Странные явления в г. Екатеринбурге

Отец Николай живет в этом доме уже 13 лет. Истекшим летом дом капитально отремонтирован. До ремонта в доме было совершенно спокойно, и после ремонта еще два месяца прожили в полном спокойствии. Но вот недавно батюшка стал слышать, что в кухне изнутри пола кто-то скребет, иногда посвистывает. Он тщательно осмотрел пол, заглядывал в подполье, но ничего там не нашел. Так прошло три дня. Он никому ничего не говорил, боясь смутить домашних. Затем, кроме скребления и посвистывания, начались стуки в пол, довольно сильные. Казалось кто-то скребет пол когтями; поскребет и свистнет.

Тогда услышали и узнали это все домочадцы. Понятно, сначала испугались, а потом стали доискиваться причины таких явлений. Полагали, что это мыши или другие зверьки, но никаких признаков присутствия мышей не открыли. В подполье ставили съестное, разные приманки, рассыпали муку, чтобы открыть животных или хотя бы их следы. Приманки оставались нетронутыми, на муке не оказалось никаких следов. Постукивание и посвистывание продолжалось то под шкафом, стоящим возле западни в подполье, то у противоположной стены кухни. Стучало утром часов в 9–10, стучало днем, особенно стуки и звуки надоедали поздно вечером, ночью, даже до 3–4 часов утра. Никто не мог заснуть, все были в напряженном состоянии. Защищались лишь молитвою и крестом.

Раз собрались целою компаниею исследовать явление. Зажгли огонь и в подполье спустилось несколько человек. Смотрят, шарят там, но ничего не находят и даже не слышат, а наверху, напротив, постукивание и свистки явственно продолжаются. Все село заволновалось. Толпами приходили наблюдать «духов».

Однажды днем на дворе и в доме были люди, в кухню вдруг со двора сверху влетел камень. Влетел в окно, когда оно не было отворено, даже рама не створная, а стекло оставалось неповрежденным. В другое окно, по другому направлению, влетели куски сухой глины и извести и упали на пол. Стоявшие на дворе люди не видели ничего особенного, но заметили только, что люди, бывшие в кухне, казались сильно испуганными. Куски глины и извести о. Николай хранит и поныне. Один кусок ударился в руку женщины, которая некоторое время чувствовала значительную боль. Ничего более не оставалось делать как прибегнуть к молитве. О. Николай распорядился поднять св. иконы из церкви и принести домой. Лишь только иконы поставили в комнате, как из кухни еще два раза стукнуло. Отслужили молебен и прочитали соответственные молитвы; с тех пор стало спокойно.

* * *

Я намерен рассказать бывший со мною в 1825 году странный случай. И тогда я не мог, да и теперь не могу объяснить его никакими известными нам по науке законами действующих в природе факторов, – сообщает в «Русской старине» некто О. А. Пржецлавский.

От самого приезда в Петербург в 1822 году я жил постоянно вместе с другом моим, товарищем по университету, Александром Парчевским. Во время происшествия мы квартировали в известном доме Иохима, в бывшей Мещанской (теперь Казанской) улице, напротив Столярного переулка. Квартира наша, в 3 этаже, расположена была следующим образом. При входе с лестницы малая передняя, из ней налево большая кухня, с окном, выходящим на лестницу так, что в него можно было видеть, кто к нам приходит. Затем вторая передняя побольше первой.

Она вела в большую комнату, служащую нам общею гостиною; из ней направо также общий кабинет, где каждый из нас имел бюро. Налево из гостиной темная комната, общая нашa спальня. Мы не обедали дома, и в кухне помещался наш лакей Антон.

Мы имели собаку, большого легавого кобеля Бекаса. Пес этот был замечательно смышленое животное, до того, что в том, что его лично интересовало, он понимал наш разговор. Уходя со двора вечером, когда мы отправлялись к близким знакомым, то брали с собой Бекаса, что ему доставляло большое удовольствие. В других случаях он оставался дома. Когда мы собирались уходить, Бекас напряженно прислушивался к нашим речам, сам научившись понимать их. Если мы согласились между собой, что он пойдет с нами, то он впадал в радостный восторг, прыгал по комнатам, подавал нам шляпы и палки. Если же уразумел, что должен остаться дома, то с грустным выражением в глазах ложился под диван и в негодовании даже не провожал нас до дверей. Ночью это был самый чуткий страж.

В половине октября товарищ мой уехал на несколько времени в свое поместье в Виленской губернии, и в квартире остался я один с лакеем и собакой. Я вел тогда жизнь довольно рассеянную, бывал много в свете, но главное – принадлежал к кружку, где мы много играли, преимущественно в самую завлекательную игру «квинтичь»; вследствие этого я возвращался домой очень поздно, иногда на следующее утро, и вообще не ложился ранее третьего или четвертого часа. Однажды я заболел так называемою жабою (опасным воспалением горла) и должен был оставаться дома; тогда я читал часа с два в постели.

В первую же ночь, так проводимую дома, я продолжал читать в постели, когда часы прозвонили «страшный час полуночи». Бекас спал в углу на своей подушке. Только вдруг вижу я, что он встает с глухим ворчанием и с глазами устремленными на дверь спальни. Потом замечаю на собаке признаки необыкновенного волнения и страха. Она подходит ко мне, вся шерсть встала на ней дыбом, глаза обращены на дверь, и она продолжает ворчать и трясется всем телом. Это меня тем более удивило, что когда что-нибудь тревожит ее ночью, то она обыкновенно не ворчит, а громко лает и бросается вперед. Я остаюсь в недоумении, когда раздается вдруг сильный стук во входную дверь и кто-то шевелит ручкою замка, как бы стремясь отворить эту дверь, запертую ключом. Я сначала подумал, не возвратился ли внезапно с дороги мой товарищ, и, позвав лакея, спросил его: не видел ли он из своего окна, кто так поздно, не звоня, ломится в дверь? Заспанный Антон принадлежал к тому разряду слуг, которые не много церемонятся со своими господами, поэтому он и отвечал грубо:

– В окно не видно никого, да и никого нет.

– Кто же это стучит?

– А кто его знает? Это уже пятая ночь. Если бы вы приходили домой раньше, то слышали бы это не в первый раз. Мне сначала страшно было и я попросил знакомого лакея, жильца со второго этажа, ночевать со мною; теперь уже привык, пусть его стучит.

Я встал, взял свечу и пошел к двери, позвав собаку, но Бекас вместо того, чтобы следовать за мною, вскочил на мою постель и забился под одеяло. Я сперва удостоверился, смотря в окно лакейской, что у моих дверей действительно никто не стоял, как между тем замочная ручка не переставала стучать, шибко поднимаясь и опускаясь. Я отпер внезапно дверь, думая поймать кого-нибудь, таким бразом забавляющегося, но не было никого. Когда дверь стояла отворенною, то ручка переставала двигаться. Мне пришла мысль, что быть может из квартиры напротив моих дверей или с лестницы, ведущей в верхний этаж, какой-нибудь шутник зацепил нитку за ручку и шевелит ею. Но по тщательному осмотру ничего подобного не оказалось. Антон между тем позволил себе подтрунивать над моими поисками. Как только дверь была опять заперта, ручка стала по-прежнему сильно стучать. Я спросил, долго ли это будет продолжаться? Антон отвечал, что стучит обыкновенно четверть часа или двадцать минут и, действительно, вскоре все успокоилось. Тогда и Бекас возвратился на свою подушку. Признаюсь, что я не вскоре после этого заснул.

На другой день я послал за управляющим домом. Немец выслушал меня с тевтонскою флегмою, потом сказал: «А, так это теперь у вас? Это ничего, потерпите, господин, это продолжается только неделю. Также было у доктора Сведеруса, у англичанина Карр, у табакеречника Боля, ну а теперь у вас. Наверное обойдет весь дом».

Я спрашивал доктора Сведеруса и он рассказал мне точно также, что я слышал от моего Антона. Доктор даже заставлял своего лакея спать ночью снаружи двери, а на лестнице караулил дворник, и все это не помешало дверной ручке двигаться, и лакей с дворником напрасно старались удержать ее; неугомонная щеколда была сильнее их обоих.

У меня стучало еще две ночи, но я уже не выходил к двери и старался только успокоить дрожавшего Бекаса. Я справлялся в домовой конторе и узнал, что после меня другие квартиранты испытывали то же самое.

Не угодно ли кому-нибудь из гг. присяжных «философов» объяснить рассказанный здесь феномен, сделавшийся в свое время изестным всем жильцам большого дома. Я буду много обязан тому, кто сообщит мне удовлетворительную разгадку хотя бы одного того, что злой и очень чуткой собаке препятствовало лаять, слыша такой шум у двери, а заставляло ее дрожать и визжать от страха? Что до меня, то, не пытаясь объяснить настоящий случай известными до сих пор законами физической природы, приходится мне только привести в тысячный раз слова Гамлета к Горацию: «На небе и на земле есть много такого, о чем и не снилось нашим философам».