Проблема происхождения русского литературного языка

Проблема происхождения русского литературного языка не является окончательно решенной, хотя она интересовала лингвистов на протяжении трех веков.

В журнале «Вестник Европы» за 1813 г. писалось: «Начало перводревнего языка российского, по примеру большей части иных языков, покрыто завесой тайны, и намереваться рассеять хаос … есть покушение столько же отважное, сколько и бесплодное».

Уже при самом поверхностном знакомстве с языком письменных памятников древнерусской эпохи обнаруживается его смешанный характер. Во всех его типах и жанрах сосуществуют элементы как восточнославянские, народные, так и старославянские, книжные.

Русская письменность и литература до Ломоносова пользовались языком, представляющим собой конгломерат народного, восточнославянского со старославянским, древнеболгарским по происхождению.

Соотношение собственно русского и старославянского речевых элементов в различных памятниках древнерусской письменности колеблется в зависимости от жанра произведения, и от степени образованности автора, а отчасти и переписчика той или иной рукописи. Кроме письменности на этом смешанном языке (древнецерковнославянском русского извода) в Древней Руси была и такая письменность, которая создавалась на чисто восточнославянском языке. Старославянские элементы в дальнейшем все более и более вытесняются и уступают место элементам русской народной речи, что находит окончательное завершение к первым десятилетиям XIX в., к Пушкинской эпохе.

Спорным является вопрос о том, что в генетическом отношении составляет основу современного русского литературного языка – собственно русский народный язык или книжный церковнославянский. По данному вопросу в науке высказывались различные точки зрения, нередко диаметрально противоположные. Рассмотрим эти гипотезы более подробно.

1. С середины XIX в. и до 30-х гг. XX в. господствующей была гипотеза о церковнославянской основе русского литературного языка. Согласно этой гипотезе, древнерусский литературный язык в своем зарождении был церковнославянским, пришедшим на Русь в связи с принятием христианства, в который постепенно проникали восточнославянские элементы. Этот взгляд на истоки русского литературного языка был высказан в работе И.И. Срезневского «Мысли об истории русского языка». Он аргументировал свое мнение тем, что церковнославянский язык был особенно близок к древнерусскому. Но данный аргумент представляется недостаточно весомым, если иметь в виду, что в ту пору все славянские языки были близки друг другу.

Наиболее полное отражение гипотеза о церковнославянской основе русского литературного языка получила в трудах А.А. Шахматова. Он решительно возводит современный русский язык к церковнославянскому: «По своему происхождению русский литературный язык – это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению своему древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший свое иноземное обличие».

Сопоставив функционирование церковнославянского языка на русской почве с аналогичным использованием латыни в качестве литературного языка у народов Западной Европы в средние века, А.А. Шахматов утверждал, что с церковнославянским языком в России дело обстояло иначе: из-за его близости к русскому языку он никогда не был чужд народу, как средневековая латынь германцам и западным славянам. С первых лет своего существования на русской почве церковнославянский язык ассимилируется русской народной речи – ведь говорившие на нем люди не могли отграничить ни свое произношение, ни свое словоупотребление от произношения и словоупотребления усвоенного ими церковнославянского языка. Как доказывают письменные памятники XI в., уже тогда произношение церковнославянского языка обрусело, утратило чуждый русской речи характер; уже тогда русские люди обращались с церковнославянским языком как со своим достоянием, не прибегая к помощи иностранных учителей для его усвоения и понимания.

А.А. Шахматов полагал, что древнеболгарский язык не только стал письменным литературным языком Киевского государства, но оказал большое влияние на устную речь «образованных слоев Киева» уже в Х в., поэтому в составе современного русского литературного языка присутствует значительное количество слов и форм слов древнеболгарской книжной речи.

С другой стороны, отмечает А.А. Шахматов, и живая речь русских людей влияла на книжный письменный язык: это был язык древнеболгарский, но прошедший через живую русскую среду, усвоивший себе русское произношение иноязычных звуков и ассимилировавшийся живому русскому языку также в морфологическом и лексическом отношении.

Таким образом, А.А. Шахматов признавал смешанным состав современного русского литературного языка, считая присущие ему народные, восточнославянские по происхождению речевые элементы позднейшими, внесенными в него в ходе постепенного его ассимилирования живой русской речи, элементы же древнецерковнославянские, древнеболгарские причислял к первоначальной основе литературно-письменного языка, перенесенного от южных славян в Киевскую Русь в Х в.

А.А. Шахматов в «Очерках современного русского литературного языка» впервые выделил в современном русском литературном языке 12 фонетических, словообразовательных и семантических признаков старославянизмов.

Но он не считал памятниками русского литературного языка деловые документы, где наиболее широко представлены восточнославянские черты, он не рассматривал язык «Слова о полку Игореве» и «Задонщины».

Точка зрения, сформулированная в трудах А.А. Шахматова, разделялась до середины 1930-х гг. громадным большинством филологов – лингвистов и литературоведов. Этой позиции придерживались М.А. Максимович, И.И. Срезневский, В.М. Истрин, А.М. Селищев, Л.А. Булаховский, Н.Н. Дурново, Е.Ф. Карский, Л.В. Щерба, А.С. Орлов, Б.М. Ляпунов, Н.С. Трубецкой, В.Н. Перетц, в новое время – Н.И. Толстой, Б.О. Унбегаун. Они считали, что церковнославянский язык как язык клерикальной – церковной и связанной с христианской идеологией – литературы сразу и полностью ассимилируется древнерусским разговорным языком или подвергается постепенному «обмирщению» в течение всего древнерусского периода.

2. Еще в конце XIX в. В.И. Ламанский высказал предположение о том, что основой русского литературного языка является древнерусский язык, но особых доказательств в подтверждение этой гипотезы в то время представить было невозможно, так как тогда было исследовано не так много письменных памятников.

В 1934 г. С.П. Обнорский выдвинул гипотезу об исконно русском, восточнославянском характере первоначально сложившегося древнерусского литературного языка в статье «Русская Правда» как памятник русского литературного языка». Эта точка зрения возникла в связи с имевшим место в 40-е – 50-е гг. отождествлением социальной роли языка с судьбой его народа-носителя.

Рассмотрев язык «Русской Правды», С.П. Обнорский установил в ее фонетике и морфологии безусловное преобладание собственно русских речевых черт над старославянскими и сделал вывод о природе русского литературного языка старшей формации. Этот древнерусский литературный язык сложился на севере и лишь впоследствии в процессе своего роста испытал воздействие византийско-болгарской речевой культуры.

Идею о первоначальной восточнославянской речевой основе древнерусского литературного языка С.П. Обнорский развил в других статьях, написанных в 1930-е гг.: «Язык договоров русских с греками» и «Слово о полку Игореве» как памятник русского литературного языка». В позднейших трудах, в частности, в монографии «Очерки по истории русского литературного языка старшего периода» С.П. Обнорский проанализировал язык четырех произведений: «Русской Правды» (в более древней, краткой редакции), сочинений Владимира Мономаха, «Моления Даниила Заточника» и «Слова о полку Игореве». Наряду с исследованием черт фонетики и морфологии он обращает внимание также на синтаксис и лексику произведений. В этой работе он также настаивал на своей гипотезе об исконности русской речевой основы в литературном языке старшей формации. Он считал, что старославянские языковые черты вторичны, русский литературный язык сложился еще до принятия христианства. Он категорично заявлял: «Итак, русский литературный язык – русский во всех составляющих его элементах, достаточно сложившийся еще к доисторической поре, в историческую пору в общем поступательном движении всей русской культуры подлежал тем большему росту во всем своем содержании».

Полемизируя с И.И. Срезневским, Обнорский отмечал, что именно старославянский язык как книжный язык, сложившийся на базе переводов, язык жанрово ограниченный, должен был представляться далеким в отношении к любому иному славянскому языку, в том числе и русскому. На основе анализа языка «Русской Правды» Обнорский приходит к выводу «о русской основе нашего литературного языка, а соответственно – о позднейшем столкновении с ним церковнославянского языка и вторичности процесса проникновения церковнославянских элементов». Основной и главной чертой русского литературного языка «является его русский облик, дающий себя знать во всех сторонах языка (и в звуковой стороне, и в морфологии, а особенно в синтаксисе и лексике), замечательной особенностью языка является очень слабая доля церковнославянского на него воздействия».

Теория С.П. Обнорского страдает ограниченностью. Во-первых, он не успел обратиться к «Повести временных лет», вне его поля зрения осталась вся литература церковно-религиозного характера. Во-вторых, он опирался на данные памятников XI–XIII вв., доказывая существование русского литературного языка в IX – первой половине Х в. В-третьих, основные доводы в пользу своей концепции С.П. Обнорский черпал из анализа языка «Русской Правды», а этот памятник не является памятником художественной литературы и заведомо ориентирован на восточнославянский языковой узус. Недостаточность исследованного материала неизбежно вела к неточным выводам, т.к. теория Обнорского базировалась на основе анализа всего 4 памятников, сохранившихся в поздних списках.

Стремясь дать характеристику русского литературного языка древнейшего периода, С.П. Обнорский обращается к памятникам, сохранившимся в относительно поздних списках – XIV–XVI вв., и оставляет без внимания наиболее древние из известных нам памятников русского литературного языка – такие, например, как «Изборник 1076 г.», сохранившийся в подлиннике, «Синайский патерик», или «Сказание и Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия Печерского», известные в списках XII в.

Точку зрения С.П. Обнорского, распространенную в 1940-е – 50-е гг., разделяли А.И. Соболевский, П.С. Кузнецов, П.Я. Черных, Л.П. Булаховский, В.П. Адрианова-Перетц, М.А. Соколова и др. Профессор П.Я. Черных писал, что на базе киевского койне сложился литературный русский язык старшей поры в IX–X вв.

Две основные теории (А.А. Шахматова и С.П. Обнорского) обросли дополнительными вариантами и модификациями.

3. Теория о перерыве в традиции, о двух разных основах русского литературного языка в донациональный и национальный периоды. Согласно этой точке зрения, в XII в. «старый» русский литературный язык на старославянской основе уступил место «новому» литературному языку на русской основе. Этой гипотезы придерживался Л.П. Якубинский, который предполагал, что имела место последовательная смена двух литературных языков в процессе исторического развития Киевского государства. В древнейшую пору существования Киевского княжества, после крещения Руси, в Х в. и в первые десятилетия XI в. безусловно преобладал старославянский литературный язык. Он был официальным государственным языком древнекиевской державы. На старославянском языке были написаны древнейшие страницы «Начальной летописи». Этот же государственный старославянский язык использовал для своей проповеди первый русский киевский митрополит Иларион, автор «Слова о Законе и Благодати».

Со второй половины XI в., в связи с социальными потрясениями, которые переживает древнерусское феодальное общество (восстания смердов, предводительствуемых волхвами, волнения городских низов), происходит усиление влияния собственно древнерусского письменного языка, который находит признание в начале XII в. в правление Владимира Мономаха.

4. Теория литературного двуязычия, согласно которой в Древней Руси и позднее – вплоть до XVII и даже XVIII вв. – существовало два литературных языка: церковнославянский и русский. Иными словами, русский язык существовал в двух разновидностях – разговорной и литературной, а кроме того, был «чужой», «пришлый» литературный язык – церковнославянский. Этой теории придерживались Ф.П. Филин и Д.С. Лихачев.

По мнению Ф.П. Филина, древнерусский литературный язык имел сложную структуру:

I. Церковнославянский литературный язык с двумя типами:

1) собственно церковнославянский язык – язык богослужебной и примыкающей к ней литературы, переведенной или созданной в Болгарии и других славянских странах, которая читалась и переписывалась на Руси; в этом языке имелись восточнославянские напластования, особенно в фонетике и морфологии;

2) славяно-русский язык – язык оригинальных произведений, написанных в Киевской Руси, в которых преобладала церковнославянская стихия, но в той или иной мере присутствовал восточнославянский субстрат.

II. Древнерусский литературный язык с двумя типами:

1) язык деловой письменности и частной переписки с отдельными церковнославянскими вкраплениями;

2) язык «повествовательной литературы» (произведений разных жанров), восточнославянский в своей основе, но с широким использованием церковнославянских средств.

5. Теория В.В. Виноградова о двух типах древнерусского литературного языка. В 1958 г. В.В. Виноградов опубликовал работу «Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка». В ней была изложена концепция двух типов древнерусского литературного языка: книжно-славянского и народно-литературного.

Книжно-славянский тип литературного языка сформировался на базе старославянского языка в результате подражания старославянским образцам, а для народно-литературного типа языка было характерно преобладание восточнославянских черт в смешении со старославянскими.

Типичной чертой древнерусского литературного языка было взаимодействие и взаимопроникновение в его структуре и системе старославянского и русского элементов, но это взаимодействие и взаимопроникновение не привело к формированию такого литературного языка, который представлял бы собой нечто среднее между старославянским и древнерусским языками и равно бы обслуживал все сферы культурной жизни и равно употреблялся бы во всех разновидностях литературы.

Два типа языка имели различную языковую основу: книжно-славянский тип – старославянскую, а народно-литературный тип – народную восточнославянскую.

В.В. Виноградов не считал возможным признать принадлежащими к древнерусскому литературному языку памятники делового содержания, язык которых лишен, по его мнению, каких бы то ни было признаков литературной обработанности и нормализованности.

Оба типа древнерусского литературного языка не являются обособленными самостоятельными языками, они развиваются в пределах одного восточнославянского языка. Но в то же время это не стили, ибо они использовались в древнерусской письменности с различным назначением и в различных политических и культурных областях.

Народно-литературный тип древнерусского языка оформился на русской языковой основе. Этот природный восточнославянский литературный тип языка не охватывал всего многообразия литературных потребностей на Руси, и, наряду с ним, в определенных, строго очерченных сферах (и в определенных жанрах) функционировал второй тип русского языка, сложившийся в результате взаимодействия старославянского и русского языков.

А.И. Горшков писал, что «концепция Виноградова … остается наиболее полной, разносторонней и адекватной предмету изложения процесса формирования и развития древнерусского литературного языка. В этой концепции обобщены все наиболее содержательные и близкие к истине мысли отечественных филологов (об отношении и взаимодействии старославянского и древнерусского языков)».

6. Г.О. Винокур выдвинул гипотезу, согласно которой основой русского литературного языка является амальгама, в которую входили два начала – книжное старославянское и восточнославянское – в определенной пропорции.

Этой гипотезы придерживались также Б.А. Ларин, В.Д. Левин.

Г.О. Винокур находил в русском языке древнейшего периода три самостоятельных стиля: художественный («Слово о полку Игореве»), деловой («Русская Правда»), житийно-религиозный (книжно-церковные памятники).

В решении вопроса о происхождении и развитии русского литературного языка в рамках древнерусского периода органически объединяются две точки зрения – В.В. Виноградова и Г.О. Винокура. Два типа древнерусского литературного языка образовались различными путями: книжно-славянский тип сложился в процессе взаимодействия старославянского и восточнославянского языков, но на старославянской базе; народно-литературный тип древнерусского литературного языка образовался на базе живой разговорной речи. Книжно-славянский тип хотя и широко распространился в церковно-культовой литературе, но был довольно однообразен в стилевом отношении и не развивал своих стилевых возможностей. Народно-литературный тип языка был живым в Древней Руси, в нем с X по XIV вв. развивались две стилевые разновидности: художественная речь и деловая речь.

7. Теория диглоссии, выдвинутая Б.А. Успенским и поддержанная Н.И. Толстым, Г. Хюттль-Фолтер (Австрия) и др.

Б.А. Успенский в 1983 г. употребил термин «диглоссия» для обозначения определенной разновидности двуязычия, особой языковой ситуации на Руси. Он писал: «Языковая ситуация Древней Руси должна быть определена не как ситуация церковнославянско-русского двуязычия …, а как ситуация церковнославянско-русской диглоссии».

Диглоссия представляет собой такой способ сосуществования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссийной) ситуации. При этом речь идет о сосуществовании книжной языковой системы, связанной с письменной традицией, и некнижной системы, связанной с обыденной жизнью.

При диглоссии члену языкового коллектива свойственно воспринимать сосуществующие языковые системы как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя (включая сюда и исследователя-лингвиста) естественно в этой ситуации видеть два разных языка. Диглоссию можно определить как такую языковую ситуацию, при которой два разных языка воспринимаются (в языковом коллективе) и функционируют как один язык. Для диглоссии характерно: (1) недопустимость применения книжного языка как средства разговорного общения; (2) отсутствие кодификации разговорного языка; (3) отсутствие параллельных текстов с одним и тем же содержанием.

Церковнославянский язык выступал на Руси как книжный, литературный язык и как язык сакральный (язык религиозного культа), а письменность на русском языке носила бытовой и деловой характер.

8. Концепция М.Л. Ремневой о сосуществовании двух литературных языков в донациональный период: церковнославянского языка восточнославянской редакции (русского извода) и литературного языка деловой письменности.

М.Л. Ремнева пишет: «Литературный язык донационального периода – это обработанный с точки зрения нормы язык, обслуживающий потребности культа и культуры, противопоставленный повседневной речи и языку восточнославянской деловой письменности». Церковнославянский язык Древней Руси обладал качеством многофункциональности и «обслуживал также книжно-литературные тексты разных жанров, произведения как переводные, так и оригинальные, созданные на Руси».

М.Л. Ремнева доказывает, что оба национальных языка обладают признаками полифункциональности, общезначимости, кодифицированности и дифференцированности стилистических средств. Она считает, что нужно говорить не о двух типах древнерусского литературного языка, как это заявлено в концепции В.В. Виноградова, а о двух типах нормы книжно-славянского литературного языка (церковнославянского языка русского извода). Один инвариант нормы реализуется в языке памятников учительно-богослужебных, житиях, в ораторской прозе, а другой – в древнерусских памятниках восточнославянской деловой и юридической литературы – от самых ранних грамот разных регионов до Судебников конца XV–XVI вв. и Уложения 1649 г.

М.Л. Ремнева установила, что в церковнославянском языке существовали два типа нормы – строгий и сниженный. Первый характеризуется последовательным отталкиванием от восточнославянских элементов, а второй допускает широкое проникновение черт древнерусского языка, которые функционируют в текстах в допустимых, равноправных с церковнославянскими вариантах. Строгая норма «равна» самому церковнославянскому языку, его грамматической системе, в силу практического снятия вариативных средств выражения грамматических значений в этом типе нормы все используемые грамматические средства нормативны и практически неизменны в течение веков. Церковнославянский язык строгой нормы использовался авторами богослужебной литературы, переводчиками деловой письменности с греческого, создателями произведений ораторской прозы, житий. В то же время анализ особенностей грамматической нормы летописей, «Слова о полку Игореве», «Моления» Даниила Заточника свидетельствует, что в их языке реализуется грамматическая норма сниженного типа. Она использовалась в летописях, словах, повестях, хожениях, посланиях, публицистических произведениях, апокрифических сочинениях. Анализ языка этих произведений свидетельствует, что в нем реализуется грамматическая норма церковнославянского языка сниженного типа, т.е. норма в определенном стилистическом варианте. Это иной тип нормы. Норма сниженного типа характеризуется наличием языковых явлений, выходящих за пределы системно-языковых потенций церковнославянского языка. Характерной чертой этого типа нормы является набор вариантных средств для определенных грамматических отношений. При этом система вариантов в этом типе нормы формируется и за счет возможностей иной языковой системы – языка древнерусской народности. Два варианта церковнославянской грамматической нормы отличаются прежде всего возможностью / невозможностью использования восточнославянских грамматических средств, наличие которых и формирует сниженную грамматическую норму. Кроме того, сниженная норма отличается от строгой большей вариативностью грамматических средств, причем источником вариантных средств является язык восточнославянской народности.

М.Л. Ремнева считает, что можно говорить о нормированности языка деловой письменности. Норма языка деловой письменности представляет собой тип нормы, содержательно (по набору признаков) противоположный строгой норме церковнославянского языка, но типологически аналогичный ей: и в данном случае мы также имеем дело с реализацией в тексте системных возможностей одного языка, но языка древнерусской (позже великорусской) народности. Эта норма характеризуется сравнительно незначительным набором вариантных средств, особенно начиная со 2-ой половины XIV в. Однако она, в отличие от нормы церковнославянского языка, подвижна, подвержена изменениям, наличие вариантных средств делает ее динамичной.

Типы грамматической нормы (или инварианты грамматической нормы) последовательно реализуются, с одной стороны, в языке памятников учительно-богослужебных, житиях, в ораторской прозе, и с другой, – в памятниках восточнославянской деловой и юридической литературы.

Таким образом, по мнению М.Л. Ремневой, в применении к древнерусскому периоду мы не можем говорить о двух типах литературного языка, а лишь о двух вариантах церковнославянского языка, литературного языка донациональной Руси.

9. Концепция В.М. Живова, который выделяет в древнерусском литературном языке наряду со стандартным церковнославянским, представленным прежде всего в текстах основного корпуса, т.е. Священного Писания и богослужения (наибольшее значение среди текстов основного корпуса имели те, которые выучивались наизусть), также еще гибридный вариант, который реализуется в оригинальных восточнославянских текстах. При отсутствии непосредственной ориентации на тексты основного корпуса и грамматической кодификации широко развивается вариативность и в создаваемые тексты свободно проникают некнижные по происхождению элементы. Таким образом, в гибридном регистре книжного языка книжные и некнижные элементы синтезированы в единой системе. Т.к. отдельные фрагменты (регистры) письменного языка Древней Руси имеют разные функции (т.е. ни один из них не является полифункциональным) и в разной степени нормированы, В.М. Живов считает, что невозможно говорить о кодификации письменного языка в целом. Отсутствие единого языка снимает вопрос о стилистической дифференциации регистров письменного языка.

Для письменного языка Древней Руси характерна оппозиция книжного и некнижного языков. На крайних полюсах расположены стандартный, нормированный, кодифицированный церковнославянский текст, который в отличие от мертвых языков способен к эволюции, и некнижная, ненормированная частная переписка. Между ними расположены тексты на гибридном церковнославянском языке и нормированные, некнижные тексты на приказном языке. Книжные тексты характеризуются прежде всего логически упорядоченным и риторически организованным синтаксисом и употреблением признаков книжности (таких, например, как формы имперфекта или согласованные причастия в деепричастной функции); синтаксис некнижных текстов ориентирован на коммуникативную ситуацию, так что актуальное членение играет в нем существенно большую роль, чем логическое развертывание, а признаки книжности не употребляются.

С распространением и развитием письменности происходит дифференциация регистров письменного языка и в книжной и в некнижной письменности. В формировании гибридного церковнославянского языка заметную роль начинают играть летописи, которые для решения нестандартных коммуникативных задач допускают интерференцию книжных и некнижных языковых средств. Это явилось следствием обращения к местному материалу и отсутствия на начальном этапе стереотипных образцов для его изложения.

Расчленяется и пространство некнижной письменности. Формируется особый деловой язык, выделяющийся из совокупности некнижной письменности своей нормированностью. Возникновение этой традиции можно рассматривать как результат взаимодействия книжной орфографической выучки и традиционных формул обычного права.

 

* * *

 

Все эти гипотезы носят рабочий характер. Решить окончательно вопрос о характере литературного языка на Руси в X–XIII вв. не представляется возможным, т.к. мы не располагаем подлинниками светских памятников, отсутствует полное описание языка всех славянских рукописей и их списков XV–XVII вв., невозможно точно воспроизвести особенности живой восточнославянской речи.