Восстановленное равновесие 5 страница

Единомышленники нанялись к тому же крестьянину и получали за это еду, питье и крышу над головой. На восьмой день, когда уже стемнело, учитель позвал их к себе, уселся вместе с ними под деревом и рассказал им одну историю.

«В давние времена один молодой человек размышлял о том, как бы ему распорядиться своей жизнью. Родом он был из знатной семьи, о хлебе насущном ему думать не было нужды, и он чувствовал, что призван к чему-то высшему и лучшему. И вот однажды он покинул отца и мать, три года провел с аскетами, ушел и от них, потом нашел самого Будду и знал; и этого для него недостаточно. Еще выше хотел он подняться, туда, где воздух разрежен и где труднее дышать, куда никто никогда до него не доходил. Добравшись туда, он остановился. Здесь путь кончался, и он понял, что пуп» этот был ложным.

Теперь он решил пойти в другом направлении. Он спустился вниз, пришел в город, завоевал самую прекрасную куртизанку, вошел в долю к одному богатому купцу и вскоре сам стал богатым и уважаемым. ~~

Но на самое дно долины он так и не спустился. Это был ли ее верхний край. Отдаться этой жизни полностью ему недоставало мужества. У него была возлюбленная, но не жена, у нег родился сын, но отцом он не был. Он изучил искусство любви жизни, но не саму любовь и не саму жизнь. Чего он не принимал, то начинал презирать, пока ему все это не опостылело он не ушел и оттуда».

Здесь учитель сделал паузу. «Быть может, вы узнаете эту историю, — сказал он, — и знаете также, чем она закончилась Говорят, в конце он обрел смирение и мудрость и стал привержен обычному. Но что это значит теперь, когда столь многое) уже упущено? Кто доверяет жизни, не рыщет вдалеке, не замечая того, что рядом. Сначала он осваивает обычное. Ведь иначе и все его необычное — предположим, что оно существует, — просто как шляпа на огородном пугале».

Стало тихо, учитель тоже молчал. Затем он, не сказав слова, встал и ушел.

На следующее утро они его не нашли. Еще ночью он снова отправился в путь и не сказал куда.

Теперь единомышленники опять оказались предоставлены сами себе. Некоторые из них не хотели верить, что учитель их покинул, и собрались в дорогу, чтобы разыскать его еще раз. Другие теперь едва понимали, чего они хотят, чего боятся, и без разбора искали какого-нибудь пути.

Но один из них не торопился с принятием решения. Он еще раз пошел к тому дереву, сел и смотрел в даль, пока на душе у него не стало спокойно. Он достал из себя то, что его угнетало, и поставил перед собой, как тот, кто после долгого перехода, прежде чем расположиться на привал, снимает рюкзак. И ему было легко и свободно.

Теперь все было перед ним: его желания, его страхи, его цели — и то, что ему действительно было нужно. И, не вглядываясь пристальнее и не желая чего-то конкретного — подобно тому, кто вверяет себя неизвестному, — он ждал, чтобы все; произошло как бы само собой, чтобы все встало на свои, подо- бающие ему в общей совокупности места, согласно собствен- ному рангу и весу.

Продолжалось это недолго, и он заметил, что остававшегося снаружи стало меньше,, будто кое-что незаметно улизнуло, как спасающиеся бегством разоблаченные воры. И ему открылось: то, что он принимал за собственные желания, собственные страхи, собственные цели, никогда на самом деле ему не принадлежало. Все это пришло откуда-то еще и просто нашло в нем пристанище. Но теперь время этих пришельцев миновало.

И казалось, все, что еще оставалось перед ним, пришло в движение. К нему вернулось то, что действительно ему принадлежало, и все встало на свои законные места. Сила сосредоточилась в нем, и тогда он узнал свою собственную, соразмерную ему цель. Он подождал еще немного, пока не ощутил уверенности в себе. Затем он встал и пошел.

Полнота

Однажды ученик с вопросом обратился к старцу:

«Что отличает тебя,

который почти что уже был,

от меня,

который собою еще становится?»

Старик ответил:

«Я был дольше.

Хоть новый день,

грядущий,

и кажется нам больше старого,

раз старый уже прошел.

Но и он,

пусть он грядущий,

лишь тем быть может,

чем уже тот был,

и чем тот больше был,

тем больше этот будет.

Как когда-то старый, _f

он сначала

резво поднимается к полудню

и еще до зноя

зенита достигает,

и, кажется, на время замирает в вышине,

пока,

чем дальше, тем быстрей, -

как будто книзу тянет его растущий вес, -

он не начинает

клониться к вечеру,

и целым становится,

когда, как старый,

целиком проходит.

Однако бывшее уже

не миновало.

Все то, что было, остается,

потому что было,

и хотя было,

действует

и благодаря идущему вослед новому

больше становится.

Ибо, как капля круглая

из тучи пролетевшей,

упав, уже была,

но погрузилась в море,

которое и было и есть.

Лишь то, что никогда

стать чем-то не могло,

поскольку было лишь мечтой,

но опытом не стало,

что было мыслью,

но не стало делом,

и то, что было, просто отвергнуто,

но не потому, что этим

мы заплатили за свой выбор,

то прошло:

от этого и следа не осталось.

Бог праведного срока

нам потому является как юноша — и у него

лоб в локонах,

а на затылке плешь.

Мы спереди его схватить за локон можем.

А сзади хватаем пустоту».

Юнец спросил:

«Что делать мне,

чтоб я сумел тем, кем уже был ты,

стать?»

Старик сказал: «Живи»

 

ПОРЯДКИ ЛЮБВИ: МЕЖДУ РОДИТЕЛЯМИ

И ДЕТЬМИ И ВНУТРИ РОДА

 

Прежде всего я кое-что скажу о взаимодействии порядка и любви. Это довольно насыщенный текст, поэтому произносить его я буду медленно.

Порядок и любовь

Любовь собою наполняет то, что охвачено порядком. Любовь — вода, порядок — кувшин.

Любовь течет,

порядок собирает.

Любовь и порядок действуют вместе.

Как песня, звуча, подчиняется гармонии,

так порядку подчиняется любовь.

Как уху трудно к диссонансам привыкать,

пусть даже объяснимым,

так и душе Привыкнуть трудно

к любви вне порядка.

С порядком некоторые поступают так,

словно он мнение всего лишь,

которое иметь или менять мы властны произвольно.

НО он нам задан.

Он действует всегда, пусть даже мы его не понимаем.

Его нельзя придумать — лишь найти.

Как смысл и душу, мы раскрываем его

по действию.

Различные порядки

Итак, порядки любви мы обнаруживаем по их действию, и так же по действию мы раскрываем те законы, по которым выигрываем и проигрываем в любви. При этом выясняется, что отношения одного вида следуют одному и тому же порядку, как, например, отношения в паре. Разнородные же отношения и порядкам следуют разным. Поэтому для отношений ребенка с его родителями порядки любви свои, а для отношений внутри рода — свои. Они одни для отношений между мужчиной и женщиной как пары и другие для отношений пары как родителей к детям. Иные они и для нашего отношения к несущему целому, то есть тому, что мы воспринимаем как духовное или религиозное.

Родители и дети

Первое, что относится к порядкам любви между родителями и детьми, это то, что родители дают, а дети берут. Родители дают детям то, что в свое время сами взяли от своих родителей, и то, что они, будучи парой, берут друг от друга. В первую очередь, дети принимают своих родителей как родителей и во вторую — все то, что родители дают им еще. За это дети позже передают полученное от родителей дальше, прежде всего, став родителями собственным детям.

Кто дает, тот вправе давать, поскольку до этого он брал, а кто берет, тот вправе брать, поскольку позже он тоже будет давать. Вошедший в группу раньше должен давать больше, так как и взял он уже больше, а тот, кто приходит позже, должен, в свою очередь, больше брать. Однако и он, когда возьмет достаточно, потом будет давать идущим вслед за ним. Таким образом, все, дают ли они сейчас или берут, подчиняются одному порядку и следуют одному закону.

Этот порядок действителен и для соотношения «давать» и «брать» между братьями и сестрами. Появившийся на свет раньше должен давать появившемуся позже, а появившийся позже

должен принимать от появившегося раньше. Тот, кто дает, до этого брал, а тот, кто берет, тоже должен будет потом давать. Поэтому первый ребенок дает второму и третьему, а третий принимает от первого и от второго. Старший ребенок больше дает, а младший больше берет. За это самый младший ребенок очень часто берет на себя заботу о пожилых родителях.

Конрад Фердинанд Майер наглядно описывает это движение сверху вниз в своем стихотворении.

Римский фонтан

Струя взлетает, падает и наполняет

круг чаши мраморной и вытекающей водой

ее словно вуалью одевает,

и продолжает бег на дно второй;

вторая чаша третьей отдает,

сверх меры насыщаясь,

и каждая дает и каждая берет,

в потоке и покое оставаясь.

Уважение

Второй момент, который относится к порядкам любви между родителями и детьми, а также между братьями и сестрами, заключается в том, что каждый, кто берет, должен уважать тот дар, который получил, и того, от кого он его принял. Принимающий держит полученный дар на свету, пока тот не засияет, и пусть от него он тоже перейдет в свое время дальше, блеск его будет отражаться на дающем, как, снова используя образ римского фонтана, нижняя чаша в принимаемой ею сверху воде отражает текущую через нее воду верхних чаш и небо над ними.

Третьим порядком, относящимся к порядкам любви в семье, является иерархический порядок, который, так же, как и

8 — 3090

поток действий «давать» и «брать», идет сверху вниз, от боле ранних к более поздним. Поэтому родители обладают приоритетом перед детьми, а первый ребенок — перед вторым.

Поток действий «давать» и «брать», текущий сверху вниз как и течение времени от «раньше» к «позже» нельзя ни остановить, ни повернуть вспять. Невозможно ни изменить его правление, ни направить его снизу вверх или от более позднего к более раннему. Поэтому дети всегда стоят ниже родителей, более поздний всегда идет после более раннего. Поток «давать и «брать», а вместе с ним и время, всегда текут Только вперед, никогда назад.

Жизнь

Когда мы говорим о родительском «давать» и о детском «брать», то речь идет не просто о «давать» что-то и «брать» что-то, но о том, чтобы давать жизнь и принимать жизнь. Давая детям жизнь, родители дают не что-то такое, что им принадлежит. Вместе с жизнью они дают детям себя самих такими, как они есть, ничего не прибавляя и ничего не убавляя. Поэтому родители не могут ниче го прибавить к жизни, которую они дают своим детям, и ничего не могут из нее вычеркнуть или оставить при себе. А потому и дети, получая от родителей жизнь, ни прибавить к ней ничего не могут, ни что-то выпустить или от чего-то отказаться. Ибо у детей не просто есть родители. Это их родители.

А потому частью порядка любви является то, что ребенок должен принять свою жизнь такой, какой дают ее родители, целиком, и принимать своих родителей такими, как они есть, не желая ничего другого, ничего не боясь и не отвергая.

Такое принятие — шаг смирения. Оно означает согласие с той жизнью и той судьбой, какими они даны мне через моих родителей: с теми границами, которые тем самым для меня установлены, и теми возможностями, которые мне подарены, c переплетением с судьбами этой семьи и ее виной, всем тяжелым и светлым этой семьи, что бы это ни было.

Узнать, какое действие это принятие оказывает в нашей душе, мы можем, если представим себе, что встаем на колени перед отцом и матерью, глубоко, до земли, склоняемся, протягиваем вперед руки открытыми ладонями кверху и говорим: «Я чту вас». Затем выпрямляемся, смотрим отцу и матери в глаза и благодарим их за дар жизни. Например, такими словами: