Сентиментальное путешествие на двухместной машине времени 8 страница

— Я хотел поговорить о более важных вещах, — продолжал Оскар. — Прекрасно зная о ваших отношениях с Эммой…

— Наши отношения чисто платонические, — вставил я.

— Тем не менее. Вы не можете не видеть сложностей, которые возникли вместе с объединением всех парламентов в Мировой Совет. Социалисты с пеной у рта кричат, что Совет — он и есть Совет, то есть орган, не предназначенный управлять, однако ваши друзья именно в решении текущих задач раз за разом подменяют ООН. А Эмма на своем посту делает все, чтобы усилить эти тенденции и укрепить позиции.

— Для того Эмму и выбирали, — сказал я, складывая газету.

— Это путь к двоевластию, Иван, — сказал Оскар с неожиданной горячностью. — Забыли, чем заканчиваются такие сюжеты?

Я улыбнулся:

— По-моему, прецедент, на который вы намекаете, как раз в пользу двоевластия. Побеждает не просто сильнейший, но и тот, за кем историческая правда.

— Вы шутите, Жилин, — содрогнулся он. — Вы не можете так думать.

— Мне кажется, Пеблбридж, это вы шутите, — ответил я, откровенно скучая. — Сначала администрация вашего Совета Безопасности обзавелась собственной, никому не подотчетной бухгалтерией, потом собственной армией, потом тайной полицией в нашем с вами лице, и наконец штат ее распух настолько, что в несколько раз превысил администрацию ООН. Так кто кого подменил, спрашивается? Мировой Совет в этих условиях просто не мог не возникнуть, потому что пустота враждебна человеку. Заявляю вам, как космолетчик.

— В очередной раз сталкивать человечество лбами — аморально, — упрямо произнес Оскар. — Я мягко выражаюсь.

— Кто-то здесь заговорил о морали? — осведомился я, даже оглянулся на всякий случай. — О морали — это вы сказали?

— А в чем проблема? — встревожился он.

— Да уж не в том, конечно, что меня ни с того ни с сего посадили под колпак. Проблема в букве «L». В безобидной буковке «L» на бортах некоторых летательных аппаратов.

— Мы здесь в том числе из-за этого, — быстро ответил он. Не надо фантазий, Иван. С буквой «L» мы разберемся.

Может, и фантазии, подумал я. Оскар Пеблбридж лично докладывал первым лицам в администрации совбеза, что организации под названием «Light Forces», то есть «Силы Света», в природе не существует, а существуют только легенды о ее подвигах, большая часть которых основана на вылазках тех или иных сект. Легенды же гласили, будто некоторые из отставных и даже штатных сотрудников всевозможных земных спецслужб, включая оперативные подразделения Совета Безопасности, основали тайное братство по защите Земли от нашествия космических бесов. Якобы отсюда — теракты на кораблях, которые показались кому-то охваченными тьмой, отсюда — необъяснимые исчезновения грузов, космолетчиков и их детей, и так далее. Проблема была не в том, кто сегодня намалевал устрашающий знак на борту геликоптеров, истинные защитники Света или их беспринципные адепты; и не в том, какими словами Оскар утвердит передо мной свою непричастность к событиям на вокзале; а в том, что мне осточертела ложь — вообще. Под видом борьбы с терроризмом они создают разветвленные агентурные сети, непонятно кем руководимые и какими целями питаемые, а потом они просят не фантазировать и вдобавок вспоминают о морали. Мне понадобилось десять лет работы на них, чтобы прозреть, и еще семь лет, чтобы попытаться забыть об этом. Старый слепой дурак.

— С цветочницей уже разобрались, — покивал я.

— Как вам не стыдно, — скривился Оскар, будто в зубе у него стрельнуло. — Связывать нас с убийством Кони Вардас — просто глупо. Жаль, что ваша личная неприязнь ко мне принимает такие уродливые формы.

— Вы о чем-то собирались поговорить, — напомнил я ему. Публика ждет.

— Разумеется. — Он собрал в кучу реденькие белесые брови, сосредоточиваясь. — Вот вы, Иван, столько сил потратили на борьбу со слегом, сломали себе карьеру, приобрели известность в качестве писателя, и неужели все это зря? Как же вы допустили, что слег благополучно сменился суперслегом?

— Что? — спросил я. — Что ты сказал?

Мой голос стал чужим. В груди затрепетала вдруг ржавая струна, натянутая между скрипучими колкбми. Струна вошла в резонанс с прозвучавшим словом.

— Суперслег, — повторил Оскар без улыбки. Оскар никогда не улыбался. Слово прозвучало, жестко поделив разговор на то, что было до, и то, что будет отныне…

Только не надо прикидываться барашком, сказал Жилину Оскар. Все о чем-то догадываются, но никто не говорит вслух. Иначе зачем бы ты сюда ехал, Жилин. Нам известно, что непосредственно перед отбытием ты говорил с Эммой, значит, ты ищешь то же, что и мы. Разве не показалось тебе, что с этой страной не все в порядке? Разве не знаешь, что Эмма хочет распространить здешний опыт на всю планету? Умница ваша, гениальный ваш стратег. Вы у себя в Мировом Совете первыми поняли уникальность того, что здесь происходит, первыми заметили, что вместо жалкого слега наконец родилось нечто настоящее. А мы, к сожалению, опоздали. Вечно мы опаздываем, Жилин, с горечью признался Оскар, и собеседник попытался его утешить: может, вы у себя в совбезе просто дураки? Может, дураки, легко согласился он. Столько лет тупо наблюдать, как местная валюта вытесняет в этой стране все прочие, и не насторожиться, не заняться делом. Лишь совсем недавно сообразили вывезти отсюда образцы банкнот и подвергнуть их лабораторным исследованиям. Никаких результатов, увы, кроме одного — при пересечении границы деньги напрочь теряют свои биокорректирующие свойства, так что пытаемся теперь организовать исследования здесь же, на месте… Мы отвлеклись, встряхнулся Оскар. Есть сведения, что найдено устройство, созданное внеземной цивилизацией, и это устройство сейчас пытаются привести в действие. Кто пытается? Коллега Жилин знает этого, с позволения сказать, человека. Некто Странник. Знакомый позывной? Увы, до сих пор не удалось его сфотографировать или получить изображение иным способом, аппаратура как бы не видит эту тварь. Но, кстати, благодаря самой возможности подобных чудес спецы Совета Безопасности и смогли распространить эффект квантового рассеивания на весь спектр излучения. В результате получился… да, именно «зонтик». Но мы отвлеклись, вспомнил Оскар. Итак, нельзя допустить, чтобы подарок от, прямо скажем, сверхцивилизации прибрал к рукам какой-нибудь фанатик, будь он хоть трижды гениальным стратегом. Потому что с более сильным средством влиять на земную историю человечество еще не сталкивалось. Если слег позволял человеку уйти в мир, придуманный им самим, и там же сдохнуть, то суперслег, подброшенный нам черт знает кем, воздействует уже на реальный мир, делая его придуманным, подвластным фантазии одного человека. Ты понял, Жилин? Поменялся объект воздействия: не твое сознание, а весь окружающий тебя мир. Это не просто наркотик, Жилин, это прежде всего оружие…

Оскар уже не сидел на краешке скамейки. Оказалось, он придвинулся ко мне на расстояние пощечины, и тогда я стряхнул с себя очарование чужого бреда. Видеть себя в третьем лице, думать о себе в третьем лице — привилегия вождей и шизофреников.

— Во-первых, не «ты», а «вы», — напомнил я, восстанавливая дистанцию. (Он тут же отодвинулся.) — Во-вторых, суперслег внеземного происхождения — это как-то непривычно. Кстати, если машинка еще не собрана, с чего вы взяли, что обязательно получится суперслег, а не, положим, стереопроектор?

Оскар пригладил жидкие рыжие волосенки на голове. Веснушчатое лицо его стало абсолютно непроницаемым.

— Значит, вы все-таки знаете, — произнес он с без выражения.

— Что я знаю?

Он погрозил пальцем.

— «Машинка не собрана». Проговорились. Да, надеюсь, эта дьявольская штука и вправду еще не собрана, потому что когда они найдут третье звено, будет поздно.

Ага, подумал я. Раз, два, три, солнышко гори. До трех мы считать умеем. Нечто, состоящее из трех (или более?) деталей, в настоящий момент расчленено и закопано в райских кущах, и злые дяди носятся по саду с саперными лопатами, мечтая сложить эту головоломку, а другие злые дяди пытаются схватить и допросить главного змия-хранителя, и попутно все крушат друг друга. Увлекательный роман. Третья деталь не найдена, но где в таком случае остальные две? И что в действительности зарыто в камерах хранения? И при чем здесь турист Жилин, который ничего толком не знает? И что нужно было от Жилина тому русскоязычному чудотворцу, который умолял: «Пойди и возьми»?

Какая дичь, говорил в таких случаях один охотник.

Напарник, запертый в моем черепе, исступленно колотил ногами в кость: нельзя верить! Это же Оскар, вопил он. Нельзя верить им всем, прилизанным и опрятным. И холодным, как межпланетное пространство. Хотя, зачем обижать космос такими сопоставлениями? Я бросил наугад:

— А что у вас с Рэй? Опять у кого-то нервы сдали? Оскар неловко взмахнул ресницами. По лицу его скользнула досада — словно юркая змейка проползла.

— В каком смысле?

— Я не знал, что Мария — счастливый отец. Потому и спросил.

Оскар закаменел.

— Счастливый отец, — повторил он. — Когда лучший сотрудник оказывается предателем, не хочется вспоминать про его отца. Скорее про мать.

Наверное, метил он в том числе и в меня. Измена, как известно, не имеет срока давности. Мне были безразличны кипящие в нем чувства, которым не дозволялось выплескиваться наружу (впрочем, в ипостаси большого начальника Оскар растерял изрядную часть своей выдержки), но зато мне не было безразлично все, что касалось Рэй. Личность, известная в определенных кругах, почти легендарная, хоть и очень, очень молодая. Вундеркинд, можно сказать. Именно усилиями этого агента, на тот момент стажера Совета Безопасности, была остановлена крупная контрабанда сингонических метаморфоров из каторжной тюрьмы на Бамберге. Преступная группа состояла из офицеров надзорсостава и их жен. Космический жемчуг, который добывали на астероиде Бамберга, был вовсе не тем, из-за чего рудники не могли быть закрыты ни при каких условиях. Все дело было в так называемой пустой породе, содержащей астроуглерод. Этот уникальный минерал легко изменял свою кристаллическую модификацию в зависимости от плотности окружающей среды — от алмаза (кубическая форма решетки) или лонсдейлита (гексагональные сингонии) до совершенно немыслимых образцов. Его открытие позволило не только перевернуть лазерные технологии, создав первые образцы промышленных скорчеров, но и, что было главным, измельченный астроуглерод резко замедлял разрушение и деформацию кристаллической решетки мезовещества в фотонных реакторах. А без фотонных реакторов, сами понимаете, по космосу не полетаешь. Иначе говоря, закрытие копей означало для человечества уход из межпланетного пространства, потому что Бамберга пока оставалась единственным местом в Солнечной системе, где обнаружились подобные метаморфоры. Компания «Спейс Перл Лимитед» была в свое время только ширмой, которую сменили затем другой ширмой, и все — ради поддержания жесточайшего режима секретности. Так что мириться с контрабандой и прочими шалостями деловых мерзавцев было никак невозможно… После той истории, насколько я знаю, вундеркинда-стажера внедрили уже непосредственно в МУКС, в результате чего было предотвращено покушение на директора, вызревшее, как ни странно, в недрах службы личной охраны, а нашего героя вынесло в число самых приближенных к директору лиц. Я много чего знал про агента по имени Рэй, за исключением того факта, увы, что Рэй — это подлинное имя…

— Отчего ж сразу предатель-то? — вознегодовал я. — Может, человек просто захотел жить иначе. Перестать лгать.

Оскар сказал ровным голосом:

— Это вы для Марии оставьте, утешьте старика. Совершена кража. Из подземного хранилища МУКСа, подчиненного лично директору, исчез экспонат, назначение которого долгое время оставалось загадкой. Лет пятнадцать назад этот предмет был обнаружен на одном из астероидов небезызвестным вам Пеком Зенаем и доставлен им же на Землю. Но теперь мы знаем, что это такое. Это была одна из частей суперслега. Улыбаетесь? Зря. (Я вовсе не улыбался.) Украденный экспонат привезли сюда — специально для вашего друга Странника, так что два звена от машинки ими уже собраны. И все благодаря Рэй. Не понимаю…

Вновь что-то человеческое, что-то мелкое проступило в лице большого босса Пеблбриджа (обида? растерянность? страх?), но лишь на мгновение, на короткое мгновение слабости.

— Что это, если не предательство? — поинтересовался он. Так и передайте Рэй.

Мне не понравились его намеки. Мне вообще не нравится, когда делают вид, что играют в открытую, держа в каждом из карманов по запасной колоде, поэтому я глянул на часы и встал, решительно сказавши: мне пора, мне еще переодеться надо успеть. Оскар тоже встал. Еще пару минут, попросил он, никуда ваши друзья не денутся. Ему было отлично известно, где и во сколько меня ждут, — это мне совсем не понравилось. Он застегнулся на все пуговицы, тщательно уложив зеленый галстук под пиджак, и произнес завершающий спич. Мы не призываем вас занять нашу сторону, сказал он, очаровывая меня тусклыми бесцветными глазками, мы вообще не хотим, чтобы вы занимали чью-нибудь сторону. Оставайтесь таким же независимым и самостоятельным, каким вы были в пору борьбы со слегом. Эмма рвется к власти: мы это знаем, и вы это знаете. Нам вы не доверяете — это ваше право. Поэтому мы просим: если вы всех опередите, что вполне вероятно, то подумайте десять раз, прежде чем мчаться с находкой к Эмме. Отдайте ЭТО — нет, не Совету Безопасности! — всему человечеству, в любой приемлемой для вас форме…

— Перестаньте за мной подглядывать, — зло сказал я. — И подслушивать. Я не кинозвезда, на «Оскар» не претендую.

— Оскар? — не понял он.

— Премия такая была. Вас разве не в память о ней назвали?

— Наблюдение снято, — тут же и очень убежденно сказал он. Слово офицера.

Оскар Пеблбридж всегда был уверен в том, что говорит, даже если через минуту менял свое решение.

 

Глава четвертая

 

Коттедж был оформлен в скандинавском стиле, ничего лишнего. Стены, покрытые тонированной штукатуркой цвета топленого молока. Настоящая деревянная мебель, не какая-то там. Обшитые мореным дубом пол и потолок; по словам хозяев, этот материал специально заказали из Союза, с родины Татьяны,

Ровно в девять включили стереовизор, так уж было заведено в этой семье. Одна из привычек, складывающихся годами. Чета Горбовских была из истинных интеллигентов, за что я и любил их. Включили новости, наивно полагая, что сдобренный картинками бубнеж не слишком обременит наше общение. О, sancta simplicitas! Интели мои милые…

— Ну и дела, — оторопело сказал Анджей после минуты общего молчания.

Новости были сплошь местными. Одновременно в двух точках, в аэропорту и в морском вокзале, неизвестные злоумышленники совершили на редкость дерзкую акцию. Устройства управления камерами хранения были переключены в режим «Аварийный сброс». Мало кто знает, что такой режим существует, и уж тем более им никогда здесь не приходилось пользоваться. Эта возможность в обязательном порядке закладывалась в программы еще со времен борьбы с терроризмом, из соображений безопасности, когда экстремисты представляли серьезную угрозу, но с тех пор минуло слишком много лет. Обслуживающий персонал размяк, раздобрел и потерял память. Программная имитация чрезвычайных обстоятельств привела к тому, что все до единого боксы в камерах хранения раскрылись, наплевав на всякие там права личной собственности, после чего шустрые ребята, очень кстати оказавшиеся поблизости, без лишнего шума собрали урожай, погрузились и разъехались в разные стороны. Эта схема действий сработала безотказно — ив аэропорту, и в морском вокзале. Полиция, судя по ее заверениям, была готова к нападению, но внешнему — с воздуха, с моря, из-под земли. Увы, вместо нападения был предложен мягкий, культурный вариант. Свидетелей не тронули, пострадала только негласная охрана в залах с боксами — их безошибочно вычислили и усыпили… Жалко было Бэлу, не везет ему сегодня.

В комнату вплыла Татьяна, заняв своими габаритами половину помещения (первую половину занимали мы с Анджеем). Хозяйка поставила на стол кувшин с чем-то прозрачным, искрящимся, и подсела к нам.

— Чер-те что на свете творится, — тихо произнесла она… У нее был низкий голос, под стать ей самой. Когда она говорила громко, дребезжали стаканы на столе.

— Всем спокойно, — объявил я, разглядывая кувшин. — Муть осядет, никуда не денется.

Мне вовсе не было спокойно, поскольку события, судя по новостям, не стояли на месте. Единственное, что если не радовало в этой ситуации, то хотя бы вызывало пошлое злорадство, было вот что: в камерах хранения железнодорожного вокзала явно ничего не нашли, раз уж пошли на новое нападение.

— Что сидишь? — толкнула Татьяна мужа. — Разливай.

Жидкость из графина переместилась в рюмки.

— Что это? — нехорошо возбудился я, распробовав.

— Арака, самогон из фиников, — подмигнул мне Анджей. — Домашний, без аналептических нейтрализаторов.

Я тут же вспомнил Славина.

— А на вынос можно?

— Дадим, дадим, не ерзай.

— Я вез вам «Скифскую», — признался я, — но таможня лютует. Что же вы, ребята? Говорили, никаких таможен. Говорили, весь мир должен быть открыт, говорили, что страна с охраняемыми границами — тюрьма…

— Остров, — подсказал Анджей.

— Ну, остров. Обитаемый. Быстро же вам надоела свобода.

— Главным препятствием была не таможня, а закон о запрете иммиграции, — возразил он. — Ты же знаешь, эти правила мы первым делом спустили в утилизатор. Причина вырождения была в обособленности. Чтобы страна перестала гнить, понадобилась новая кровь, новые люди, и они сюда приехали. А вы все набрасываетесь да набрасываетесь на бедного господина Брига.

— Кто таков?

— Начальник таможенного управления. По имени Пети Бриг.

Фамилия показалась мне смутно знакомой.

— По-моему, мы отвлеклись, — строго сказала Татьяна, звякнув ложечкой о рюмку. — Давайте-ка за встречу.

— Некая В. Бриг случаем не его родственница? — спросил я.

Анджей затруднился с ответом, и тогда я опрокинул в себя обжигающее рот зелье, а потом схватил что-то с ближайшей тарелки. Это оказался кусок фасолевого торта.

— Почему в вашем городе не разрешают пить араку? Хмельной-то сон лучше, чем никакой, — блеснул я остроумием. — А утром опохмелиться для гармонии.

Супруги Горбовски переглянулись. Очевидно, я выразился неуклюже. Русский медведь, тоже мне. Алкоголь стремительно всасывался в кровь, наполняя жизнь иллюзией смысла.

— Раз в год все можно, Ванюша, — сказала Татьяна, будто тяжелобольного утешала. — Норму свою только знай. В конце концов, постоянно сдерживаться тоже вредно для здоровья. Попробуй, пожалуйста, вот этот пирог.

Я попробовал. Чтобы понять, из чего это сделано, одного куска, оказалось мало. Хозяйка довольно улыбнулась.

— Мука из морской капусты, — открыла она страшную тайну. Внутри — одуванчики на меду.

— Запить, — простонал я, хватая воздух пальцами. — Отравили.

Странный шум раздался за спиной, и я оглянулся. Из соседней комнаты задом выползал некто в коротких штанишках и фланелевой маечке, сосредоточенно таща за собой на редкость диковинное сооружение.

— Леонид Андреевич Горбовский, — с гордостью представила Татьяна третьего члена семьи, сделав это почему-то на русский манер.

Мальчик, впрочем, не обратил на нас никакого внимания, поскольку был чрезвычайно занят. Улегшись на бок, он подправлял что-то в своей игрушке, напоминающей то ли монорельс, то ли жуткую кибернетическую змею. Монорельс медленно и беззвучно перемещался по полу, а другой его конец (хвост? голова?) тянулся в соседнюю комнату, поднимался по лестнице на второй этаж и там терялся. Мальчику было лет шесть-семь на вид. Надо полагать, ровесник революции. Помнится, Анджей делал тогда прозрачные намеки насчет положения своей супруги и, как выясняется, вовсе не выдавал желаемое за действительное. Что ж, мои поздравления, хоть и сильно запоздавшие.

— Почему Андреевич? — поинтересовался я.

— Не «Анджеевич» же! — фыркнула Татьяна.

— А что муж? Не обижается?

Она по-матерински обняла меня за плечи и поднесла к моему лицу огромный натруженный кулак.

— Мужья у нас вот где, — по секрету сообщила она. — Я, кстати, рожала в Торжке, когда мы с Анджеем к моему отцу ездили. Леню в честь отца и назвали…

Кулак ее мог потягаться размерами с моим, будто и вправду в кулаке кто-то находился. Анджей только улыбался, поглядывая на супругу; был он очень спокойным, медитативным человеком.

— Зайчик, — сказала она вдруг совершенно другим тоном. Спустись в погреб, достань Ванюше бутыль, пока помним.

Тот послушно встал. «Зайчик». Татьяна ослабила хватку, и я смог снова оглянуться на мальчика.

— Пан Леонид, — позвал я. — Что мы такое строим?

— Это самодвижущаяся дорога, — оскорбился он, так и не повернувшись. — Сама себя строит, разве не видно?

— Ух ты, — сказал я. — Движется тоже сама?

— Квазиживая система, — откликнулся он после паузы. Очень увлечен был делом, некогда ему было языком молоть. Но я не отставал:

— А как насчет безопасности для землян?

— Это же фитопластик, — объяснил он мне, несмышленышу. Насыщает воздух отрицательно заряженными ионами и поддерживает баланс углекислого газа. Большая польза.

Нешуточный попался собеседник.

— Кто делал экспертизу? — осведомился я с максимальной солидностью.

— Мастер Будах.

— Это один из студентов Анджея, — сказала мне Татьяна. Агасфер Будах, иранец… Прекрати валяться на полу! — вдруг прикрикнула она на сына. — Сколько можно просить! Вечно он валяется, — пожаловалась женщина. — Нет чтобы вел себя, как человек. Либо носится, либо лежит задницей в небо.

Вернулся Анджей, прижимая к груди стеклянную емкость внушительных размеров. Очевидно, подарок для гостя. В глазах его светилась гордая уверенность, что, по крайней мере, до завтра гостю этого хватит. Татьяна посмотрела на часы и решила:

— Пора в кровать. Ты не против, Леонид Андреевич?

Она встала и легко вскинула детеныша себе на плечо (тот укоризненно вякнул: «Ну, мама!»). Самодвижущаяся дорога, оставшись без хозяина, тут же замерла…

Было хорошо, тепло, спокойно. То ли обстановка тому способствовала, то ли финиковая водка, просочившаяся шпиону Жилину в мозги. Ты пей, пей, напомнил Анджей, подливая мне еще, бери от жизни все, друг, пока здоровым не стал — как в старые добрые времена… Под спаржу с сухарями молча помянули старые добрые времена. Ручеек воспоминаний юркнул под воротник рубашки (или это капелька пота была?), вызвав секундный озноб. События семилетней давности начались двадцать седьмого, а не двадцать восьмого, как ожидали полумертвые, ни во что не верящие горожане. Совет решил ударить с упреждением на день. Стае, помнится, сказал, гордясь удачно найденной формулой: «Вчера было бы рано, а завтра — поздно», а я жестоко разочаровал его:

«Где-то мы это уже слышали, дружок». Интели не хотели стычек и крови, даже революции, собственно, не хотели, их единственной мишенью был слег. Через университетские антенны (мощная всеволновая станция) запустили генератор шума, который подавил проклятые приемники, завывающие возле ванн с бесчувственными телами. И никакой репеллент, растворенный в теплой водичке, не способен был отныне вернуть слегачам утраченные фантазии. Приемник со вставленным в него слегом — это ведь все равно приемник, просто усилитель высокой частоты приобретал несвойственные ему функции дешифратора. Откуда слег принимал передачи, осталось неизвестным (принимал, это было доказано), что, впрочем, не имело большого значения, потому что главным было другое: если имеет место передача сигнала, значит, есть и возможность помешать, поставив заслон из помех. Дело это оказалось непростым, функция смены частот была третьего порядка, но появился загадочный некто и принес функцию в готовом виде. Некто, получивший именно за свою общую странность романтическое прозвище — Странник, естественно, какое же еще… Когда включили генератор помех, тут-то все и закрутилось. «Ломка» у слегачей протекала в форме психозов с бредовыми состояниями, которые сопровождались жутким двигательным возбуждением. Миры, в которых они прятались, вторглись в реальную жизнь, безумцы вышли на улицы, и обнаружилось среди них большое количество родственников местного начальства, да и само начальство было представлено, как говорится, в полный рост, и ситуация мгновенно вышла из-под контроля… Причину всех бед мэрия нашла без труда. Осадили Университет, разбомбили передающую антенну. Тогда интели захватили телецентр. Воевать, как выяснилось, они умели и ничего больше не боялись. К ним присоединились все рыбари, что, конечно, не удивительно, однако самым неожиданным итогом противостояния было то, что интелей поддержали многие другие, казалось бы, субтильные общества и клубы — Трезвости, Нравственности, Общество Знатоков и Ценителей, За Старую Добрую Родину, и даже, что особенно странно, яростно соперничавшие меж собой «Быки» и «Носороги». Как ни назови эту ситуацию: путч, бунт, переворот, революция, результат все равно был один — страна разделилась. Одни взяли верх над другими. Но после этого — что случилось после? Каким образом удалось за столь короткий срок преодолеть глубокий общественный раскол? Загадка… Да и со слегом не все обстояло просто. Едва настал хрупкий мир, страну захлестнул наплыв туристов — не иммигрантов, рвущихся строить новую жизнь, а именно туристов, желающих хорошенько отдохнуть, несмотря на возможные беспорядки, несмотря на вопиющий развал системы обслуживания. В чем дело, сразу не разобрались и, тем более, не воспрепятствовали процессу. «Туристы — это наше все», как сказал кто-то из местных любителей поэзии, читавший, видимо, Аполлона Григорьева в подлиннике. Причем здесь слег? А при том, что совершенно неожиданно открылось одно любопытное свойство этого зелья. Во всех других городах и странах классическая схема слега (обычный приемник плюс вспомогательный генератор, вытащенный из фонора) работала как высокочастотный психоделик, и не больше того. Не больше того! Пусть чудовищно сильный, вызывающий почти мгновенную зависимость, но все-таки обычный психоделик. И только в одном месте планеты наркотический сон взлетал до божественных высот. Только находясь в этом городе, ты мог погрузить ненужное тебе тело в ванную и отправиться во Вторую Реальность, ставшую для тебя единственной. Реальность, в которой ты Бог. Только в этом городе… Вот чем объяснялось нашествие любителей острых ощущений, торопившихся попробовать настоящий слег до того, как его задавят окончательно. Еще одна загадка в ряду прочих. Или Оскар Пеблбридж с товарищами сумели разгадать ее? Не зря же он упоминал про деньги, которые теряют некие свойства при пересечении границ, — в точности, как семь лет назад это было со слегом…

Соленые капли воспоминаний высохли, оставив на душе едкий след. Я неожиданно для себя расчихался — верный симптом того, что с рюмками на сегодня пора кончать, иначе следующими симптомами вполне могли стать фортели со зрением, с ногами, с желудком.

— Аполлон — красивое имя, — сказал я, уткнув нос в платок. — Ахиллес, Харон, Артемида…

Анджей оторвал голову от стола и глянул на меня одним глазом. Сидел он сгорбленный, обмякший, положивши голову на локти; вспоминал он что-то свое, что-то невозвратимо хорошее.

— Предположим, назовем мы этаким заковыристым именем обычного, ничем не примечательного работягу, каких тысячи вокруг нас, — продолжил я, увлекаясь. — Аполлон Иванов. Нет, не надо фамилий; просто — Аполлон. Просто — Феб. Станет ли он после этого античным героем? Или хотя бы героем романа?

Если кто-то с моими физическими данными начинает заговариваться и вести себя неадекватно выпитому — это страшно. Но вдруг оказалось, что Татьяна уже вернулась, уложив ребенка спать, что она плотно сидит сбоку от меня, подперев подбородок кулаком, сочувственно заглядывает мне в лицо, и я пояснил обоим хозяевам свою мысль:

— Я, собственно, о том, что туристы — это ваше все. Не спорю, раньше так и было. А что есть «ваше все» теперь, горожане?

Анджея, похоже, тоже повело от выпитого, поскольку он, поблескивая учеными глазками, пустился в рассуждения насчет средств, восстанавливающих контакт человека с окружающим миром, а вернее будет сказать — исправляющих взаимоотношения человека с мирозданием, «…потому что это главное, отцы, без этого невозможно не только вернуть здоровье, но и сохранить его, потому что, если ты отвергаешь мировой порядок вещей, то и мироздание неизбежно отвергнет тебя, мало того, чем искреннее, чем глубже ты недоволен своей жизнью, тем нездоровее будет твоя жизнь, это ведь спираль, по которой наше подсознание гоняет нас до самой могилы, и вот тут-то отчаявшемуся, глупому или просто ленивому человеку приходят на помощь психокорректоры — не какие-то там грубые гипноделы, а тончайшие, естественные средства, не лекарства, упаси Боже, а система, смысл которой в том, чтобы приоткрыть разум (снизить критику? — удачно поддел я оратора), чтобы в образовавшуюся щелочку вошли специальные тексты, примеры которых повсюду — в виде лозунгов, газет, случайных разговоров, — таким образом, весь город приобретает свойства огромного психокорректора, и качество туризма теперь совершенно иное, это ведь невооруженным глазом видно, отцы…» А потом Татьяна, как главный из присутствующих отцов, вставила Анджею в зубы сочный плод нектарина, временно заткнув брызжущий умом гейзер, и с грустью сказала мне, что счастье не бывает долгим, и я сказал, что она единственная поняла, о чем был мой вопрос… а потом я спросил, оттолкнувшись от темы, на кой ляд нужно по ночам класть деньги под подушку? И еще — что позорного сокрыто в простом слове «сон»?! И друзья мои почему-то замялись, спрятали глаза, и повисла над столом тягостная пауза…