Положение матери в семье и ее роль в жизни Адольфа

 

Все авторы биографий сходятся на том, что Клара Гитлер "очень любила и баловала" сына. Сразу же следует отметить, что любить и баловать одновременно, по-моему, нельзя, если, конечно, понимать под любовью умение распознать и почувствовать истинные потребности ребенка. Если же родители неспособны на это, то они балуют ребенка, т.е. осыпают его ласками, всячески потворствуют ему, предоставляя блага, которые являются лишь суррогатом того, в чем он действительно нуждается и что родители не могут ему дать. Я не думаю, что у слова "баловать " есть какое-либо иное значение. Мать, балующая ребенка, лишает его любви, и это не может не сказаться на его дальнейшей жизни. Будь Адольф Гитлер по-настоящему любимым ребенком, он также был бы способен любить других. Но его отношения с женщинами, различные извращения (см. Stierlin, 1975, S.168) и подчеркнуто отстраненная манера общения с другими людьми свидетельствуют, что, в сущности, он так и не познал ни материнской, ни отцовской любви.

До появления на свет Адольфа у Клары было трое детей, которые умерли от дифтерии в течение одного месяца. Возможно, что первые два ребенка заболели еще до рождения третьего, которому суждено было проявить всего три дня. Через 13 месяцев родился Адольф. Я позволю себе перенести в свою книгу таблицу, имеющуюся в монографии Штирлина.

Дата рожденияДата и причина смертиВозраст в момент смерти1Густав17.05.188508.12.1887 дифтерия2 года 7 месяцев2Ида23.09.188602.01.1888 дифтерия1 год 4 месяца3Отто18871887 дифтерияпримерно 3 дня4Адольф20.04.18895Эдмунд24.03.189402.02.1900 корьпочти 6 лет6Паула21.01.1896Не случайно, что все, кто отмечал, что после смерти Густава, Иды и Отто Клара всю свою любовь посвятила Адольфу, кто писал о ней как о необычайно ласковой матери и создавал из нее чуть ли не образ Мадонны, были мужчинами. Современная женщина, познавшая радость материнства, могла бы более реалистично оценить события, предшествовавшие появлению на свет Адольфа, и получить точное представление о том, в какой эмоциональной атмосфере прошел первый год жизни ребенка. Ведь именно этот год в огромной, если не в решающей, степени определяет все его дальнейшее развитие.

В 16 лет Клара Петцль перебралась в дом своего "дяди Алоиза", чтобы помочь ему ухаживать за больной женой и двумя детьми. Там еще до смерти первой жены Клара забеременела, а в 24 года вышла замуж за 48-летнего Алоиза. Менее чем за три года она родила трех детей, которые умерли один за другим от дифтерии. Густав заболел в ноябре, но Клара почти не могла ухаживать за ним, т.к. вот-вот должна была родить третьего ребенка. Отто, видимо зараженный дифтерией от Густава, прожил всего три дня. Накануне Рождества умирает Густав, а через три недели дочь Ида.

Таким образом, Клара всего за каких-то пять недель пережила и роды, и смерть троих детей. Не обязательно обладать повышенной чувствительностью, чтобы после такой ситуации полностью утратить душевное равновесие. К тому же она имела рядом с собой деспотичного мужа и была совсем еще молодой женщиной: ей не было и 28 лет. Возможно, она как истинная католичка восприняла все случившееся как Божье наказание за свою внебрачную связь с Алоизом. Возможно, она даже проклинала себя за то, что из-за родов так толком и не смогла поухаживать за Густавом. Во всяком случае, лишь человек с воистину железными нервами способен стойко перенести такие удары судьбы. Но Клара была вовсе не такой. Никто морально и эмоционально не поддержал ее. Она продолжала исполнять свои супружеские обязанности, уже в год смерти Иды снова забеременела и в апреле следующего года родила Адольфа. Но из-за того, что в данной ситуации она вряд ли могла правильно воспринять свое горе, беременность вновь заставила ее испытать прежний шок, пробудила в ней прежние страхи и породила сомнения, выживет ли ребенок в этот раз. Какая женщина с таким прошлым еще во время беременности не испытывала бы страх? Разве ее сын мог вместе с молоком матери впитать такие чувства, как спокойствие, уверенность и ощущение защищенности? Скорее, вызванные беременностью и появлением на свет Адольфа воспоминания об умерших недавно трех детях и осознанный или подсознательный страх за судьбу новорожденного, с одной стороны, и чувства самого младенца, с другой - представляли собой как бы два сообщающихся сосуда. Клара также не могла сознательно испытать гнев на своего целиком занятого собой мужа, который не обращал никакого внимания на ее душевные страдания, поэтому она не могла не выместить гнев на младенце: ведь его ей не нужно было бояться.

Но такие судьбы были у очень многих людей, и здесь ничего не поделаешь. На таких выдающихся людей, как Новалис, Гельдерин, Кафка смерть их братьев и сестер тоже наложила очень сильный отпечаток, однако они имели возможность открыто рассказать о своих страданиях.

С Адольфом Гитлером все было совершенно иначе. Он ни с кем не мог поделиться своими ощущениями и переданным от матери чувством тревоги и потому был вынужден подавлять их, чтобы отец ничего не заметил и не стал его бить. Оставалось лишь индентифицировать себя с ним.

Но есть еще одно обстоятельство: матери довольно часто идеализируют умершего ребенка. (Напомним, что человек впоследствии часто неадекватно оценивает упущенные в жизни возможности, жалея о них.) Это заставляет нового ребенка особенно напрягаться, чтобы "ни в чем не уступать" умершему, которого мать по-настоящему любит, думая, что останься он в живых, был бы наверняка лучше. Это можно проследить на примере семьи Ван Гога, у которого умер, правда, только один брат.

Один из моих пациентов увлеченно рассказывал о своем "счастливом" детстве. Я привыкла к такому идеализированному подходу, но в данном случае идеализация переходила все границы. Пациент говорил о совершенно поразительных вещах. Оказывается, сестра этого человека, умершая, когда ей не было и двух лет, обладала совершенно удивительными способностями. Она якобы ухаживала за больной матерью, пела ей песни, чтобы успокоить ее, знала наизусть молитвы и т.д... Когда же я спросила, неужели такое возможно, он посмотрел на меня так, словно я посягнула на самое святое, и ответил: "Вообще-то нет, но это был не ребенок, а чудо". Я сказала, что матери очень часто идеализируют своих умерших детей, рассказала ему про Ван Гога и под конец добавила, что ребенку порой очень трудно жить под таким прессингом, ибо он сам никак не "сравняется" с умершим "вундеркиндом" по своим способностям. Он снова совершенно автоматически заговорил об удивительных способностях своей сестры и вдруг весь затрясся, оплакивая ее смерть, случившуюся 35 лет назад. У меня создалось впечатление, что он, наверное, впервые оплакивал свои детские годы, т.к. слезы его были совершенно искренними. Только теперь я поняла, что мне вначале не понравилось в его голосе - неискренняя интонация. Может быть, говоря о своем детстве, он подсознательно подражал восторженным рассказам матери о своем первом ребенке. Его высокопарные, многословные излияния, долженствовавшие свидетельствовать о "безоблачном" детстве, были проекцией рассказов матери о "чудо-ребенке", а поэтому тон их был тем же, что и у матери. Но благодаря этому обстоятельству они дали психоаналитику возможность понять правду.

Я часто вспоминала об этой истории, встречаясь с людьми, у которых складывалась схожая ситуация в семье. Из их рассказов я узнавала, что чем больше матери нуждались в поддержании душевного равновесия за счет других, тем больше они возвеличивали своих покойных детей, и это часто продолжалось десятилетиями. Тем самым они как бы вознаграждали себя за все страдания, причиненные им мужьями, и за трудности, связанные с воспитанием доставляющих столько забот живых детей. Каждая из них в глубине души полагала, что умерший ребенок обязательно стал бы ее помощником и защитником, заменив ей в этом отношении со временем ее собственную мать.

Поскольку Адольф появился на свет после смерти трех своих братьев и сестер, я не могу представить себе, что мать относилась к нему "с любовью и нежностью и готова была всем пожертвовать ради него". Однако все его биографы полагают, что Гитлер испытывал не недостаток, а избыток материнской любви, что его слишком часто хвалили, и потому он впоследствии так жаждал всеобщего восхищения. Якобы долгий симбиоз с матерью, вызывавший у него положительные эмоции, породил у него желание "слиться" с массами. Такие высказывания встречаются порой даже в серьезных психоаналитических исследованиях.

На мой взгляд, такого рода трактовка наиболее ярко отражает то, насколько укоренились в нашем сознании педагогические принципы. Напомню, что авторы педагогических трактатов выступают против "слепой любви", рекомендуют ни в коем случае не "баловать" ребенка, а, напротив, с момента рождения воспитывать его в строгости, чтобы подготовить его к жизни. Психоаналитики выражаются по-иному, они считают, что необходимо "научить ребенка справляться с состоянием фрустрации из-за недостатка любви", как будто он сам не может научиться этому. В этой связи стоит отметить следующее. Если ребенок в детстве получил достаточно любви и внимания, то он, став взрослым, как раз не будет в такой степени, как ребенок, нуждаться в любви и поэтому не будет испытывать ярко выраженной фрустрации при ее отсутствии. Зато появление у человека склонности к наркомании или иным извращениям всегда означает, что ему чего-то не хватает и что в детстве ему многое недодали, что в детстве он страдал от недостатка материнской любви. Даже если родители и утверждают, что "любили" ребенка, это не так, и на самом деле они его баловали. Ведь очень часто ребенка закармливают сладостями, щедро одаривают игрушками и всячески опекают (!), даже не желая разобраться, что же твориться в его душе. Наиболее ярко это опять-таки демонстрирует пример Гитлера. Вряд ли мать смогла бы любить в нем ярого ненавистника отца. Даже представив на минуту, что мать могла испытывать к Адольфу чувство истинной любви, невозможно допустить, что она не обставляла эту любовь целым рядом условий, одним из которых было, безусловно, требование "быть послушным мальчиком и прощать все отцу". О ее полной неспособности хоть как-то помочь сыну в его конфликте с Алоизом свидетельствует следующий отрывок из книги Штирлина:

"Авторитарный стиль главы семейства не мог не внушить жене и детям чувства уважения и даже страха, которое пережило отца. Даже после смерти отца в доме по-прежнему царил его культ. Так, например, его трубки остались стоять на кухонной полке, и вдова в беседе с кем-либо, желая доказать свою правоту, всегда показывала на них, т.е. ссылалась на незыблемый авторитет покойного" (Stierlin, S.21-22).

При таком преклонении Клары перед Алоизм Адольф едва ли был готов поделиться с ней своими подлинными чувствами, особенно если учесть, что он, несомненно, представал в глазах матери в невыгодном свете по сравнению со своими умершими братьями и сестрой. Ведь они, умершие так рано, наверняка не успели согрешить и попали на Небеса, где, как известно, также невозможно совершить никакого греха. Бедный же Адольф оставался на грешной земле. Чтобы получить любовь матери, он был вынужден притворяться, чем окончательно и определил свою жизненную позицию. В самом начале фундаментального труда Феста есть несколько очень метких замечаний:

"Всю свою жизнь он предпринимал неимоверные усилия, чтобы скрыть свой истинный облик и сделать его гораздо более просветленным... Вряд ли мы найдем другую историческую личность, которая столь же тщательно скрывала свою истинную сущность и которая была готова применить столь чудовищное насилие, чтобы возвеличить себя. Сам себя он скорее воображал монументом, а не человеком и на протяжении всей жизни стремился создать о себе именно такое представление" (Fest, 1978, S.29).

Человеку, познавшему любовь матери, не нужно так искажать свое подлинное лицо.

Адольф Гитлер постоянно стремился оборвать все связи с прошлым. Сводного брата Алоиза он даже близко к себе не подпускал, а сестру, которая вела у него домашнее хозяйство, заставил сменить фамилию. Однако на арене мировой политики он ставил подлинную драму своего детства, сам того не осознавая. Подобно своему отцу, он также стремился быть абсолютным диктатором. Остальные должны были повиноваться и молчать. Он внушал страх, но одновременно пользовался безграничной любовью народа, который, как когда-то Клара у ног своего мужа, теперь так же покорно лежал у его ног.

Известно, что Гитлер завораживающе действовал как на мужчин, так и на женщин. Всем им он заменял строгого отца, точно знающего, что правильно, а что нет. Ведь всех этих людей с детства приучали к послушанию, неукоснительному выполнению своих обязанностей и соблюдению христианских заповедей. Они также с ранних лет должны были подавлять в себе ненависть и скрывать свои истинные потребности.

Гитлер предстал перед ними человеком, не только не отвергающим нормы буржуазной морали, но напротив, готовым высоко оценить привитую им с детства привычку к повиновению, и это почти ни у кого не вызывало внутреннего протеста. Ведь он не ставил перед ними глубинных вопросов о смысле жизни, его политика не вызывала у них душевных кризисов. Более того, он дал немцам универсальное средство, позволившее совершенно легальным путем излить накопившуюся в душе едва ли не с первых дней жизни ненависть. Найдите мне того, кто этим не воспользуется! Еврей теперь оказался виновным во всем, а истинных виновников (собственных родителей-тиранов) можно было, как и прежде, идеализировать.

Я знаю женщину, которая в детстве не сталкивалась с евреями до тех пор, пока не вступила в национал-социалистическую организацию "Союз германских девушек". В детстве ее держали в ежовых рукавицах. Отец и мать очень нуждались в ней: она вела домашнее хозяйство, т.к. ее брат и две сестры по разным причинам покинули родительский дом. Поэтому, несмотря на ее желание, а также ярко выраженные наклонности и способности, она так и не освоила какой-либо профессии. Уже гораздо позднее она рассказывала мне, как с восторгом читала в "Майн Кампф" о "преступлениях евреев" и какое испытала облегчение, когда поняла, что теперь можно кого-то совершенно безнаказанно ненавидеть. В душе она завидовала брату и сестрам, поскольку те, в отличие от нее, занимались своим любимым делом, но эту зависть она не могла выражать открыто. И вот теперь она поняла, что еврейский банкир, давший ее дяде ссуду под проценты, "бесстыдно наживался" на нем. На самом же деле именно родители нещадно эксплуатировали ее, и она подсознательно их ненавидела. Но ведь порядочной девушке не подобает испытывать такие чувства, как ненависть и зависть. И вдруг найден очень простой выход: можно ненавидеть сколько угодно, оставаясь любящей отца дочерью, да еще и "приносить при этом пользу Отечеству". Но самое главное - можно гордиться своей силой, своими добродетелями, своим арийским происхождением и презирать при этом евреев, таких же слабых и беззащитных, каким в детстве был ты сам.

А сам Гитлер? И для него еврей - это беспомощный несчастный ребенок, каким он сам был когда-то. Гитлер жестоко измывался над евреями, потому что в детстве отец точно также обращался с ним. Алоиз непрерывно мучил сына, каждый день избивая его (мы помним, что в одиннадцатилетнем возрасте он чуть не забил его до смерти), поэтому и взрослый Адольф Гитлер также никак не мог успокоиться, и, уже уничтожив шесть миллионов евреев, призывал в своем завещании к полному истреблению еврейской нации.

Ведь и Алоиз Гитлер, и Адольф Гитлер испытывали страх перед возможным возвращением в психику человека отщепленной части собственного Я. (Этот страх характерен для всех родителей, избивающих детей.) Отсюда непрекращающиеся побои сына и постоянная борьба против евреев - за этим кроется боязнь прорыва в сознание подавленных ощущений (чувство собственного бессилия и униженности), Прибежище от которых человек всю жизнь пытается найти в стремлении Я "стать великим", что дает ему возможность распоряжаться судьбами других людей. Алоиз стремился сделать служебную карьеру, его сын - стать вождем нации. В одном ряду с Адольфом и Алоизом стоят и психиатр, рьяно выступающий за широкое применение электрошока, и врач, занимающийся трансплантацией обезьяньего мозга, и профессор, навязывающий свое мнение студентам, и просто отец, воспитывающий своих детей. Все эти люди, которым неизвестно чувство скорби по собственному детству, стремятся не только погубить, унизить или оскорбить других, нет, главная цель их деятельности - предание окончательному забвению мучительных воспоминаний о зародившемся когда-то чувстве бессилия.

В очень интересной книге Штирлина прослеживается мысль, что мать как бы подсознательно "поручила " сыну сделать все для ее спасения от унижений со стороны мужа. Таким образом, из этого можно сделать вывод, что Германия заняла в подсознании Адольфа место матери. С этим, наверное, следует согласиться, однако упорство, с которым он позже стремился к поставленной цели, безусловно отражало его кровные подсознательные желания. Ведь Гитлер поставил перед собой воистину великую цель - полностью освободить свое подлинное Я от гнетущих воспоминаний о страшных унижениях, которым он подвергся в детстве. Для этого он принес в жертву Германию.

Впрочем, одно не исключает другого: ведь, "спасая мать", ребенок одновременно борется за право на существование. Иначе говоря, Адольф думал, что если бы его мать была сильной женщиной, она бы уж точно избавила его от мук и постоянного страха смерти. Но она, униженная и во всем покорная мужу, не могла защитить ребенка. Отныне настал его черед "спасти" мать (Германию) от врага, чтобы она была чистой, сильной и доброй. Только тогда она способна дать ему чувство уверенности в себе. Многие дети мечтают о том, как они спасают своих матерей в минуту смертельной опасности, и тогда они становятся именно такими, какими мечтают видеть их дети. Но поскольку у ребенка нет такой возможности, он ищет объект-заместитель, и так возникает синдром навязчивого повторения. Если вовремя не распознать его корни, он может привести к совершенно катастрофическим последствиям. Так, если довести рассуждения Штирлина до конца, то мы приходим к следующему выводу: освобождение Германии (полное истребление еврейского народа), т.е. окончательное устранение злого отца, предоставило бы Гитлеру возможность стать счастливым ребенком, живущим с "матерью" в мире и согласии.

Стремление во что бы то ни стало добиться этой неосознанной (и недостижимой) цели со временем, естественно, приобрело маниакальный характер. Однако любая мания легко объяснима, когда известно, какое детство было у человека, страдающего этой манией. К сожалению, авторы биографий Гитлера боятся допустить в свое сознание воспоминания о детстве и потому совершенно неверно истолковывают причину патологического поведения фюрера. Так, например, их чрезмерно занимает вопрос, действительно ли отец Алоиза Гитлера был евреем и можно ли самого Алоиза считать алкоголиком.

Но ведь психологическая атмосфера, в которой растет ребенок, как правило, не имеет ничего общего с той "объективной историей жизни", из которой биографы позднее дружно принимаются выуживать факты. Они забывают, например, что подозрение оказывает на ребенка более пагубное воздействие, чем твердая уверенность в том, что его дед был евреем. Сам Алоиз страдал от неопределенности, а Адольфу бесспорно было известно о слухах, хотя в семье на известную тему говорили крайне мало и неохотно. Но именно слухи и замалчиваемые факты больше всего занимают ребенка, особенно если он чувствует, что с неизвестностью не в состоянии психологически справиться даже отец. (Выше уже рассказано о том, какую реакцию у Гитлера вызвало сообщение Франка о том, что его дед, возможно, все же был евреем. Эта реакция подтверждает мои выводы.)

Уничтожение евреев дало Гитлеру возможность хотя бы в мечтах "исправить" свое прошлое.

1. Гитлер отомстил отцу за мучения (ведь, возможно, отец был наполовину евреем).

2. Гитлер избавил мать от издевательств отца (то есть он избавил от ненавистных врагов Германию).

3. Он завоевал любовь матери при сохранении своего подлинного Я. (Гитлер завоевал любовь немецкого народа, представ перед ним орущим во все горло ярым ненавистником евреев, а вовсе не послушным, воспитанным в духе католической веры ребенком. Именно эти качества, абсолютно чуждые ему, ему приходилось демонстрировать, чтобы мать проявляла к нему любовь.)

4. Ему удалось переменить роль - теперь он сам стал диктатором, теперь все должны были повиноваться ему, как когда-то он повиновался отцу, он создал концлагеря, в которых с людьми обращались так, как когда-то в детстве обращались с ним. (Человек едва ли способен выдумать нечто совершенно чудовищное, если никогда не знал ничег го подобного. А если то, что с ним делали в детстве, нам не кажется чудовищным, то это часто - следствие идеализации родителей.)

5. Он начал преследование слабого, беззащитного ребенка в своем собственном Я и часть своего Я спроецировал на свои бесчисленные жертвы, чтобы не испытывать скорбь, вызванную перенесенными в детстве страданиями, от которых его никто, даже мать, не мог спасти. Подсознательное желание отомстить тому, кто в раннем детстве жестоко мучил его и изгнать из своего Я слабого ребенка совпало с желаниями огромного количества немцев, которые выросли в точно такой же атмосфере насилия. Согласно Штирлину, в воображении Адольфа Гитлера постепенно сформировался образ ласковой матери, которая, хотя и "поручает" сыну спасти ее, но одновременно защищает его от жестокого отца. В предложенном Фрейдом понятии "эдипов комплекс" также значительное место занимает идеализированный образ матери. Клаус Тевеляйт в своем исследовании "Мужские фантазии" очень близко подошел к правильному пониманию феномена идеализации матери, хотя он также побоялся сделать окончательные выводы. Так, он изучил речи и произведения целого ряда видных представителей фашистской идеологии и установил, что в них постоянно встречаются образы строгого, карающего за непослушание отца и доброй, защищающей ребенка матери. Ее называют "лучшей женщиной и матерью в мире", "добрым ангелом", "умной, глубоко религиозной, всегда готовой помочь женщиной с твердым характером" (Theweleit, том 1, S.133). Матери же товарищей или жен, помимо всего прочего, вызывали восхищение такими чертами своего характера, как жесткость, любовь к Отечеству, истинно прусские взгляды ("немцы не плачут"). Это были железные женщины, которые "даже глазом не моргнут при вести о гибели своих сыновей" (об этой черте родных матерей, как правило, ничего не говорится).

Тевеляйт приводит совершенно поразительные высказывания:

"И все же отнюдь не эта весть окончательно доконала мать. Четырех сыновей отняла у нее война. Она спокойно перенесла это, а убил ее совершенный пустяк: Лотарингия отошла французам, и страна лишилась залежей медной руды" (S.135).

Этот "железный характер" часто находит свое выражение и в наказаниях, которые такие матери применяют к своим "горячо любимым" детям. Герман Эрхард рассказывает:

"Четыре часа простоял я ночью на снегу в наказание за свое упрямство, пока, наконец, мать не заявила, что с меня достаточно" (там же, S.133).

Мать мстит за унижения, перенесенные в раннем детстве, используя ребенка в качестве объекта-заместителя. Ребенок не в состоянии понять, почему любимая мать причиняет ему боль, и одновременно никак не может взять в толк, почему такая сильная женщина как маленькая девочка трепещет перед мужем. От ее жесткого характера ребенок очень страдает, однако ему отказано в праве эмоционально воспринимать эти страдания и показывать, как ему больно. Ему ничего не остается, как отщеплять от своего Я переживания, причиной которых стала жестокость матери, и приписывать эту черту другим матерям, даже восхищаясь ею.

Разве могла Клара Гитлер помочь своему сыну, когда, в сущности, была просто служанкой, во всем покорной своему хозяину-мужу? Будучи уже замужней женщиной, она по-прежнему робко называла мужа "дядюшка Алоиз", а после его смерти, стоило лишь кому-нибудь упомянуть о нем, как она тут же с благоговением смотрела на его трубки.

Что творится в душе ребенка, когда он видит, как та же самая мать, которая готовит ему еду и поет прекрасные песни, замирает, словно окаменев, и ничего не предпринимает, когда отец жестоко избивает ее любимого ребенка? Какие чувства охватывают его, когда он, стиснув зубы, надеется, что она - в его глазах такая сильная и смелая - наконец придет ему на помощь? Но ничего подобного не происходит. Мать так и не решается встать на защиту своего ребенка и своим молчанием лишь демонстрирует полную солидарность с мучителем. Неужели кто-то думает, что ребенок не понимает этого? И стоит ли удивляться тому, что в итоге он, хотя и неосознанно, начинает злиться на мать? Может быть, он будет горячо любить мать (во всяком случае сознательно), но ощущение, что его унизили, предали, что над ним насмехаются и издеваются, никуда не уйдет и обязательно найдет выход, причем будет использован механизм отщепления и проекции.

Мать Гитлера - не исключение, а скорее подтверждение правила. Такую жену хотели бы иметь многие мужчины. Но разве может мать, если она по сути своей просто рабыня, привить ребенку чувство самоуважения, без которого он не сумеет развить в себе живое начало? Яркий пример женского идеала Адольфа Гитлера демонстрирует отрывок из "Майн Кампф":

"Широкие массы по своей психологии невосприимчивы к любой половинчатости и слабости.

Подобно женщине, чьи душевные переживания определяются не столько отвлеченными интеллектуальными рассуждениями, сколько смутной чувственной страстью к способной дополнить ее силе и которая поэтому предпочитает склониться перед сильным, а не руководить слабым, масса также скорее покорится вождю, чем человеку, пытающемуся ей что-то объяснить... Удовлетворить ее может только учение, не терпящее рядом никаких других теорий... Масса, в большинстве своем, не знает, что делать с либеральными свободами, и, получив их, даже чувствует себя брошенной на произвол судьбы. Она не в состоянии осознать ни бесстыдство, с которым ей навязывают настоящий интеллектуальный террор, ни, казалось бы, достойное возмущения насилие над ее гражданскими правами; она совершенно не ощущает бессмысленность и противоречивость всего учения. Ее сознательно обрабатывают словами, и она слышит только звучащие в них силу и жестокость, которые она полностью и навсегда принимает" (цит. по: Fest, 1978, S.79).

Давая характеристику массам, Гитлер явно видел перед собой мать. Ведь в основе его идеологии лежит очень рано приобретенный опыт: жестокость всегда побеждает.

Фест также выделяет презрительное отношение Гитлера к женщинам, которое вполне понятно любому, кто знаком с ситуацией, сложившейся в его семье. Вот мнение Феста:

"Среди определяющих факторов, приведших Гитлера к созданию "расовой теории", особое место занимает комплекс собственной сексуальной неполноценности и глубокая антипатия к женщинам. Он уверял, что именно женщина занесла в наш мир грех, что ее чрезмерная податливость искусным в любви недочеловекам - этим животным в человеческом облике - есть основная причина осквернения нордической крови" (Fest, 1978, S.64).

Возможно, Клара была по натуре робкой и застенчивой, и лишь потому называла своего мужа "дядюшкой Алоизом". Но ведь он не возражал. Не исключено, что Алоиз даже требовал этого, ведь настаивал же он, чтобы соседи обращались к нему исключительно на "Вы". Даже в "Майн Кампф" Адольф называет его "господин отец". Таково, наверное, было пожелание Алоиза, и сын уже настолько усвоил его, что даже в зрелом возрасте не мог называть его по-другому. Вполне вероятно, что Алоиз, настаивая на неуклонном исполнении своих требований, хотел тем самым хоть как-то вознаградить себя за то, что в детстве ему приходилось стыдиться своего происхождения, бедности и т.д., о чем я уже писала. Сразу же напрашивается мысль: а не потому ли все немцы в течение 12 лет были обязаны приветствовать друг друга возгласами "Хайль Гитлер!"? Вся Германия была вынуждена безропотно выполнять любые, даже самые нелепые требования своего фюрера, который очень хорошо запомнил, что в детстве его заставляли делать то же самое.

Гитлер всячески потворствовал массам, в том числе "истинно германским женщинам", ибо остро нуждался в их голосах на выборах, хотел, чтобы перед ним преклонялись и т.д. Но ведь в матери он нуждался не менее остро. Тем не менее он так и не смог добиться по-настоящему близких с ней отношений.

Штирлин пишет:

"Н.Бромберг (Bromberg, 1971) следующим образом описывает сексуальные привычки Гитлера: "Гитлер обычно ложился на пол лицом вверх и умолял молодую женщину сесть на корточки над его головой и справить ему на лицо малую или большую физиологическую нужду. Иначе он не получал сексуального удовлетворения... А вот пример мазохизма Гитлера, который однажды бросился на колени перед молодой немецкой актрисой и умолял ее бить его ногами. Сперва она отказалась, но он заклинал ее исполнить его желание. Он осыпал себя упреками, бился в истерике. Когда же она уступила и с нарастающей силой принялась бить его ногами, он буквально дошел до экстаза. Разница в возрасте между Гитлером и молодыми женщинами, с которыми он тем или иным образом вступал в интимные отношения, составляла обычно 23 года. Именно такой была разница в возрасте у его родителей"" (Stierlin, 1975, S.168).

Невозможно даже представить себе, чтобы человек, которого, по уверению большинства его биографов, в детстве нежно любили, страдал бы от таких садомазохистских наклонностей. К сожалению, очень многие выводы о "теплых отношениях" между Адольфом и матерью продиктованы тем, что биографы идеализируют своих родителей. Да разве только они находятся по-прежнему во власти губительных воззрений, характерных для "черной педагогики"?

 

Выводы

 

Если читатель воспримет мои размышления о детстве Адольфа Гитлера как проявление чрезмерной чувствительности или даже как желание хоть как-то "оправдать" его страшные преступления, то это, разумеется, его полное право. Может быть, по-другому он просто не может воспринять мои мысли. Люди, которых очень рано приучили "жить, стиснув зубы", как правило, подсознательно входят в роль педагога, и потому для них любое выражение сочувствия к ребенку есть не что иное, как проявление излишней чувствительности. Что же касается проблемы вины, то я выбрала Гитлера только потому, что изо всех известных мне преступников у него на совести больше всего человеческих жизней. Однако недостаточно заявить, что кто-либо виновен и даже доказать его вину. Разумеется, не только наше право, но и наша обязанность - сажать за решетку убийц. Лучшего способа обезопасить себя от них люди пока не придумали. Но почему мы не хотим признать, что желание убивать очень часто обусловлено трагическими переживаниями, выпавшими на долю убийцы в детские годы, а тюрьма - только их закономерный итог?

Если не заниматься поисками новых фактов, а попытаться оценить уже известное нам в более широком контексте, то выясняются обстоятельства, на которые пока не обращали внимания, в результате чего они оставались скрытыми от глаз общественности. Для психолога работы здесь еще непочатый край. На мой взгляд, крайне важна следующая информация: оказывается, сестра Клары, т.е. тетка Адольфа, горбунья и шизофреничка Иоганна с самого рождения мальчика вплоть до достижения им юношеского возраста жила с ним в одном доме. Ни в одной из прочитанных мной книг о Гитлере данное обстоятельство никак не связывается с принятым в "Третьем рейхе" законом об эвтаназии. Ведь для того, чтобы обнаружить такую взаимосвязь, биограф Гитлера должен был понять чувства мальчика, вынужденного ежедневно наблюдать, как живущая с ним бок о бок родственница ведет себя неадекватно, если не сказать - пугающе странно. При этом нельзя забывать, что ему было запрещено публично выражать такие чувства, как ярость и страх, и вообще задавать щекотливые вопросы. Разумеется, присутствие рядом больной шизофренией тетки отнюдь не обязательно имеет негативные последствия, но лишь в том случае, если ребенку разрешено открыто проявлять свои эмоции и откровенно обсуждать с родителями свои страхи.

Как известно, отец Адольфа нанял служанку Франциску Херль, но она вскоре уволилась, ибо ее угнетало присутствие в доме именно тети я Иоганны. Об этом она рассказала Етцингеру в интервью, прямо заявив: с "Уж очень меня достала эта полоумная горбунья" (Jetzinger, S.81). Но племянник шизофренички не мог произнести такие слова и уйти из родного дома. Зато, повзрослев, он был в состоянии сделать надлежащие выводы. Придя к власти, Адольф Гитлер сполна "отомстил своей несчастной тетке" за свои тогдашние трагические переживания. Он приказал убить всех проживавших на территории Германии душевнобольных, поскольку не чувствовал в них "полезных членов здорового общества". Сразу отметим, что такое ощущение сохранилось у него с детства. Теперь, в зрелом возрасте, он без зазрения совести замаскировал свое желание отомстить идеологическими мотивами.

Предыстория принятия закона об эвтаназии остается за рамками моей книги, т.к. моей главной целью было на конкретном и ярком примере показать, к каким чудовищным последствиям может привести постоянное унижение ребенка. Но такое унижение вкупе с запретом на проявление чувств и выражение их в словесной форме едва ли не повсеместно стало одним из самых главных факторов системы воспитания, и потому в обществе совершенно не замечают его влияния на последующее развитие ребенка. За рассуждениями о том, что телесные наказания везде в порядке вещей, скрывается нежелание увидеть истинные масштабы происходящей трагедии. А сколько родителей убеждены в том, что без побоев нельзя заставить ребенка учиться! Сколько педагогов постоянно издеваются над детьми! Когда же их воспитанник, став взрослым, совершает жестокие преступления, это для них оказывается "громом среди ясного неба". Не имея желания увидеть взаимосвязь между жестокими методами воспитания и преступностью, общество ужасается и делает вид, что убийцы и грабители берутся "неизвестно откуда ".

На основании анализа детства Гитлера я сделала следующие выводы:

1. Самый страшный преступник "всех времен и народов" был в детстве обычным ребенком.

2. Эмоциональное восприятие ситуации, сложившейся в детстве человека, совершившего тягчайшие преступления, и сострадание к несчастному ребенку отнюдь не исключает трезвой, критической оценки преступлений, совершенных этим человеком в зрелом возрасте (это относится и к Алоизу, и к Адольфу).

3. В основе репрессивной политики лежат воспоминания правителя об унижениях, перенесенных в детстве, сохранившиеся в подсознании.

4. Сознательное восприятие на эмоциональном уровне перенесенных унижений может скорее избавить человека от неудержимого стремления причинять боль другим, проще говоря, от садистских наклонностей, чем вытеснение этих переживаний в подсознание.

5. Ни заповедь, предписывающая нам почитать отца своего и мать свою, ни "черная педагогика", требующая непременно щадить родителей, совершенно не учитывают решающих факторов, способных определить всю дальнейшую судьбу ребенка.

6. Взрослый человек сможет разобраться в себе самом, только поняв истинные причины своего душевного состояния. Возмущение, обвинение других и испытываемое чувство вины не помогут ему в этом.

7. Подлинное понимание на эмоциональном уровне не имеет никакого отношения к сентиментальному сочувствию, которое не позволяет проникнуть в душу человека.

8. То обстоятельство, что определенное явление или представление, выступающее в качестве причины некоторого психического состояния, оказывается повсеместно распространенным, не освобождает нас от изучения этого явления. Наоборот, его широкая распространенность говорит о том, что изучать его нужно, поскольку оно касается или может коснуться всех нас.

9. Ощущать ненависть на эмоциональном уровне - не то же, что и открыто выражать ее и вымещать на других людях. В первом случае речь идет о психическом переживании, во втором - о действии, которое может стоить жизни другим. Там, где путь к эмоциональному ощущению ненависти закрыт запретами в духе "черной педагогики" или потребностями родителей, там дело обязательно дойдет до ее открытого выражения. При этом разрушительные действия человека могут быть направлены как на других людей (пример Гитлера), так и на самого себя (пример Кристианы Ф.)

Впрочем, часто случается так, что эти действия направлены и внутрь своего Я, и вовне: именно такова структура деструктивной деятельности большинства преступников. Это мне хотелось бы продемонстрировать на примере Юргена Барча.