Отношения матери и младенца

Фодхам

Ф. подчеркивает, что мать не всемогуща, и являет­ся только половиной взаимо­отношений. Результат разви­тия в раннем возрасте будет удовлетворительным при про­сто хорошей материнской за­боте, и важно не идеализиро­вать роль матери. Мать спо­собствует росту, особенно с помощью своей способности контейнировать ребенка. Это можно рассматривать как продолжение содержания in utero, и это выражено в фи­зическом действии держания. Однако в этом есть нечто большее. Контейнирование также выражено во взглядах матери, ее речи и в ее при­сутствии в целом. Кроме то­го, то, как мать занята ребен­ком, дает форму ментального содержания (он находится в ее мыслях), и она придает смысл миру для ребенка. Са­ма мать позволяет ребенку влиять на себя и использует свои эмпатические способно­сти по отношению к нему. Она вбирает в себя эмоции ребенка, понимает их, а затем возвращает назад, преобразо­ванными и ясными. Мать и ребенок находятся в систем­ных отношениях, и каждый из них влияет на другого. Но это ни в коем случае не явля­ется отношениями симбиоза.

Нойманн

Н. говорит о них как о "первичных отношениях", ко­торые характеризуются пол­ной зависимостью младенца от матери. Инстинкт самосо­хранения у ребенка старается сохранить эту связь. Тело матери — это мир, в котором ребенок живет, и на ранних этапах у ребенка вряд ли есть нечто большее, чем "телесная самость, которая в любом случае содержится в первич­ных эмбриональных отноше­ниях. Это далее описывается как "двойственный союз", в котором мать и ребенок, объ­ективно отдельные, функцио­нируют психологически как одно. Мать рассматривается как "хорошая Великая Мать", которая содержит, кормит, защищает и согревает ребен­ка. Н., на первый взгляд, довольно странно, говорит о ней как о безличной, анонимной, трансперсональной, архетипи-ческой. При более внима­тельном рассмотрении оказы­вается, что он просто говорит о ее истинктивности как ма­тери.

Тем не менее, Н. исклю­чает возможность рассмотре­ния ребенком матери как че­ловека; с точки зрения Н., этого не происходит доста­точно долго, и только к концу первого года жизни много­численные функции матери очеловечиваются и выражают­ся в личности матери. Тогда между матерью и ребенком могут возникнуть отношения "Я-Ты", но даже тогда "первичные отношения все равно составляют все поле жизни ребенка... даже тогда мать остается всемогущей" (1973, с. 25).

Н. рассматривает ми­стическое соучастие матери и ребенка как нечто сущест­вующее с момента рождения, а не как нечто, чего следует достичь. Он также отмечает, что контроль и регулирование развития ребенка вначале осуществляется исключитель­но матерью (в отличие от Ф.). В то же время Н. так­же, видимо, осознает, что ребенок оказывает стимули­рующее воздействие на мать; он приводит данные исследо­ваний по таким темам, как стимулирование материнской реакции положением головы ребенка.

ПРОЦЕССЫ ВЗРОСЛЕНИЯ

Фордхам

Ф. видит процесс непре­рывного развития. Он осно­ван на движениях деинтегра-ции-реинтеграции по мере того, как различные архети-пические элементы первичной самости сочетаются с окру­жающей средой".

Когда, например, архетипическое ожидание, состоящее в предрасположенности к контакту с грудью, реинтегрирует от первичной самости, оно при благоприятных обстоятельствах встретится с реальной грудью или соском. После того, как этот контакт надежно присутствует в тече­ние значительного периода времени, самость становится способной реинтегрировать нечто достаточно отличное от исходного дезинтеграта. Те­перь у ребенка есть основа для истинного внутреннего объекта.

Самые первые отношения являются чисто частично-объектными, и весь ритмиче кий процесс можно сравнить с дыханием. С течением времени в ходе развития интернализируется все больше объектов. Всегда есть архетипические потенциалы, которые не реали­зуются, а также архетипические образы, которые влияют на поведение, но которые не на­шли или еще не нашли удовле­творительного соответствия в окружении.

Ребенок, конечно, не знает, что он деинтегрирует; он непрерывно осознает, что что-то с ним происходит, обычно в связи с телесной зоной, и сопровождается воз­буждением. С другой сторо­ны, реинтеграция предполага­ет сон или сонное состояние спокойствия. Реинтеграция — это время, когда младенец должен чувствовать себя от­деленным, когда он ассими­лирует и переваривает возбу­ждающие деинтегративные процессы. Он отрицательно реагирует на вторжение.

Что касается воздействия отца, Ф. полагает, что клю­чевым элементом является переключение от двухлично-стного к трехличностному функционированию. Новым элементом является треуголь­ник, а не какой-то радикаль­но новый стиль сознания.

Нойманн

Концепция Н. совершен­но отлична от концепции Ф. Он полагает, что после уроборической фазы ребенок вступает в матриархальную, а затем в патриархальную стадию развития.

Основы матриархальной стадии охватывают "укрытие в непрерывности существова-ния" (1973, с. 39). Посте­пенное развитие отношений двух людей служит основой всех последующих отношений. Если уроборус маскирует двойственность матери и ре­бенка, то на матриархальной стадии она становится преоб­ладающей и включает способ­ность интегрировать отрица­тельные опыты. Это приводит к образованию интегрального эго, которое обладает некото­рой способностью к защите; в частности — отрицательные чувства отвергаются или из­гоняются. Но это интеграль­ное эго не существует до на­чала второго года жизни. Н. использует идею Юнга об "animus" (см. гл. 7 ниже), чтобы объяснить при­сутствие отца. Вначале он на­ходится в фаллическом аспек­те матери, что означает, что он еще подчинен Великой Матери. Постепенно появля­ется фигура отца, часто как идеал (см. идеализированный объект-самость у Кохута) и хранитель духовных ценно­стей в семье. Н. полагает, что отлучение от груди, понимае­мое не просто как буквальное событие, представляет собой переход между этими двумя совершенно разными этапами. Если внутренний график раз­вития ребенка выполняется, отлучение от груди не будет травмой, особенно если мать восполняет уменьшение с по­мощью других видов телес­ного контакта, целуя и лаская ребенка.

Точка зрения Н. состоя­ла в том, что между образами матери и отца сразу возника­ет напряжение. Он проводит различие между "маскулин­ными" атрибутами (сознание, деятельность, движение, аг­рессивность, разрушитель­ность, проникновение) и "фемининными" (бессозна­тельное, защита, укрытие, заглатывание), но оставляет место для того, чтобы эти ат­рибуты смешивались в фигурах реальных родителей.

ПСИХОПАТОЛОГИЯ

Фордхам

Ф. делает акцент на том, в какой степени ребенок мо­жет вынести неизбежное столкновение, между архети-пическим ожиданием и реаль­ным внешним миром. Необ­ходима некоторая доля тре­ния, которая стимулирует рост сознания. Но если есть такое чувство гнева и разоча­рования в связи с ситуацией, что ребенок не может выне­сти его, он начинает ощущать фрагментарность и неспособ­ность справиться ни со свои­ми внутренними импульсами, ни с внешними потребностя­ми. В психопатологическом плане есть две возможности: человек вырастает со слабым эго, либо человек реорганизу­ет свои чувства и вооружается против мира всемогуществом, высокомерным представлени­ем о том, каким должен быть мир, и нарциссическими за­щитами (см. о защите эго выше, с. 198).

Нойманн

Н. занимает сходную с Ф. позицию в плане своей концепции "расстроенного эго". Оно возникает, когда защитная атмосфера уробору­са и матриархальной стадии преждевременно разрушается и эго ребенка пробуждается слишком скоро, "влекомое к независимости ситуацией бес­покойства, голода и расстрой­ства" (1973, с. 77). Это ис-точник нарциссизма, который Н. рассматривает как неспо­собность вынести отрицатель­ные переживания- Расстроен­ное эго остается постоянно зависимым и резко требует удовлетворения своих потреб­ностей, которые рассматрива­ются человеком как нечто большее, чем они есть на са­мом деле.

Второе следствие краха первичных отношений, краха, ведущего к активизации рас­строенного эго, — это повы­шенное стремление к агрессии и сопутствующее ощущение вины. Эта агрессия совсем не такая, как здоровая агрессия эго. Тем самым Н. соединил слабое эго, нарциссизм, чрез­мерные требования и агрес­сию. Они проистекают из разрушения первичных отно­шений матери и ребенка.

СХОДСТВО

Наиболее очевидное сходство содержится в вопросе об "ответственности перед Юнгом". Мы видели, как Фордхам вы­строил свою концепцию первичной самости в соответствии с идеями Юнга (с. 184, выше). То, что Нойманн обязан Юнгу, тоже совершенно очевидно. Я хотел бы выделить в особенности одну черту. Двойственность природы уроборуса как формы лич­ной психологической смерти, и наоборот, обозначения духовной регенерации соответствует тезису Юнга о том, что регрессия к матери ужасает и привлекает одновременно.

Эти авторы также разделяли стремление не идеализировать материнство (хотя Фордхам обвиняет Нойманна в идеализации детства). Нойманн утверждает, что мать можно заменить сур­рогатной в некоторых обстоятельствах (1973, с. 21), и весь ак­цент на автоматической природе процессов развития подчеркива­ет, насколько то, что ребенок видит в матери, происходит из текущих психологических потребностей ребенка.

Фордхам, критикуя Нойманна, делает обзор идей Нойманна на психодинамическом языке (1981). Он делает это (как он говорит), чтобы посмотреть, есть ли в них какая-либо ценность. Фордхам резюмирует:

"вначале существуют пассивные, главным образом перцеп­тивные, но возможно, рефлективные и активные, в основном моторные, состояния эго; затем развиваются фантазии, в ко­торых субъект и объект недостаточно определены и поэтому возникают чудодейственные эффекты; это состояние ведет к маниакальным (воинственным) попыткам одержать победу над врагами... позднее эго развивается, и его деятельность относительно освобождается от конфликтов" (с.117).

Меня интересует вопрос о том, разрушает ли такое изложе­ние сущность теории Нойманна. Ясно видно, что различия меж­ду научным и метафорическим языком не способствуют взаимо­пониманию. Картина осложняется тем, что Фордхам утверждает, что его тоже интересует эмпатия, а Нойманн заявляет, что он тоже эмпирически объективен. Можно сказать, что каждая теория составляет половину целого. Вместе взятые, модели Фордхама и Нойманна позволяют нам говорить о "юнгианском" подходе к развитию в раннем возрасте, при важных различиях во мнениях, которые проявляют себя в Школах.

Если сравнить юнгианский подход с современным психоана­лизом, теория Фордхама подчеркивает активность ребенка и поэтому дает стимул идеям "синхронии взаимодействия", т. е. рассматривает их в рамках метапсихологии (первичная самость и ее дезинтеграты); это еще не было сделано в психоанализе.

Нойманн, с другой стороны, может считаться одним из пионеров формирования идей отражения в младенчестве. Его идея (1959) о том, что мать является носителем самости ребен­ка, т. е. имеется в виду ощущение целостности и способность к принятию ребенка, затем самость передается обратно ребенку, и это можно сравнить с некоторыми психоаналитическими форму­лировками. Я имею в виду описание Винникоттом материнского лица как первого "зеркала" ребенка, в котором он видит себя (1967), картину матери как "радостного зеркала" ребенка у Кохута (1977) и stade du miroir (стадия зеркала) у Аакана (1949), при которой, как утверждается, "узнавание себя в зеркале имеет место приблизительно между шестью и восемью месяцами (Lemair, 1977, с. 79). Такие психоаналитические взгляды были обобщены Дэром и Холдером (1981):

"мать можно рассматривать как... отражение первых ка­честв младенческой самости на младенца... можно полагать, что первые отдельные ощущения того, чему впоследствии суждено стать самостью, по сути своей являются аффектив­ными, происходящими из телесных ощущений и взаимодей­ствия с матерью" (с.327).

Я не забываю, говоря от имени Нойманна, что самость в аналитической психологии и в психоанализе различны. Но в главе 4 мы. видели, что даже в наиболее "возвышенных" формах самость основана на том, что происходит в раннем детстве. Можно закончить сравнение их концепций этими указаниями на достижения Фордхама и Нойманна.