И развитие теории правоотношения

В 1950–60-е гг. С. Ф. Кечекьян и А. А. Пионтковский утверждали, что понятие права без включения в него элемента правоотношения является неполным, абстрактным, нереальным[419]. Советская правовая наука очень интенсивно разрабатывала учение о правоотношении. Общая тенденция разработок в этом направлении – усложнение вопроса, выявление новых аспектов проблемы. Получали обоснование новые подходы к правоотношению, но главным изменением по сравнению с дореволюционной наукой явилась увязка правоотношения с теоретико-правовой методологией, что связано, конечно, с кардинальными изменениями в самой методологии.

Дореволюционная правовая наука функционировала в рамках догматической юриспруденции, захватывая в свой предмет проблему соотношения права и иных социальных норм. Вопросы методологии и эпистемологии оставались за философией. В советский период методология усилила свое присутствие в теоретической юриспруденции, что связано с необходимостью выведения идеологической основы построения права. Е. З. Бекбаев справедливо указывает: «В марксистско-ленинском учении о государстве и праве были введены по политическим мотивам табу и постулаты, которых необходимо было придерживаться в юридической науке при рассмотрении проблемы правоотношения. Это, во-первых, постулат о том, что право регулирует только волевые идеологические общественные отношения в правовой надстройке. Общественные отношения при этом понимаются как связи между теми или иными субъектами (людьми и их общностями). Во-вторых, это запрет на разделение позитивного права (правовых норм) на частное и публичное, исходя из того, что всякое право, по своей природе, является публичным, а частного права не бывает»[420].

Следует также добавить, что советская правовая наука отрицала не только деление права на частное и публичное, но и не разграничивала понятия «право» и «закон». Таким образом, под правом подразумевались нормы, содержащиеся в нормативных актах, установленных властью. Данный тип правопонимания непосредственным образом отразился на характере дискурса о правоотношении. Если дореволюционная наука, как уже говорилось, увязывала понятие правоотношения с частным правом и, следовательно, имущественным отношением, то с переходом к «опубличиванию» права появилась необходимость обоснования существования правоотношения в любой сфере, где присутствует право. Но тогда определение правоотношения как отношения, где субъекты обладают взаимными правами и обязанностями, становилось не слишком подходящим. Возобладал так называемый широкий подход, и базовой посылкой для понимания правоотношений стало восприятие их как волевых или надстроечных общественных отношений, урегулированных правом.

На этой же основе сформировались теоретические подходы к правоотношению. Подверглось критике определение правоотношения как регулируемого или отрегулированного правом общественного отношения, участники которого выступают как носители прав и обязанностей. С. Ф. Кечекьян обратил внимание на то, что такое определение «не выражает в достаточной мере надстроечного характера правоотношения»[421]. М. П. Карева указывала, что «вследствие своей неполноты определение правоотношения как общественного отношения, урегулированного нормами права, позволяет сделать вывод, будто …и те фактические общественные отношения, которые являлись базисными отношениями, тем самым превращаются в надстроечные отношения, в то время как в действительности это исключено»[422].

Ю. К. Толстой писал, что определение правоотношения как отношения, урегулированного правом, участники которого выступают как носители прав и обязанностей, имеет два существенных недостатка. Во-первых, оно не позволяет разграничить правоотношение и общественное отношение, которое лежит в его основе, а во-вторых, не отвечает на вопрос, какую роль играет правоотношение в процессе воздействия права на жизнь людей. Будучи формой экономического содержания, надстроечные явления сами по себе обладают содержанием и формой, закрепляющей это содержание. Толстой проводит мысль о том, что право может урегулировать именно надстроечные отношения, и, обосновывая это утверждение, выявляет их особенную характеристику, а именно их идеологический характер. Кроме того, правоотношения он относит к средствам правового регулирования, а не к его результату^[423].

Наконец, Толстой с присущим ему талантом усмотрел в правоотношении автономное по отношению к общественным отношениям начало. Правоотношение – это система в системе. Будучи своего рода формой общественных отношений, оно само имеет специфическую, только ему присущую форму, и специфическое содержание, которое является логической его сущностью, в отличие от юридического содержания. Сущность правоотношения, по Толстому, кроется в его волевом характере, в то время как в экономическом отношении волевой процесс выступает в качестве формы, опосредует материальное содержание. Таким образом, правоотношения, как уже говорилось, представляют собой систему в системе более высокого порядка, а именно – в праве^[424].

По мнению Толстого, когда предметом правового регулирования является идеологическое отношение, волевой процесс образует содержание указанного отношения. Разумеется, волевые акты участников идеологических отношений, в конечном счете, обусловлены экономическими отношениями, однако эта обусловленность не составляет непосредственного результата идеологических отношений. Идеологическое отношение, составляющее предмет правового регулирования, образует содержание правоотношения. Формой же этого содержания является та направленность, которую придает процессу социальная воля, закрепленная в правовых нормах.

Говоря о волевом характере, Толстой считает, что возникновение правоотношения немыслимо без правовой нормы, в которой воплощена социальная воля, имеющая обязательное значение. Кроме того, для осуществления правоотношений необходимы волевые акты, по крайней мере, одного из участников. Нам представляется, что в правоотношении типично взаимодействие социальной воли, выраженной в правовых нормах, с индивидуальной волей субъектов правоотношения. Именно в этом, по замечанию Толстого, и состоит активное воздействие норм права и правоотношений на общественные отношения. При этом было бы неверно относить взаимодействие социальной и индивидуальной воль лишь к моменту осуществления правоотношения. Такое взаимодействие наступает, как правило, значительно раньше и во многих случаях (например, при заключении договора) предшествует возникновению правоотношения. В таком же соотношении должны находиться нормы права и правоотношения, являющиеся результатом урегулирования правом общественного отношения^[425]. Ученый не соглашается с М. С. Строговичем, который не видит противоречия между утверждением, что правоотношение – это результат урегулирования нормой права общественного отношения, и утверждением, что существуют общественные отношения, которые могут существовать только в форме правоотношений[426]. Также им не принимается позиция М. П. Каревой, хотя она признает, что правоотношение есть регулятор фактических отношений, но делает крайне спорный вывод о том, что нормы права регулируют правоотношения[427].

Толстой не оспаривает положения о том, что нормы права регулируют фактические отношения, но регулируют их посредством правоотношений. Следовательно, правоотношение – это опосредующее звено между нормой права и общественным отношением. Причем ученый склонен разделять правоотношение и общественное отношение даже тогда, когда последнее может существовать только в форме первых, хотя и опосредованно. Правоотношение не возникает на пустом месте, а всегда произрастает из определяющих его общественных отношений. Например, процессуальное отношение направлено на закрепление материально-правового содержания. Процессуальное правоотношение – это форма, опосредующая общественное отношение.

Таким образом, правоотношение – это опосредующее звено между нормой права и теми общественными отношениями, которые составляют предмет правового регулирования.

В общем и целом, Толстой определил правоотношения как особые идеологические отношения, возникающие в результате наступления предусмотренных правовой нормой юридических фактов, отношения, посредством которых право регулирует фактические отношения. Кроме того, правоотношения представляют собой связь прав одного лица с корреспондирующими обязанностями другого лица.

С резкой критикой такого понимания правоотношения выступил О. С. Иоффе. Он считает, что Толстой необоснованно отождествил понятие «регулировать» с понятиями «порождать», «создавать». Ученый замечает, что отрицание регулирующего значения права для производственных отношений обосновывается ссылкой на «объективную природу последних»[428]. То есть, с точки зрения Толстого, утверждение о том, что правоотношения – это урегулированные нормой права общественные отношения, – таит в себе опасность отведения праву ведущего по сравнению с экономикой места. Поэтому Иоффе, защищаясь от этого обвинения, делает оговорку о том, что регулировать не значит создавать.

Кроме того, объективный характер производственных отношений вовсе не свидетельствует, что эти последние существуют вне воли людей. В них участвуют люди, наделенные сознанием и волей, поэтому признать, что право регулирует поведение людей в сфере таких отношений, – это значит и по существу признать, что в доступных для него пределах общественной деятельности оно регулирует общественные отношения. На этом основании Иоффе считает обоснованным утверждение, что правоотношение представляет собой результат правового регулирования фактических общественных отношений. Однако тут же идет добавление о признании правоотношения в качестве средства, создаваемого самим правом в целях урегулирования последних. Правоотношения возникают не из юридических фактов, как считает Толстой, а из реальных общественных отношений. Толстой же отрывает процесс создания правовых отношений от реальных общественных отношений, т.е. норма права сама создает правовой акт, а потом устремляет его на урегулирование фактического поведения.

Развивая свое ви́дение правоотношения, Иоффе указывает, что право регулирует фактические, а не юридические общественные отношения. В результате воздействия норм права на фактические общественные отношения его участники становятся носителями прав и обязанностей и потому должны в своих реальных взаимоотношениях сообразовывать свое поведение с социальной волей, выраженной в юридических нормах. Правоотношение есть вид, форма самого реального отношения и отдельно от него существовать не может.

Иоффе выделил следующие черты правоотношения:

1. Правоотношения всегда индивидуализированы. Участники любого правоотношения всегда могут быть конкретно определены, как строго определенные лица – носители прав и обязанностей. Фиксирует правоотношения индивидуально-определенный акт.

2. Правоотношение отличается строгой определенностью поведения его участников. В рамках правоотношения точно определено, какого поведения может требовать каждый участник от другого.

3. Правоотношение всегда возникает на основании норм, установленных либо санкционированных государством. Именно поэтому отношение становится правовым, а нормы определяют конкретные функции, возложенные на участников правоотношения.

4. Осуществление правоотношения всегда обеспечивается мерами государственной охраны. Оно в его возникновении и существовании опирается на принудительную охрану со стороны государства.

Далее Иоффе пишет: «В совокупности всех этих четырех признаков, взятых в единстве, обнаруживается специфика юридического отношения как отношения особого рода. Рассматриваемое под углом зрения этих признаков, правоотношение есть не что иное, как регулируемое правом общественное отношение между конкретными лицами, взаимное поведение субъектов которого закреплено юридически и осуществление которого обеспечивается мерами государственной охраны»[429]. При этом, решая вопрос, какие именно общественные отношения подлежат правовому нормированию, государство должно учитывать специфические черты правоотношений. «Юридический характер принимают те общественные отношения, осуществление которых в совокупности с государственными интересами может быть обеспечено лишь в том случае, если поведение участников будет закреплено юридически и если реальность этого поведения будет обеспечена мерами государственной охраны»[430].

В рассуждениях Иоффе мы видим проявление концепции юридического позитивизма классического типа. Содержание общественных отношений, являющихся правовыми, отодвигается на второй и даже на третий план. На первом же плане – их формально-логическая структура: определенность лиц, определенность поведения, прямая увязка с нормой права и государственным принуждением. В то же время Иоффе построил конструкцию правоотношения, которая может быть применена к очень широкому кругу общественных отношений, тем самым, обеспечивая сочетание характерных свойств и высокой степени абстракции.

Рассмотрим более конкретно соотношение правоотношения и норм права и повторимся, что у Иоффе оно объясняется исходя из положений юридического позитивизма. Правоотношение имеет у него четкое и единственное основание – правовую норму. Она имеет базовый, первичный характер. Ученый не может даже представить, что общественное отношение можно назвать правоотношением, не имея в виду такой признак, как охраняемость государством. По его мысли, если правоотношения стали возникать помимо нормы, а лишь по воле субъектов права, то многие из них не получили бы государственную защиту, а следовательно, не могли бы характеризоваться как правоотношения. Вместе с тем Иоффе делает очень важную оговорку о том, что формирование правовыми нормами оснований для появления правоотношений различно. Так, они могут строиться по принципу исчерпывающего перечня. В этом случае имеет место допущение правоотношений, прямо предусмотренных правовыми нормами. Например, уголовный кодекс содержит исчерпывающий перечень преступлений. Затем, наряду с исчерпывающим перечнем, правовые нормы могут наиболее общим образом предусматривать те общественные отношения, которые подвергаются правовому регулированию. Таким образом, возникают правоотношения прямо не предусмотренные специальной нормой, но основанные на общей норме, которая представляет собой концентрированное извлечение из всей совокупности норм. Например, норма, предусматривающая возможность применения аналогии, а также норма, где закреплены принципы права.

Связь нормы права и правоотношения проявляется также и в том, что эти последние играют огромную роль в осуществлении первых.

Нормы права действуют и до установления на их основе конкретных правоотношений, оказывая влияние на людей, которым адресуются. Но в таком случае не следует утверждать, что нормы права претворяются в жизнь посредством правоотношений.

Таким образом, сравнивая взгляды Иоффе и Толстого, следует сказать, что последний чувствовал различие между общественным отношением и правоотношением и понимал, что сводить их к содержанию и форме невозможно; но, следуя советской идеологии, он показал особенность правоотношений в несколько искаженном виде, попытался также усилить марксистско-ленинское «звучание». Тем не менее Толстой аутентичным образом сделал огромный шаг в познании сущности правоотношений, в чем состоит его огромная заслуга перед теоретико-правовой наукой. Также он увидел самостоятельную роль правоотношений в механизме правового регулирования, из чего сделал заключение о наличии регулирующего свойства у правоотношения. Иоффе к вопросу о правоотношении подошел очень жестко и явил себя апологетом нормы права, не позволяя никакому институту претендовать на роль регулятора. И если Толстой делает наметки философско-методологического понимания права и правоотношений, то Иоффе выступает с жестких позитивистских позиций.

Методологической схожестью с позициями Толстого обладает концепция правоотношения, сформированная Л. С. Явичем. Он также подмечает, что с методологическо-философской точки зрения правоотношения следует понимать как отношения особого свойства. Ученый следующим образом дает определение правоотношению: «Это разновидность общественного отношения, которое по своей форме выступают в качестве индивидуально-определенной связи управомоченных и обязанных лиц, а по непосредственному содержанию оказываются взаимодействием этих лиц, реализующих свои субъективные права и выполняющих возложенные на них юридические обязанности»[431]. Данное определение интенцировано на внутренние характеристики правоотношения. Только через них можно понять их природу. В развитие генерального определения Явич описывает признаки правоотношения: а) они всегда носят волевой характер; б) действия субъектов осуществляются или должны осуществляться в рамках субъективных прав и юридических обязанностей; в) возникают только при наступлении юридических фактов, в зависимости от которых они изменяются и прекращаются; г) являются формой реализации объективного права.

Правоотношение нельзя считать придатком права, понимаемого как совокупность юридических норм. Было бы неправильно говорить, что правоотношения порождаются законодательством. Основание их возникновения – все же реальные общественные отношения. Явич пишет, что «в определенные эпохи или периоды истории правовые отношения существовали в качестве фактических отношений, защищаемых государством до того, как сформировались соответствующие нормы, или возникали параллельно с формированием норм обычного или прецедентного права. В правовых отношениях регулирующая роль норм права находит свое наиболее действенное и стабильное, конкретизированное нормами и обеспеченное юридическими средствами воплощение»[432]. Именно по системе существующих правоотношений можно сделать вывод о том, насколько реально воплощается норма права в данном обществе.

Рассматривая проблему соотношения общественного отношения и правоотношения, Л.С. Явич выделяет две составляющих категории: 1) правовую связь как юридическую конструкцию и 2) реальное правоотношение – реальное поведение участников. Правовые отношения отличаются от правовых связей степенью конкретизации и воплощается в реальном поведении людей. Непосредственным содержанием правоотношения являются не права и обязанности субъектов, а их социальная деятельность, поведение. Если рассматривать правоотношения целиком, то права и обязанности выступают в качестве юридической формы, а реальное поведение – в качестве социального содержания[433]. Как видно, правовые нормы вообще выводятся за рамки правоотношений, в то время как у Иоффе они выступают в качестве формы правоотношений.

Кроме того, Явич обоснованно выделяет правоотношения, которые в иной форме существовать не могут, а следовательно, правоотношение – единственный для них способ существования.

Правовую норму ученый рассматривает как модель правоотношений, которая воплощается в конкретном поведении людей. В зависимости от правоотношения находится эффективность норм. Действенность правового регулирования и состояние законности во многом зависят от соответствия норм права правоотношениям. Явич пишет: «Модель абстрактна и плоска, в то время как возникающее на ее основе реальное правоотношение наполнено жизнью его субъектов» [434]. Если юридические нормы не отражают фактических отношений и тенденций их развития, то нормы либо остаются на бумаге, либо формируются в правоотношения, далекие от их модели. При расхождении нормы и правоотношения нельзя ожидать эффективности от законодательства. Таким образом, если посмотреть на представленную Явичем модель, то получится цепочка, обозначающая степени восхождения от нормы права к правоотношению; либо, что есть то же самое, восхождение от реалии к абстракции – правовой норме, а именно: правовая норма (модель) – правовая связь (форма) – реальное поведение (содержание).

Подводя небольшой итог рассмотрению концепции правоотношения Явича, следует выделить три элемента в дескрипции правоотношений:

1) они не совпадают с исходным понятием объективного права, а являются ступенью от интенции к реализации;

2) не совпадают с регулируемым общественным отношением, так как общественное отношение есть лишь элемент правоотношения;

3) предстают как результат воздействия объективного права на определенную сферу общественной жизни и как средство непосредственного нормирования и регулирования.

Таким образом, правоотношения соединяют в себе свойства «результата» и «средства» регулирования, хотя смысла в этом споре, если следовать мысли Явича, не имеется.

Раскрывая проблему понимания правоотношения, нельзя обойти вниманием взгляды С. С. Алексеева. Он определял правоотношение как «возникающую на основе нормы права индивидуализированную общественную связь между лицами, характеризуемую наличием субъективных прав и обязанностей и поддерживаемую (гарантируемую) принудительной силой государства»[435]. Ученый акцентировал внимание на наличии связи лиц, считая ее квинтэссенцией правоотношения. К специфическим признакам правоотношения он относил следующие:

1) это связь между лицами на основе норм права;

2) это возникающая на основе норм права связь между лицами через их субъективные права и обязанности. Алексеев отмечал, что нормы предоставляют одному субъекту право, на другого возлагают обязанность. И эти права и обязанности едины, спаяны воедино. Они едины по своему фактическому содержанию, воплощенному для одного лица в том, что оно может, а для другого – в том, что оно должно. И в силу единства прав и обязанностей, которыми наделены разные лица, они связаны между собой.;

3) это связь между лицами, которая поддерживается принудительной силой государства. Как только те или иные лица становятся носителями субъективных прав и юридических обязанностей, они сразу попадают в специфическое положение (состояние) по отношению к государству. Так что, будучи связаны между собой, оказываются связанными, хотя и в иной плоскости с государством;

4) это возникающая на основе норм права связь между лицами, которая в той или иной степени имеет индивидуализированный, определенный характер. Правоотношение всегда индивидуализировано по субъектам. Причем в одних случаях существует либо полная, двусторонняя индивидуализация, либо односторонняя, когда конкретизирован один субъект[436].

Трактуя правоотношение как связь, Алексеев выступает против их понимания как «модели», считая, что данная конструкция приводит к тому, что правоотношению придается нормативный характер, и отсюда – стирание качественных различий между юридической нормой и правоотношением[437].

Ученый обратился также к рассмотрению, во-первых, места правоотношений в системе социальных правоотношений и, во-вторых, его места в механизме правового регулирования. По поводу первого Алексеев пишет: «Выступая как связи между лицами через их права и обязанности, правоотношения опосредуют государственную волю, закрепленную в юридических нормах. Так же, как и нормы права, они играют функционально-организационную, управленческую роль – роль звена, связывающего общественные отношения в сложный социальный организм»[438]. Правоотношение находится в неразрывном единстве со всеми другими общественными отношениями. Представляя собой особую форму социальных связей, они способны проникнуть в иные их типы связей. Также имеет место и обратный процесс.

Алексеев характеризует правоотношения как нечто производное от права, утверждая, что норма порождает правоотношения. Вместе с тем ученый понимает, что нельзя отрицать и того, что индивидуальные отношения могут предшествовать правовым нормам. Но он находит выход из этого противоречия: если отправными, исходными в генезисе правоотношений являются реальные, фактические правоотношения, то непосредственным источником и решающим фактором, вызывающим к жизни правовую связь, являются правовые нормы.

И еще одна важная мысль правоведа. Говоря о взаимосвязи права и правоотношения, он пишет: «Характеризуют фактическую жизнь права реальное бытие, действительное функционирование, взаимосвязь нормы и поведения… Следовательно, понятие правоотношения позволяет увидеть живое право, право в действии, выделить то необходимое звено, посредством которого право влияет на общественную жизнь»[439].

В механизме правового регулирования правоотношение выполняет три функции: 1) фиксирует круг лиц, на который в тот или иной момент распространяется действия данных юридических норм; 2) закрепляет конкретное поведение, которому должны или могут следовать лица; 3) является условием для возможного приведения в действие специальных юридических средств обеспечения прав и обязанностей.

Таким образом, Алексеев в своей трактовке правоотношения выступает с позитивистских позиций. Вместе с тем он усматривает особенность правоотношения в его внутреннем содержании, а не просто в правовой форме. Он даже идет дальше классических установок позитивизма, говоря о правоотношении как о живом праве. И, наконец, правоотношение для него – это динамика, а не статический результат, а потому они выступают скорее средством регулирования, нежели целью.

В 70-е гг. XX в. в советской юридической науке активизировались изыскания в философско-правовой сфере, что отразилось на раскрытии проблематики правоотношения. Появились новые суждения о сущности правоотношения.

Ю. Г. Ткаченко, проведя соответствующий анализ социальной деятельности, пришла к выводу, что правоотношение есть умозрительная конструкция, которая оживает в фактическом отношении. Следовательно, никакой правовой деятельности в чистом виде не существует, а потому выделять правоотношение в качестве особого вида общественного отношения было бы неправильно. Отношения, подвергаемые регулированию со стороны права, можно с функциональной точки зрения назвать правовыми, но при этом следует понимать, что регулирование не изменяет характера отношений, т.е. они остаются либо экономическими, либо политическими, либо духовными.

По мнению Ткаченко, разница между правоотношениями и иными общественными отношениями кроется вовсе не в их содержательных характеристиках, а лишь в способах урегулирования. Автор пишет: «Не существует правовых в собственном смысле слова отношений, а есть лишь правовой способ регулирования общественных отношений. Сказанное дает основание считать, что термин “правоотношение”, используемый как общественное отношение, неудачен потому, что создает иллюзию самостоятельного существования какого-либо отношения вне и наряду с другими видами правоотношений»[440].

Ткаченко предлагает различать понятия «правовое отношение – отношение» и «правовое отношение – модель». Напомним, что дореволюционные правоведы уже проводили такое разделение, выделяя, таким образом, две стороны единого явления. Но Ткаченко считает, что реальные отношения, складывающиеся в результате деятельности людей, можно назвать правовыми весьма условно. Правоотношение – конструкция представляет собой мысленную модель индивидуального поведения, сознания. Правоотношение, по мнению ученой, сходно с нормой права как моделью поведения, но отличается от нее своим индивидуальным характером. На этом основании она делает вывод, что признание за правоотношением качества мысленной «модели» исключает возможность характеристики его как общественного отношения[441].

Взгляды Ткаченко в то время вполне могли претендовать на оригинальность и новизну. Как и большинство авторов, ученая осознавала: главной мыслью о правоотношениях является утверждение их существования как феномена, а также то, что их нельзя отождествлять с нормой права и фактическим отношением. Правоотношение занимает среди них промежуточное положение, что абсолютно логично и справедливо. И если Толстой приблизил правоотношение к общественному отношению, то Ткаченко – к норме. Иоффе утверждал, что правоотношение – это то же отношение, только урегулированное нормой права, Ткаченко отказывалась рассматривать правоотношение как жизненную реалию, уводя его в сферу абстракций.

И если окинуть взглядом основные концепции правоотношения, разработанные советскими учеными, мы поймем, что все они прекрасно увидели главные характеристики правоотношений. Везде идет оперирование такими категориями, как «норма права», «общественное отношение», «права и обязанности», «форма и содержание», «абстрактное – конкретное». И если мы даже встретимся с жестким утверждением о том, что правоотношение – это тоже общественное отношение, но урегулированное нормой права, – то далее обнаружим, что в процессе анализа авторы все равно сталкиваются с необходимостью дистанцирования правоотношений от общественных отношений, от нормы права и в своих рассуждениях сами же в определенной мере отходят от своей позиции.

Огромный вклад в развитие теории правоотношений внесла Р. О. Халфина. В своем труде «Общее учение о правоотношении» она пишет, что для раскрытия и понимания сущности правоотношения первостепенное значение имеет раскрытие процесса реализации в нем правовой нормы. То есть первоочередная проблема дискурса – это выявление соотношения нормы права и правоотношения. Эта необходимость вытекает из принятого Халфиной рабочего определения о том, что правоотношение – это отношение, урегулированное нормой права. Характер связи правовой нормы и правоотношения наиболее точным образом определяется как реализация правовой нормы. При этом сама норма остается в сфере долженствования, а проникновение в сферу реалий осуществляется посредством правоотношений. Поэтому правоотношение представляет собой результат действия нормы[442].

Халфина формулирует необходимые условия, при которых появляется возможность претворения нормы посредством правоотношения:

1) норма права должна закреплять такую модель поведения, которая является наиболее оптимальной в данных условиях. Установление такой модели – решение вопроса о том, каким должно быть поведение участников, осуществляется с учетом многих факторов;

2) нормы права, устанавливающие модель поведения, должны быть согласованы со всей совокупностью действующих норм, регулирующих взаимосвязанные отношения;

3) реализация нормы должна быть обеспечена возможностью применения соответствующих санкций в случае нарушения.

В процессе правового регулирования норма права может придать существующему общественному отношению, даже не требовавшему ранее правового регулирования, правовую форму. Она может установить обязательность определенных действий, необходимых в процессе данного вида деятельности. И таким образом, она придает общественным отношениям форму правоотношения[443].

По мысли Халфиной, в правоотношении сочетаются абстрактное и конкретное. Как и каждое понятие, оно само по себе абстрактно, но в то же время оно обозначает конкретное, реальное отношение, в котором принимают участие определенные лица, наделенные правами и обязанностями. Конкретное поведение этих лиц может соответствовать модели, установленной в правовой норме, а может и отклоняться от нее. В правоотношении происходит качественный скачок. Нормы, создающие возможность и обязательность того или иного вида поведения, соотносятся с реальным поведением. Из сферы долженствования мы переходим в сферу сущего, от абстракции – к конкретному, от общего – к единичному.

Как видно, Халфина рассматривает правовую норму как форму, абстракцию и общее^[444]. Правоотношение характеризуется как содержание, конкретное, единичное. При этом ученая как бы спаивает воедино абстрактную модель и жизненную реалию. Она пишет, что «обобщение и осмысление исследования правоотношений в единстве формы и содержания регулируемых отношений позволяет не только более глубоко раскрыть явление общественной жизни, но и создать базу для дальнейшего изучения правового регулирования с позиций соотношения правового предписания и реального поведения»[445]. При этом она не считает норму права простой оболочкой, поскольку она пронизывает все реальное правоотношение, обеспечивая единство формы и содержания. Если убрать остов, каркас, арматуру, то отношения будут иметь другую форму и изменят свое качество. Далее она характеризует правоотношение как опосредующее звено между нормой права и общественным отношением, которое она называет вспомогательной логической операцией, необходимой в процессе логического исследования.

Из этого, думается, следует сделать вывод: если говорить о реалиях, то в правоотношениях существует две составляющие – форма и содержание, они же – должное и сущее. Если же анализировать конструкции, то правоотношение есть ступень конкретизации, опосредующее звено между сущим и должным. Но, как уже было сказано, соединение формы и содержания отнюдь не механическое, а органическое. В подтверждение этой мысли можно привести упоминавшиеся ранее правоотношения, которые способны существовать только в данной форме.

Еще интересный момент в исследовании Халфиной: «Если трактовать правоотношение как единство материального содержания и правовой формы, то возникает новый аспект исследования – соотношение реального поведения участников с их правами и обязанностями»[446]. Права и обязанности, исходя из логики данного высказывания, следуют по степени конкретизации за нормой права, хотя поставить их после понятия правоотношения было бы тоже вполне логично. Можно выстроить следующую схему: «норма права – права и обязанности – правоотношение – фактическое отношение в виде реального поведения». Примечательно, что Халфина, благодаря глубокому анализу, проведенному на высочайшем уровне, подметила у правоотношений свойство срединности, которое она оставила в сфере абстракций. То есть явления, обозначаемого ступенью от абстрактного к конкретному, в реальной жизни она не увидела.

Наконец, правоотношение Халфина рассматривает как результат правового регулирования, а не предмет и не средство. В противном случае правоотношение следовало бы включить в определение права, против чего ученая категорически возражает.

Решительный шаг в сторону социологической юриспруденции делает Ю. И. Гревцов. По его мнению, юридические отношения возникают только в ходе взаимодействия двух и более сторон, а потому правоотношения есть продукт, результат их взаимодействия^[447]. Сами участники определяют качество правоотношения и его результативность. Правоотношения подчиняются общим принципам, правилам взаимодействия в рамках социального отношения. В частности, процесс взаимодействия происходит на основе взаимной оценки каждой из сторон с позиций определения критериев. Например, путем отнесения поведения в разряд должного, запрещенного или рекомендованного. Поведение одной стороны находит отражение в поведении второй. Взаимное отражение поведения каждой стороны – непременное условие социального взаимодействия, в том числе правового. То есть поведение участников строится по принципу «импульс–реакция». Другим важным элементом общественного отношения является то, что люди вступают в них с целью добиться каких-то результатов, в том числе социально значимых последствий: выполнить обязанность, получить наследство и т.д. Однако если юридический путь его не устраивает, человек не будет вступать в правоотношения, разве что в принудительном порядке при совершении правонарушения.

Эти доводы позволяют сделать вывод о том, что правоотношениям присущ волевой момент, что уже отмечалось у Толстого, Алексеева и др. Но анализ производился исходя из деления отношений на базисные и надстроечные, что являлось «столпом» гуманитарной науки. Когда появилась возможность рассуждать без опасения преступить обозначенный идеологический рубеж, теория правоотношений, в частности, обозначение их как волевых отношений, обрела новое «очищенное» звучание.

Вернемся вновь к Гревцову, который справедливо замечал, что правоотношения обладают всеми признаками общественных отношений, но имеют собственную юридическую специфику. Эта специфика состоит в том, что они могут быть установлены самостоятельными и равными с точки зрения закона субъектами (напомним, что классическая немецкая теория правоотношения и дореволюционная юридическая наука исходили именно из этого. – Ю. С.). Те отношения, где одна из сторон может в дескриптивном порядке определить характер поведения другой стороны, правоотношением назвать нельзя. Гревцов указывает, что равенство подразумевается в том смысле, что каждая из сторон наделена и правами, и обязанностями, а не то, что у одной из сторон имеются только права, а на другую или другие возложены только обязанности^[448].

Равенство и самостоятельность сторон в правовом отношении заключается также в наличии у стороны реальной возможности вернуть другую сторону в русло закона, договора всякий раз, как только последняя вознамерится из него выйти либо отойти от соблюдения (исполнения) его положений, нарушая тем самым какие-то права другой стороны отношений. Равенство и самостоятельность стороны не исключает того, что каждая из них видит в другой средство для достижения желаемой цели. Данная модель воспроизводится в долженствовании исполнить свою обязанность. Каждая сторона вправе рассчитывать на определенное поведение другой, на то, что та будет вести себя предсказуемым образом.

Гревцов считает, что в большем количестве правоотношений всегда имеет место зримое или незримое присутствие третьей стороны. Эта последняя не участвует в правоотношении, но обеспечивает его реализацию и представляет соответствующие гарантии. Ею является правоприменительный орган, куда можно обратиться за защитой своего нарушенного права. Следует заметить, что если в дореволюционной России правоотношение рассматривалось как институт частного права, поскольку во взаимоотношениях с государством равенства и взаимных прав и обязанностей не существовало, то эволюция отношений государства и личности дает возможность трактовать взаимоотношения между ними как правоотношения.

Будучи исследователем методологической концепции, Гревцов отрицает приоритет нормы права во взаимодействии «норма права – правоотношение». Он пишет о том, что норма права следует за практикой. Если заканчивается практика, останавливается и развитие нормы. Игнорирование отмеченной закономерности приводит к некорректности объяснений связи нормы права и правового отношения, редукции этой связи к причине и следствию. Такая узко-нормативная трактовка, во-первых, не отражает существа этой связи, во-вторых, вольно или невольно выливается в перенос характеристик правовой нормы на правоотношения.

Главным тезисом для понимания и объяснения связи правоотношения с правовой нормой, по мнению Гревцова, является то, что и юридическая норма, и правоотношение суть самостоятельные формы существования бытия права в обществе, причем каждая из них может быть способом отчуждения права от непосредственного его носителя. И правовая норма, и правоотношение – это и есть «право», а потому нельзя считать правом только нормы или только правоотношения[449].

Бросая еще раз взгляд на концепцию Гревцова, следует выделить ее характерные черты: правоотношение – это самостоятельное правовое явление, отличительная особенность которого не в урегулированности нормой права, а в способе связи – в виде корреспондирующих прав и обязанностей, а также отношениях равенства между субъектами.