Постоянство либидного объекта и аффекты в их сигнальной функции

Если все протекает нормально, то начиная примерно с 30-36 месяцев малыш подходит к полезному периоду либидного постоянства объекта: он достаточно много интернализирует из тех проявлений материнской заботы, на представления которых он может положиться во время ее непродолжительного отсутствия, чтобы чувствовать себя комфортно, уверенно и счастливо. Мы полагаем, что с точки зрения аффективных и поведенческих признаков на прогресс в развитии ребенка указывает активное использование им аффектов в качестве сигналов и мер для самоорганизации, защиты и успокоения (Tyson, 1988).

Поэтому оказывается, что мать, облегчая использование ребенком аффектов в качестве сигналов, может внести решающий вклад в функционирование его Эго. Как нами говорится в связи с объектными отношениями и аффектами, это начинается тогда, когда реакция матери в ответ на эмоциональные запросы ребенка всякий раз носит организующий, регулирующий, гармонизирующий и успокаивающий характер. Идентификация с матерью тогда включает и идентификацию с типом ее реакций на выражение ребенком эмоций.

Если это понимать таким образом, то принятие малышом некоторой степени постоянства либидного объекта предполагает, что он совершил важный шаг в развитии своего Эго, ибо это подразумевает, что материнские функции ответа на его аффективный сигнал являются теперь интернализированными функциями его Эго. Если это так, то ребенок становится способен лучше воспринимать и оценивать аффект и, задействуя надлежащие защиты, ограничивать его до тех пор, пока им нельзя будет управлять. Тем самым улучшается саморегуляция и достигается более полный самоконтроль.

В результате становится проще справляться с тревогой и другими чувствами, сопровождающими конфликт – внутрипсихический или межличностный, и более реальной становится ситуация, когда каждая из конфликтующих сторон готова пойти на определенные уступки (Loewald, 1974). Компромисс тогда может сопровождаться приятными чувствами овладения, а обычно он получает и энергетическую подпитку от объекта.

Рассмотрим еще один пример из случая Джонни, о котором говорится в восьмой главе. Однажды, рассердившись и разругавшись с аналитиком, он нарисовал грустного человека, которого по ошибке посадили в тюрьму вместо грабителя. Затем полицейский грабителя поймал, отправил в тюрьму и отпустил на свободу того, теперь счастливого человека. Клинический материал постоянно открыт для различных интерпретаций: то, что Джонни с трудом контролирует вспышки гнева, может свидетельствовать о структурной недостаточности его Эго. Его фантазии о полицейском и грабителе могут свидетельствовать о недостаточной интеграции отцовских или материнских репрезентаций хорошего и плохого; его грустное настроение может (в переносе) отражать нарциссическую рану – следствие ошибки аналитика, чтобы привлечь к себе достаточную эмпатическую подпитку. Поскольку здесь возможны различные интерпретации, то также кажется, что Джонни описывает конфликт, порожденный в нем его агрессивными побуждениями и своим опытом.

Причиной того, что Джонни страдает болезненно слабым чувством собственного достоинства и подвергает риску отношения с важными для его жизни людьми, включая аналитика, является, во-первых, его неспособность регулировать инстинктивные желания, которые ему приходится именовать "грабительскими" и, во-вторых, отсутствие должной поддержки со стороны чувств "полицейских". В его рисунке также видны попытки выработать эффективные внутренние ограничители, которые бы выполняли функции стража и полицейского в отношении его инстинктивных побуждений и помогали поддерживать как внутреннюю, так и межличностную гармонию. На предлагаемые ему интерпретации Джонни реагирует, делая самолетик из бумаги и целясь им в аналитика, но в последний момент смеется и говорит: "Мой полицейский удержал меня!"

Интернализация материнских регулирующих, успокаивающих и организующих реакций на тревожные состояния малыша способствует росту силы и устойчивости Эго. Последнее проявляется в возрастании способности урегулировать конфликт, смягчить его аффективные проявления. То, насколько Эго ребенка способно задействовать связанные аффекты в качестве сигналов компромисса и защиты, определяет результат столкновения с Эдиповым комплексом: разрешение, регрессию или уход от конфликта.

Рассмотрим другой пример из случая Сьюзи (который выше сравнивается со случаем Джонни). Однажды Сьюзи притворяется Золушкой и воображает, что ее волшебная крестная мать дарит ей прекрасное платье, помогает попасть на бал и выйти замуж за принца. Фантазия сопровождается блеском в глазах и кокетливыми жестами. Но неожиданно, проецируя свою проистекающую из чувства вины самокритику, Сьюзи представляет себе, что аналитик – это злая мачеха, которая убивает Золушку, чтобы вместо нее обвенчаться с принцем. Склонность Сьюзи переполняться тревогой в ответ на конфликт отсрочивает интернализацию и согласие на внутренние компромиссы, так что всякий раз, когда ее желания фрустрируются, у нее начинается истерика, цель которой – манипулирование матерью. Но перед лицом Эдиповых желаний единственными альтернативами являются регрессия и отклонение, находящие выражение в ее версии сказки о Рапунцель. Вообразив себя Рапунцель, девочка язвительно упрекает ведьму в том, какая она плохая мать: принц угостил ее конфетой, которая понравилась ей много больше, чем ведьмина еда из мяса и костей. Как было и в настоящей сказке, ведьма, прослышав о сопернике, в бешенстве отрезает Рапунцель волосы, отправляет ее в пустыню и ослепляет принца. Но в версии Сьюзен, в тот момент, когда Рапунцель находит незрячего блуждающего по пустыне принца и, омыв его своими слезами, возвращает ему зрение, Сьюзен-Рапунцель оставляет принца и отправляется на поиски своей настоящей матери – потерянной, желанной, кормящей и дающей все необходимое, – матери поры ее младенчества.

Подобные Сьюзен дети, не справившиеся с интернализацией сигнальной функции и неспособные к саморегуляции, остаются беззащитными перед возможностью повторных переполнений дезорганизующим аффектом. Являющаяся следствием этого структурная недостаточность обнаруживается в ряде патологий, включая нарциссические и пограничные синдромы.

Наши комментарии и эти клинические примеры хорошо согласуются с предостережением Хартманна (1952) по поводу тенденции чересчур упрощать материнскую роль в развитии Эго ребенка. Он ссылается на примеры, когда ребенок неоднократно переполняется аффективными чувствами, будучи неспособен использовать тревогу в качестве сигнала, и остается зависимым от матери в роли вспомогательного Эго, несмотря на, казалось бы, состоявшуюся близость ее и ребенка. Он предполагает, что любое суждение по поводу адекватности этой близости должно включать оценку функционирования Эго малыша.