Глава 8. Саперы отходят последними

Артиллерийская канонада приблизилась к Харькову вплотную. По ночам небонад западной окраиной багровело от стрельбы и пожаров: противник атаковаложесточенно. Всего три недели назад казалось, что минировать этот дивный городнемыслимо, недопустимо, а теперь, хотя Харьков был уже насыщен минами,хотелось ставить их больше и больше. Даже опасения, что каждая мина можетстать роковой для своих, заглохли и отступили: ненависть к врагу,ожесточение овладевали душой. В последние дни перед отходом из города саперы оперативно-инженернойгруппы работали не покладая рук, чтобы противник не смог использоватьздешние предприятия для изготовления военной продукции, а харьковскиеаэродромы -- как базу для своих самолетов. Под полами цехов фабрик и заводовзарыли несколько десятков мощных мин замедленного действия, а небольшие миныставили всюду и в самых необычных'местах: в вытяжных трубах, даже в люстрахкабинетов. Полностью разрушить четыре харьковских аэродрома мы не могли: нехватало взрывчатки. Приняли решение: разрушить часть ангаров, а взрывчатыевещества израсходовать в основном на мины замедленного действия. Кто делал все это? Кроме уже названных командиров, сержантов и рядовыхсолдат, я просто обязан упомянуть заботливого старшину М. Г, Голицына,сержантов И. Е. Гольца, Н. Н. Сергеева, И. М. Кузнецова (того самого, чтоспас в Будапеште Василия Лядова), неунывающего бойца В. А. Алимова,"целителя мин" М. С. Меламеда, бойкого и расторопного М. П. Данилова,старательного С. Н. Свистунова. Я должен сказать самые добрые слова окомандирах, старшинах, сержантах, рядовых солдатах приданных нашей группесаперных и инженерного батальонов, о личном составе работавших совместно снашей группой железнодорожных бригад. Но особо должен сказать еще об однойгруппе харьковских минеров, людей особой судьбы... В июле 1940 года я получил письмо из Харькова от испанцев, вместе скоторыми воевал против банд Франко и германо-итальянских интервентов.Отвечая, сообщил, что скоро поеду в отпуск, возьму билет через Харьков, хочуповидаться. Прохладным осенним днем на перроне харьковского вокзала к нам с Аннойбросились Доминго Унгрия с сыном. -- Луиза! Родольф! Олла! Омбре! Мы шумели, как после выхода из тыла в Вильянуэва де Кордова, мыобнимались и хлопали друг друга по плечам, а пассажиры удивленно созерцалиэту сцену. -- Ты только на пятнадцать минут? -- вдруг очень тихо спросил Доминго,и вокруг тоже мгновенно стало тихо. Я увидел тоскующие и жадные глаза друзей, посмотрел на жену, прочел вее взгляде то, что хотел прочесть, бросился в купе и успел вытащить чемоданыдо отхода поезда. Тогда мы провели в Харькове целые сутки... Теперь, год спустя, прибыв в Харьков, я сразу разыскал Доминго. Временидля долгих бесед не нашлось. Пока пили черный, по-испански крепко заваренныйкофе, я узнал, что в Харькове осталось двадцать два человека из прежнихнаших партизан, работают на тракторном заводе, мечтают попасть в КраснуюАрмию. -- Помоги нам, Родольфо, -- просил Доминго. -- Мы не состоим на учете ввоенкоматах, и с нами никто не хочет разговаривать. Но ты знаешь, что мыумеем драться с фашистами! Я знал это очень хорошо и в тот же вечер рассказал о встрече сиспанцами генералу Невскому, поведал ему о прошлом воинов Испанскойреспубликанской армии. О самом Доминго -- бывшем кавалеристе, командире XIVпартизанского корпуса, смуглом, черноволосом, смахивающем на узбека, крайнеподвижном, экспансивном, а в минуты опасности -- абсолютно спокойном ихладнокровном. О тридцатидвухлетнем красавце Хуане, владевшем до фашистскогомятежа крохотным гаражом, отдавшем республике все три свои машины, лиховодившем наши грузовики в 223 тыл фашистских войск под Теруэлем и взрывавшем вражеские поезда подКордовой. О бывших мадридских летчиках Бенито Устарросе и Мануеле Эррера,дравшихся в небе над испанской столицей с двумя-тремя фашистскимиистребителями при каждом вылете. О не уступающих им в мужестве барселонскихлетчиках Кано и Эсмеральдо. О двадцатидвухлетнем командире диверсионнойгруппы Ипполито Ногеса, мастере захвата одиночных автомашин врага и дерзкихрейдов на захваченных машинах по вражеской территории. О красавце ЧикоМарьяно, о сдержанном барселонце Франсиско Гаспаре, о командиререспубликанской дивизии Мануеле Бельда, о смельчаке Франсиско Гульоне, оРафаеле, Хосе, Луисе, Анхеле Альберке -- обо всех своих друзьях по славным игорьким дням боев в Испании, о людях, с которыми бок о бок лежал в засадахили ставил мины под фашистские поезда. Невский восхищался: "Что за люди! " Военный совет Южного фронта позволил зачислить в наши батальоны бывшихвоинов Испанской республиканской армии. Собранные в аудитории химико-технологического института бойцы Доминго,услышав об этом, обнимались, кое-кто вытирал слезы, а Доминго, не зная, каквыразить чувства, хлопал и хлопал меня по плечу. Вместе с советскими воинами-саперами испанские товарищи занималисьминированием самых ответственных и сложных объектов до последнего дняобороны Харькова. И я снова низко кланяюсь им сейчас, многие годы спустя --и тем, кто жив, и тем, кто погиб, защищая свободу и справедливость. В двадцатых числах октября бои шли уже в предместьях города. Уютныеособняки на улице Иванова, на Бассейной, на других улицах, в другихпереулках опустели. Как же сделать, чтобы фашистское начальство избралосвоим местопребыванием не эти особняки, а заминированный особняк на улицеДзержинского? Военный совет одобрил решение имитировать минирование лучших домов. Начиная с 19 октября примелькавшийся населению пикап с минерами днем воткрытую подъезжал к особнякам. Минеры осторожно выносили ящики со"взрывчаткой", подолгу возились внутри зданий, выходили, ехали дальше. Втечение трех суток Ястребов, Леонов, Лядов и другие подрывники объехалиболее десяти домов. Под утро 24 октября секретарь горкома партии В. М. Чураев вместе сомной и Ястребовым в последний раз подъехал к дому No 17 по улицеДзержинского. Ворота закрыты, за оградой никого. Шлегер перемахнул череззабор, отворил ворота. Вошли в дом, обошли комнаты, побывали в котельной.Отлично! Впечатление такое, будто обитатели дома только что в спешкепокинули его. С улицы Дзержинского поехали на площадь имени Руднева. Остановились наподготовленном к разрушению мосту, Чураев вышел из машины, постоял учугунной ограды, погладил холодные перила... Гитлеровцы ворвались в город. У них на глазах минеры, в их числе --испанские добровольцы, минировали шоссе на Белгород. На основной магистралиХарьков -- Чугуев специальные группы минеров ожидали, когда пройдутпоследние войска, чтобы к многочисленным макетам прибавить настоящие мины. Самое трудное -- ждать... Эвакуацию Харькова и отход основных сил прикрывали войска подкомандованием заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Ф. Я.Костенко. Представителем инженерного управления фронтом оставался приКостенко майор А. А. Винский. Всего несколько дней назад он пробился сгруппой командиров и бойцов из окружения и теперь энергично руководилдействиями инженерных батальонов и спецгрупп, выделенных для минированияшоссе Харьков -- Чугуев, подходов к Чугуеву и чугуевскому аэродрому. Тут, начугуевском аэродроме, мы во второй половине 24 октября и встретились. Штабфронта город уже покинул, на станции грузился последний эшелон, улицы словновымело, лишь по главной медленно шли донельзя уставшие стрелковые части. 225 Оценив обстановку, единодушно решили- с Вин-ским отходить на Валуйки.Со станции Валуйки -- прямой железнодорожный путь на Воронеж, к штабуЮго-Западного фронта. Сформировали колонну: сто тридцать человек и двадцать автомашин сбольшим запасом горючего, минноподрывнымимуществом, продовольствием.Тронулись. Предстояло одолеть более ста двадцати километров размокших,разбитых транспортом грунтовых дорог. В Валуйки колонна прибыла лишь на шестые сутки. Никого из своих незастали: генерал Невский выехал в Воронеж, в штаб Юго-Западного фронта,Ястребов -- в Куйбышев, куда эвакуировали из Москвы аппарат Главноговоенно-инженерного управления. В одном повезло: нас сразу погрузили вэшелон, отправляющийся в Воронеж, и ранним утром 1 ноября, стоя в дверяхтеплушки, мы с Винским уже смотрели, как движутся мимо нас, растворяются вовлажных сумерках очертания последних пакгаузов и стрелок станции Валуйки. Надуше полегчало: до Воронежа всего триста километров, менее суток езды... Тащились мы по забитой составами дороге ровно пять суток. И первымделом я задал генералу Невскому вопрос о харьковских минах: нет ликаких-нибудь сведений, сообщений об их действии. Георгий Георгиевич никакойинформацией не располагал. -- Рановато! -- успокоил он. -- Но, поскольку вы уже здесь, начните-кас расспросов товарищей, прибывших из окружения, свяжитесь с партийнымиорганами. Там могут быть сведения от подпольщиков. Я последовал совету, однако получил крайне противоречивые данные. Ктоговорил, что гитлеровцы легко обезвреживают наши мины, кто уверял, что минывзрываются при одной только попытке их снять. А 10 ноября оперативно-инженерной группе пришлось испить чашу горечи:разведка доставила в штаб Юго-Западного фронта копию приказа No 98/41,изданного командованием одной из немецких частей 8 ноября 1941 года. Вприказе сообщалось, что при наступлении "доблестных войск фюрера" на Харькови в самом Харькове обнаружены в большом коли-226 честве русские инженерные мины и среди них -- мины замедленногодействия с часовыми замыкателями и электрохимическими взрывателями. Русские,говорилось в приказе, пытались прятать мины, зарывая их на глубину до двух споловиной метров и используя для корпусов мин деревянные ящики, что непозволяло применять миноискатели, которые, впрочем, не требовались,поскольку, мол, "неумелая установка мин и неумелая их маскировка позволилиопытным саперам рейха обойтись без миноискателей". Кроме того -- де, саперамрейха большую помощь оказывали военнопленные и население, "избавленное откоммунистического гнета". (Следует отметить, что и немцы, и наши для обезвреживания мин-ловушек,предпочитали использовать военнопленных. Прим. ред. А. Э.). Копию названного приказа мне доставили с сопроводительной запиской,написанной незнакомым, но Энергичным почерком: "Эти легко обнаруживаемые иобезвреживаемые мины устанавливались под руководством полковника И. Г.Старинова". Я не успел дать объяснений Военному совету фронта, не успел указать намоменты, явно свидетельствующие, что приказ фашистского командования --фальшивка, как пришло новое известие: немецкие саперы извлекли изполуподвала дома No 17 по улице Дзержинского особенно сложную мину и теперьв доме расположился начальник фашистского гарнизона генерал Георг фон Браун. -- Ну, что скажете? -- спросил Невский, когда я прочитал отпечатанныйна машинке текст известия. -- Только одно, товарищ генерал: фашисты извлекли не радиомину, а"блесну"! -- Уверены? -- Совершенно уверен! Извините, товарищ генерал, но себе и товарищам яверю больше, чем фашистской сволочи. -- Ну, ну, не горячитесь! Не горячитесь! -- подняв ладонь, проговорилНевский. После этой беседы с Георгием Георгиевичем никаких объяснений от меня нетребовали. Видимо, генеpaл разговаривал с командующим и членами Военногосовета, которые критически относились ко вражеским писанинам, а обстановкуво вражеском тылу знали лучше, чем автор сопроводительной записки кпровокационному приказу гитлеровцев от 8 ноября. Но нервы в ту пору укомандиров оперативно-инженерной группы, да и у меня самого были напряжены:подлый вражеский приказ, сопроводительная к нему, известие о мине в доме No17 стоили не одной бессонной ночи. Двое суток я вообще прожил так, словносам находился на неизвлекаемой мине: ну а если гитлеровцам в самом делеудалось каким-то чудом или благодаря чистой случайности найти и обезвредитьрадиомину?.. Включаем радиомины Утром 13 ноября вызвал генерал Невский. Я приготовился к новому удару,но на этот раз генерал обрадовал: получен приказ Военного совета взорватьрадиомины, установленные в Харькове! Поздней ночью с 13 на 14 ноября 1941 года генерал Невский, начальникотдела инженерного управления фронта майор Чернов и я, взяв строгозасекреченные шифры, поехали на воронежскую радиостанцию широкого вещания.Там нас ждали. В предстоящей операции кроме военных участвовали гражданскиелица: старший инженер воронежской радиостанции Аркадий ВладимировичБеспамятов и начальник радиостанции Федор Семенович Коржев. Их посвятили вотдельные детали операции. Конструкция здешнего радиопередатчика была старой, но перед войной егореконструировали, улучшили, и он обладал достаточной мощностью. Удалив из помещения всех, кто не имел отношения к делу, мы в 3 часа 15минут 14 ноября послали радиоминам первый сигнал. В дальнейшем, на разныхволнах, разными шифрами подали еще несколько сигналов. Последний -- в шестьчасов утра. Контрольный прием сигналов, осуществляемый вблизи Воронежа, показал,что они сильные. Но достаточной ли оказалась их мощность для Харькова? Успешно ли завершилась операция? Этого мы не знали. Посланный 14 ноября на разведку самолет сфотографировал интересующиеВоенный совет районы Харькова. Снимки подтвердили, что по меньшей мере частьрадиомин взорвалась с большим эффектом. К сожалению, район улицыДзержинского в объектив авиационного фотоаппарата не попал. Определить,взорвалась ли радиомина в доме No 17, оказалось невозможно. Я расстроился. -- Экий вы, право, человек! -- упрекнул Невский, -- Вчера, небось, радыбыли бы, взорвись хоть пара мин, а нынче... Вот уж, поистине, дай голомухолст, а он скажет, что толст! Возможно, начальник инженерного управления фронта рассуждал правильно.Во всяком случае радиомины подорвали не только объекты в Харькове, но идоставленную в Воронеж фашистскую клевету на саперов. С души каменьсвалился. И все же очень хотелось знать, все ли мины сработали, нанесен ливрагу серьезный урон. Увы, дождаться новых сведений из Харькова не удалось. Лишь два годаспустя... Впрочем, об этом позже.