Алексей. Картина четвертая 10 страница

– Не стыдно! – ответил он, привлекая ее к себе. – И так не стыдно, и вот так не стыдно…

– И даже вот так?

– И даже вот так не стыдно! А тебе?

– И мне не стыдно!..

С этого момента он старался хотя бы несколько часов в день уделить новой книге. Оленька понимала и не обижалась, наоборот, сама уходила гулять или отправлялась за покупками в поселковый магазин, чтобы дать ему возможность поработать. Еще ни одна из вещей Алексея не писалась так быстро и легко. Каждый из недавно прожитых дней словно сам рвался на бумагу. Давно, когда он, будучи сопливым студентом, писал свою первую повесть, тоже про любовь, сочинялось так же легко, но сейчас, когда к вдохновению добавился и жизненный, и писательский опыт, вещь словно бы получалась сама собой. А Оленька, возвращаясь, нетерпеливо хватала написанные от руки или напечатанные на старенькой машинке листки и с восторгом зачитывалась, изредка тактично указывая на слабые места или предлагая более точные эпитеты.

Так продолжалось почти до самого финала романа, когда вдруг, ни с того ни с сего, дело застопорилось. У главного героя нового произведения тоже были жена и ребенок, оттого Алексей никак не мог придумать развязку. Он перебирал в своем воображении все возможные способы безболезненного расставания: то вдруг сводил жену героя с ее бывшим поклонником, то делал из нее бизнес-леди, которая сама отказывалась от семьи, то компенсировал ей потерю супруга неожиданным заграничным наследством. Варианты менялись, как узоры в калейдоскопе, одно оставалось неизменным – в финале герой и его новая любовь поселялись вместе в большом уютном деревенском доме, на краю леса, где день и ночь поют птицы, одуряюще пахнет цветами и сосновой смолой, а весь участок сплошь зарос одуванчиками. В то время Алексей и не хотел для себя ничего иного. Он уже не представлял себе жизни без Оленьки, ее звучного низкого голоса, звонкого смеха, призывного взгляда и гибкого, горячего тела. Однако ни в книге, ни в жизни Алексей так и не сумел найти в себе силы и признаться Веронике, женщине, с которой душа в душу прожил пять лет, которая так его любила и была ему верным другом и опорой в трудные минуты: «Прости, ухожу от тебя, полюбил другую».

Развязку – и жизни, и романа – подсказала сама Ника, в одно прекрасное утро решившая сделать мужу сюрприз и без предупреждения примчавшаяся в Акулово, оставив Павлушу с мамой Алексея. На цыпочках она поднялась на застекленную веранду того самого дома, где так счастливо провела прошлое лето, и увидела там, на старом диванчике, где так любила сидеть сама, прехорошенькую Оленьку в одних розовых трусиках. Девушка, полулежа, увлеченно что-то читала, а рядом с ней, удобно устроив голову на ее обнаженной груди, дремал счастливый Алексей, на котором вообще не было никакой одежды.

Проснувшись, он сначала долго не мог понять, что случилось и откуда здесь вдруг взялась Вероника, а потом страшно испугался, что сейчас будет сцена со слезами, криками, упреками и истериками. Как любой нормальный мужчина, он больше всего на свете ненавидел сцены и выяснения отношений.

Однако Вероника не закричала и не заплакала. Она прислонилась спиной к двери и стояла молча, зачем-то крепко прижимая к себе сумку с продуктами, большую, туго набитую и, очевидно, очень тяжелую. Из сумки наполовину вылезла гирлянда сосисок и свисала, раскачиваясь, почти до самого пола. Сидеть на диване вдруг почему-то стало очень неудобно, и, обернувшись, Алеша понял, в чем дело, – это Оленька тщетно пыталась вытащить из-под себя и из-под него старенькое покрывало, которое было наброшено на диван, чтобы хоть как-то им прикрыться. При этом обе женщины смотрели на Алексея, и в глазах обеих читался укор, точно они обвиняли его за то, что оказались в столь неловком и неприятном положении. А еще каждая из них явно ждала от него чего-то, словно говорила: «Ну? Так что же дальше? Сделай же что-нибудь, разрули ситуацию!»

Это продолжалось, наверное, всего лишь несколько секунд, но Алеше показалось, что прошло не меньше часа. Сидеть и молча пялиться друг на друга было очень глупо, но и сказать тоже было нечего. Ничего, кроме идиотской фразы «Сейчас я тебе все объясню», которая обычно звучит в подобных случаях в плохих комедиях, в голову не лезло.

Первой опомнилась Вероника. Развернулась и медленно, очень медленно побрела назад к калитке, все так же неосознанно прижимая к себе сумку, из которой все так же свисали сосиски. И он, Алексей, не бросился за ней следом, хотя, наверное, она этого ждала. Однако ему все так же нечего было сказать жене. Извиняться, что-то объяснять, умолять о прощении и клясться, что «больше это не повторится», казалось пошлым и совсем не хотелось. Да и что потом? Пусть она его и простит – такое вполне в характере Вероники, – он все равно будет жить с постоянным чувством вины, вечно видеть ее печальные глаза, слышать горькие вздохи и бесконечные вопросы: «Когда у вас это началось? Чем она лучше меня? Почему ты мне ничего не сказал? Как ты мог разговаривать со мной по телефону, точно ничего не случилось? Почему не подумал о сыне?» Нет уж, увольте! К тому же он совсем не был уверен, что хочет такого примирения. Что греха таить, быть с Оленькой ему нравилось гораздо больше. Вот только сына, конечно, очень жалко… Интересно, что ему скажет Вероника? А мама?

Заметно располневшая фигурка Ники уже давно скрылась из виду, а Алеша все стоял на веранде и смотрел ей вслед. Потом, опомнившись, заметил, что Оленьки нет рядом, пошел ее искать и обнаружил в спальне. Его юная любовница уже оделась и теперь медленно и как-то демонстративно собирала свои вещи.

– Ты чего это? – изумился он.

– Я уезжаю домой, – прозвучало в ответ.

– С чего это вдруг? – Он и правда не мог этого понять.

На миг Оленька оторвалась от складывания одежды – той самой ярко-желтой юбки, которую она так любила и которая так нравилась Алексею, и подняла на него глаза:

– Рано или поздно это должно было случиться, Алекс. Тебе все равно пришлось бы выбирать между женой и любовницей. И я уезжаю, чтобы тебе легче было это сделать.

Эти слова, как показалось ему, прозвучали как-то неестественно, по-киношному, что ли. Словно Оля не уходила от любимого человека, а играла роль женщины, которая так поступает. Или даже сочиняла текст для нее. Да-да, именно так – сочиняла текст.

Алексей прислонился к стене. Он не сомневался, что по сценарию, который, конечно же, уже был готов в хорошенькой Оленькиной головке, он сейчас должен был броситься к ней, обнимать, целовать и говорить, говорить… Уверять ее, что его выбор сделан и время на раздумье ему уже не нужно, он давно уже понял, что хочет быть с ней и только с ней… И так далее, и тому подобное. Наверное, она и за него уже придумала слова, сочинила текст и его роли. Последняя мысль почему-то особенно разозлила. Ну что за странные существа эти женщины? Обе глубоко на него обижены, обе решают уходить, и обе так хотят, чтобы он их задержал. Ну что за детские игры? Почему у нас, мужиков, все просто? Либо ты уходишь, либо остаешься. Либо прощаешь – либо нет. А тут устроили показательные выступления!.. Да ну их обеих к чертям!

Он ничего не сказал, торопливо оделся, вышел в другую комнату и видел в зеркало, сквозь неплотно прикрытую дверь, как Оленька все медленнее и медленнее кладет вещи в свою сумку. Потом она села на кровать и заплакала – по-детски, навзрыд, прижав к лицу маленькие узкие ладошки. Алексей смотрел на нее, но вместо жалости в нем шевелилось лишь раздражение. Ну какого черта!..

Он вышел из дома, хлопнув дверью. Двинулся мимо пруда с плакучей ивой, прошел через луг, погулял по лесу, усиленно стараясь не думать ни о чем неприятном. А когда пришел, Оленьки уже не было. Ни одной ее вещи в доме не осталось, по крайней мере, на видных местах. Только на столе лежала охапка одуванчиков, вернее бывших одуванчиков, на которых уже не было семян-парашютиков. Он оценил символизм, усмехнулся и без всякого сожаления выкинул стебли в помойное ведро.

Впервые за долгое время он был ночью один. Однако, как ни странно, уснул и крепко спал аж до половины девятого. По-настоящему плохо стало наутро. Сердце ныло, точно саднящая рана, в воображении, усиливая боль, теснились воспоминания – то о спокойных светлых годах с женой, то о страстных неделях с Оленькой. Но самыми неприятными были мысли о сыне. Что теперь будет? А вдруг Ника запретит с ним встречаться? В эти два последних месяца, занятый творчеством и любовью, Алеша не так уж часто вспоминал о Павлуше и только теперь вдруг понял, как сильно соскучился по нему, решил, что просто жить не может без сына…

Вечером под каким-то глупым, явно надуманным предлогом вернулась Оленька. Состоялось странное, с горьким привкусом, примирение, за которым последовала еще более бурная и страстная, чем обычно, ночь. Сначала Алексей успокоился было и повеселел, но на следующее утро его вновь начали мучить сомнения и мысли о семье.

Оказалось, что к разрыву с женой Алеша не был готов. Потому, видимо, и не получалась концовка романа. Честно признаться, хотелось, чтобы все разрешилось как-нибудь само собой, чтоб и Вероника не была обижена, и с Павлушкой все было нормально, и Оленька осталась бы рядом. Но так быть, естественно, не могло.

Вскоре пришла телеграмма – жена коротко и сухо сообщила, что подала на развод. Суд назначен на 4 октября. Алеша, собравшись с духом, позвонил домой, но к телефону подошла Никина подружка Лена Шарапова, нехотя сказала: «Вероника просила передать, что ей не о чем с тобой говорить!» – и поскорее бросила трубку.

Настроение Алексея портилось с каждым днем. Оленька была слишком предупредительна, слишком деликатна, но каждую минуту он чувствовал: она ждет. Это давило на него, он раздражался, срывался, пару раз даже повысил на нее голос – и тут же ощущал себя виноватым и начинал просить прощения. В уютном доме воцарилось напряжение, оба его обитателя не знали, чем заняться. Особенно остро это чувствовал Алексей. Охоты к любовным утехам у него уже не было, писательствовать не хотелось. В довершение всех бед резко испортилась погода, вынуждавшая пребывать под крышей, даже уйти погулять было нельзя. Проведя почти в молчании несколько дней, оба так устали, что стало понятно – никакого хеппи-энда в их любовной истории не будет. И когда Оленька робко сказала: «Может, мне лучше уехать?», он не стал ее отговаривать. В этот раз она собрала вещи быстро, без всякой показухи, и ничего не забывая. А он проводил ее до станции, донес сумку, купил билет, посадил в электричку и обещал обязательно позвонить, сразу же, когда приедет в Москву.

На обратном пути Алеша завернул в магазин и купил бутылку водки. Но коротать вечер, распивая ее в одиночестве, не пришлось – буквально через несколько часов в дверь веранды постучался Борис. Его визит, как и звонок полтора года назад, оказался очень своевременным. Он приехал поговорить о бизнесе, но увидел, что другу сейчас не до этого: Лешка был на грани нервного срыва. Сомнительную водку из поселкового магазина заменила привезенная Борькой бутылка хорошего виски, и спиртное развязало Алексею язык. Он чуть не плакал, объясняя другу, что ему одинаково дороги обе женщины, что он никак не может принять никакого решения, что он сейчас самый несчастный и самый одинокий человек на земле. Старый друг слушал и понимающе кивал. Он осознавал, что Лешку лучше сейчас не оставлять одного, но никак не мог при этом задержаться в Акулове больше чем до утра, его ждала работа, в ближайшие дни нужно было отправляться в очередную заграничную поездку – собственно, с этой новостью он и приехал сюда. Все попытки уговорить друга ехать с ним тоже не увенчались успехом. Оставался только один выход.

Уже в двенадцатом часу ночи друзья добрели до поселкового телефона, и Борис позвонил домой.

– Марго, ты не спишь? Слушай, тут такое дело… Во-первых, я остаюсь у Лешки до утра, не волнуйся. А во-вторых… Ладно, об этом дома поговорим.

От предложения Бориса поехать к Алексею в Акулово и пожить там некоторое время Рита вытаращила глаза.

– Боб, родной, ты что, с ума сошел?

– Ну, ты же все равно в отпуск собиралась идти… Пойми, Марго, ему сейчас никак нельзя находиться в одиночестве! Не нравится мне его состояние, ох, не нравится! Еще, не дай Бог, вздумает руки на себя наложить: творческие натуры – они такие… А ты ведь у меня не кто-нибудь, а профессиональный психолог. Ты сможешь ему помочь, я знаю.

Рита только пожимала плечами:

– По-моему, кому в этой ситуации нужна помощь, так это Нике, – жена Алексея не входила в число ее приятельниц, но они относились друг к другу с симпатией. – Представляю, что чувствует женщина, которая застает своего мужа с другой. Хотя, бывает, конечно, и хуже… Одна моя клиентка недавно вернулась домой и обнаружила своего бойфренда в постели с мужчиной.

– Ну, так тем более! – Борис хохотнул, обнял ее и поцеловал в рыжую макушку. – Расскажешь эту историю Лехе, пусть поймет, что бывают в жизни ситуации еще круче, чем у него. Может, вправишь ему мозги, уговоришь не дурить и вернуться к домашнему очагу. Я же знаю – никто в этом мире не умеет лучше тебя выслушать, посочувствовать, дать совет, ободрить. Можно сказать, устроим Лехе психологическую помощь на дому…

– Слушай, ну, допустим, я поеду в Акулово, – качала головой Рита. – А как же ты здесь будешь один?

– А за меня, Марго, не волнуйся, я послезавтра уезжаю. Нашел себе нового надежного напарника вместо Лешки. Раз он все равно не хочет больше заниматься иномарками…

– Уезжаешь? Опять? Значит, никакого совместного отдыха у нас не получится?

– Ну, что делать, Марго… Зарабатывать-то на хлеб с маслом надо. Сама говорила, что бизнес как велосипед – либо ты постоянно крутишь педали и едешь, либо падаешь.

Он прекрасно понимал жену и постоянно ощущал себя виноватым перед ней за то, что уделяет ей так мало времени. А теперь к этому добавилось еще и чувство вины перед другом – тому плохо, а он, Борис, вместо того чтобы быть рядом и помогать, нашел себе нового напарника. Может, поэтому и пришла в его голову эта странная, немного авантюрная идея, за которую все они потом так жестоко поплатились.

– Поезжай, Марго, а? Отдохнешь, сменишь обстановку. С Лешкой пообщаешься, он очень интересный человек, даже сейчас, в таком раздрае. Все лучше, чем летом, в жару, сидеть одной-одинешенькой в городской квартире.

– Боб, дорогой, ну как ты себе это представляешь? – из последних сил сопротивлялась Рита. – Я, замужняя женщина, буду без тебя жить под одной крышей с посторонним мужиком?

– Да брось ты, нашла из-за чего беспокоиться! – махнул рукой Борис. – Лешка никакой не посторонний мужик, он мой лучший друг. Да и дом там большой, поселитесь в разных комнатах и мешать друг другу не будете. А места там какие – красота! Воздух, пруд, лес… Поезжай, Марго, грибов мне привезешь.

– Боря, ты в своем уме? Какие грибы в июне?

– Ну, ягод.

И в конце концов она согласилась. Без особой охоты, но согласилась.

Рита приехала в Акулово и на удивление быстро обжилась – готовила, убирала и изо дня в день вела «психотерапевтические», как она это называла, беседы, давая выговориться, внимательно выслушивая, помогая избавиться от всего негативного и восстановить душевное равновесие и гармонию с самим собой. Хорошее красное вино, присланное Борисом в качестве лекарства, еще больше сближало психолога и пациента. Общение с Ритой было не просто интересным – Алеша получал какое-то неизъяснимое наслаждение, раскрывая перед ней душу, выворачиваясь наизнанку, рассказывая обо всем, даже самом сокровенном, вспоминая, казалось бы, давно забытые эпизоды из детства и юности, первые разочарования и победы, обиды и радости. Единственное, в чем он так и не нашел в себе мужества признаться, была смерть несчастной девочки Жени. О розовых варежках он умолчал – но все остальные его тайны Рита узнала быстро. Вскоре Алексей почувствовал, что она уже стала для него самым близким человеком – ближе мамы, Ники, Оленьки, ближе, чем лучший друг Борис. Рита с ее выразительными взглядами, мягким грудным голосом, плавными жестами, профессиональными вопросами в стиле: «Правильно ли я поняла, что?..» и пышными вкуснейшими сырниками, которые она жарила по утрам, прочно заняла место в его жизни.

Они прожили под одной крышей две недели, целомудренно, точно брат с сестрой. Потом Рита укатила в Москву встречать мужа из поездки, а Алеша, встав утром, неожиданно за один день закончил свой роман. Он кардинально решил проблему двух героинь: любимый не доставался ни одной из них. Все персонажи в финале разбегались в разные стороны: бывшая жена с маленьким сыном уезжала на постоянное жительство в благополучную европейскую страну – не зря же так часто мелькала в романе личность некоего западного бизнесмена; а тоненькая любовница находила свое счастье с уже не слишком молодым, но очень известным кинорежиссером. Главный герой оставался один в бревенчатом доме и заказывал себе красивый камин с полкой для часов – под старину. Согретый теплом камина, он ложился спать и видел во сне женщину с выразительными глазами и еще более выразительными веснушками, задорно рассыпанными по лицу. Этим сном Алексей закончил свое произведение и остался очень доволен. Он точно знал: будущий заинтригованный читатель, конечно же, начнет снова перечитывать роман, потому что эти веснушки где-то уже встречались на протяжении повествования, но как-то нечетко, легким намеком…

Впоследствии, мысленно возвращаясь в памяти к тому периоду, Алексей даже удивлялся – он и не думал даже, что может связать свою жизнь с Ритой. Финал романа «Одуванчиковый луг» автор искренне считал всего лишь удачным завершением сюжета и ничем больше. Вопрос «Так кто же все-таки, Вероника или Оленька?» оставался в его душе и ответа не обрел, хотя, надо отдать должное Рите, перестал, после бесед с нею, быть столь мучительным и боли уже не причинял. Но еще и мысли не было, что может сложиться как-то иначе, что, кроме дилеммы, могут быть и какие-то иные варианты…

Он перепечатал рукопись на машинке – это заняло чуть больше недели, – потом поехал на почту, чтобы отправить первый экземпляр в издательство. Там же, на дверях почты, увидел объявление: «Кладем печи и камины. Быстро. Недорого. Качественно» – и понял, что это именно то, что ему необходимо. Камин! Вот что обязательно должно быть в доме писателя! Чтобы сидеть перед ним в кресле-качалке, наслаждаться теплом, смотреть на огонь и слушать, как трещат дрова. В такой обстановке произведения будут рождаться сами собой.

Без труда отыскав нужную улицу и дом, он договорился с рабочими прямо на завтра. А когда вернулся домой, вдруг впервые за все это время почувствовал: отпустило. Боль, сомнения, терзавшая его вина – все это разом ушло. Он хотел есть, жить и видеть Риту. Именно в такой последовательности.

Печники оказались действительно мастерами своего дела. Сами добыли необходимый материал, договорились о доставке, быстро и ловко сложили камин, который получился даже красивее, чем представлял себе Алексей. Так что он остался всем доволен, разве что не слишком понравилась белая с синим плитка, которую использовали при отделке – очень уж она напоминала их с Никой кухню. Жена обожала гжель, поэтому даже часы в кухне, даже занавески, даже обои были в таких тонах, а уж многочисленные полочки и подвесные шкафы и вовсе ломились от чашек, чайников, тарелок и всевозможных фарфоровых фигурок, которые дарили Веронике, зная ее страсть, все друзья и знакомые. Алексей никогда не разделял увлечения жены, но теперь, глядя на сине-белую плитку, он вспоминал все это с таким странным чувством, с каким эмигрант, не знающий, увидит ли он еще когда-нибудь родные берега, вспоминает дома на улице своего детства. Может, стоило бы и заменить отделку… Но уж что достали, то и достали. Время такое – выбирать не приходится.

Вечером, проводив мастеров, он решил разжечь камин, хотя на улице и было тепло.

«Если мне удастся сделать это с одной спички, – загадал он про себя, – у нас с Никой все наладится. А если нет, то разыщу Оленьку и женюсь на ней». Он оглянулся в поисках коробка, но его нигде не было. Черт, куда же эти работяги задевали спички? Неужели унесли с собой?

Пока Алеша ходил в кухню и искал там новый коробок, он уже точно знал, что не хочет ни первого, ни второго варианта из загаданного. По крайней мере, сейчас. Но было уже поздно – слово не воробей… Даже если это слово дано самому себе.

Он поправил поленья, добавил еще один кусок скомканной газеты, вынул спичку из коробка и чиркнул ею о его ребро. Но ее тотчас задуло сквозняком – это распахнулась входная дверь. На пороге стояла Рита, в джинсах, бледно-зеленой футболке, с большой сумкой через плечо и клетчатым чемоданом в руках. Непослушные рыжие волосы, схваченные сзади в хвост, выбились из прически и пушились вокруг головы, напоминая в ярких закатных лучах нимб, украшавший головы святых и ангелов на старинных картинах.

– Я к тебе, – она поставила чемодан на пол и закрыла за собой дверь. Нимб погас. – Насовсем.

Алексей задул спичку, шагнул к ней и крепко обнял. Теперь уже стало совсем не важно, с какого раза ему удастся разжечь камин.

Глава 11

Ангел. История пятая

Из всех придуманных людьми поговорок я более всего люблю выражение «Через тернии – к звездам!». Сколько же мне пришлось сделать и преодолеть в тот тяжелый год, от осени до осени, пока мой подопечный не принял окончательного решения навсегда отказаться от торговли машинами и посвятить себя писательскому ремеслу. Я обеспечил его всем необходимым, включая очень приличный гонорар за сценарий; помог приобрести дом, о котором он так мечтал; навеял вдохновение, подарил музу, которая стала воплощением его грез… И в результате миру явилась новая история о любви, яркая, сочная, чувственная, так непохожая на все его предыдущие произведения. Роман был принят редакцией с восторгом, быстро вышел в свет и сделался… сейчас вспомню это слово… бестселлером. Да, именно так. Ведь в то время, когда был создан этот роман, в стране моего Писателя, наконец получившей свободу творчества после долгих десятилетий ханжеских запретов на искусство, как раз началась мода на смелое, откровенное искусство, и книга об искренней и естественной, не сдерживаемой нелепыми ограничениями любви не могла не стать популярной. Наверное, вас удивляет, что я, ангел, так смело говорю о вещах, о которых нам, с вашей точки зрения, рассуждать не пристало? Не знаю, почему вдруг люди решили, что физическое проявление любви греховно. Совсем нет, напротив! Любовь (если это, конечно, действительно любовь!) – единение и душ, и тел – что может быть прекраснее! Это счастье, даруемое людям, и мы, ангелы, только радуемся, когда наши подопечные его обретают. Другое дело, когда в близость вступают те, кто не испытывает друг к другу никакой привязанности. Но это уже не любовь, а похоть, которая осуждается как на Небесах, так и на Земле… Но, кажется, я опять отвлекся.

После выхода романа, получившего название «Одуванчиковый луг», к моему подопечному пришла настоящая слава. Его книги стали переводить на разные языки и издавать в других странах, по ним продолжили снимать фильмы, лицо Писателя замелькало на экране телевизора и на страницах журналов. Но все это было не главное. Для меня в его новой жизни было ценно только одно – вся эта мишура уже не позволит Алексею сойти с правильной дороги. А чтобы быть полностью спокойным за него, я свел с ним женщину, которая больше всего подходила на роль спутницы и помощницы великого писателя. Ни его жена, ни его возлюбленная, с моей точки зрения, для этой роли не годились.

Вы спросите, почему? А посудите сами. Допустим, вернулся бы Алексей к жене. Допустим, она простила бы его, обрушив предварительно целый шквал упреков, отомстив за все страдания, которые доставила ей драматическая сцена на веранде, и потребовав большую порцию клятв, что «это больше никогда не повторится». И что его там ждало? Обывательское болото и перспектива всю оставшуюся жизнь заглаживать вину перед женой и сыном заботой, преданностью и материальным благополучием? О каком вдохновении, какой творческой обстановке тут может идти речь? И не исключено, что это обернулось бы еще хуже – возвращением в ненавистный мне автомобильный бизнес. И тогда – пропал мой Писатель! А я бы не вынес второй раз его охлаждения к литературе. Да и, признаюсь честно, первая его жена мне особенно никогда и не нравилась, особенно то, какой она становилась с возрастом – этакой домашней клушей, приземленной до примитивности. Конечно, с одной стороны, это было не так уж плохо, поскольку снимало с него все заботы о быте и позволяло не отвлекаться на житейские мелочи. Однако моему Писателю требовались не только сытный обед и чистые рубашки, ему необходим был постоянный собеседник, умный и интересный, способный понять и все тонкости его душевных порывов, и глубину книг… Наших с ним книг.

Альтернативой Веронике (слово это вдруг стало модным в то время, когда происходили описываемые здесь события, Алексей отчего-то полюбил его, часто повторял, и ко мне оно тоже невольно прицепилось) была Оленька. Она вроде бы больше подходила для роли подруги великого писателя… Но, подумав, я отказался и от нее. Нельзя было не признать, что девушка сама очень талантлива и способна много достичь – а мне только еще семейной конкуренции не хватало. Конечно, можно было бы сделать так, чтобы они и дальше творили в соавторстве – но меня такое развитие событий совершенно не устраивало. Зачем мне соперник, вернее, соперница? Если она так и будет у него и музой, и редактором, и соавтором, и первым читателем, то что же останется мне?

Так что я внимательно огляделся вокруг и нашел-таки подходящую женщину. Достаточно умную и образованную, чтобы находиться рядом с моим Писателем, но при этом хозяйственную и благоразумную, чтобы обустроить его быт и не донимать хлопотами о хлебе насущном.

Правда, эта женщина была уже не свободна, более того – она была женой его друга, того самого… Но меня это не смутило. Я знал, что будущий великий Писатель заслуживает всего самого лучшего, – значит, эта рыжеволосая конопатенькая интеллектуалка должна быть рядом именно с ним. Никто ведь не мог дать гарантии, что ее судьба – именно Борис, а не Алексей. Во всяком случае, ангел-хранитель Маргариты не был в этом уверен. Я воспользовался его замешательством и уговорил помочь мне.

Я начал с того, что легкими штрихами разбросал по всему его летнему одуванчиковому роману образ еще одной, третьей женщины. Той, что слушает, сочувствует, утешает, увлекает интересными разговорами, завораживает своими задорными веснушками. Это было сделано так красиво, так тонко! Каких только эпитетов я не подобрал! А довершил все, разумеется, финал романа, где рыжеволосая женщина привиделась герою во сне. Писатель утром прочитал, поднял от удивления брови и прошептал: «Как это здорово…» А потом понял, что соскучился по веснушчатой. И нам с ее хранителем осталось немного – лишь сделать так, чтобы Маргарита ушла от мужа и сама пришла бы к Алексею.

Так я решил сразу две проблемы – убрал свою соперницу, Оленьку, и поссорил Писателя с его школьным другом, бывшим мужем новой избранницы. Пока они сохраняли приятельские отношения, я не мог быть спокоен – опасность возвращения Алексея к этим ужасным машинам была слишком велика. А с появлением в его жизни Маргариты все встало на свои места: мой подопечный ушел из бизнеса и полностью погрузился в творчество. Именно оно стало для него делом всей жизни, а я уж постарался обеспечить молодую семью всем необходимым.

В романе брошенная жена героя обретала новое счастье вдали от него – я устроил то же самое и в жизни. Алексей воспринял такую перемену с энтузиазмом и тут же вспомнил о восстановленной церкви. «Я не ошибся, описанное в моих книгах действительно сбывается!» – эта мысль так обрадовала его, что даже разлуку с сыном он перенес намного легче, чем я опасался.

Окрыленный таким развитием событий, я принялся претворять в жизнь и все остальное, что было описано в романе. Однако с другой бывшей, молоденькой любовницей дело обстояло чуть хуже. Согласно сюжету, она выходила замуж за кинорежиссера, но в жизни ничего подобного мне сделать не удалось. Ни господин Миславский, которого, как выяснилось, вообще не интересовали женщины, ни сама девушка совсем не стремились к подобному союзу. Ангел-хранитель Оленьки с волнением рассказывал мне, как его подопечная полгода изо дня в день ждала звонка от возлюбленного, плакала ночами, несколько раз порывалась сама приехать к нему, но в последний момент отказывалась от своей затеи.

Когда Оля узнала окольными путями, что Алексей женился на Маргарите, она с горя попыталась отравиться, выпив целую упаковку снотворных таблеток. Хорошо еще, что попытка не удалась – ее ангел-хранитель был начеку и сделал так, чтобы родители Оли вернулись домой раньше срока. Они вызвали врачей, и девушку удалось спасти.

В этот момент я впервые почувствовал что-то похожее на то, что люди называют уколом совести. Странное ощущение, скажу я вам, совершенно не свойственное ангелам. Скорее всего, это была, конечно, никакая не совесть, а просто сомнение в том, правильно ли я поступил, вмешавшись в судьбу Оли. Возможно, это было ошибкой, которую следовало исправить как можно скорее.

Вместе с хранителем девушки мы потратили множество усилий на то, чтобы сделать ее счастливой. Поскольку для женщины понятие «счастье» обычно неразделимо с понятием «любовь», мы подстраивали ей встречи с мужчинами, среди которых были и популярный красавец-актер, и влиятельный бизнесмен, и даже потомок древнего графского рода из Великобритании. Но ни один из них не смог завоевать сердца Оленьки, в котором продолжал безраздельно царить Алексей Ранцов. Тогда мы занялись ее карьерой. Здесь дело пошло успешнее – без работы Оля не сидела, даже несмотря на то, что кино в той стране, где жили они с Алексеем, переживало далеко не лучшие времена. Однако с нашей помощью выходило так, что Ольге Павловой все время заказывали сценарии и, что немаловажно, почти всегда оплачивали их. Так что бывшая подруга моего подопечного не знала ни нужды, ни скуки, которая часто бывает вызвана избытком свободного времени. Но и загруженная работой и занятая творческим процессом, Оля все равно не забывала об Алексее, все так же тосковала о нем и все так же мало обращала внимания на других мужчин.