Августа 1914 года. Вступление России в Первую мировую войну. Начало конца Великой империи.

 

Поскольку не Россия выступила инициатором мировой бойни, то у правительства была надежда, что война вызовет в народе взрыв патриотических чувств, будет способствовать консолидации общества, сплочения его вокруг царя. Победа в войне должна была укрепить незыблемость существующего строя и вообще отказаться от серьёзных реформ. Вначале эти надежды, вроде бы оправдывались. Они нашли отражение в стихотворении поэта Сергея Городецкого «Подвиг войны».

«Не первый вечер пели волны

В народном море, и стонал

Стихийный ветер, мощи полный,

И к небу гимн летел, как вал;

Опять на небе пламенела

Заря, невиданно ясна,

Когда из вражьего предела

Домчалась весть войны. Война!

 

Война! Война! Так вот какие

Отверзлись двери пред тобой,

Любвеобильная Россия,

Страна с Христовою судьбой!

Так прими ж венец терновый

И в ад убийственный сойди

В руке с мечом своим суровым,

С крестом сияющим в груди!

 

Прости, несжатый, мирный колос!

Земля родимая, прости!

Самой судьбы громовый голос

Зовёт Россию в бой идти.

Не празден будет подвиг бранный,

В крови родится новый век,

И к пашне, славой осиянный,

Вернётся русский человек.

 

Как по немому уговору,

Среди внезапной тишины

Текли к Казанскому собору

России верные сыны.

Колонны гордого портала,

Казалось, выше поднялись.

Как изумруд, над всем сияла

Небес торжественная высь.

 

Седой священник тихо вышел…

Из тысяч вспыхнувших сердец

Молитва вырвалась… Услышал

Её в раю Своём Творец.

Блажен, кто пел в народном хоре,

Кто встретил с верою грозу,

Кто видел силу в русском взоре

И чудотворную слезу!»

(Сергей Городецкий. Подвиг войны // Родина. − 1993. − № 8 – 9. – С. 34.)

Почти все политические партии России, кроме большевиков и меньшевиков-интернационалистов заявили о своей поддержке своего правительства в войне. На что надеялись «правые» силы – понятно. Либералы и демократы же полагали, что победа, достигнутая в союзе с европейскими демократическими странами, повлияет и на демократизацию политического строя России, приблизит её к западной модели развития.

Хотя уже тогда, в первые дни войны, сквозь эту эйфорию пробивались трезвые голоса, напоминавшие о том, какие тяготы несёт война простым людям. Подобные мысли пронизывают одно из стихотворений Александра Блока.

«Петроградское небо мутилось дождём,

На войну уходил эшелон.

Без конца – взвод за взводом и штык за штыком −

Наполнял за вагоном вагон.

 

В этом поезде тысячью жизней цвели

Боль разлуки, тревоги любви,

Сила, юность, надежда… В закатной дали

Были дымные тучи в крови.

 

И, садясь, запевали Варяга одни,

А другие – не в лад – Ермака,

И кричали ура, и шутили они,

И тихонько крестилась рука.

 

Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,

Раскачнувшись, фонарь замигал,

И под чёрною тучей весёлый горнист

Заиграл к отправленью сигнал.

 

И военною славой заплакал рожок,

Наполняя тревогой сердца.

Громыханье колёс и охрипший свисток

Заглушило «ура» без конца.

 

Уж последние скрылись во мгле буфера,

И сошла тишина до утра,

А с дождливых полей всё неслось нам «ура»,

В грозном клике звучало: пора!

 

Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,

Несмотря на дождливую даль.

Это – ясная, твёрдая, верная сталь,

И нужна ли ей наша печаль?

 

Эта жалость – её заглушает пожар,

Гром орудий и топот коней.

Грусть – её застилает отравленный пар

С галицийских кровавых полей…»

(А.А. Блок. Избранное. – М.: Детская литература, 1978. – С. 150 – 151.)

Ещё более пронзительно сказано о войне, как общенародной трагедии и залоге будущих несчастий России, в стихотворении Анны Ахматовой.

«Пахнет гарью. Четыре недели

Торф сухой по болотам горит.

Даже птицы сегодня не пели

И осина уже не дрожит.

 

Стало солнце немилостью Божьей,

Дождик с Пасхи полей не кропил.

Приходил одноногий прохожий

И один на дворе говорил:

 

«Сроки страшные близятся. Скоро

Станет тесно от свежих могил.

Ждите глада, и труса, и мора,

И затменья небесных светил.

 

Только нашей земли не разделит

На потеху себе супостат:

Богородица белый расстелет

Над скорбями великими плат».

 

Можжевельника запах сладкий

От горящих лесов летит.

Над ребятами плачут солдатки,

Вдовий плач по деревне звенит.

 

Не напрасно молебны служились,

О дожде тосковала земля:

Красной влагой тепло окропились

Затоптанные поля.

 

Низко, низко небо пустое,

И голос молящего тих:

«Ранят тело Твоё пресвятое,

Мечут жребий о ризах твоих».

(А.А. Ахматова. Июль 1914 // Родина. – 1989. − № 5. – С. 43.)

 

Однако это чувство единения царя с народом быстро улетучилось после первых же серьёзных поражений русской армии в Восточной Пруссии. В следующем 1915 году прежняя эйфория сменилась горечью. Даже у поэтов-фронтовиков стали проскальзывать тоскливые ноты, внушающие ощущение безысходности в неблагоприятно складывающейся для России войне. К таковым, вне всякого сомнения, относился Николай Гумилёв с его стихотворением «Второй год».

«И год второй к концу склоняется,

Но также реют знамена,

И так же буйно издевается

Над нашей мудростью война.

 

Вслед за её крылатым гением,

Всегда играющим вничью,

С победной музыкой и пением

Войдут войска в столицу. Чью?

 

И сосчитают ли потопленных

Во время трудных переправ,

Забытых на полях потоптанных

И громких в летописях слав?

 

Иль зори будущие, ясные

Увидят мир таким, как встарь, −

Огромные гвоздики красные

И на гвоздиках спит дикарь?

 

Чудовищ слышны рёвы лирные,

Вдруг хлещут бешено дожди,

И всё затягивают жирные

Светло-зелёные хвощи.

 

Не всё ль равно? Пусть время катится,

Мы поняли тебя, Земля:

Ты только хмурая привратница

У входа в Божии поля».

(Н. Гумилёв. Второй год // Родина. − 1993. − № 8 – 9. – С. 122.)

 

Поражение русских войск вызвало рост оппозиционных настроений в стране. Либеральная печать и думские ораторы развернули настоящую компанию по разоблачению костной царской бюрократии, неспособной организовать оборону страны и справиться с нарастающими экономическими трудностями. Серьёзность ситуации ввиду мощного наступления германских войск требовала широкого привлечения российской общественности к делам фронта и тыла. Очередной министр внутренних дел Сергей Щербатов прямо так и говорил на заседании Совета министров: «Мы все вместе непригодны для управления Россией при сложившейся обстановке… нужна либо диктатура, либо примирительная политика».

 

(П.П. Карягин.Ужас войны. Дошли. Атака русской пехоты на германские окопы. 1918)

Но осуществлявший верховную власть Николай II оказался неспособен ни на то, ни на другое. Все его действия ограничились созданием под контролем правительства земских союзов и торгово-промышленных комитетов для оказания помощи сражающейся армии. А вместо того, чтобы активно вмешаться в ход событий, царь предоставил им идти своим чередом, взяв на себя верховное командование армией и отправившись на фронт, что в той ситуации оборачивалось для российской монархии сущим самоубийством. Ещё одной крупной политической ошибкой последнего российского императора стало то, что, отправившись в ставку, он передоверил все дела управления страной императрице Александре Федоровне, настроенной ещё более консервативно, чем сам император. Для неё даже лояльный председатель Думы Родзянка казался смутьяном. Вместо того, чтобы искать приемлемый компромисс с IV Государственной думой, власть стала на путь ненуждой конфронтации, назначая на ответственные министерские посты заведомо непопулярных в обществе лиц. Сложился, по-существу, «вотчинный» принцип управления страной, когда главнейшим условием была преданность кандидата придворной камарилье и особенно «святому старцу» Распутину. В дальнейшем наступила настоящая «министерская чехарда», что совсем дезорганизовало работу государственного аппарата.

В этих условиях в оппозицию к царизму перешли даже прежде лояльные ему силы, включая октябристов и умеренных националистов. В недрах Думы возник «прогрессивный блок», который выдвинул требование о создании ответственного пред Думой правительства и издание законов, смягчающих политический режим в стране. В ответ Николай II распорядился закрыть заседания III Государственной думы. Получалось, что чем больше накалялась ситуация в стране, тем неуступчивее становилось царское окружение, само выбивая почву из-под ног.

Методически создавая вокруг себя политический вакуум, царская семья в самый решающий для себя момент оказалась в полной изоляции, утратила поддержку не только в армии, но даже среди собственной родни. Отсюда нереальными и запоздалыми оказались лихорадочные попытки царя в самый разгар февральских событий установить в стране военную диктатуру. Для этого не оказалось ни верных воинских частей, ни толковых исполнителей. Выходит, что большевистский поэт Демьян Бедный, несмотря на всю его предвзятость, довольно верно охарактеризовал поведение царского окружения и состояние российского общества в преддверии великих событий.

«Всё в стихах выходит гладко,

А на деле – ой, не сладко!

Не пирог был на меду –

Жизнь в пятнадцатом году…

Не вернуть Карпат нам снова,

Не видать нам больше Львова.

Что в чужое взор вперять?

Своего б не растерять.

А потеряно немало.

Наше войско отступало

Из залитых кровью мест.

Сдали Люблин, Хом и Брест, −

Уничтожив переправы,

Отошли из-под Варшавы;

Потеряли Осовец;

Сдали Ковно под конец.

Фронт прорвавши нам под Вильно,

Потрепал нас немец сильно,

Выбивал нас, как мышей,

Из болот и из траншей, −

Искалеченных, недужных,

Тощих, рваных, безоружных,

Виноватых без вины

Гнал до самой до Двины…

 

Царь в воинственном задоре,

Дома бросивши жену,

Снарядился на войну,

Гриша с царскою женою

Грозно правил всей страною…

 

Государственная дума

Коротала век без шума,

Зашумела лишь тогда,

Как надвинулась беда.

Дума выла-голосила,

Царя-батюшку просила:

«Государь ты наш, отец,

Пожалей нас наконец!

Нам немногого и надо:

Собери лишь наше стадо

(То-бишь думских главарей!)

На совет большой скорей

Пред разрухой, нам грозящей.

Для твоей для славы вящей

Напряжём охотно мы

Наши мудрые умы:

Пусть стране родной привычно

Горе мыкать горемычно, −

Ей лихую тяготу

Больше несть невмоготу.

Объяви своим указом,

Что твоим мы будем глазом,

Что пред нами на правёж

Ты поставишь всех вельмож.

В огражденье от напасти

Нам не нужно вовсе власти,

Весь наш лозунг и пароль:

Лишь контроль! Один контроль!»

Царь – к жене. Жена за Гришку.

Гришка – Штюрмера подмышку.

«Вот шта, милай: так и так.

Сам смекаешь: не дурак!»…

 

Штюрмер Думу полонил,

Штюрмер Думу опьянил

Нежно-сладкими словами:

«Мы да вы! Да мы-ста с вами!»

Врал, оскаливши зубок,

Что лиса на колобок…

 

− Год шестнадцатый идёт,

Мир с собой ужо ведёт! –

Но весна прошла и лето –

Мира нет, заспался где-то,

То ли чахнет взаперти.

Тут мозгами поверти!

На Руси пошла работа:

Гнали всех в четыре пота,

Все станки пустили в ход.

Надрывается народ,

Точит пушки да снаряды.

Богачи берут подряды

И довольны тем вполне,

Что конца всё нет войне!..

 

По столице слухи шли.

А чрез день уже могли

Всё прочесть в любой газете

«О скандале в высшем свете»:

Как с Распутиным друзья,

Высочайшие друзья,

Учинили злую шутку:

Заманив к себе Гришутку,

С ним пропьянствовали ночь,

А затем «убрали прочь», −

Заведя с ним спор и драку,

«Пристрелили, как собаку».

 

У князей на мужика

Поднялась легко рука.

Гришка плут и проходимец,

Знатной сволочи любимец,

Но ему, признаться, я –

Снисходительный судья.

Всё же сделал он работу:

Снял с царей всю позолоту,

Растоптал их образа,

Заплевал им все глаза!

И князья, чиня расправу,

За свою стояли славу,

Отгоняли злую тень.

Поздно! – Близок был уж день,

День, когда народ проснётся,

Ужаснётся, встрепенётся

И, налегши силой всей,

Расчехвостит всех князей!..

 

Из зачумленных кварталов,

Из гнилых, сырых подвалов

Люд измученный, больной

Хлынул яростной волной

На широкие панели…

 

У царицы сердце мрёт,

В страхе злом она орёт,

Протопопова торопит,

Пусть он бунт в крови потопит, −

Чтобы часу не терял

Да скорее усмирял.

Новый «друг» по залам бродит,

Бродит, места не находит,

Проклинает свой удел:

«Лучше б дома я сидел!»

 

«Протопоповым-министром

Для царя в порядке быстром

В ставку послан был доклад,

Что в столице сущий ад;

Если царь прибудет лично,

Может, всё пойдёт отлично.

Царь министру повелел,

Чтоб патронов не жалел,

Если ж очень нужно будет,

Царь в столицу сам прибудет –

Милость царскую явить,

Бунт голодный подавить.

 

По царёву по указу

Усмирять пустились сразу.

Не помог царёв указ.

Сорвалось на этот раз!..

 

Спать ложились вечерком.

Утром, глядь, − всё кувырком!

 

Дума ахнуть не успела, −

Революция приспела…»

(Д. Бедный (Е.И. Придворов). Соч. в 5 т. – М.: Художественная литература, 1953. – Т. 1. – С. 394 – 398, 400, 411, 418 – 420.)