Глава 8 Отдавшаяся невеста

 

Бог триединый, сердце мне разбей!

Ты звал, стучался в дверь, дышал, светил,

А я не встал... Но ты б меня скрутил,

Сжег, покорил, пересоздал в борьбе!..

Я - город, занятый врагом. Тебе

Я б отворил ворота - и впустил,

Но враг бразды правленья захватил,

И разум - Твой наместник - все слабей...

Люблю Тебя - и Ты меня люби:

Ведь я с врагом насильно обручен...

Порви оковы, узел разруби,

Возьми меня, да буду заточен!

Лишь в рабстве я свободу обрету,

Насильем возврати мне чистоту!..

(Джон Донн. Священный сонет"" Перевод Д. Щедровицкого.)

 

В каждом мифе о сотворении мира Божество создает космос в образе содержащегося и содержащего. Каждая культура стремится к максимальному согласованию содержимого и содержащего. Наличие культуры предполагает, что мы движемся внутри нашего дома, Вселенной. Потеря этого дома по какой-то причине становится основой для развития невроза: содержимое лишилось своего содержащего.

Образами дезинтеграции личности переполнены сновидения мужчин и женщин, когда не выдерживают и ломаются их индивидуальные, эмоциональные и религиозные психологические контейнеры. Земля, которая вовсе не является неподвижным центром Вселенной, направляемой всеведущим Богом-Отцом, становится абсолютной пустыней, вращающейся в бесконечном космосе безо всякой божественной цели. Тогда сновидец, как находящийся на пустыре Король Лир, чувствует себя изгоем, блуждая от одного места к другому, тщетно пытаясь обрести свой Дом и каждый раз печально признаваясь: "Это не мой дом". Сновидения о циклонах, разрушающих все внутреннее устройство дома, и сны о попытках восстановиться с помощью внутренней работы, свидетельствуют о наличии глубокой тоски и внутреннего хаоса. Кроме того, в них можно увидеть, насколько критичной стала наша индивидуальная "бездомность". У многих из нас разрушились психологические контейнеры, присущие человеку западной культуры.

Если бы существовала возможность просто вернуться к церкви или к какой-то другой вере (если бы она у нас была); если бы можно было сказать, что все это современное движение является грубой ошибкой или даже кошмаром, от которого мы должны очнуться, - то моя приемная фактически опустела бы. Но разные социальные институты по-прежнему существуют. Однако многие из нас уже не ощущают на себе их влияния. Видимо, выжить можно, только построив внутренний дом из обломков и осколков наших традиционных структур.

Я очень хорошо осознаю иронию средневековых образов, которыми наполнена моя книга. Я знаю, что Мадонна, сидящая на коленях Великой Матери, и с исторической, и с культурной точки зрения больше относится к Собору в Шартре и к XII веку, чем к женщине, которая сидит напротив меня в 1982 году в четыре часа пополудни. Было бы нелепо поверить в то, что она внутри себя может восстановить культуру, достигшую своего расцвета в XIII веке. Я прекрасно осознаю, что в нашей современной культуре не осталось почти ничего, что давало бы ощутимую внешнюю поддержку тому, что мы пытаемся создать у себя внутри. Однако сейчас (что не было доступно паломницам XIII века, которые шли к престолу Пресвятой Девы, чтобы поклониться ей) мы признаем, что осознали символическое значение этого поклонения. Это осознание часто появляется в процессе невроза, глубинного психологического ощущения нашей женской природы, которое в силу благодати, прошедшей через века, сделало женщину XX века подлинной сестрой паломниц XIII века и даже сестрой паломниц, отправлявшихся на Элевсин. Соединяющие нас архетипические паттерны вечны.

Каждый из нас создает свой психологический контейнер с помощью самых значимых образов. Весь контекст моей жизни в детстве был сформирован церковью и Библией. Став старше, я стала ощущать отсутствие внутренней реальности. Вместо того чтобы верить, я хотела знать. В процессе анализа я осознала, что ткань моих сновидений была сплетена из библейских образов -символов, которые привнесли в мою жизнедеятельность резонирующую энергию. Так я воссоединилась со своими архетипически-ми корнями. Хотя древние мифы позволили мне достичь бесценных психологических инсайтов, я нашла свой Дом в образном представлении христианства, но сделала это в какой-то мере ортодоксально.

Я не являюсь ни философом, ни теологом. Я - женщина, изучающая смысл своей жизни, и мои сны заполняют существующие в феминности щели, которые достались мне в наследие от христианства. Следовательно, ключевым для меня стал образ Девы, с точки зрения ее отношения к Великой Матери, Великому Отцу и Божественному Младенцу. Разумеется, в каждой культуре, как и у каждого человека, есть собственная мифология. Но эти различия не мешали мне принимать моих пациенток: иудеек, буддисток, христианок, атеисток, - и с ними меня соединяли одинаковые символы - связывающие и с Великой Матерью, и с земной женщиной, которая чудесным образом держит на руках маленького мальчика. Наши пути в чем-то различаются, но наша цель одинакова. Она заставляет нас осознать, что коллективное бессознательное в любой момент доступно каждой из нас. Шартр, Иерусалим или Дом оказывается для нас везде, где мы находимся, даже в кабинете психолога в четыре часа пополудни. Таинство этой психической реальности принадлежит феминному сознанию.

Над этим таинством, мечтая, размышляли многие женщины. Страх перед вторжением бессознательного настолько реален, что часто требуются месяцы и даже годы, чтобы все-таки обрести доверие к жизни, снять напряжение и дать возможность свободно протекать жизненному потоку. Если бы основную часть жизни мы были врагами своей внутренней Великой Матери, она просто не отпустила бы нас, не отомстив. Одна женщина после трех лет анализа и трех дней пребывания в ярости, фонтанирующей внутри нее, сделала следующую запись очень трепетной встречи.

Эго: Что это за ярость?

Великая Мать: Это ты со своей хнычущей человечностью, это твоя смертность! Я принимаю это. Это принадлежит мне.

Моя материя приходит в ярость. Я - материя, и эта материя находится в ярости.

Эго: Моя человечность не испытывает ярости.

Великая Мать: Это вопрос выживания. Это Мой вопрос выживания. Слишком часто я доверяла, слишком часто меня предавали. Ты думаешь, я доверюсь снова? НИКОГДА. Даже если бы ты была просто грубой материей, я совершила бы свою месть так искусно, что никто даже не понял бы, что случилось. Я губила людей, пожирая новорожденных младенцев, заключала их в свои объятия и там их душила. Они дышали лишь тогда, когда я позволяла им дышать. Теперь ты хочешь это у меня отнять. По существу, ты себе позволила вторгнуться в мои владения. Ты их у меня отнимаешь! Ты позволяешь себе говорить о том, какая я! Не говоришь ли ты это о себе? То, что я дала, я могу отнять.

Эго: Как мне успокоить твой гнев? Как усмирить твою ярость?

Великая Мать: А кто сказал, что это возможно?

Эго: Мы пытаемся, мы работаем над тем, чтобы осознать твою болезнь.

Великая Мать: Тогда не называй ее своей.

Эго: Но она моя. Если, по-твоему, я от тебя, то твоя печаль, твоя ярость, пережитое тобой предательство - все это относится и ко мне тоже. Я не позволю, чтобы ярость разрушила то, что мы старались оживить, идя на огромный риск и проявляя величайшее [осознанное] смирение. До сих пор ты говорила так, словно я - кусок материи, кусок тебя, не имеющий своего лица. Тогда бы ты могла делать все, что хочешь. Но неужели ты действительно все это признаешь и берешь на себя ответственность - неужели ты действительно этого хотела? Вспомнила? Когда ты кормила своего ребенка, вспомнила? Наверное, тогда все получилось кисло, но сейчас ты даешь жизнь новому созданию, которое может и будет тебя почитать. Пожалуйста, не сердись на него. Она еще очень неопытная и испугалась своей огромной ответственности. Ты ей нужна. Ей нужна твоя забота. Ей нужно узнать, что ты действительно собой представляешь. Ты - часть ее наследия. Помоги ей. Она - новое поколение. Она выживет, и ее выживание станет твоим выживанием.

В этом отрывке предполагается, что существует одна причина безмерной ярости, которую ощущают многие женщины.

Как только женщина начинает ощущать свое Эго и по-настоящему сталкивается с воздействием комплексов, следует период судорожных и запутанных переживаний и смятения чувств. Получается так, словно комплекс (как Медуза), всегда, словно великая ведьма, находился в центре психики, не проявляя своей настоящей силы, ибо, находясь под контролем, он не должен оказывать противодействия. Но как только что-то действительно начинает угрожать его власти, он направляет всю свою силу против Эго и у женщины появляется чувство, что все время, потраченное на анализ, прошло даром. Ситуация оказывается хуже, чем когда бы то ни было. Здесь может возникнуть угроза совершить самоубийство, ибо, хотя человек начинает анализ, надеясь на изменения, когда появляется возможность радикальной трансформации, тут же возникает сильный страх. Как только открывается дверка, птичка, которая всю жизнь жила в клетке, быстро вскакивает в нее обратно, скрываясь от свободы и ужаса перед неизвестным.

Именно Самость, организующий центр личности, сталкивает Эго с вызовом, связанным с развитием и достижением нового уровня осознания. Если Эго боится этого перехода, предпочитая цепляться за то, что уже известно, происходит обострение психологических и физиологических симптомов. Тогда Эго должно с ними справиться, ибо именно осознание смысла этих симптомов и ситуаций приводит его к новому уровню осознания и к новому гармоничному равновесию между сознанием и бессознательным. Пока сознание боится открыться "инаковости" бессознательного, оно ощущает себя жертвой. Если оно может открыться протекающему через него потоку новой жизни, то становится "возлюбленным". Быть жертвой - значит быть изнасилованной, быть возлюбленной - значит позволить собой обладать.

В отличие от изнасилования, обладание включает в себя интеграцию бессознательного содержания, а потому вместо подавления "высшими" или "великими" силами (то есть архетипическим содержанием), человек вступает с ними в любовную связь. Обладание можно переживать лишь в том случае, если Эго имеет достаточно сильный психологический контейнер, чтобы сдерживать бурлящую в нем психодинамическую энергию. Парадоксально, что этого состояния можно достичь, когда Эго оказывается настолько сильным, чтобы стать уязвимым в той мере, которая требуется для подчинения.

Так, у женщины, находящейся в подобном состоянии, феминное Эго должно так прочно укорениться в своей биологической основе, чтобы она могла свободно принимать свою биологическую и духовную идентичность. Тогда она оказывается истинной девственницей, сидящей на коленях у Софии, способной произвести на свет божественного младенца.

На этой стадии психологического развития следует быть крайне разборчивой, ибо ведьма-мать порождает ведьму-дочь, и этот невежественный ребенок-тиран может пытаться управлять даже хорошо образованным, дисциплинированным, обладающим блестящими творческими способностями взрослым. Ведьма-дочь будет делать все возможное, чтобы выразить всю сдерживаемую энергию, запертую в инстинктивных потребностях, которые были подавлены с детства. Ведьма-дочь, которая освободилась от вынужденного молчания с помощью сновидений, приходит в состояние, заставляющее ее мстить. Наступает время конфронтации и борьбы с "плохой матерью", которая ранее оставалась незаметной.

Такая девочка, скрывшись под маской хвастливой, умоляющей, прожорливой болтушки, ищет хорошую мать, которая бы о ней позаботилась. Чтобы вернуться к этой любви, она обратит вспять жизнь, которая для нее остановилась, как только у нее начались проблемы. Став тираном, она станет использовать взрослую женщину как средство продвижения по своей непрожитой жизни. Женщине ни в коем случае не следует идентифицироваться с таким ребенком. Опасность регрессии в процессе анализа заключается в том, что вместо изгнания ведьмы происходит освобождение ее ребенка. Ее гнев, голод и печаль должны отчасти найти внешнее выражение, но этот постоянно повторяющийся цикл может превратиться в некое самооправдание. Сны могут прояснить, куда хочет направиться энергия, - после умывания или после отправления естественных потребностей. Вместо повторяющегося циклического движения негативной энергии следует попытаться осуществить процесс ее трансформации, если Эго примет этот вызов. Девочку-ведьму нужно принести в жертву.

По-моему, на этой стадии анализа работа с телом становится особенно полезной. Как и психика, тело сдерживало свою жизнь. Теперь такое сдерживание становится осознанным и проявляется через ощущение боли. Относясь к своему телу как любящая мать, женщина может позволить ему расслабиться и погрузиться в свою любовь. В таком случае часто возникают сильные лесбийские чувства, ибо женскому телу, для того чтобы принять себя, нужна любовь женщины. Чтобы эту потребность можно было узнать, она иногда проецируется вовне, и тогда могут развиться лесбийские отношения. Часто она отыгрывается в сновидениях. Физиологическая женская нежность, как сексуальная, так и платоническая, создает необходимую основу женскому Эго. Работа с телом, отражение которой видно в зеркальном щите, постепенно дает свои результаты - без прямого столкновения с Медузой.

Осознание тела мало-помалу снимает заклятие соблазнительного мира фантазий. Пока женщина ищет спасения в фантазии, она напоминает Андромеду в мифе о Персее (см. выше), прикованную к скале матерью и ожидающую, когда она станет жертвой чудовища - демонического любовника. Огромная инертная масса скалы - это оборотная сторона демона моря; они оба символизируют высокомерие и инфляцию. Отказываясь быть пойманной в сети бесплодной фантазии, женщина открывается собственной человечности и, утвердившись в Теперь, она одновременно открывает себя божеству (как это получилось у Ингрид, о которой шла речь в главе 7). Вооруженная разделяющим мечом, она ищет подходящий момент и освобождается для будущей жизни.

Посмотреть в зеркальный щит, в котором отражается образ Медузы, - значит последовать за Самостью, осознавая светлые и темные стороны Богини. Сражение с Медузой - это не сражение с плотью и кровью, хотя цепкие змеиные пасти Медузы, казалось бы, должны свидетельствовать о наличии сексуальных проблем или проблем с приемом пищи. Борьба с Медузой - это борьба со злом. Отражение Медузы в зеркале помогает избежать прямой конфронтации, которая должна действительно констеллировать ее образ; при столкновении она неизбежно оказывается сильнее Эго. Когда из снов и симптомов становится ясно, что необходимо совершить жертвоприношение, Эго должно открыться поддерживающей силе Самости.

Позитивный Анимус женщины, символически отразившийся в мифе о Персее, становится ее проводником к Самости, и этот разделяющий меч позволяет ей осознать свое подлинное значение. У Персея есть серебряный зеркальный щит - средство, в котором она находит исцеляющие символы, исходящие из бессознательного. Зеркало - это сцена, на которой в символической форме разыгрывается творческая фантазия. Наблюдение за символами - это непрямой взгляд на Медузу, единственный способ избежать идентификации с ней. В зеркале будут появляться и положительные, и отрицательные символы. Их нельзя объединить рационально; но в отражении возникает нечто новое, принадлежащее и тем, и другим - и одновременно ни тем и ни другим.

В процессе такой игры перетекающая через символ энергия не поглощается им. Дуновение Святого Духа "совершается там, где его слышно", от позитивного к негативному, столь же легко, как поворачивается парусник при перемене направления ветра. Шаг за шагом Эго учится приспосабливаться. Положение паруса в один момент времени отличается от его положения в следующий момент, и если мы в следующий момент попытаемся сохранить его прежнее положение, парусник просто перевернется. Зафиксировав руль или парус в определенном положении, мы попадаем в плен к комплексу, ось Эго - Самость разрушается, и мы погружаемся в глубину бессознательного. Очень важно, чтобы правая рука знала о том, что делает левая, ибо рулем и парусом следует управлять синхронно; такая же синхронность должна быть между материей и духом. Это не значит, что человека распинают на кресте противоположностей, ибо здесь играет роль не какая-то одна противоположность, а они обе. Такова символическая жизнь - то есть жизнь, которая приходит через рефлексию.

Если мы зададим правильный вопрос: "Вижу ли я то, что делаю?" - значит, в данный момент мы живы. Если мы зададим ложный вопрос, то парализуем себя, ибо правая рука может не знать о том, что делает левая. Необходимо осознавать истинный объект; это не парализующее осознание отдельных частей (правой или левой), а осознание целого. Ложный вопрос становится роковым.

Медуза вводит человека в состояние оцепенения, ибо она направляет сознание на ложный объект. Она заставляет нас отделять булочку от гармоничного отношения тела и духа и, безжалостно отделяя булочку от ее органичной связи с целым, превращает ее в нечто запретное и нуминозное. Съедание булочки можно рассматривать не как поглощение хлебного продукта; в нем можно увидеть принятие факта Я ЕСТЬ, соединение тела и духа только как принятие своей целостности и своего целостного отношения ко всему происходящему. Тогда булочка, освобожденная от оцепеневшего сознания Медузы, становится частью нашей целостности. Она становится частью космического синхронизма, в котором все духовное является материальным, а все материальное -духовным. Помещенное в самый центр такой целостности, Эго становится достаточно сильным, чтобы расстаться со своей ригидностью и принять инаковость Самости.

На каждой стадии психологического развития Самость требует какого-то жертвоприношения. Это уже не тот случай, когда "Да будет на все воля Твоя". Иногда мы можем рационально или идеалистически решить принести жертву, но пока не пришло время, жертвоприношение является самоинсценированным. Сновидения позволяют прояснить представление об истинной жертве, которую приходится приносить. Иногда нам слышится призыв расстаться с той частью своей жизни, которой мы больше всего дорожим, и в этом внутреннем решении, которое нельзя недооценивать, ощущаются страх и одиночество. Вместе с тем, совершая жертвоприношение, мы неизбежно сталкиваемся с вызовом, который бросает нам новая жизнь. Это время наступления мрака; оно требует продолжительного терпения и спокойствия, пространства и размышлений. Пока продолжает звучать наше психологическое наследие, мы можем быть уверены, что Самость не потребует от нас больше того, что мы можем отдать. Мы не можем уйти прочь, принеся в жертву худосочного тельца; телец должен быть тучным.

Сара, женщина средних лет, четыре года проходившая анализ и несколько лет занимавшаяся йогой и танцами, стала ощущать, что в ее жизни происходят очень быстрые изменения - утрачиваются ценные для нее отношения. Она не смогла принести ту жертву Самости, которая от нее требовалась. Непосредственно перед событиями, заставившими ее совершить жертвоприношение, которое она так и не смогла совершить раньше, ей приснился следующий сон:

"Я падаю в темном пространстве; я падаю и падаю через всю Вселенную, испытывая ужасный страх. Вдруг я приземляюсь на поверхность, наверное, на пляж. Кругом темно. Я сижу неподвижно. Затем я касаюсь пальцами песка. Это странно. Я вонзаю пальцы в песок и осознаю, что это не песок, а перья. Они мягкие, но прочные. Затем я вижу себя крошечной точкой, находящейся на громадных распростертых крыльях, и в свете восходящего солнца вырисовываются контуры замечательной золотой птицы. Это голубь. Я просыпаюсь Знающей".

Именно эта энергия распростертых крыльев пронизывает душу и тело сновидицы. Впервые в своей жизни она дала возможность своему телу расслабиться и открыться тому, что принесет жизнь. Она смогла разрешить себе поиграть. Бытие превратилось в изумительную красоту сливовых деревьев в весеннем цветении, в аромат мокрой травы и чистую мелодию малиновки на заре. Получив ощущение своего тела и отнесясь к нему с должным вниманием, как никогда раньше, Сара смогла сохранить самообладание, хотя до этого все мог смести страшный ураган чувств. Ее поддержало именно "знание", смещение от индивидуального, переходного царства, которым она так прилежно пыталась управлять, к трансперсональной, вечной Любви, которой она подчинилась.

Ощущение этого подчинения оставалось в ее теле, когда Сара проснулась; ее защита от внешнего мира временно исчезла. Пять ее чувств превратились в пять входов, через которые в нее втекала жизнь, так что Сара могла осознанно воспринимать внешний мир и переживать пронизывающую ее Любовь как часть этой целостности. Смерть - это часть того мира, почитаемая часть всей великой структуры. Голубь, Святой Дух, София, феминная часть Христа, - как бы мы его ни назвали, - это Любовь, которая открывает вечности тело и душу. На языке психологии это значит, что существует связь между инстинктами и архетипическими образами (энергией тела, высвобождающейся в дух, и духом, просветляющим тело), которой присуща некая гармония.

В течение нескольких последующих мучительных недель Сара ни разу не задала вопроса "Почему?", - которому следовала всю свою жизнь. Вместо этого она периодически возвращалась к своему сновидению, периодически подчинялась своему телу, своим настоящим мышцам, своей печали, гневу и любви, которые не давали ей покоя. Во мраке своего отчаяния она обрела достоинство, чтобы сознательно сжиться со своей потерей. Она никогда не изменяла своему личному ощущению. Она любила настолько, что могла отпустить, и любовь связывала ее с внутренней реальностью и реальными ценностями, характерными для ее актуальной ситуации. Сара обрела дом для своего разбитого сердца.

Очень важно отметить, что это переживание Богини пришло спустя несколько лет после того, как Сара стала доверять трансперсональной энергии. Можно с полной уверенностью сказать, что и мужчины, и женщины испытывают страх от ее жутких требований кровопролития. Вот что пишет Эрих Нойманн о ритуалах, посвященных Великой Матери:

"Чрево земли требует оплодотворения, и больше всего ей по вкусу оказываются кровавые жертвоприношения и трупы. Это ужасная, смертельная часть земной сущности. В самых ранних культах окровавленные куски убитой жертвы обносили по кругу, раздавали как драгоценные дары и подносили земле, чтобы сделать ее плодородной"82.(Erich Neumann, The Origins and History of Consciousness, p. 54.)

В наше время появлению феминности сопутствует весь первобытный страх, присущий хтонической энергии. Женщины не хотят лишаться хтонической энергии, более того, они надеются на то, что ее уровень у них не снизится. На великолепной картине Пикассо "Девушки из Авиньона" (ее название соответствует улице красных фонарей в Барселоне), где он изобразил портреты пяти женщин, их образы низведены до фетишизма, а основу двух лиц составляют африканские маски. Роберт Розенблюм так комментирует это произведение:

"Первая черта "Девушек", которая бросается в глаза, - это варварская, диссонирующая сила, возбуждение и дикость которой можно сравнить не только с таким же извержением жизненной энергии в искусстве Матисса 1905-1910 годов, но и в музыке последующего десятилетия... Ни одно произведение западного изобразительного искусства не обращает нас так глубоко во времени, как пять обнаженных женских персонажей Пикассо, которые проносят в себе эту энергию через века и тысячелетия"83. (Robert Rosenblum, Cubism and Twentieth-Century Art, pp. 10-11.)

Пикассо оказался пророком, отождествив творчество XX века с хтонической энергией феминности. Как и многие другие художники, черпавшие из того же источника, он никогда не отделял реальную женщину от ее архетипического образа, но сами женщины, отвергая свою идентификацию с ним, искали и продолжают искать возможности вынести свою феминную энергию из барселонского борделя, в который их поместил Пикассо.

Богиня требует конфронтации именно там, где конфронтация причиняет больше всего боли - в отделении от семьи, в утрате традиционной веры, через проблемы, связанные с лишним весом, злокачественной опухолью и т.д. Если мы избежим такой конфронтации, то заплатим за это кровью. Если, обладая душевным покоем, мы на нее решимся, то увидим не яростного, кровожадного Архименада, а Реальность, которая перевернет нашу жизнь. Пока мы испытываем страх, пока мы стараемся ее не замечать, она является нашим врагом; если мы обращаемся к ней с любовью, она постепенно начинает нас оправдывать. Эго должно подчиниться оку: если оно бессознательно, то подчиняется Медузе, если сознательно - то Софии.

Мэгги после трех лет анализа и работы с телом была готова повернуться к Богине с любовью. Вот ее запись работы с активным воображением:

"Я утонула во мраке. В нем множество образов. Я скорее их чувствовала, чем видела. Они больше походили на голоса, чем на образы. Мне стало ясно, что темнота необходима и что внутри этого был Свет, а темнота его только защищала. Еще не наступило время рождения Света. Он был надежно сокрыт в темноте и набирал силу. Я словно занималась познанием, находясь внутри утробы. Я все это видела через Знание. Мне понадобилось три дня, чтобы нарисовать картину (см. рисунок), три дня для Познания. У меня не было выбора: я должна была это сделать.

Кроме всего прочего, мне нужно было снова для себя прояснить на том уровне, который нельзя выразить словами, что я была не одна. Все было гораздо более широким и космическим, чем мое одиночество. Я словно смотрела сквозь вуаль. Это обстоятельство придавало мне очень много сил. Я никак не могла осознать это логически. Но в этом не было никакой необходимости. Я была частью этого целого; оно не было для меня уникальным. Это было похоже на беременность Бога.

Это было дитя, но только в том смысле, что все было совершенно новым. Было так, словно я увидела ребенка, развивающегося в космическом чреве. Я увидела Нечто в момент его рождения. Оно уже родилось - оно просто дожидалось своего часа. У меня не было никакого чувства, что нужно делать. Это не оскорбляло мой взгляд. Мне послышалось, что было сказано: "У меня не было времени ждать, пока меня узнают. Это новое осуществление".

Появились четыре громадные змеи, любимые стражи Нечто; они были замечательными и похожими на его товарищей. Все в этом кругу было новым и для нового.

Затем мне следовало сконцентрироваться на собственной темноте и узнать, что находилось там. Мне нужно было взглянуть на свою сущность. Эта необходимость вызывала страх, трепет и возбуждение. Если бы у меня был выбор, я не знаю, пошла бы я на этот риск или нет. К сожалению, у меня его не было. Это стало как бы началом моей сущности, и мне нужно было найти связь с происходящим. До этого я не знала, что я делала в процессе анализа. Теперь я должна осознанно признать наличие этой связи".

 

 

Рис Мандала

 

Не поддающееся никакой оценке переживание Мэгги содержится в ее чувственном тоне, в ощущении силы и необходимости, которое поднялось в ней, а также в признании, что она не одинока, хотя ее переживание уникально. Глядя в самое сердце тьмы и наблюдая "рождение" Бога или Богини, она признает, что, по существу, время еще не пришло и ей нужно работать над своей индивидуальной темнотой. Результат работы, которой она сразу же занялась, начав рисовать, появился спустя три дня - так медитативный символ перенесся в ее реальную жизнь. В самом центре этого рисунка - ребенок, который карабкается по Луне, пересекающейся с находящимся чуть позади Солнцем. Эстер Хардинг так комментирует этот образ:

"Фаллический бог, Даллас, считался не соперником Богини, а наоборот, ассоциировался с ней. Каждый из них содержал символ плодородия, но "таинство" совершалось лишь тогда, когда они объединялись в своей деятельности"84.(Esther Harding, Woman's Mysteries, p. 157.)

Та же самая идея, а именно: что божественная энергия проявляется в союзе мужского и женского, выражается в символе, который, как иногда считается, символизирует богиню Сибиллу, воплощающую одну из сторон Великой Богини. Она представляет собой вечный союз Луны, скрещенной с Солнцем.

Заслуживает внимания сила четырех змей, изображенных в нижней части рисунка в образе трех животных. Облик животного - это инстинктивная основа, из которой исходит духовная энергия (змеи).

Подчиниться богине - значит смириться с парадоксом. Спустя два года после этого случая активного воображения Мэгги пережила свое рождение в новой реальности. После этого она написала стихотворение "Жалоба", частично приведенное ниже:

Меня больше нет - но что я теперь!

Я боролась - чтобы учиться, а не бороться!

Я так дралась, что могла потеряться!

Я так жила, что могла умереть!

Я рыдаю, наслаждаясь!

Я наслаждаюсь страданием,

Я умираю так, что могу жить,

Я лечу, чтобы встать спокойно.

Вместе с признанием и принятием Богини происходят поразительные изменения. Если раньше тело было бастионом, защищающим от феминности, то теперь через него совершаются разные ее проявления. Сначала было подавление эмоций, инфантильная регрессия и/или усиление защит. Это архаическое содержание психики следует тщательно канализировать, иначе психику подавит энергия менад. Сексуальность, которая ранее концентрировалась в гениталиях, теперь излучается через все тело. Микрокосм начинает отражать макрокосм.

Осознание тела оказывается особенно важным для "папиных дочек", так как их ориентация в жизни совершалась только с помощью головы; следовательно, их тело, независимо от степени их сексуальной активности, редко становится созвучным духу.

Женщины, профессионально занятые в сфере науки или искусства, часто являются воплощением богини Афины и процветают благодаря близким отношениям со своими отцами и со своей внутренней маскулинностью. Светлая сторона отношений между отцом и дочерью связана с творчеством и духовностью; темной стороной является инцест. У последних поколений эта проблема не была слишком взрывоопасной из-за недостаточно зрелого осознания сексуальности. Доказательством этому может послужить моральное осуждение и полное отвержение фрейдовской теории инфантильной сексуальности и пересмотр его отношения к первородному греху как к эдипову комплексу.

Отец, Анима которого привязана к матери, вытесняет свою сексуальность. В результате он не осознает кровосмесительной связи со своей дочерью. Сексуальную энергию он привносит и извлекает из отношений, которые не лежат на поверхности. Так как инцест остается бессознательным, ни на одной стадии отношений не происходит жертвоприношения. Из-за его отсутствия дочь, достигая зрелости, считает свои творческие способности подарком судьбы, предопределенной отцом, и тем самым укрепляется ее хорошее отношение к нему. То есть она вверяет себя своему позитивному Анимусу и как творческая личность проживает свои детские отношения с отцом, но они становятся несколько более зрелыми и творческими. Ее ощущение непрерывности - дочь как мать женщины - может стать неисчерпаемым источником силы и безопасности. Обретя свою судьбу в работе, она может жить очень насыщенной жизнью.

Однако сейчас эти творческие женщины, которые обрели свое "призвание" благодаря своим детским отношениям с отцом, значительно больше осознают свою сексуальность. Они не могут ее вытеснить бессознательно. Сексуальность - это дух нашего времени. Поэтому, когда она начинает проявляться в пубертате, сексуальность дочери перестает быть направленной на отца и отвергает объект, на который она была устремлена все это время. При расщеплении ее личности сама основа ее творчества испытывает внутренние вулканические потрясения. Она чувствует себя сексуально преданной и покинутой. Она может даже считать свое творчество отцовским искушением и отвергнуть его. То есть, с ее точки зрения, творчество может оказаться насилием. Сознание дочери совершенно отличается от сознания отца, поэтому то, что осознает дочь, не осознает отец. То, что отец делал бессознательно, ей приходится делать осознанно.

В наше время для нее открывается много вариантов выбора. Пробуждение сексуальности в ее отношении к отцу может привести такую женщину к тому, что она будет относиться ко всем мужчинам как к предателям, насильникам и плутам. Если она ощущает себя изнасилованной, это ощущение может выразиться в сексуальной мести роковой женщины, которая сама будет страдать от ощущения полной опустошенности, вызванной расщеплением тела и духа, серьезно угрожающим ее творчеству. Крайним проявлением такого состояния является проституция.

У женщины, сексуальное влечение которой было отделено от ее чувств из-за бессознательного инцеста с отцом, проживание своей сексуальности часто приводит к тому, что сексуальные проблемы вызывают личностный кризис, способствующий осознанию. Для нее сексуальность - темная сторона девственницы. Пока ее духовно оплодотворяет отец, ее творчество - девственные роды, которые гораздо больше связаны с появлением фантазии, чем с реальностью. Если плоды фантазии такой женщины становятся для нее реальностью (даже если божественное делается человеческим), ей необходимо спуститься на землю с вершины своей башни из слоновой кости. Ей следует вступить в конфронтацию с "темной стороной" своих творческих способностей, а затем интегрировать ее. Она должна вступить в конфронтацию с образом шлюхи (то есть с сексуальностью девственницы) - той самой шлюхи, которую она отвергала ради своего отца. Ей следует снова обратить внимание на мать. Тогда она найдет у матери чувства, которые сама переживает сейчас по отношению к отцу - чувства отвергнутой девственницы. Психодинамическая часть отношений с отцом может стать их молчаливым союзом против матери. Поэтому при отделении сексуальности у женщины появляется ощущение бездомности. Оно свидетельствует об отсутствии позитивной феминности, которая может служить пристанищем. Поэтому сексуальность превращается в негативный материнский комплекс. Это сексуальность, направленная против женщин, против принятия, против самой себя. Если эта негативная сексуальность усиливает стремление отомстить, поведение женщины может стать крайне пагубным едва ли не в каждой области ее жизни.

Чтобы предотвратить такое поведение, женщине следует проработать негативные отношения с матерью как объективную форму ее отношения к себе. Она сталкивается с матерью внутри себя. Возвращается прежнее ощущение тупика, но на этот раз к нему требуется осознанное отношение. Она должна поверить в то, что все может измениться, что ее судьба - это не постоянное, хроническое отчаяние. Рано или поздно, несмотря на ее мысли о том, что сделала с ней мать, или о том, что мать сделала отцу, или что ее отец позволил матери сделать с ним, женщина должна воссоединиться со своей маскулинной духовностью, ибо ей необходим его разделяющий меч, чтобы прорубить путь к Медузе и дать возможность трансформироваться своей творческой энергии. Тогда, перестав проецировать свои творческие способности на мужчин или ожидать от них спасения, она берет на себя ответственность за свою жизнь. Короче говоря, если творчеству женщины угрожает табу на инцест, проблему можно разрешить через мать. Творчество должно быть заложено в архетипической феминности. Только тогда девственницу, сидящую на коленях у Софии, может оплодотворить отец.

Джулия была "папиной дочкой", которая через танец изменила отношение к своему телу с враждебного на дружественное. Далее следует запись одного сеанса ее работы с активным воображением:

"Началось с глубокого дыхания; по тону вдохи и выдохи походили на пение.Расщепление психики: левая часть оказывается ярко-красной, правая часть - ярко-белой.

Левая часть: голос был сексуальный, ритм ударный, даже барабанный; движения - в стиле джаза, угловатые, игривые, пульсирующие движения рук, бедер, плеч, ног.

Правая часть: голос был чистый, монотонный; движения -непрерывные кривые траектории, очерченные довольно высоко, в основном руками. Чувствовалось, что они очень чистые.

Вдруг я стала петь: "Святый, Святый, Святый Всемогущий Милостивый Боже". Я продолжала петь, постепенно двигаясь в ритме толчков, характерных для полового акта. "Святый, Святый, Святый", - становилось все более абсурдным, пустоголовым и бессмысленным. Танцевальные движения изменяются, становятся прерывистыми, сексуально агрессивными и словно холодными, они как бы означают исходные левую и правую части. Все мое тело стало ярко-красным, а белый цвет исчез.

Я упала на колени и стала пристально разглядывать землю. При этом продолжала говорить: "Я ярко-красная. Я кровь. Я чистая, алая, обильная кровь! Я от земли - страстная, принимающая, живая".

Я перевернулась на спину, чтобы принять энергию жизни сверху и снизу. Танец стал продолжительным, управляемым, очень энергичным движением, совершенно отличающимся от свободного плавания изначального танца "Святый, Святый". Затем мое ярко-красное тело вместе с его бьющимся сердцем наполнилось сознанием и я стала сердцем.

Энергия этих сердцебиений, укорененная в земле, вдруг превратилась в чисто-белую духовную энергию. При каждом моем вздохе воздух превращался в алую кровь моего тела; затем мне было нужно, чтобы эта энергия вытеснила белую энергию.

Я продолжала говорить: "Я горячая, красная и белая. Так как я раскалена докрасна, то могу быть белой. Так как я получаю энергию от земли, моя алая, впитывающая кровь может отдавать обратно и превращаться в белую".

Затем пульсации прекратились. Я встала на колени, приняв положение молящейся: "Я такая, потому что Я ТАКАЯ. Я знаю это. И Бог знает это, и в этом все дело".

Я стала розовой, дикой розой. У меня желтая середина и зеленые листья. В этом вся моя суть. Меня никто не видит. Я никому не нужна. Мои корни - в расщелине скалы. Меня обдувают все морские ветры. Мое лицо обращается к солнцу и сверкающему отражению водной глади. Я прекрасна, ибо я -творение Бога. Я свободна, хотя так нежна на этом открытом месте. И я знаю, что Я ТАКАЯ".

Через связь с Софией Джулия нашла тесный контакт между душой и телом. Это описано в следующем ее видении:"

Я видела Деву Марию, которая сидела и держала у своего лона белую водяную лилию. Стебель этой лилии опускался вниз, между ее ногами, и уходил глубоко в воду. Она спокойно сидела в раздумьях над распустившимся цветком, лежавшим у нее на бедре, но для того чтобы его удержать, требовалась вся ее энергия. Лилия не помещалась у нее на голове. Она должна была посмотреть в раскрывшийся центр цветка - центр, который соединялся стеблем с самым центром земли".

Это видение напоминает священный цветок лотоса, корни которого уходят глубоко в грязь, стебель поднимается из воды, а цветок распускается на солнце. Дева, концентрируясь на своем творческом центре - отнюдь не на голове, - вступает в прямой контакт с энергией земли и должна собраться, чтобы ее удержать. Выросший из грязи цветок становится одухотворенным благодаря ее созерцанию. Джулия прокомментировала свое видение так:

"Вдруг меня наполнили чувства печали и наслаждения. Печаль пришла из-за осознания, что я никогда не встречала мужчину (ни внутреннего, ни реального), который мог бы видеть Деву, как видела ее я. Вся энергия Девы и все сконцентрированные силы уходили на то, чтобы удержать образ жизненной силы, раскрывшейся в цветке. Это божественная сексуальная энергия. Дева знает, что она должна удерживать этот момент в центре своего Сущего, ибо в этом и состоит ее истинная феминная сексуально-духовная сущность. Она должна действительно следовать своему знанию освящения материи, своего материального расплава Сущего, и ждать, ждать того, что станет доступно осознанию, не зная, наступит ли когда-нибудь этот момент. Напряженное ожидание - это агония. Радость нашла женскую чистоту - это момент познания, что материя и дух - суть одно. Но ожидание и знание того, что ожидают другие женщины, лишь усиливает осознание того, что и как должно быть в нашей культуре".

Когда страстное желание жить жизнью шлюхи, которая является частью образа Девы, приходит в гармонию с трансформирующей, духовной частью Софии, тело и дух соединяются. Тело признается сакральным местом со своей собственной моралью, которая требует к себе достойного внимания, иначе оно отреагирует физиологическими симптомами: вагинальными расстройствами, циститами, фригидностью и т.д. Таким образом, телесная мораль - это крайне чувствительная антенна. Материя трансформируется в духовность через любовь. Материя становится душой; душа становится материей. Одна женщина смогла выразить это так:

"Я всегда считала, что женщина не может отделить свое сердце от своей сексуальности. Сейчас я уверена в том, что нельзя разделить душу и страсть. Женщина выражает свою душу в своей сексуальной страсти. Ее страсть к жизни - это ее душа, а ее сексуальность - проявление этой страсти. Женщина забывает себя в страсти, когда душа и тело становятся одним целым. Это может случиться только с мужчиной, которому она, во-первых, доверяет, а во-вторых - любит. В первую очередь доверяет, ибо в душе она забывает о себе, когда отдается страсти. Если она любит мужчину, а тот отнимает у нее душу и бросает ее, она остается ни с чем. Ибо когда женщина занимается любовью - не участвует в половом акте, а отдается всей своей сущностью, - она становится творцом и творением и приходит к осознанию себя как живой души. Таким образом, для ее сущности главным становится доверие. Сексуальные/духовные энергии, переплетаясь и сливаясь между собой, порождают третье. Это не обязательно рождение настоящего ребенка; это может быть рождение духовного младенца, зарождение отношений. Именно через это третье мужчина и женщина приходят к познанию: Я ТАКОЙ и Я ТАКАЯ. В этом заключается таинство - простое и глубинное".

Только сейчас появляется новая женщина, рожденная из осознания сексуальности, которое до сих пор ее отвергало. У нее возникает огромная проблема - найти мужчину, который мог бы относиться к ней, учитывая ее новое отношение к себе. Если мужчины психологически не готовы для близких отношений с такой женщиной, вероятно, они будут испытывать страх перед ней. Обычно такой страх проявляется в ярости, импотенции и безразличии. Но это уже другая проблема, к которой только что повернулась наша культура. И вместе с тем, несмотря на агонию, которая может длиться в отношениях, женщины обречены пройти через эту революцию в своей психике.

В этой книге я сделала основной акцент на переживании женщины, но такое новое сознание проявляется и в сновидениях мужчин. По моим представлениям, эта энергия больше присуща женщинам, они лучше могут с ней справиться, не испытывая подавляющего страха. Для многих отношений уже наступило время признать хтоническую природу феминности и принять ее осторожно и деликатно, ибо только так можно дать выход животной похоти через любовь. Бессознательная феминность мужчин так же связана с матерью, как и хрупкое женское Эго большинства женщин. Женщины, которые осознают сущность своего внутреннего изменения, должны взять на себя ответственность за чувственный тон своих отношений. Когда их Эго полюбит Черную Мадонну, сразу изменится чувственная функция их партнера-мужчины. Так происходит во время этого внутреннего изменения, и результат не всегда бывает позитивным. Но если это происходит, мужчине открывается новая сторона его маскулинности. Один из моих пациентов-мужчин, едва соприкоснувшись с этой энергией у своей жены, воскликнул: "Я скажу своим друзьям: "Пойдите и отдайтесь!'"

Признав в себе внутреннюю мадонну и шлюху (то есть Софию), женщина начинает мыслить на совершенно ином уровне. Часто это длительный, иногда спокойный, а иногда и бурный период приспособления к жизни. Она живет в теле, к которому фактически не совсем приспособлена. Ее отношения и установки перепутаны или пребывают в полном хаосе. Нет ничего определенного. Ее маскулинное сознание, которое стремилось к созданию ситуаций "или-или", смягчается феминным сознанием, которое принимает парадоксальность. Она понимает и она не понимает. Она учится думать своим сердцем. Она прошла через огромное унижение, и с ее губ срываются вопросы. Она готова на все и боится, что платит слишком высокую цену. При этом она прекрасно осознает, что у нее нет альтернативы.

Ключевым для этого исследования является один часто возникающий парадокс. В первых главах этой книги я отмечала, что у психики, отягощенной страстью к совершенству, существует стремление контролировать и потребность в жестких ограничениях. Как только женщина начинает осознавать свое стремление к власти, у нее появляется возможность посмотреть правде в глаза. Страсть к совершенству можно рассматривать как отвержение жизни и отрицание женского сознания; стремление к контролю -это страх перед зависимостью, инфантильный всепоглощающий ужас, что любимый объект, от которого она зависит, не может быть зависимым во имя любви, да и во имя самой жизни.

Современные женщины пожинают урожай насилия, совершавшегося над целыми поколениями. Бабушки й матери настолько приспособились к патриархальным ценностям, что погубили свою феминность. Мать, отвергающая в себе феминное сознание, не может видеть становление ребенка; она не может позволить ему жить несовершенным человеком в несовершенном мире. Привязанная к своим стандартам совершенства и не обладающая женской идентичностью, она сознательно или бессознательно жаждет окончательно выйти из своей тюрьмы, раз и навсегда. В результате у ее дочери появляется сильное бессознательное желание умереть. Весьма вероятно, что молодая женщина хочет воскресить именно это стремление к смерти, так как Великая Мать была против ее рождения, но девочка все равно родилась. Установленный ею порядок, ограниченный жесткими рамками, становится условием, позволяющим ей по крайней мере выжить. Пока не будут сняты эти ограничения, она может в них умереть, не осознавая и не признавая свою смерть.

В ситуациях, когда существует бессознательное стремление к смерти, ребенок будет бессознательно жить, удовлетворяя потребности родителя. Иногда в символических отношениях между матерью и дочерью можно встретить такой паттерн: если дочь болеет, мать делает все возможное, чтобы заботиться о ней; если с дочерью все нормально, мать заболевает. Когда существует такой тип связи, женщина должна безжалостно принести в жертву свой материнский инстинкт, чтобы освободить дочь ради ее личной жизни. Мать это ощущает как самоубийство, ибо она может пожертвовать лишь единственной известной ей идентичностью. Но, теряя свою жизнь, она может вновь ее обрести. Это начало процесса индивидуации женщины. В конечном счете она спрашивает:"Кто я?". Поскольку через ее тело протекает жизненная сила, женщина (мать, дочь или они обе) может отказаться от потребности в контроле, ибо она больше не является зависимой. Происходит отделение символических отношений. Она больше не должна пытаться выжить. Она больше не должна умереть. Она больше не боится непредсказуемой судьбы. Она соединяется со своей жизнью и теперь может свободно радоваться собственной судьбе.

Патриархальность, которая становится для женщин настоящим бичом, основывается на архетипе маскулинности, который по-прежнему служит Великой Матери - сыновья не имеют индивидуальной связи ни между собой, ни со своей феминно-стью. Такие мужчины, как Макбет, являются избранниками Великой Матери, они ее обожают и делают все возможное, чтобы доставить ей удовольствие или удовлетворение, и вместе с тем испытывают страх перед ней и ненавидят ее за то, что она обладает полной властью над их маскулинностью. Это не герои, которые прокладывают свой индивидуальный путь к свободе. В таких случаях женщины веками идентифицировались со своими материнскими инстинктами, прячась за своей биологической функцией, боясь малейшей попытки осознания. Их единственной функцией было материнство: потеря своих детей означала для них потерю идентичности. Матери был нужен только тот союз с мужчиной, в результате которого рождаются дети. Однако существует и другая разновидность союза. В христианском мифе Бог внял молящимся за Св. Анну и она зачала Марию. С точки зрения психологии материнский инстинкт, находящийся в гармонии со Святым Духом, порождает собственное феминное сознание женщины, Деву. Когда наступает ее время, она тоже открывается и отдается божественному.

Иными словами, чтобы вырасти, девственница должна отдаться, и таким образом прекращается ее идентификация с Великой Матерью. Открывая в себе собственную индивидуальность вследствие проникновения инаковости, которая ранее ощущалась чуждой и ужасной, у нее возникает ощущение, как через нее протекает сама жизнь. Это рог единорога, который может принять только девственница, ибо только она обладает силой, чтобы открыться проникающему осознанию. Пока женщина остается пленницей своего целомудрия, надев пояс, препятствующий возможному проникновению фаллоса (материального или духовного), она должны взять на себя ответственность за матриархальную власть, порождающую подростковую патриархальность. Пока женщины не перестанут идентифицироваться с властью Великой Матери, не освободятся ни они сами, ни их партнеры-мужчины.

 

 

Рис Время девственности

 

Моя работа с женщинами, страдающими анорексией и избыточным весом, особенно если они были "папиными дочками", привела меня к осознанию того, что психология женщин с внутренним образом Медузы/демонического любовника, отличается от психологии женщин с внутренним образом Иришкигаль, теневой части Богини шумеров, которую так подробно описала Сильвия Перера в книге "Погружение в царство Богини". Исцелять их приходится совершенно по-разному. Все большее значение придается распознаванию конкретных паттернов, находящихся в центре невроза, ибо женщина, которая пытается войти в контакт со своими инстинктами через образ Иришкигаль (а фактически ей нужно стремиться обезглавить Медузу), - такая женщина может прийти в полное отчаяние, которое совершенно ее парализует.

Над этим различием я размышляла не один месяц, совершенно не радуясь тому, что страдания покорной Андромеды на скале характерны для образа современной женщины. Мои размышления продолжались до тех пор, пока моя пациентка Миган не принесла мне следующий рисунок.

 

 

Рис пациентки к главе 8

 

Ей приснился сон, где преобладала чернота, в которой появился золотой сноп света. Божественный свет усиливался, пока ей не удалось увидеть себя и своего любимого мужчину купающимися в золотом тумане и занимающимися любовью в огненном кольце. Был ясно слышен голос, которой произнес: "Твой - дух, его - тело. Вы оба должны быть единым целым".

Сон был настолько ярким и производил столь сильное впечатление, что я не стала ей говорить о том, что он содержит противоречие основному закону алхимии, согласно которому "мужчина - это небо [дух] женщины, а женщина - это земля мужчины"85 (Jung, Psychology and Alchemy, CW 12, par. 192n.) С другой стороны, он соответствует египетской мифологии, в которой богиня Нат служит воплощением небесного свода, а ее избранник Геб - воплощением земли. В любом случае, как отмечает Юнг, даже в алхимии тело и дух "не связаны с душой"86.(Jung, "The Psychology of the Transference", The Practice of Psychotherapy, CW 16, par. 454.) В сновидении Миган мужчина прорвался сквозь огненное кольцо; объединяющая душа - это их любовь друг к другу. В этих отношениях она, "папина дочка", оказалась в плену у духа, пока мужчина не помог ей обрести свою жизнь, опустив на землю - лаская ее тело.

Дальнейшие размышления привели меня к циклу произведений Вагнера "Кольцо Нибелунга". В центре сюжета этого эпического произведения - возрождение любви и похищение золота Рейна у речных дев. Эта тема является основной в развитии конфликта между любовью и властью. Владение золотом, и прежде всего кольцом, дает его обладателю абсолютную власть над миром. В сокращенном варианте эта часть мифа (которая может служить амплификацией приведенного выше сна) относится к Брунгильде. Она и восемь ее свирепых сестер валькирий являются духами, сотворенными их отцом Вотаном. Валькирии относили героев на небеса, в "рай" Валгаллы. Брунгильда - это женщина-Анима, с головы до пят вооруженная своим отцом, скачущая на своем крылатом коне, вызывая у мужчин нежные чувства. Она доводит их чувственное отношение до совершенства, которое возносит их к облакам, чтобы сражаться за "удачу" и идеальную красоту. Ее отец Вотан символизирует жажду богатства и власти, он женат на Фриске, богине брака и постоянства. Она воплощает женщину, живущую "по законам миропорядка" ценой человеческих отношений, то есть отказа от личных отношений и перехода к обезличенным. Когда Вотан оказывается перед выбором: предать героя или свой брак, он остается с Фриской, ибо погубить Фриску - значит погубить Валгаллу.* Автор имеет в виду тетралогию Вагнера "Кольцо Нибелунга" - "Золото Рейна", "Валькирия", "Зигфрид" и "Гибель Богов" (1854-1974). - Прим перев.

Между тем его любимая дочь Брунгильда узнала человеческую любовь и решила не подчиняться отцу и сражаться на стороне героя, ибо отец не разрешил ей вознести своего возлюбленного к Валгалле. Она ценит человеческую любовь больше идеального совершенства. Отец Брунгильды, желая сурово отомстить за предательство своих ценностей, поднял дочь на вершину скалы и повелел ей навсегда оставаться там. Однако она убедила его создать вокруг нее огненное кольцо - кольцо страсти. Если какому-то мужчине удастся прорваться через это кольцо, он сможет ее освободить. Вотан согласился, но назначил свое условие: если мужчина рискнет прорваться сквозь огонь и разбудит Брунгиль-ду, она перестанет быть богиней и будет земной женщиной.

Пока Брунгильда спала, герой Зигфрид убил дракона. Вкусив его крови, он стал понимать голоса птиц, которые поведали ему, что прекрасная женщина томится на скале в заточении, окруженная огненным кольцом. Он прибыл на место, прорвался через магический круг жгучего пламени и увидел перед собой спящего вооруженного человека. Он осторожно снял с него шлем и с изумлением увидел длинные вьющиеся волосы Брунгильды, спускавшиеся ей на грудь. Вынув меч, он разрубил ее длинный панцирь, и перед ним предстала Бругильда, лежащая в легком женском платье. Впервые он стал обладать женщиной, разбудив ее поцелуем. Брунгильда встала, излучая великолепие своей женственности. Они вместе запели песню экстаза и наслаждения.

Миган была Валькирией, богиней, облаченной в панцирь своего жира и фантазирующей о небесных странствиях вместе со своими любовниками, которых она уносит в рай. Подобно Брун-гильде, она восстала против своего отца, когда ее дух стал рваться к любви и жизни, но поскольку она была его дочерью, ее тело продолжало спать в кольце ее неутолимой страсти. Мечом своей маскулинности (сев на диету) она скинула свой панцирь, но, несмотря на горячее стремление превратиться из богини в простую женщину, не могла войти в контакт со своей сексуальностью. Всю свою жизнь она проживала "в голове": изучая, размышляя, фантазируя о своем искусстве играть на валторне. Она была практически не знакома со своей теневой шлюхой. Пока ее Зигфрид не прорвался сквозь кольцо страсти, она не могла соединить в себе тело и дух. Его любовь разбудила в Миган всю прелесть ее фемининности; тело и дух соединились. Тогда стремление к власти и совершенству, которые в интеллектуальном мире имели над ней власть, оказались растоплеными ее любовью к реальному мужчине.

Наблюдая, как проходит этот процесс у Миган и других женщин, у которых шея не была связующим звеном между головой и телом, я заметила большую разницу между женщинами с доминирующим внутренним образом Медузы, связанной с Брунгильдой, и женщинами с доминирующим образом Иришкигаль. Если женщина становится Анимой своего отца и эта Анима все еще находится в плену у матери, она будет жить в своем одухотворенном, рационализированном мире, но ее Афина бросит ее бессознательную Медузу в глубочайшую расщелину в теле. В такой ситуации обычно не хватает матери, которая могла бы послужить какой-то моделью феминности. Пока ее собственная творческая маскулинность находится в рабстве у отца, она одержима этой негативной маскулинностью - коллективными ценностями, мнениями и суждениями. Взгляд Медузы заставляет каменеть; он запрещает любые проявления спонтанности. Жизнь становится более конкретной из-за подростковой маскулинности, подчиняющейся Великой Матери, которая хочет все больше и больше. Те, кто ей поклоняются, фактически превращаются в камни. Их воображение конкретизирует даже вечное: например, Рождение Пресвятой Девы становится просто историческим фактом. Таким образом, Дева становится недостижимым идеалом чистоты. Она обладает деспотичной властью над женской психикой, постоянно осуждая ее "несовершенство" по сравнению с недостижимыми стандартами.

Влияние конкретизации заметно проявляется в теле женщин, страдающих анорексией и лишним весом. Частью нашей культуры стало стремление ощутить безопасность в отношениях с конкретными объектами, пока мы заживо не похороним себя под кучей своего богатства или хлама - в зависимости от своих возможностей. Маменькины сынки, которые впоследствии стали фашистами-убийцами, верили в то, что они смогут воплотить в жизнь идеал "свехчеловека" Ницше и, пытаясь это сделать, ввергли нашу планету в пучину страданий. Негативная маскулинность не может мыслить метафорически. Все должно быть конкретно, выподнять временную задачу, а не служить вечности. И снова возникает парадокс. Он стремится сделать временное настолько совершенным, чтобы оно отрицало вечное. Страсть к совершенству -это страстное устремление к нереальному, которое оставляет очень мало места для феминности.

Это мужское облачение, в котором проводит свое заключение Брунгильда, связанная с Медузой. Властью над ее жизнью обладает Медуза/демонический любовник, который берет эту власть из коллективного сознания. феминная одухотворенность находится у нее в голове, тогда как в теле живет бессознательная негативная маскулинность, отделяя ее от инстинктивных корней и делая их доступными для болезни (например, для злокачественной опухоли женских половых органов). Ее исцеление придет через творческую опору на маскулинную духовность и через отделение головы Медузы, которое позволит высвободить ее творческие способности. Ее величайшим подспорьем является разделяющий меч. В мифе о Медузе один из близнецов, Хрисаор, появившийся из ее тела после того, как ей отрубили голову, символизировал Золотой Меч. Гарольд Бейли, амплифицируя образ меча в своей книге "Забытый язык символизма", пишет:

"Великий Меч правосудия иногда почитали как символ Самого Бога, и поэтому Хенли так его и описывает в своей хорошо известной Песне о Мече:

Прорвись сквозь глупость, Прорвись сквозь поганую поросль.

Следуй, следуй за мной,

Пока все пустыни,

На всем земном шаре

Не оросятся влагой,

Которая будет сочиться, как мед

Из медовых сот; со сладостью,

Порождаемой моей силой"87

(Harold Bayley, The Lost Language of Symbolism, part 2, pp. 74-75).

Этот меч, оказавшийся в руках позитивного Анимуса, означает следующее: он вонзается в ее тело и дает ей возможность ощутить дыхание ее собственной феминной природы - сексуальности и духовности. В сновидениях женщины-Брунгильды змеи часто находятся на деревьях, развернувшись из колец и свисая с ветвей вниз. Пока женщина остается в оцепенении, она несет божественного младенца в своей голове - образ, напоминающий средневековую легенду о том, что Святой Дух оплодотворил Деву Марию через ухо. Если она когда-либо вступала в контакт с Черной Мадонной, ее змея должна была спуститься вниз, после чего женщина могла начать двигаться вверх. Она должна была привнести свет в свое конкретное тело и осознать, что ее повседневная задача заключается в том, чтобы сохранять его там. (Это обстоятельство может иметь некое отношение к психологическим типам. Интуитивные интроверты явно испытывают серьезные затруднения, оставаясь в своем теле, но это только их затруднения.) Если женщина полностью не ощущает своего тела, она остается отрезанной от своих природных, хтонических инстинктов; характерные для них аффекты превращаются в камень.Брунгильда, как женщина-Анима, в своей жизни была скорее реагирующим, чем инициирующим лицом. Поэтому в начале трансформации у нее нет проблем с признанием в Эросе маскулинного бога. Так как ее спаситель проявляется в связи между телом и духом, любовь становится исключительно нуминозной. Так как свет задерживается у нее в теле, она становится гибкой; маскулинная духовность помогает ей проникать самой и позволять проникать в себя, не испытывая страха, ибо сознание, которое она привносит в свое тело, не замутнено стремлением к власти, характерным для негативного материнского комплекса. Отделяя свой позитивный Анимус от отца, она может позволить духу проникнуть в глубины своей материи для ее трансформации. Она берет в свои руки власть над собственным телом и разрушает барьер из эктоплазмы. Лишь когда ее Анимус перестает проецироваться на отца, Брунгильда сможет полностью отдаться. Затем происходит искупление инцеста. Она открывается внешнему миру. По-моему, нападению демонического любовника подвергается именно голова Брунгильды, но средства, которыми он пользуется, в принципе позитивны. В приведенном выше сновидении Андреа компас - это прибор, который при правильном обращении с ним показывает контур мандалы, геометрического образа Бога. С этой точки зрения, Люцифер оказывается утренней звездой, Носителем Света.С другой стороны, образ Иришкигаль связан с коллективным бессознательным, которое воплощает Великая Мать. Она знает законы природы, которые являются не законами Эроса, а законами плодородия. У ее Тени есть образ шлюхи, но она может войти с ним в контакт, а Брунгильда - нет. Ее задача также заключается в искуплении вины Ужасной Матери, но хтоническая энергия внутри нее движется снизу вверх, и она относится к маскулинности как к сыну, который оказывается на пьедестале (куда она его поместила), становится субъектом исполнения ее желаний и будет делать все, чтобы ее умиротворить. Она содержит маскулинность в своем чреве и не позволит ей проникнуть в свою голову и таким образом одухотворить себя. Мать и сын находятся у нее в теле в состоянии природного инцеста. Пока будет продолжаться ее идентификация с Великой Матерью, она не позволит родиться ни ему, ни, как это ни парадоксально, собственной девственнице.Для Иришкигаль сексуальность - часть жизни, часть природы. Сексуальность не может ее опустошить. Сексуальность - это она сама, она неотделима от природы. Она обладает не обработанной интеллектом природной энергией, но будет сопротивляться тому, чтобы ею обладали. Если Иришкигаль позволит проникнуть в себя, ее переживание может быть похоже на землетрясение, так как она отделяется от своей бессознательной земной основы. Такая женщина должна совершить странствие вглубь посредством своей недифференцированной идентификации с материей, узнать свою индивидуальность и отделиться. Затем она может вступить в контакт со своей естественной хтонической природой. После того как мать "подвергнется проникновению", рождается дочь и происходит искупление матери - через ее отношение к дочери.Иришкигаль с трудом осознает, что Эрос - это маскулинный бог. В процессе своего взросления, если она не хочет стать Молли Блум, она окружает себя стеной, чтобы оказаться внутри, а не выталкивать за нее маскулинность. Эта стена служит той же цели (разделению женственности и маскулинности), но создает ее именно страх выпустить из-под контроля "дикую" энергию. У нее отсутствует определенная гибкость, ибо мать, находящаяся у нее внутри, не знает, как она может подчиниться. В ее снах мужчины появляются в цепях, запертые на чердаках или в искалеченном виде, в переполненных автобусах. По существу, получается, что в эти цепи они заковывают женщин, ибо за сексуальностью скрывается динамика власти. Сексуальность - это вл