Земские врачи и отношение к ним народа

Все эти и подобные им факты впервые предстали пред сознанием народа со времени введения земской медицины, так как до нее они могли существовать и быть известными народу лишь в виде крайне редких исключений. И хотя с первых же пор существования земской медицины жизнь выдвинула целый ряд неблагоприятных условий, тормозивших ее развитие и содействовавших скептическому отношению к ней, последняя мало-помалу входит в сознание народа и уже приобрела среди него значительное число безусловно верных и стойких адептов. С внешней стороны успех и признание земской медицины рельефно выразились ежегодно увеличивающимся количеством врачебных пунктов и цифрой обращающихся к земским врачам больных[29].

Сообщения наших сотрудников, касающиеся рассматриваемого вопроса и относящиеся к той части населения, среди которого успело выработаться безусловное и крепкое доверие к медицине, в разных словах и выражениях, говорят об одном и том же: крестьяне начинают сознавать значение и необходимость медицины, с каждым годом оказывают врачам все больше и больше доверия и с охотой идут за помощью в больницы и врачебные пункты. По совету врачей, они охотно ложатся в больницы, находя, что там и уход лучше и лечение идет правильнее, а «харчи и чистота такие, — говорят некоторые мужики,— что не хошь, да поправишься». Не говоря о молодом, грамотном поколении, в больницы и к врачам одинаково охотно идут и женщины, и мужчины, как при тяжелых, так и при легких заболеваниях, в некоторых же случаях, напр., при заболевании тифом, скарлатиной и дифтеритом, не прибегая ни к какой другой помощи, немедленно обращаются к врачу. Иногда это отношение определяется высоким коэффициентом, который не всегда приложим и к образованным классам, и характеризуется выражением «чрезвычайного доверия к медицине». Крестьяне доверчиво открывают врачам свои интимные и семейные тайны, не стесняются прибегать к ним в щекотливых случаях, касающихся первой брачной ночи, охотно прибегают к хирургической помощи и иногда, решаясь на серьезную и тяжелую операцию, всецело отдаются на волю врача, говоря—«ты лучше знаешь».

Среди всех таких положительных данных, замечательным является факт благоприятного отношения народа к лечению дифтерита и водобоязни впрыскиванием сыворотки. В большинстве случаев, на него смотрят, как на верно и скоро помогающий способ лечения и подвергаются ему охотно (Кадниковок. у. Волог. г., Зарайск. у. Рязан. г.). Веря в него безусловно и считая его благодеянием, многие не только прибегают к нему сами, но являются сознательными пропагандистами впрыскиваний и, видя пользу от него, нередко просят его повторить (Суздальск. у. Влад. г.). Укушенные бешеными животными охотно едут на земский счет в Москву и отказы от такой поездки народом не одобряются. (Жиздринск. у. Калуж. г.). Популярность противудифтеритной сыворотки до того велика, что являющиеся в больницу с детьми, при тех или других заболеваниях горла, прямо просят впрыснуть детям сыворотки (Васильсурск. у. Нижегор. г.). Многие крестьяне к лечению дифтерита сывороткой относятся как к умнейшей выдумке докторов, и верят, что впрыскивание всегда спасает от почти верной смерти (Спасский у. Казанск, г.). В других местах относятся к этому средству даже с некоторым удивлениемъ: «поди ты, нашли же средство да еще какое!». (Зубцовск. у. Тверск. г.). Даже в местностях со старо-обрядческим населением, которое отнеслось сначала к такому лечению с недоверием и усмотрело в нем печать антихриста, лечение это начинает пользоваться довольно широким доверием, после того, как население увидало, что сыворотку не «прививают, а впрыскивают» (Хвалынск, у. Сарат. г.).

Из некоторых мест сообщают о том, как народ в том или другом случае являлся инициатором устройства больниц или хлопотал об устройстве врачебных пунктов. Все эти и подобные им факты убедительно показывают, насколько крепко у известной части населения, успело привиться доверие к медицине и во многих из таких случаев приходится говорить не только лишь о вере в медицину, но и о ясном и разумном сознании значения ее. Любопытно, что многие из этих сообщений касаются и таких уездов (напр., Орловской г.), население которых, по сведениям сотрудников из других мест этих уездов отличается наибольшей привязанностью к знахарству. На разницу во взглядах на научную медицину всего более влияют близость врачебного пункта и продолжительность его существования, степень грамотности, развития и достатка населения, а также личные качества врачебного персонала. Из этих качеств, прежде всего, высоко ценится народом доступность врача и его внимательность к больным[30].

«Уж такой барин-то хорошей и не брезгливый, — хвалит баба такого врача, — всю меня просмотрел и обо всем порасспросил: который тебе год, сколько у тебя детей, какая еда и какая боль раньше была? Всякого он выслушает, обо всем поговорит, лекарство даст и растолкует, как его принимать надо: чисто с маленьким ребенком водится».

Особенным успехом и уважением крестьян пользуются врачи, которые терпеливо выслушивают пространные объяснения мужика и если и остановят ненужную болтовню, то сделают это мягко, не сердясь. Напротив, очень не любят таких, которые без причины сердятся и покрикивают на мужика и обходятся с ним свысока и строго. Таких крестьяне, в особенности бабы, побаиваются, идут к ним неохотно и чаще предпочитают помощь фельдшера (Тульск. г. и у., Волхов, у. Орловск. г., Спасск. у. Каз. г.). Изредка ценится мужиком во враче его аккуратность и точность, но гораздо чаще его[31]знания и опытность.— «Вот, это доктор, — говорят про такого, — насквозь видит всё твоё нутро: вот это у тебя болит, это болит — всё равно, как по писаному читает» (Черепов, у. Новг. г.). Но едва ли не больше всего ценится во враче его простота, сердечность и приветливость. — «Будь в деревне, — говорит один из сотрудников, — профессор, знаток своего дела и живи по соседству самый обыкновенный врач, но с теплой душой и обращайся со своими пациентами просто и сердечно, и, наверно можно сказать, последний будет пользоваться большей популярностью, чем первый». Долго потом вспоминают крестьяне такого врача, когда он уйдет от них в другое место. — «Нет, далеко наш Н. Н., — говорят про такого врача крестьяне, — больше, видно, не увидим его, нашего кормильца и благодетеля: батюшка говорил, что он в X—ской губ.». Ценят также крестьяне, когда врач понимает мужика, когда врачу известны вое условия жизни деревни и он знает, как и в каком случате повлиять на крестьянина. К таким врачам крестьяне относятся с полным доверием и следуют их советам и указаниям (Орловск. у. Витбск, г.).

Те же личные качества, по-видимому, влияют, главным образом, на склад отношений народа и к женщинам-врачам и создают им своих горячих приверженцев, и антагонистов. Несомненно, что некоторые из них, обладая сердечностью, столь свойственной русской женщине, и отличаясь, таким образом, той чертой, которая всего больше ценится крестьянином во враче, завоевывают себе глубокие и прочные симпатии деревни (Кадник. у. Вологодск. г., Черепов, и Тихвинск. уу. Новгородск. г.). В нашем уезде,— сообщает один из череповецких сотрудников, — долгое время служили, одна после другой, две женщины-врачи и приобрели себе истинную любовь народа, особенно женщин из ближайших к городу деревень. Одну из них, М. П -ну, служившую в земстве около 15 лет, знали почти все крестьяне уезда. — «Вот, хорошо бы попасть к М. П — не, — говорили они, едучи на прием в больницу». Во время бывшей в с. Богородском холеры больных лечили врач мужчина и М. П-на — и вот что рассказывают богородские мужики. Как приедет доктор, выйдет из тарантаса, так и качнет сейчас же опрыскиваться да руки мыть, с полчаса душится да моется: какой уж это доктор, коли сам боится? А как приедет М. П— на, так та немного окошеливается и прямо из тарантаса да в избу. За то, коих М. П - напользовала, половина выздоровела, а коих доктор — почесть, все, перемёрли». Некоторые из сотрудников, говоря об уместности женской врачебной помощи в деревне указывают на создавшуюся исторически и не исчезнувшую до сих пор привычку народа обращаться с своими недугами к местным барыням помещицам (Васильсурск. у. Нижегор. г.). Указание это имеет, без сомнения, свои основания, в особенности в отношении к женской и детской половине деревенского населения. Сомневающихся в способности женщин-врачей лечить женские и детские болезни, по-видимому, не так много, и деревенские антагонисты женщин врачей возражают больше против уместности лечения ими мужчин. — «Как к ней с хворобой пойти?— рассуждают скептики мужики,— всякая хворь бывает и как бабе про нее говорить будешь? Срамно сказать, не только что показать: не бабье это дело и смелости у них настоящей не может быть». Другие ограничиваются более общими соображениями: «не за свое дело берутся», «бабам щи варить, да ребят родить, а не лечить?», «баба, как она есть, так и будет бабой, а то. ишь, куда лезет» и т. п.[32]

В общем, очень верно понята народом роль фельдшеров в деревне, как вспомогательного элемента при враче. В противоположность купцам и мещанам города, крестьянин почти всегда предпочитает докторскую помощь помощи фельдшера. «Фельдшер меньше доктора знает, у него образованность не та и он — в роде как бы подмастерья у доктора, врач же в большинстве случаев является в глазах мужика представителем книжной учености и недаром он «все что-то такое непонятное говорит, а фельдшер только головой поматывает да лекарство готовит». Если мужик и обращается иногда к фельдшеру одинаково, как к врачу, то в громадном большинстве случаев к такому, который, по его мнению, не меньше доктора знает, и опытность и знания которого мужик уже испытал на деле. Хотя некоторые из фельдшеров и приобретают громадную популярность в деревне, но все это по большей части сметливые, добросовестные и практические люди, очень хорошо понимающее условия жизни и быта мужика и сообразно с этим имеющие возможность дать ему наиболее практически полезный и верный совет. Иногда фельдшер подкупает крестьянина тем, чего подчас не достает врачу — своей отзывчивостью, простотой, близостью к народу и способностью понимать мужицкие интересы и входит в своеобразную психологию мужика. К такому фельдшеру, по простоте душевной, мужик прямо может обратиться с просьбой, недопустимой, с точки зрения того же мужика, перед врачом: «а дал бы ты мне, батюшка, вон той желтой водицы, что давал такому-то, больно уж она, бают, пользительна». Такой уважительный и испытанный фельдшер покажется мужику подчас даже авторитетнее доктора, особенно из молодых, не вполне уверенных в себе и еще не обжившихся в деревне.—«А лучше бы ты, П—л И—ч, поглядел меня»,—останавливается мужик, в присутствии врача, около фельдшера, кланяясь ему и почесывая свой затылок. — «Погляди-ка, ладно ли, будет ли польза та?» — просит такого фельдшера баба, показывая написанный доктором рецепт. Но допуская такие оплошности, мужик почти всегда различает, с кем он имеет дело: доктор доктору и фельдшер фельдшеру — рознь. Тот же мужик плохо признает и «обегает» фельдшеров из военных, особенно из местных крестьян. «Какой он фельдшер, когда его в солдатах выучили только банки ставить да горчицу лепить? Заправский фельдшер — другое дело».

В нашу задачу не входит очерчивать вполне длительность земско-врачебного персонала и роль земских врачей: деятельность их признана и известна, насчет нее существует множество печатных источников и материалов, рассеянных в земских отчетах, в специальной и общей прессе и пр., и потому мы намечаем только общие штрихи их деятельности и их положительного влияния на народ. Мы имеем в виду исследование явлений, относительно меньше известных, ускользающих от обычных способов наблюдения жизни и быта деревни, не исчерпанных в печати и известных только лицам, близко соприкасающимся с духовной сущностью и жизнью крестьянина. Поэтому мы, оставив рассмотрение вопроса о безусловном признании медицины народом и благоприятном отношении его к врачам, перейдем к другим видам этих отношений, как они вырисовываются нашими сообщениями.

Следующий ряд сообщений касается тех случаев, когда крестьяне при легких заболеваниях перемогаются, «отлеживаются», или, напротив, «расхаживаются», терпеливо ждут облегчения болезни, пользуются домашними средствами, иногда прибегают и к услугам знахарей, но при серьезных и тяжелых заболеваниях, большей частью тогда, «когда болезнь разыграется», принимает упорный характер, грозит опасностью жизни больного или причиняет сильный физические страдания, обращаются к доктору[33]. «И так пройдёт», — обыкновенно надеется на первых порах заболевания крестьянина — «Ей покорись только, — рассуждает он о болезни, — живо с ног сшибёт».— «На живот (на жизнь), — думает он, — так и сам выстоишь (поправишься), а на смерть, так не спасут никакие доктора». Относясь к заболеваниям таким образом. крестьяне нередко простые и легкие случаи превращают в серьезные. Обрубит или порежет крестьянин руку или ногу, полечится сначала своими средствами, и потом уже, когда нога распухнет, а в других случаях образуется и гангрена, идёт к доктору. Попадет в палец иголка, прежде чем идти к врачу, он поковыряет, попробует прежде вытащить иголку сам или предоставит попытаться сделать это другим и доводит дело до воспаления. Во всех таких случаях, когда благоприятный момент лечения пропущен и оно становится более трудным, затягивается или оканчивается смертью, в конце концов обвиняют врача или фельдшера, что те плохо лечат, не стоит-де к ним обращаться: вот, как бы не лечился по докторам, может, и был бы жив» (Сольвычегодск. у. Волог. г., Спасск. у. Казанск. г.).

Часто крестьяне обращаются к врачам лишь по настоянию и убеждению образованных людей.

Вот как описывает ход дела в таких случаях один из наших сотрудников, которому часто приходится давать советы мужикам в указанном направлении.

«При тяжких заболеваниях испробуют сначала домашние средства, напоят больного мятой, навалять на печку и укроют шубами или в пару натрут редькой; обратятся также к знахарю и выполнят его нелепые предписания, и уже если и это не поможет, пойдут за советом к соседнему помещику, священнику, учителю и лишь в крайнем случай, по большей части, по настоятельному совету кого-нибудь из упомянутых лиц, повезут больного в земскую больницу. Когда ко мне обращаются за советом, при более или менее серьезном заболевании, я всегда стараюсь домашним сильно увеличить опасность болезни и этой хитростью заставляю крестьян иногда прибегнуть к медицинской помощи, хотя эта хитрость далеко не каждый раз удается. Обыкновенно крестьянин соглашается, что помощь врача нужна больному и что больного необходимо свезти в больницу, но тут же представить и свои соображения против этого: лошаденка-то, вишь, пахать или ехать куда нужна, да и как его свезешь, этакого? чего, Боже сохрани, умрет дорогой, — куда с ним денешься? да и дело наше крестьянское, ехать-то некому, работать надоть и т. д. Разобьешь его доводы — и с этим согласится, но в больницу все-таки не поедет» (Власов. Черепов, у. Новго-родск. г.).

Причинами такого отношения крестьян к легким заболеваниям или таким, который они считают легкими, наичаще выставляется пассивность крестьянина в болезни, надежда на Бога и всего чаще, отдаленность врачебных пунктов. В этих последних случаях, особенно летом, в страдную пору, когда нужны рабочие руки и лошади, и когда «дюже начетисто ездить к доктору, нередко и серьезный больной остается без медицинской помощи и терпеливо ждет смерти.

Замечательно, что в других местах наблюдается совершенно обратное явление: народ охотнее обращается к врачу при легких заболеваниях — в случаях порезов, ушибов, зубной боли, чесотки и пр. (Шуйск. у. Владим. г.). Стоит фельдшеру приехать в какуюнибудь деревню, сообщают нам из Вельского у. (Вологодск. г.), как чуть ли не половина обитателей ее объявляет себя больной. У фельдшера выпрашивают себе лекарств от всевозможных болезней, в большинстве случаев незначительных.

Обращаются в таких случаях иногда не одни больные, но и совершенно здоровые, желая предупредить болезнь.—«Ты даешь хорошее лекарство от живота, дай и мне, как бы у меня не заболел»,—просит лекарства одна баба.—«Наши сядут за стол, только подавай, а я и каши не хочу, а молоко в одну руку (без хлеба) хлебаю,—сомневается относительно своего здоровья другая.—«Я хоть сколько попью чаю, а на двор мало хожу, уж не захворать ли я хочу?»—тревожится третья и тоже просит лекарства.

Всё такие сообщения касаются почти исключительно тех случаев, когда кто-либо из представителей медицинского персонала является в деревню или же тех местностей, который близки к врачебным пунктам.

Это обстоятельство, свидетельствуя о любви нашего народа полечиться и до известной степени даже заботливом отношении его к своему здоровью, как будто, говорит за то, что одна из главных причин, почему он, помимо врачебной помощи, прибегает к другим, напр., знахарским средствам лечения, находится в зависимости от редкости и отдаленности врачебных пунктов; по крайней мере, этот мотив звучит в наших сообщениях очень нередко и косвенно указывает, что среди условий, препятствующих развитию земской медицины, есть много таких, которые лежат совершенно вне духовной сферы народа. Имея знахаря всегда под рукой и обращаясь часто к нему, мужик подчас сам очень разумно смотрит на такой вид помощи и на вопрос врача — был ли у знахаря, откровенно отвечает, что же греха таить? был, чтобы и своих ноге не сбивать, да и твоей головы не убивать» (Карачевск. у. Орловск. г.).

Вот почему большинство крестьян обыкновенно посещает врачебные земские пункты только кстати, между делом, когда бывает в месте жительства врача или фельдшера по каким-либо хозяйственным, торговым или другим делам, когда приезжает на базар что-либо продать или купить, по какому-нибудь делу в волостное правление, к следователю, становому или другому начальству, — нарочно же за медицинскою помощью мужик пойдёт только в редких и исключительных случаях, да и то лишь при условии, если поездка его не отразится невыгодно на полевых работах и хозяйстве. Самый обычный ответ на вопрос со стороны медицинского персонала, почему болезнь так запущена и почему он раньше не обратился за советом и лекарством? это — «было недосуг придти» или «лошади были в работе» (Васильсурск. у. Нижегородск. г.).[34]

 

Скептики в медицине

Среди сообщений имеется немало таких, которые рисуют скептическое отношение народа к медицине и те поводы, которые находят деревенские скептики для такого отношения.

В некоторых случаях играет роль своеобразная философия мужика.

«— Это пошавка (повальная болезнь) такая зашла,—резонирует он,—Божье попущение... дохтуръ — не Бог, ее не изнимет.

Время придет, если на живое, очунеетъ».

«— Послушай, видь докторов-то учат всем болезням. Пускай будет это пошавка по-твоему, но не от Божьего же она попущения? Один заболеет, а от него другой и так вся семья, затем и в другую избу. Это от плохого воздуха и от тесноты вашей: отчего же не обратиться к доктору?».

«—Не то ты балакаешь. Если же не Божеское на то попущение, то подшут какой-либо. Дед в этом скорее помощь окажет: подшут снимет, или водицы наговорной даст. А дохтур што? палец посекёшь, «перхуй» (кашель) схватишь, если запорище какое выйдетъ, ну, знамо дело, облегченье даст, к тому ён и учён, а штоб того... пошавку уничтожить — ни в жисть»,— стоит такой резонёр на своём (Орловск. г. и у.).

«— Всё это неправда,—говорят про медицину другие скептики: — кому умереть, такт, и доктор не поможет, а кому живому да здоровому быть, так. и без доктора оздоровит» (Болх. у. Орловск. г.).

Верный своему мировоззрению, мужик часто бывает уверен, что некоторые из болезней доктора лечить совсем не в состоянии.

По мнению многих новгородских, вологодских, пензенских и др. крестьян, они не могут, напр., лечить от притки, подшута, дурного глаза, озыка, порчи, нервных и душевных болезней и эпилепсии[35]. По мнению немалого числа орловских крестьян, некомпетентность врачей простирается и на некоторые другие болезни: поясничную ломоту, круги, бородавки, рожу, волосатик, кашель полуночник, младенческое, криксу, зубищи и пр. Уверенность костромичей (Солигалич. у.) в бессилии врачей что-либо поделать с такими болезнями настолько велика, что они категорически решают: — «если уж знахарь не вылечит, то никакому доктору в свете не сделать этого». —«Што дохтора понимают?— пренебрежительно отзываются о них другие:—они только народ православный морочат да, людей на тот свет переправляют» (Пензенск. г. и у.).

По убеждению некоторых, врачи не могут также лечить все детские, а также женские болезни (Хвалынск, у. Саратовск. г.). Скептицизм иных простирается до того, что они отрицают способность врачей распознавать и лечить также и внутренние болезни: наружные болезни врачи, будто бы, еще могут, так-сяк, вылечить, а внутренних не понимают (Орловск. г. и у.). Поэтому при наружных болезнях, иногда даже очень незначительных крестьяне охотно идут к фельдшеру, при внутренних же обращаются к знахарям или знахаркам, а когда от последних помощи не будет, тогда уже идут к фельдшеру или доктору (Белозерск. у. Новгородск. г.).

Помимо того скептицизма, исходной точкой развития которого являются суеверие народа, большое сомнение возбуждает в крестьянине также способ действия лекарства, его доза и его видимые физические свойства. В большинстве случаев, уверенный, что каждое лекарство должно действовать чуть ли не сразу и не магически, крестьян начинает сомневаться, если оно действует медленно. Думая, что физическая тела не имеют никаких другим, свойств, кроме тех, которые определяются его чувствами, он часто относится с сомнением к тем лекарствам, которые не имеют цвета, вкуса и запаха. Отношение народа к медицине скептическое, пишут нам из Балашовск. у, Саратовской г.; крестьянам хочется, чтобы болезнь прошла с 1—2 приемов лекарства.

Наши крестьяне нейдут к доктору, сообщают нам из Череповецкаго уезда с Новгородск. г., между прочим, потому, что лекарство его не сразу действует: «я, — говорит крестьянин — лекарство от доктора трижды принимал, а хоть бы те чего было — ничего не село».

Когда крестьяне получают лекарство, то прежде всего несут кому-нибудь показать, как тот скажет, потом попробуют сами, горько ли, сладко ли, чем пахнет, и затем уже дают больному. Если после одного — двух приемов ему не делается лучше, говорят, что плохо лечат, если же больному стало хуже, то всю вину взваливают на доктора (Карач. у. Орловск. г.).

При таких требованиях от медицины и врачей, вера в них крестьянина оказывается очень легковесной и чрезвычайно быстро утрачивается.

Полученные от доктора лекарства первый и второй день крестьяне принимают так, как приказал доктор, а если после нескольких приемов больному не станет лучше, то прием лекарства, или удваивается, или сразу выпивается вся микстура. Если выпитое лекарство не поможет, мужик едет к доктору за новым, а если не помогает и это, бросает лечиться у доктора и идет к знахарю или лечится по советам соседей (Болховский у. Орловск. г.). Иногда в таких случаях приказ доктора исполняется и пунктуально, и с редким усердием, но все-таки, если больному мало легчает от трех — четырех поездок в больницу, мужик бросает доктора и обращается к знахарям (Балашовск. и Хвалынск, уу. Саратовск. г.).

Вообще этот переход от доктора к знахарю крестьянин с легким сердцем совершает во всех тех случаях, когда он побывал у доктора не однажды, а несколько, хотя и не много раз: несмотря на такой подвиг с его стороны, он не чувствует улучшения болезни и бессилие медицины для него становится совершенно ясным: лучше у своих старух полечиться», безнадежно машет на медицину рукой такой отчаянный скептик, или: «сходи-ка лучше к бабке», подают ему тогда участливый совет другие (Вельск. у. Волог. г.).

Иногда мужики сомневаются в пользе лекарства, представляя его действие самым примитивным образом. Доктор дает пить лекарство от головной боли — мужик не понимает: «ну, зачем он пить дал, когда голова болит? надо что-нибудь к голове, а это в животе останется». Удивляется также мужик, когда тифозному больному врач назначает обтирание: «на што, это, ён растирку даёт, когда у него вся боль в голове?» При головной боли фельдшер велит горчичники приставить к ногам — мужик опять недоумевает: «голова болит, а он к ногам велит становить, какой же тут будет толк, прости Бог греха?» Еще больше удивляет мужика, когда он вместо ожидаемой мази получает микстуру: «бок болит, а он дает пить в середину».

При золотухе у детей, когда болят глаза, мужики часто и верить не хотят, что надо принимать лекарство внутрь: «надо лечить глаза, а не нутро, — говорят они.

Очень не любит мужик внутренние, бесцветные и безвкусные лекарства и считает их за пустое. — «Хотя бы натираться чего дали, а дали одну воду— с чего и пользе-то быть»?— негодует один мужик (Шуйск. у. Владим. г.). — «Все вода да вода, весь колодезь, кажись, повыпил, а пользы все нет да нет», — сокрушается другой (Карач. у. Орловск. г.).— «Уж где я, где не была? — жалуется по такому же поводу баба,—и по дохтурам, и по больницам, а какая от них польза? Наболтают тебе в склянку воды, дуешь ее, дуешь, а всё в животе никакой твердости нет» (Орловск. г. и у.).

Уверенный, что болезнь должна пройти чуть не моментально, раз лекарство «дадено впопад», мужик очень недоволен, когда одно и то же лекарство повторяется несколько раз. — «Что в земскую больницу ходить? Я там был, никак, разов пять и все дают одно пойло. Я чую, что нутро у меня не болит, только нота, тута, хрип ломить: должно, кровишша, что ли? (Скопин. у. Рязанск. г.). —«Была и на, больнице, рассказывает баба, — да дали того же пойла. Попоила больного, да пользы то не вижу, ништо, так и вылила в лохань»[36] (Шуйск. у. Владим. г.).

Но чуть ли не с большим скептицизмом относится крестьянин к дозе лекарства. Имея очень смутные представления о ядах, кроме самых грубых и общеупотребительных, он впадает в большое сомнение, если назначенная доза какого-нибудь сильно действующего лекарства, напр., атропина, мышьяка и т. п., по его мнению, слишком мала. Одна капля подобного лекарства ему кажется совершенно ничтожной величиной, а пять настолько малой, что он удваивает или утраивает приём, или пьёт лекарство из всего пузырька: «какая же беда, что я сразу выпью? — думает он: от этого должна пройти боль, а вреда не может быть» (Калужск. г. и у.).

Наблюдаются десятки случаев, когда больные, получив от врача лекарство на неделю, выпивают его в два — три приема или сразу, в надежде, что, таким образом, они скорее «проймут хворь» «уж если от ложки будет польза,— соображает мужик, — то от бутылки побольше» (Скопинск. у. Рязанск. г.).

При таких несложных взглядах на болезни и их лечение, некоторые, не обращаясь к доктору, принимают лекарства, оставшиеся от других: «тебе получшало, — заключают они, — может, и у меня пройдет боль, дай-ка и я попробую».

В некоторых случаях большое сомнение в мужике возбуждает назначение диеты: нередко диета считается выдумкой докторов и возбуждает только насмешки. — «Может, для нежных людей так оно и нужно, а нашему брату, мужику, не приходится это. Ну, что это такое? того не ешь, этого, не пей. А что есть? Нет, коли ты настоящий доктор, дай лекарства такого, чтобы как рукой сняло. Так где же нам дадут? Барам да богачам — так, а нам — погоди. Мы, выжил — выжил, а подох — туда и место: столько и толков про нас» (Вяземскмй у. Смоленской г.).

У одного крестьянина, большого скептика относительно диеты, нашли доктора катар желудка, и запретили ему есть кислое и соленое. — «Вот выдумали, что сказать,— возмущается он,— как будто мужику можно дыхать без квасу? Вон, доктор думает, как господа живут: того поесть, да другого, да третьего, а мужик, как квасу не попил, так и бока подвело. Бабка мне сказала: никакой катары нет, всё можно есть, лишь бы душа, принимала».

Вообще русский человек, даже больной, крепко стоит за квас.

Летом 1898 г. во многих деревнях близ Шуи (Владимирской г.) свирепствовала дизентерия и заболевших лечили фельдшер и женщина-врач. Крестьяне охотно шли к ним за лекарством и охотно показывали больных. Полученными лекарствами лечились правильно, только не могли согласиться не поить больных квасом.

«Что чай, что вода — только брюхо промывают хуже, да ими и не напьешься, а квас — хлебное, крепче в брюхе держится, а доктора мало ли что наскажут: все это пустое», — говорили тогда бабы.

Смущает иногда мужика и поверхностность врачебного осмотра. Земская больница, пишут нам из Кадниковского у. (Волог. г)., находится в с. Устье, верстах в 15-ти от нашей местности. Доктор там немец, худо говорящей по-русски, и два фельдшера[37]. Крестьяне хотя и ходят в больницу за лекарством, но результатами лечения остаются недовольны, жалуясь, главным образом, на невнимательность осмотра. «Пришёл я к доктору,— передаёт свои впечатления мужик, — рассказываю про свою боль, а он и не слушает, не только што смотрит. Дали, вот, каких-то порошков, а пользы нет. Вдругорядь ходил туда: опять тех же порошков сунули».

—«Спрашивает тебя доктор,— передаёт мужик уже из другой местности,—а, сам и не глядит на тебя, в окошко, вон, смотрит, на улицу, да мало и разговаривает-то с нашим братом» (Черепов, у. Новгородск. г.).— «Какой уж это доктор, — претендует третий, — коли больного порядком не только что не осмотрит, а и не расспросит? Боязно ему подробно и о болезни-то рассказывать, еще рассердится, пожалуй» (Ростовск. у. Яросл. г.).

В некоторых, хотя и редких случаях, женскую половину деревенского населения смущает, наоборот, необходимость более тщательного осмотра. Некоторые бабы лечиться у докторов от женских болезней считают за великий конфуз: бабе-де свое нутро перед людьми выворачивать зазорно. Когда такая конфузливая баба приходит в больницу и доктор, выслушав, скажет: «тебя надо осмотреть», — та стремглав бежать из больницы и старается скрыть ото всех слова доктора, чтобы потом не заслужить упрека от баб: «тебя давно все оглядели, ты уж лучше молчи» (Орловск. г. и у.).

Иногда источником скептицизма крестьянина, является его убеждение, что «доктор, дарьмя, настояще лечить не будет». «Даром и чирей не сядет», «сухая ложка рот дерет»,— подкрепляет пословицами свое мнение крестьянин: «улечишь ли всех настояще, как нашего брата много, а он один? Вон, я в больниц был, так нас пришло 200 человек, — ну где ему всех настояще?»