Революционный потенциал консерватизма

Здесь возникает самое интересное. Консервативно-революционный путь требует субъекта, и соответственно, рационального волевого выбора, то есть того, на что принципиально археомодерн не способен. Требует ясного, резкого и отчетливого понимания конфликтности архаики и модерна, а так же полное осознание и даже ощущение болезненности их суперпозиционного существования в рамках единой общей модели, той модели, которую я описал. Поскольку всякая политическая философия вначале философия, а потом уже политическая практика, то, безусловно, корректно сформулированные посылки и постулаты консервативно-революционной методологии как могучей терапии русского археомодерна сами по себе не могут существовать в качестве простой лаборатории мысли, но и не могут сразу воплотиться в политическое движение. Желание разделять эти вещи («давайте заниматься политикой и не будем лезть в философию» или наоборот, «давайте изучать философию, а политика грязное дело») абсолютно порочно. Мы должны в сотый или даже в тысячный раз начинать с того, чтобы политическое и философское сопрягалось, пересекалось, и из этого сочетания политического и философского должно наконец родиться то, что станет русской Консервативной Революцией.

Это место врача, о котором мы говорили, надо вначале отбить, утвердить и отвоевать – это самое первое действие.

Таким образом, надо осознать археомодерн как болезнь, встать к нему в фундаментальную оппозицию, встать на сторону архаики в археомодерне, действую во имя традиционного общества, но при этом надо быть не менее, а то и более рассудочно-волевым модернистом, настоящим и полноценным субъектом, так как в противном случае эта ситуация никогда не разрешится, и болото археомодерна поглотит все начинания. В этом и состоит революционный потенциал консерватизма, необходимый нам для отвоевания конкретной позиции, для реальной политико-философской терапии нашего русского общества и всего мира.

Прежде всего нам необходимо нащупать то место, где модерн будет ясен как парадигма, и архаика будет ясна как парадигма. Иными словами, мы должны быть достаточно современными, чтобы понять и современность и архаику. Об этом я говорил в лекции «Енох омраченный» и в книге «Постфилософия». А развернутое описание модерна и традиционного общества как двух противоположных парадигм я описал в книге «Философия традиционализма». «Кризис современного мира», «Восток и Запад», «Царство количество и знаки времени» Генона и «Восстание против современного мира», «Оседлать тигра» Эволы для этого незаменимы.

Мы должны живое и мертвое, рассудочное и безрассудное, структуру и керигму строго развести по разные стороны. А для этого мы должны их понимать, фиксировать в нашем субъекте и рефлексивное, и иррефлексивное начала.

То есть, мы должны по-кантиански четко отрефлексировать работу и устройство чистого разума, а затем, следуя за философами подозрения, помыслить и отрефлексировать структуры, чтобы встать на их сторону, твердо зная, что это за сторона и как она устроена.

Мы, впрочем, слишком забегаем вперед, говоря о том, чтобы встать на сторону структуру. Давайте все последовательно:

1. вначале мы понимаем, что археомодерн есть болезнь,
2. потом мы понимаем, что она не может быть излечена в пользу модернизации,
3. далее, освоив тем не менее определенный уровень модернизации, став субъектом, мы делаем выбор в пользу структуры, и
4. встав на сторону структуры, предпринимаем ряд шагов, которые воплощаются в интеллектуальном, а параллельно в социальном, политическом, и в конечном итоге, конкретном политическом действии.

La chose vile

Практические рекомендации консервативному революционеру.

Во-первых, консервативные революционеры должны отказаться от упрощенного понимания проблематики Традиции и современности, все гораздо сложнее. Для начала нам необходимо осознать, что в центре сознания консервативного революционера главным объектом стоит археомодерн. Археомодерн – это то, с чем мы, русские, имеем дело вовне и внутри; это то, что мы лечим, но не только в других, но и в себе, но лечим как «другие мы». Тот, кто будет лечить – это не тот, кто есть сейчас, не тот, кто ест.

Тематизация археомодерна, помимо прочего, является главной политической задачей нашей власти, не зависимо от того, будут они его сохранять или нет, воспринимают ли они его как здоровье, или ощущают интуитивно, что это ненормально. Разговор о модернизации, или не о модернизации, о консерватизме, и о любой политике сейчас в нашем обществе, когда рассеяны дымовые завесы предшествующих политических этапов, становится в центре внимания. Любой дискурс нашей власти и нашей политики (и о нашей власти и нашей политике), о нашем прошлом, настоящем и будущем должен и проходит отныне в пространстве мысли об археомодерне, как бы мы к этому не относились и с какой бы позиции не заходили. В археомодерне мы обнаруживаем самое главное. Это главный предмет, то, что в алхимии называется la chose vile, некая «отвратительная грязная вещь», которая, тем не менее, является первоматерией Великого Делания и хранит в себе возможность преображения в золото.

Археомодерн и есть главный объект, другого нет. С ним мы должны отныне обречены иметь дело, его мы должны подвергать терапии, выносить на свет и одновременно очищать с помощью методик Консервативной Революции.

Глупость наше оружие

У консервативного революционера должно быть три стратегии в зависимости от того, к кому он обращается.

Первая стратегия, если он видит перед собой археомодерниста, у которого очень сильная структура и очень слабая (на грани исчезновения) керигма. В этом случае мы имеем дело с русским (евразийским) кадром. Если керигмы настолько мало, что и Бог бы с ней, то в таком надо поддерживать и всячески раздумать архаическое начало. Не надо ему говорить ничего умного, ему надо говорить все очень глупое и очень весомое.

Чистое архаическое начало в археомодерне, там, где керигма и не валялась, а есть одна структура (человек не бредит – и не бродит по ночам по крышам – в таком случае, а просто мирно спит), мы должны ее всячески укреплять. Более того, там, где существуют попытки модернизировать наших людей, отучить их быть такими глупыми, мы должны противиться этому и говорить: «Нет, стоп, глупость – наше оружие». Это, на самом деле, оружие консервативного революционера, так модернистская керигма называет «глупостью» бессознательное русского человека, которое вполне полноценно, но просто задавлено, не может концы с концами связать и поэтому оно болеет. Но оно-то ценнее всего.

Вот тут-то открывается тактическая возможность поддержки нами археомодернистов перед лицом модернистов). Но мы должны доводить эту поддержку до абсурда, прославлять архаическое не только в Путине, но и в фарфоровом Медведеве. Можно предложить канонизировать его прямо сейчас, за будущие его заслуги перед Родиной. Да и так у него много заслуг уже – национальные проекты осуществлял, и вообще он достойный человек, и много еще достойного сделает. И Зубков достойный человек, там практически все достойные люди, голосовать можно даже не за одного, а за двоих, за троих, двумя, тремя руками. Таким образом, наша поддержка укрепит структуры сновидений нашего общества.

В данном случае, чем глупее, тем лучше, если речь идет о русском человеке, настоящем русском, у которого нет помыслов вообще, который невинен в этом отношении, ведь когда помыслы возникают, с ними приходит возникает соблазн.

КР-модернизация

Когда мы обращаемся к тем русским людям, у которых есть структура и уже есть керигма, и эта керигма начинает работать, то мы прибегаем к иной стратегии. В этом случае мы имеем дело с субъектом, который рефлексирует свою рефлексию, и он для нас чрезвычайно ценен. Встретив такого, мы должны отложить в сторону политико-философское юродство и перейти к форме общения номер 2. Правда, такого субъекта в чистом виде практически не бывает, кроме как в либеральных кругах (но не в «нелиберальных») кругах. В русской среде таких людей почти нет, разве что среди математиков.

Но в любом случае, при встрече с другими людьми, наделенными признаками субъектности, или в своем кругу для консервативных революционеров жизненно необходимо провести операцию по фундаментальной модернизации собственного сознания. Консервативные революционеры должны быть людьми современными, тщательно осмыслить западноевропейскую философию и потом – с помощью инструментов этой великолепной и идеальной западноевропейской философии – скрупулезно провести ревизию собственной структуры, русских сновидений, вычленив из всего этого самобытного русского субъекта, русскую рациональность, которой как таковой еще нет, но которая может и должна быть.

Иными словами, главная задача консервативных революционеров – самомодернизация и модернизация себе подобных, модернизация в том самом фундаментальном парадигмальном смысле, о котором я говорил. Речь идет о том, что парадигма модерна должна быть осмыслена и освоена, то есть, консервативный революционер фундаментально отличается от археомодерниста тем, что он абсолютно свободно чувствует себя в керигме. В том числе и в керигме модерна.

Консервативно-революционный тип – это уникальный в русском контексте тип, почти не встречающийся в наше время тип умного русского. Такого русского никогда не было, потому обычно русский – это как раз глупый, а умный – это не русский. Умный русский – это парадокс. Причем, говоря «глупый» я не хочу обижать мой народ. «Глупый» – в хорошем смысле, в священном смысле, глупый – значит, священный, слишком священный для того, чтобы быть умным. Нам надо перестать быть слишком священными.

К русской керигме

Консервативным революционерам в рамках консервативно-революционного врачебного терапевтического пространства необходимо создать то, чего еще не было даже близко. Самая главная задача терапевтического метафизического действа – это создать русский субъект, того, кого нет. Выстроить такую керигму, которая будет расти из нашей структуры, не позаимствовать керигму откуда-то, а вырастить из себя.

У нас есть некоторые наброски к такой керигме. Это в первую очередь богословие русского православия, особенно в его чистой старообрядческой форме.

Это пролегомены к русской керигме. Но обратите внимание, именно старообрядцы - носители русской керигмы в большей степени, чем новообрядцы, которые в больше степени являются продуктами как раз археомодерна. Староверы в определенном смысле сохранили и еще больше развили в гонениях и рациональное и волевое начало, способность основывать свою жизнь и свои поступки на правилах и нормах, которые резко противоречили устоям окружающей среды. В борьбе со средой староверы ковали русского субъекта, русское самосознание и русскую волю. Но посмотрите: они-то и были основателями модернизации русского общества. На них-то и была основана настоящая национальная модернизация. Вспомните всем известные факты про русские мануфактуры и русскую промышленность, и даже про русское искусство, активно финансируемое старообрядческими купцами. Старообрядцы, свободно и без комплексов оперирующие со структурами, до сих пор на уровне сознания куда более современны, чем никониане. Но никониане более современны, чем обычные материалисты, атеисты и агностики, которые верят просто в какую-то дремучую чушь. Так церковный модернист Кураев, наш Бультман, говорит: «Только керигма в православном учении для нас приемлема, все остальное надо гнать поганой метлой оттуда, все мифы, все сакральное». Но старообрядцы еще более модернистичны, чем Кураев, так возводят личное мнение и личную волю на вершину ценностей. Такого вообще русские не знали никогда. Для старообрядца мысль человека сопоставима с властью, они могут сказать «Пошел вон отсюда!» кому угодно, царю, чиновнику, патриарху могут сказать. И ведь сказали – и поплатились, но ведь до сих пор говорят и до сих пор платят.

Вот это и есть русский субъект, где решения сознания и воли инсталлируются как абсолютный императив в том археомодернистическом компоте, в котором мы живем. Старообрядчество, на мой взгляд, пример и образец для русских консервативных революционеров, хотя в нынешнем положении, это скорее памятник русскому субъекту, но не сам русский субъект. Возможно карта и план по его поиску.

Настоящими архаиками являются обычные люди, у которых в голове вообще ничего нет.

Таким образом, перед консервативными революционерами сегодня стоит совершенно новая задача: задача русской модернизации, которая была бы пресуществлением русской структуры в русскую керигму. А керигма и есть модернизация. И это не имеет никакого отношения к фетишистским заклинаниям о гламуре, технике, банальностям менеджмента или торговли.

Под модернизацией археомодернисты понимают стиральную машину, в реальности модернизация – это исключительно философское явление. Тот, кто не способен к этому философскому действию, тот дисквалифицирован для проведения модернизации.

Задача консервативных революционеров – это проведение национальной модернизации русского общества, сознательно, пронзительно, с открытыми глазами, глядя и на структуру, и на керигму, и на их конфликт, и на археомодерн, и на проект модернистов и на массы тяжелого архаического бессознательного.

Представляете, какая гигантская работа предстоит нам?

Суд над археомодерном

Я к этому подводил с разных сторон, в несколько заходов, сейчас все линии сходятся в одну. Я думаю, что мы должны четко знать, с чем мы имеем дело. И не просто ожидать, когда наступит кризис археомодерна. Археомодерн тематизирован отныне, и значит, что он уже подвергнут кризису. Кризис – это как раз разделение, по-гречески это суд. Суд над археомодерном – вот наша задача

Мы должны сказать, что то, что мы сейчас имеем – это нехорошо, это очень и очень плохо, и более того, дальнейшее поддержание status quo чудовищно, поскольку лишь блокирует настоящее выздоровление. Когда мы вопреки очевидности говорим, что «этот человек здоров», а он болен, мы лишаем его последнего шанса на реальное излечение. Когда мы говорим, что этот врун и вор - врач, мы лишаем себя и других шансов на реальное выздоровление. Надо сказать, что вор это вор. Мы не должны обязательно впадать в историку, если вор. Ну, вор – вот и то молодец, это тоже очень русская черта, архаическая. Да ты наверное, не только воруешь, но еще и бредишь? Что ж совсем хорошо, наш человек! Мы тебя не обижаем, сиди на своем месте, хочешь – выше посадим, только не надо вороватый бред выдавать за врачевание. И тем более делать вранье и воровство занятием консервативных революционеров. Нельзя обманывать самих себя.

Вранья и воровства и без нас предостаточно, нам необходимо сосредоточиться на врачевании.

Археомодерн и подержание status quo – это самая отрицательная политико-философская программа, которая может быть. Чистые модернисты и либералы, которые вытягивают половину из этого противоестественного сочетания, как Чаадаев, славянофилам чрезвычайно помогают. Они, либералы, и они нам очень нужны. Они молодцы, так как показывают сущность того, с чем мы имеем дело. Но таких почти нет, большинство модернистов являются квазимодернистами, по сути дела, другим изданием все того же археомодерна.

Диалог с Соросом

Я много раз рассказывал, как я был на конференции Сороса, когда собралось триста грантополучателей поговорить об открытом обществе. Все говорили: «Как хорошо, Поппер, Джордж Сорос, дайте денег». «Прекрасная книга Поппера, а также Хайека, дайте, Джордж Сорос, денег» - говорил другой. Потом вышел один журналист и сказал: «Джордж Сорос, я не читал Поппера, дайте денег просто… денег». Кажется, Поппера знали из собравшихся только политолог Максим Соколов, похожий на «бородатую женщину», но по его спокойному лицу было видно, что деньги от Сороса он уже получил, и Марк Масарский, бывший философ, с головой бросившийся в спекуляции и кооперативное движение (вначале он все приобрел, потом все потерял, теперь он во всем раскаивается, и просит, чтобы его снова называли «философом»).

Я вышел тогда к трибуне и на английском – до этого все говорили на русском, Соросу переводили, он практически спал, предугадывая следующего и следующего, и следующего оратора, у него из уха выпадал наушник (было организовано все чудовищно, совершенно не по-миллиардерски – и здесь стырили) – сказал: «Сорос, уезжайте вон отсюда, вы – свинья, нам не нужно ваше «открытое общество», открытое общество и политическая антропология, на котором оно основано, не совместимы с ценностями нашего народа». Сорос вскочил, проснулся, ожил, подошел к микрофону и сказал: «Это первый человек, который здесь из вас читал Поппера, первый, который тут же меня послал, если бы вы его прочли, вы бы меня тоже, может быть, послали. А вы сволочи, а не либералы… Деньги, да деньги. Деньги – это ничто, Поппер - все». Зал: «Да, да, да, именно так, ваше сиятельство, но только дайте все же денег». После этого он стал гранты давать уже на все подряд, на полные безобразия, лишь бы что-то люди делали. Он устал настаивать, что если есть субъект – будет модернизация, а если будет «дядя Сорос, дайте денег», – не будет модернизации.

Таким образом, 90% русских модернистов – это архаики, а настоящими модернистами должны быть мы, консервативные революционеры, вот мы-то и должны знать западноевропейскую философию, как ее знали великолепно и славянофилы, и евразийцы.