъедает Америку, Британию и прочие «белые нации». Далее начинаются вариации – одни выступают за разделение мира на белых и небелых, в число которых входят и евреи, которые тайным образом контролируют власть, как государственную, так и экономическую. Более экстремальные группы ставят своей целью полностью физически уничтожить все небелые «гены, идеи и влияния». В число их врагов входят также международные и американские правозащитные центры, в том числе и Anti-Defamation League и Southern Poverty Law Center, которые якобы ненавидят белых и всячески потакают другим расам. Многих также раздражает торжество феминизма. Отсюда идея возврата к «естественному мужскому превосходству». Любопытно, что эту позицию разделяют и многие женщины, близкие к экстремистским организациям. Существующее правительство все «группы ненависти» считают никуда не годным и подлежащим уничтожению»^[62].

Фактически описана следующая модель: радикальные организации правого толка выступают против толерантности, как уважения прав других граждан и людей в принципе, апеллируя к исходному неравенству различных наций и этносов, но сама их деятельность основана на либеральном принципе наличия у каждого человека равных прав на мнение, высказывание или поведение. Допустимость подобной ситуации оказывается уместна лишь в условиях стабильного развития общества в целом, когда число радикалов, трактующих нормы конституции подобным образом равно статистической погрешности. В противном случае, ситуация имеет шансы трансформироваться в агрессивное противостояние, как это, например, имело место в 1960-е годы. В тот период, преодоление общественного кризиса оказалось возможно из-за сниженной активности правых радикалов, защищающих права «белых», что было обусловлено кризисом вьетнамской компании, общим либеральным подъемом после второй мировой войны и выраженной позицией афро-американского населения. Все эти факторы перевели конфликт в поле взаимодействия отдельных группировок, защищающих права афроамериканцев и государства. Государство, в свою очередь, переведя управление конфликтом в «ручной режим», сумело через ряд силовых и примирительных мер расколоть этническую оппозицию и примирить большую ее часть, дискредитировав и ликвидировав самых явных оппонентов.

Показательно, что на протяжении всей истории существования США, стране практически всегда удавалось избегать противопоставления групп граждан по этническому признаку (или социально-этническому), так как государство обязательно подменяло одного из участников, выступая в качестве носителя определенной детерминанты (например, расовой сегрегации, затем расового паритета, плюрализма и т.д.). Единственным значимым исключением, вероятно, возможно считать гражданскую войну, но и в этом примере одна из сторон обладала более легальным статусом, чем другая, что позволило перевести конфликт от хаотичных столкновений в сферу упорядоченного военного противостояния и, в итоге, подписать мирный договор, принудив рабовладельцев отказаться от своих прав на эксплуатацию рабов.

Основой данной устойчивой системы, с момента ее создания, как отмечалось нами ранее, была детерминанта либеральных принципов, существовавших в контексте двоякого толкования главными национальными политическими партиями – республиканцами и демократами.

Однако, несмотря на историческую стабильность американской модели «установления толерантности в конкурентной борьбе» общества и государства, открытым остается вопрос, как долго такая система будет сохранять свою эффективность и смогут ли современные вызовы быть преодолены с использованием классического механизма?

Данный вопрос с теми или иными вариациями активно муссируется в исследовательской литературе и СМИ^[63], однако, в большинстве случаев, ответ на него оказывается связан с экономическими обстоятельствами и, в частности, экономическим могуществом Соединенных Штатов. Сторонники данного подхода говорят о том, что пока уровень жизни американских граждан стабилен и испытывает тенденцию к повышению, американское общество не предпримет активных действий по трансформации государственности, так как это будет противоречить принятой большинством граждан моральной концепции материального благополучия, в соответствии с которой каждый может самореализоваться, обогатиться, занять высокое положение, если готов работать для достижения этой цели в условиях, предложенных государством – апелляция здесь идет к классическим работам Токвиля^[64] и Вебера^[65].

Тем не менее, возможна и альтернативная трактовка потенциального кризиса американской государственности, в которой экономика и благосостояние граждан выступают лишь второстепенным фактором, а на первый план выходит коллапс взаимодействия граждан по моральным, культурным и религиозным причинам. Если обратиться к традиционной метафоре, то американское общество в его историческом развитии часто сравнивали с плавильным котлом, в котором расплавляется национальная идентичность и выплавляется истинный американец. Данную метафору сменило другое сравнение, в котором нация представлялась как миска салата, в котором фрагменты культур дополняют друг друга.

Продолжая ряд метафор, можно предположить, что в конце ХХ века компоненты «салата» постепенно стали укрупняться и, в перспективе, можно смоделировать ситуацию, когда в относительно гомогенном американском обществе возникнут мощные альтернативные культурные типы, которые государство не сможет интегрировать в социум и перестанет контролировать.

Их постепенному формированию способствует преодоление американским обществом исторических цензов, к примеру, участия афроамериканцев в политике или свободы голосовать для женщин. Преодолевая исторические проблемы и постепенно сливаясь с государством, американское общество, тем самым, все больше теряет потенциал адаптивности и такие вызовы, как необходимость интегрировать большое количество выходцев из Латинской Америки или справиться с исламизацией наименее обеспеченных слоев общества, вызывают противопоставление нового, нехарактерного для США типа, который возможно обозначить, как «Мы» и «Они», где «Мы» - это носители исконного американского прагматизма, материализма, «американской мечты», а «Они» - это внешняя сила, не заинтересованная в интеграции, а нацеленная на подавление, и установление в американском обществе чуждых духовных ценностей.

Приведенная модель кризиса социальных отношений имеет целый ряд первопричин, которые могут быть диагностированы в современном американском обществе. Первая из них может быть обозначена, как чувство национальной общности американских граждан при отсутствии таковой. Сегодня на международной политической арене США занимает достаточно жесткую, авторитарную позицию защиты национальных интересов на территории всего мира^[66]. Этот подход является востребованным с точки зрения геополитического позиционирования и защиты национальных интересов, но в то же время делит общество на сторонников такой политики, ее противников, и тех, кто сочувствует странам, столкнувшимся с американской агрессией.

Феномен сочувствия – толерантности - по отношению к слабым является естественным в условия мирного (невоенного) существования, но ведет к противопоставлению значительной части американских граждан обществу и государству, реализующим, на их взгляд, асоциальные и негуманные действия. Здесь уместно вспомнить о т.н. черной религии – т.е. вариации мусульманства или иудаизма, адаптированных под интересы афроамериканцев, осознающих свое угнетенное положение, причем не только в США, но и мире в целом^[67].

Черная религия активно развивалась, начиная с 50-ых годов и, в частности, соотносима с деятельностью «Черных пантер» и «Черных мусульман», ключевой фигурой для которых всегда оставался Малькольм Икс – видный оратор, и борец за права черных американцев, принявший мусульманство в тюрьме^[68].

Специфика черного мусульманства заключалась в его простоте и даже примитивности. При этом акцент делался на историчности данной религии для народов Африки, преемниками которых являются «угнетаемые» афро-американцы.

В конце ХХ века, с увеличением мигрантов из азиатских стран, черное мусульманство активно сочетается с истинным, преимущественно суннитским мусульманством и порождает религиозно-культурную оппозицию традиционным моральным нормам, распространенным в американском обществе. Если на протяжении ХХ века афро-американцы обращались к мусульманству с целью противопоставить себя религии «белых», то после интеграции с ортодоксальными мусульманами, цель меняется и сводится к превознесению уже не «черных» этнических ценностей, а единственно верного учения, для прославления которого нужно бороться с «неверными», которые в глазах мусульман-афро-американцев ассоциируются, опять-таки с потомками белых колонистов.

При этом религия является далеко не единственным признаком самоидентификации афро-американцев, формирующим их альтернативную идентичность. Наряду с черной религией существуют также «черная культура» и «черная история», и если формирование черной культуры происходило естественным образом в процессе социализации выходцев из Африки, то черная история стала порождением «бремени вины» «белых» перед «черными»^[69].

Фактически само государство на уровне всех без исключения штатов проводит политику подрыва национальной государственности через противопоставление общей программы истории Соединенных штатов и т.н. «месяца черной истории», когда каждый школьник или студент должен обратиться к изучению исторических личностей именно афро-американского происхождения. При этом «черная история» имеет официальную и неофициальную части, и если официальная история тесно связана с общим историческим курсом, то неофициальная история – это скорее набор мифов, представляющих африканскую культуру, как первоисточник европейской. Истоки данной «исторической интерпретации» уходят корнями в деятельность афро-американского активиста Маркуса Гарви^[70], призывавшего своих сторонников уехать из США и возродить «Великую Африку» а также концепцию афро-египтологии^[71] и деятельность группировки черных мусульман-радикалов «Нация Ислам», во главе которой стоял Элайджи Мохаммад^[72].

Что характерно, кроме специального курса по «черной истории», в программах практически отсутствуют аналоги по истории коренных американцев^[73] и тем более латиноамериканцев, евреев и иных этнических групп, также выстраивавших сложные отношения с первыми колонистами.

Все эти факторы в сочетании с компактным проживанием афро-американцев в крупных городах и достаточно низким уровнем их дохода (примерно 25 тыс $ против среднего 40 тыс $ в год^[74]) ведут к маргинализации черного населения США и установлению этно-социального барьера. При этом, в отличие от ситуации 60-70-х гг. ХХ века, когда противопоставление «черных» и «белых» носило абсолютный характер, на сегодняшний день происходит определенное перераспределение ролей. В частности, афро-американцы достаточно четко разделяются на представителей среднего класса – примерно 10 – 15% и представителей низших классов – куда входят остальные 85%. При этом, на почве низкой финансовой обеспеченности происходит сближение афро-американцев с другими этническими группами. Кроме уже упомянутых мусульман, прибывших в США преимущественно в 1980-90-е годы, с которыми происходит в основном религиозное (духовное) слияние, важное значение имеет сближение афро-американцев с латиноамериканцами, число которых в последние десятилетия в США постоянно росло, а уровень материальной обеспеченности оставался стабильно низким.