Туземные истолкования символов

 

Таковы широкие социальные и культурные основания исомы. Если мы теперь захотим проникнуть в глубинную структуру идей, содержащихся в ритуале, мы должны разобраться в том, как сами ндембу толкуют его символы. Мой метод поневоле противоположен методу многочисленных ученых, которые начинают с выявления космологии, оформляющейся посредством мифологических циклов, а затем объясняют специфические ритуалы как иллюстрации или выражение «структурных моделей», найденных ими в мифах. Но у ндембу немного мифов и космологических или космогонических повествований. Значит, надо начинать с другого конца — с изучения основных строительных блоков, «молекул» ритуала. Их я называю символами, избегая сейчас длительного обсуждения различий между такими понятиями, как символ, знак и сигнал. Поскольку выработка подхода связана с «внутренней» перспективой (взглядом изнутри), давайте сначала разберемся в словоупотреблении ндембу. В контексте ритуала ндембу каждая использованная вещь, каждый сделанный жест, каждая песня или молитва, каждый отрезок пространства и времени конвенционально олицетворяют нечто иное, чем они есть сами по себе. Это нечто большее, чем может показаться, и часто значительно большее. Ндембу сознают экспрессивную, или символическую, функцию ритуальных элементов. Элемент, или единица, ритуала называется chijikijilu. Буквально это слово означает «веха», «отметина». Его этимон — ku-jikijila, «прокладывать новый путь», делая топором зарубку на дереве или заламывая одну из ветвей. Это понятие происходит из технического лексикона охоты — занятия, подвергшегося сильному воздействию ритуальных верований и практики. Чиджикиджилу означает также: «маяк», заметная особенность ландшафта, например муравьиный холм, отделяющий один огород от другого или владения разных вождей друг от друга. Таким образом, имеются два основных значения: 1) как охотничья зарубка — это элемент связи между известной и неизвестной территориями, поскольку с помощью цепочки подобных элементов охотник находит обратный путь из незнакомого буша в родную деревню; 2) как зарубка и как маяк это передает понятие структурного и упорядоченного в противовес неструктурному и хаотическому. Ритуальное использование чиджикиджилу с самого начала метафорично: оно связывает известный мир чувственно воспринимаемых явлений с неизвестным и невидимым царством теней. С его помощью можно постичь таинственное, а также опасное. Далее, у него есть как известный, так и неизвестный компоненты. Поскольку чиджикиджилу может быть объяснен, существуют принципы разъяснений, доступные всем ндембу. У него есть имя (ijina) и внешний вид (chimwekeshu); то и другое используются как отправные точки экзегезиса (chakulumbwishu).

 

Имя исома

 

Прежде всего само название исома имеет символическое значение. Мои информанты выводили его из ku-somoka (выскользнуть из скрепления). У слова исома есть множество референтов. Во-первых, оно относится к специфическому условию, которое ритуал должен устранить. Женщиной, «поймавшейся в исоме», очень часто бывает та, у которой было несколько выкидышей и мертворожденных. Неродившийся ребенок считается «выскользнувшим» прежде, чем наступило его время родиться. Во-вторых, ku-somoka означает «покидать чью-либо группу», возможно, также с оттенком преждевременности. Эта тема, по-видимому, соотносится с понятием «забывания матрилинейных обязательств». Обсуждая значение слова исома, некоторые информанты упоминали термин lufwisha как определяющий положение пациента. Lufwisha — абстрактное существительное от ku-fwisha, производного от ku-fwa (умирать). Ku-fwisha имеет как общее, так и специфическое значения. Общее значение — «потерять родственников (т. е. родственники умерли)», специфическое — «потерять детей». Существительное lufwisha означает одновременно и «рождение мертвого ребенка» и «постоянное умирание детей». Один информант сказал мне: «Если семеро детей умирают один за другим — это lufwisha». Исома, таким образом, — это манифестация тени, вынуждающей женщину производить на свет мертворожденных или же навлекающей смерть на нескольких детей.

 

Маска Mvweng'i

 

Тень, замешанная в исоме, обнаруживает себя также и другими способами. Полагают, что она является пациентке в сновидениях, одетая как некое существо в маске во время обряда обрезания мальчиков (Mukanda). Эти существа в масках, известные как makishi (ед. ч. ikishi), принимаются женщинами за тени древних предков. Одно из этих существ, по имени Mvweng'i, носит юбку из коры дерева (nkambi), как неофиты в период изоляции после обрезания, и одежду, состоящую из множества шнурков, изготовленных из коры. У него есть охотничий колокольчик (mpwambu), используемый охотниками для связи друг с другом в глубоком лесу или для призыва собак. Его знают как «деда» (nkaka), который появляется после того, как раны от обрезания у мальчиков залечены, и женщины очень его боятся. Полагают, что, если женщина прикоснется к Mvweng'i, у нее будут выкидыши. В песне, которую по традиции исполняют, когда ikishi впервые появляется возле места, где в лесу помещены в изоляции неофиты, поется следующее:

 

1 kako nkaka eyo nkaka eyo eyo nkaka yetu nenzi, еуо еуо, nkaka yetu, mwanta;

2 mbwemboye mbwemboye yawume-e

3 mwang'u watulemba mbwemboye yawumi

4 Дед, о дед, пришел наш дед, наш дед, вождь;

5 glans penis, glans сухой,

6 рассеивающий духов тулемба, glans сухой.

 

Для ндембу эта песня представляет концентрацию мужской силы, поскольку nkaka означает также «владельца рабов» и «вождя», имеющего много рабов. Сухость glans символизирует достижение благоприятного статуса взрослого мужчины, одну из целей ритуалов Mukanda, поскольку glans необрезанного мальчика считается мокрым и грязным и, стало быть, неблагоприятным, находящимся под крайней плотью. Духи тулемба, умилостивляемые и изгоняемые в другом типе ритуала, принуждают детей болеть и чахнуть. Mvweng'i «извлекает» их из= мальчиков. Веревки его одежды, по верованиям, «связывают» (ku-kasila) женское плодородие. Короче, он является в самом чистом выражении символом мужской зрелости (что находит дальнейшее подтверждение в его охотничьих атрибутах) и, как таковой, опасен женщинам в их наиболее женственной роли — роли матери. Именно в одеянии Mvweng'i тень и предстает перед жертвой. Правда, здесь в экзегезисе возникает некоторая неясность. Одни информанты говорят, что тень идентифицирует себя с Mvweng'i, другие — что тень (mukishi) и тот, кто надел маску (ikishi), действуют сообща. Последние утверждают, что тень побуждает Mvweng'i к действию и заручается его помощью в поражении жертвы.

Интересно отметить, что тень — это всегда дух покойного-родственника по женской линии, в то время как Mvweng'i — чуть ли не сама олицетворенная мужественность. Этот мотив увязывания расстройств воспроизводящей сферы с идентификацией женского и свойств, характерных для мужественности, находим всюду в ритуале ндембу. В книге «Лес символов», рассказывая о ритуале лечения менструальных расстройств, я писал: «Почему же тогда пациентка идентифицируется с мужчинами, проливающими кровь? Полевой (социальный) контекст соответствующих символических объектов и образцов поведения подсказывает, что ндембу полагают, будто женщина, которая теряет менструальную кровь и не может рожать детей, активно отказывается от своей роли зрелой замужней женщины. Она ведет себя как мужчина-убийца (т. е. охотник или преступник), а не как женщина-кормилица» [61, с. 42]. (Более полный анализ целительных ритуалов нкула см. в [62, с. 54–87].)

Ситуация в исоме не отличается от описанной. Следует заметить, что рассматриваемые культы в различных эпизодах и символах неоднократно идентифицируют жертву с тенью, ее поражающей: можно с уверенностью сказать, что жертва преследуется частью или аспектом самой себя, спроецированной на тень. Таким образом, по представлениям ндембу, исцеленная жертва в исоме сама после смерти станет поражающей тенью и, как таковая, будет идентифицироваться или тесно ассоциироваться с мужской силой Mvweng'i.

Однако, я думаю, было бы ошибочным видеть в исоме лишь выражение «мужского протеста». Это бессознательное ощущение можно более-отчетливо наблюдать не в исоме, а в ритуалах нкула. Структурное напряжение между матрилинейностью и вирилокальным браком, как кажется, главенствует в ритуальном языке исомы. Покойный родственник женщины по материнской линии вредит ее плодородию по той причине, что она в своем браке слишком тесно связалась с «мужской стороной». Надлежащее соотношение между родством по крови и родством по браку нарушено; брак перевешивает матрилинейность. Женщина опалена опасным пламенем мужского таинства. Я употребляю эту метафору, потому что так делают сами ндембу: если женщины увидят костры стоянки мальчиков, которые разжигаются после ритуала обрезания, то, по поверьям, они станут полосатыми, как обожженные языками пламени, или как прокаженные, или как зебра (ng'ala), либо же они помешаются, станут слабоумными.

 

Цели исомы

 

Следовательно, скрытые цели исомы таковы: восстановление надлежащего соотношения между матрилинейностью и браком, перестройка супружеских отношений между женой и мужем и возвращение женщине, а стало быть и браку и роду, плодородия. Непосредственная цель ритуала, по объяснениям ндембу, — снятие действия того, что они называют чисаку. В широком смысле чисаку обозначает «несчастье или болезнь, вызванные неудовольствием теней предков или же нарушением табу». В более узком смысле это обозначает также проклятие, произнесенное живым человеком и пробуждающее тень, и снадобья, предназначенные для нанесения ущерба врагу. В случае исома — чисаку особого рода. По поверьям, матрилинейный родственник жертвы отправляется к истокам (kasulu) реки, протекающей близ матрилинейной деревни, и здесь произносит проклятие (kumushing'ana). Действие этого проклятия выражается в том, что оно «пробуждает» (ku-tonisha) тень, которая некогда была членом культа исомы. Один информант сказал мне (я привожу дословный перевод):

«В исоме обезглавливают красного петуха. Петух олицетворяет чисаку, или несчастье, от которого люди умирают, и оно должно уйти (chisaku chafwang'a antu, chifumi). Чисаку — это смерть, которая не должна случиться с пациенткой; это болезнь (musong'u), которая не должна к ней прийти; это страдание (ku-kabakana), и оно — от злобы (chitela) ведуна (muloji). Чисаку есть у человека, призывающего смерть на другого человека. Чисаку произносится у истоков реки. Если какая-либо женщина пройдет там и наступит на него (ku-dyata) или переступит через него (ku-badyika), то неудача (malwa) или неуспех (ku-halwa) будут преследовать ее, куда бы она ни пошла. Она подхватила его на этом месте, у истоков реки, и лечить ее (ku-uka) следует здесь же. В результате этого проклятия появляется тень исомы, и она приходит в облике Mvweng'i».

Как видит читатель, во всем этом силен обертон ведовства. В отличие от других женских ритуалов исома исполняется не для того, чтобы только умилостивить тень; его целью является еще устранение враждебных мистических влияний, эманирующих от живых точно так же, как от мертвых. Здесь приходится иметь дело с грозным союзом ведуна, тени и ikishi Mvweng'i. Ритуалы включают в себя символические отсылки ко всем этим агентам. Знаменательно, что непосредственным виновником бедствия считается матрилинейный родственник, именно он будит два поколения предков — отдаленное и близкое — Mvweng'i и женскую тень. Знаменательно также и то, что, когда возможно, ритуалы исполняются близ деревни, где живет матрилинейный родственник жертвы. Более того, на определенное время после исполнения ритуала жертва подвергается частичной изоляции в этой самой деревне и ее муж должен на весь данный период оставаться с ней уксориолокально. Как кажется, в рассказах моих информантов об истолковании обрушивающегося проклятия существует противоречие. В них явно ощутим привкус ведовства и, стало быть, «злого», но. это «злое» в некотором смысле оправдано пренебрежением жертвы ее прошлыми и настоящими матрилинейными связями. Ритуалы отчасти призваны способствовать примирению видимой и невидимой сторон, участников конфликта, хотя эпизоды экзорцизма в них также присутствуют.