О том, как они выбрасывали убитых из зала

 

 

Передохнуть уселись бойцы и короли,

А смелый шпильман Фолькер и Хаген вниз сошли.

Они на страже встали у выхода во двор

И, на щиты облокотясь, вступили в разговор.[327]

 

Тут Гизельхер Бургундский воззвал к другим героям!

«Не время наслаждаться, соратники, покоем,

Сперва должны убитых мы вынести из зала.

Ударят вскоре вновь на нас Кримхильдины вассалы.

 

Мешать нам будут трупы, валяясь под ногами,

Когда опять мы вступим в сражение с врагами

И, до того как гунны задавят нас числом,

Ещё не одного из них израним иль убьём».[328]

 

Услышав это, Хаген сказал: «Вот речь мужчины!

Я счастлив быть слугою такого властелина.

Подать совет подобный мог лишь боец лихой,

Каким и показал себя король наш молодой».

 

Воители за дело взялись без долгих слов

И вынесли из зала семь тысяч мертвецов.[329]

Вниз с лестницы бросали во двор тела они

Под вопли и рыдания сбежавшейся родни.

 

Был кое-кто из гуннов и ранен-то слегка.

Уход за ними спас бы им жизнь наверняка,

Паденье же добило Кримхильдиных мужей

К великому прискорбию их плачущих друзей.

 

«Теперь, — промолвил Фолькер, — я убеждён вполне

В том, что про гуннов люди рассказывали мне:

Они — народ никчемный и хуже баб любых.

Чем раненых оплакивать, лечили лучше б их».

 

Насмешливое слово за правду посчитав,

Приблизился поспешно к дверям один маркграф —

Израненного друга он унести решил,

Но шпильман доблестный копьём насквозь его пронзил.

 

Увидев это, гунны пустились наутёк

И на бегу убийцу бранили кто как мог.

Один со злости даже копьё в него метнул.

Скрипач оружье это взял и вслед врагам швырнул.

 

Оно над всей толпою со свистом пронеслось,

Ударилось о землю и так в неё впилось,

Что отступить от зданья заставил гуннов страх.

Впервые Фолькер поселил его у них в сердцах.

 

Меж тем дружины Этцель уже стянул во двор,

И с королём вступили в недобрый разговор

Смельчак-скрипач и Хаген, хоть дерзостная речь

Теперь лишь беды новые могла на них навлечь.

 

«Отважен, — крикнул Хаген, — народ в бою лишь там,

Где государь вассалов ведёт в сраженье сам,

Вот так, как поступают три короля мои.

Недаром с их мечей бегут кровавые ручьи».

 

Был Этцель не из робких,[330]за щит он взялся свой.

«Грех, — молвила Кримхильда, — вам рисковать собой.

Сумеет грозный Хаген и с вами совладать.

Вы лучше гуннам золота пообещайте дать».

 

Но Этцель рвался в битву и был к советам глух.

Не часто в государе живёт столь смелый дух.

Пришлось насильно свите его остановить.

А дерзкий гость всё продолжал хозяина язвить.

 

Он рек: «Не потому ли взъярился на меня ты,

Что Зигфрид Нидерландский, убитый мной когда-то,

Считаться, право, может сородичем твоим?

Ещё задолго до тебя спала Кримхильда с ним».

 

Задели королеву поносные слова,

И слёзы удержала она едва-едва.

Как смел на людях Хаген её затронуть честь?

И вот какую речь тогда ей подсказала месть:

 

«Я, мужний щит наполнив казною золотою,

Её, в придачу к землям и замкам, дам герою,

Которым будет Хаген, обидчик мой, сражён.

Пусть только голову врага ко мне доставит он».

 

«Где гунны? — молвил Фолькер. — Что ж не идут сюда?

Я воинов ленивей не видел никогда —

Они не сходят с места, хоть их награда ждёт.

Напрасно Этцель посулил им плату наперёд.

 

Хлеб государя даром вся их орава ест.[331]

Вот и сейчас без дела они торчат окрест,

А не спешат на помощь владыке своему.

За что мужами их зовут — никак я не пойму».

 

Авентюра XXXV

О том, как был убит Иринг

 

 

Маркграф датчанин Иринг, озлясь, сказал в ответ:

«Я долгу неизменно был верен с детских лет.

Не раз мою отвагу изведал враг в бою.

Мой меч подайте мне, и спесь я с Хагена собью».

 

Владетель Тронье молвил: «Со мной не пробуй драться,

А если уж решился, вели своим убраться.

Пусть лучше не мечтают тайком проникнуть в зал —

Всех вниз спущу я с лестницы, как их родню спускал».

 

«Довольно, — крикнул Иринг, — с меня пустых речей!

Случалось мне тягаться с врагами посильней.

С тобой и в одиночку, бахвал, управлюсь я.

Не пособит тебе в бою заносчивость твоя».

 

Направился он к залу, но Хаварт удалой,

Тюринг отважный Ирнфрид, воитель молодой,

И десять сот иль больше испытанных бойцов

С ним вместе двинулись на двух бургундских удальцов.

 

У фолькера мгновенно зажёгся гневом взгляд,

Когда скрипач увидел, какой большой отряд

За Принтом отважным ко входу в зал спешит —

Все в новых прочных шишаках, у всех на локте щит.

 

«Мой Хаген, полюбуйтесь, как ваш соперник смел.

Он с вами в одиночку управиться хотел,

Но десять сот иль больше мужей с собой ведёт.

Он лгал, и эта ложь пятно на честь его кладёт».

 

Друг Хаварта воскликнул: «Пусть все уходят прочь.

Слыть за лгуна и труса я вовсе не охоч.[332]

Уж если дал я слово, то слово я сдержу.

И в одиночку Хагена, как он ни лих, сражу».

 

Он чуть не на коленях стал заклинать родных,

Чтоб вмешиваться в схватку не смел никто из них,

Но долго их упорства сломить не мог никак —

Все знали, до чего силён его жестокий враг.

 

Однако Иринг всё же поставил на своём

И наконец остался с противником вдвоём,

Чтобы себя прославить иль честно смерть принять,

И поединок витязи решили начинать.

 

Копьё датчанин поднял, к груди свой щит прижал

И Хагену навстречу по лестнице взбежал,

А тот от двери зала уже спешил к врагу,

Копьё, длиной немалое, вздымая на бегу.

 

Метнули разом копья друг в друга смельчаки.

Щиты пробив, оружье сломалось на куски.

Обломки древков в воздух взлетели, засвистев,

И за мечи взялись бойцы, придя в великий гнев.

 

Могуч и храбр был Хаген: врага он так рубнул,

Что по двору и залу разнёсся громкий гул.

Всё зданье сотрясали тяжёлые удары,

Но Хагена не одолел датчанин в схватке ярой.

 

Увидев, что противник ему не по плечу,

Маркграф шаги направил к лихому скрипачу.

«Его-то, — думал Иринг, — я посильнее буду».

Но Фолькер тоже отражать врагов умел нехудо.

 

На щит маркграфа рухнул клинок его, звеня,

И отлетели пряжки подщитного ремня.

Не связываться Иринг со шпильманом решил

И с Гунтером Бургундским бой затеять поспешил.

 

Друг другу оказались соперники под стать.

Как ни старались оба победу одержать,

Не получили даже царапины они:

Булат — и тот не пробивал надёжной их брони.

 

От Гунтера отпрянув и тщетный бой прервав,

На Гернота с разбега набросился маркграф,

Из вражеской кольчуги сноп искр исторг мечом,

Однако сам чуть не убит был грозным королём.

 

Всё ж Иринг увернулся и четырёх мужей,

Прибывших с Рейна в свите бургундских королей,

Сразить поочерёдно за краткий миг успел.

Заметил это Гизельхер и гневом закипел.

 

«Вам, государь мой Иринг, — в сердцах воскликнул он, —

За тех воздать я должен, кто вами был сражён».

И с этими словами король, шагнув вперёд,

Датчанина ударил так, что наземь рухнул тот.

 

В крови пред Гизельхером лежал он недвижим,

И, видя это, каждый, кто наблюдал за ним,

Мнил, что маркграфу больше не взяться за клинок,

Но нет, не ранен Иринг был, а только сшиблен с ног.

 

Падением так сильно был оглушён храбрец,

Что сам уже не ведал, живой он иль мертвец.

Сознания лишила его на время боль —

Столь сокрушительный удар нанёс ему король.

 

Когда же понемногу беспамятство прошло,

Тайком подумал Иринг: «А я судьбе назло

Не только жив, но даже не ранен никуда,

Хоть силу Гизельхерову запомню навсегда».

 

Когда б бургунды знали, что враг не пострадал,

Удел куда печальней датчанина бы ждал.

Он голоса их слышал[333]и размышлял тревожно,

Как невредимым ускользнуть от Гизельхера можно.

 

Вскочил внезапно Иринг и бросился во двор.

По счастью для маркграфа, был на ногу он скор.

Но за порогом Хаген предстал ему опять,

И беглецу пришлось себе дорогу прорубать.

 

«Теперь, — подумал Хаген, — не избежишь ты смерти,

Уж разве что прискачут тебе на помощь черти».

И всё ж бургунд был ранен — рассёк шишак на нём

Могучий Иринг Васкеном, своим стальным мечом.

 

Когда почуял Хаген, что рану получил,

Клинком над головою взмахнул он что есть сил.

Муж Хаварта пустился бежать, покуда цел,

А Хаген вниз по лестнице вослед за ним летел.

 

Но если б даже втрое была она длинней,

И то не смог бы витязь врага сразить на ней —

Себя коснуться Иринг бургунду не давал.

Лишь искры из его щита противник выбивал.

 

К друзьям маркграф вернулся, оставшись невредим.

Кримхильде доложили, что Ирингом лихим

Её обидчик ранен в отчаянном бою,

И выразить пришла она признательность свою.

 

«Пусть за отвагу, Иринг, воздаст тебе Творец!

Меня ты, славный воин, утешил наконец —

Я вижу, вся кольчуга у Хагена красна».

И щит иссечённый с бойца сама сняла она.

 

«Его вы, — молвил Хаген, — благодарите рано.

Я с жизнью не расстанусь от столь пустячной раны.

Вот если б снова схватку со мной он завязал,

Я б тоже счёл, что это муж, а не пустой бахвал.

 

Не радуйтесь, что стала красна броня моя.

Теперь ещё свирепей на гуннов ринусь я,

И первым будет Иринг за всё держать ответ,

Хотя вассалом Хаварта я лишь слегка задет».

 

Встал на ветру датчанин и снял с себя шишак —

Дать поостыть кольчуге намерен был смельчак.

Его превозносили за храбрость всё вокруг,

И от таких хвалебных слов воспрял он духом вдруг.

 

«Возобновлю я схватку, — вскричал маркграф лихой, —

И гордеца-бургунда сражу своей рукой.

Друзья, вооружиться вы мне должны помочь».

И взял он новый крепкий щит, отбросив старый прочь.

 

С великим тщаньем Иринг был в битву снаряжён.

Копьё потяжелее нарочно выбрал он,

Надеясь, что бургунда пронзит оно насквозь.

А Хаген за врагом следил, и в нём кипела злость.

 

Противнику навстречу, сгорая нетерпеньем,

Он первый устремился по лестничным ступеням,

Метнул копьё в маркграфа и взялся за клинок.

Могуч был Иринг, но сломить он Хагена не смог.

 

Мечи щиты пробили и в панцири впились,

И пламя от ударов столбом взметнулось ввысь.

Датчанину глубоко булат плечо задел,

И силой Хавартов вассал мгновенно оскудел.

 

Теперь лишь защищался израненный маркграф,

До самого забрала пробитый щит подняв.

Им мысль одна владела — как жизнь свою спасти.

Но горший вред ему сумел соперник нанести.

 

Муж Гунтера нагнулся и, подобрав копьё,

Метнул в противоборца оружие своё.

Застряло в лобной кости у Иринга оно.

Знать, было витязю в тот день погибнуть суждено.

 

Он до своих добрался в предчувствии конца,

Но снять шишак датчанам не удалось с бойца,

Пока копьё из раны не вырвали они,

И рухнул навзничь удалец под крик и плач родни.

 

Об этом королева была извещена.

Над Ирингом склонилась с рыданием она —

Так было ей прискорбно, что пал лихой вассал,

А он супруге Этцеля при всех родных сказал;

 

«Не лейте слёз напрасно, владычица моя.

Они помочь бессильны: так тяжко ранен я,

Что неизбежно должен сегодня умереть.

Служить ни вам, ни Этцелю мне не придётся впредь».

 

Датчанам и тюрингам он дал такой совет:

«Дары от королевы вам принимать не след.

За золото Кримхильда на смерть отправит вас.[334]

Тот, кто пойдёт на Хагена, умрёт, как я сейчас».

 

Тут побледневший Иринг был должен замолчать,

И смерть на нём незримо поставила печать.

Датчане застонали, но тут же всей толпой

Схватились за оружие и устремились в бой.

 

Ворвались храбрый Ирнфрид и Хаварт в двери зала.

За ними десять сотен вассалов их бежало.

Всё разом загудело и затряслось кругом.

На вормсцев копья острые посыпались дождём.

 

Затеял схватку Ирнфрид со шпильманом лихим,

Но был достойно встречен противником своим.

Ландграфа грозный Фолькер мечом ударил так,

Чтоб лоб оружье рассекло, пробив стальной шишак.

 

Лихой тюринг бургунда рубнул клинком сплеча,

И расскочились звенья в кольчуге скрипача,

И пламенем холодным сверкнул её металл,

Но Фолькер всё же уложил ландграфа наповал.

 

Напал датчанин Хаварт на Хагена со злобой.

Они чудес немало в тот день свершили оба.

Звенели непрерывно мечи в руках бойцов.

Владетель Тронье недруга сразил в конце концов.

 

Вселила гнев и ярость кончина их вождей

И в датских и в тюрингских неистовых мужей,

И стали в двери зала ломиться смельчаки.

Десятки шлемов были там изрублены в куски.

 

Бургундам крикнул Фолькер: «Впустите их сюда.

Им золота Кримхильды не видеть никогда.

Мы за неё с врагами произведём расчёт.

Никто из них живым у нас обратно не уйдёт».

 

Едва втянулся в зданье весь вражеский отряд,

Удары на пришельцев посыпались, как град,

И с плеч голов немало на мокрый пол слетело.

Сражался славно Гизельхер, и Гернот бился смело.

 

Везде мечи взлетали, свистя, круша, рубя,

Бургунды в этой битве прославили себя.

Все тысяча четыре врага, что в зал вступили,

До одного истреблены мечами рейнцев были.

 

Вновь тишина настала, умолкли шум и гам.

Одна лишь кровь убитых по сточным желобам

С журчанием негромким сбегала вниз во двор.

Вот так был людям Этцеля жестокий дан отпор.

 

Свои щиты бургунды поставили у ног

И отдохнуть немного присели, кто где мог.

Остался только Фолькер у входа в зал стоять.

Чтоб первым в сечу ринуться, коль вспыхнет бой опять.

 

Скорбела королева, король был удручён.

От слёз померкли очи у гуннских дев и жён.

Шептал им тайный голос, что скоро смерть у них

Вновь похищать начнёт друзей, мужей, детей, родных.

 

Авентюра XXXVI