Извлечем на поверхность визуальное мышление

В «Новых словах» Оруэлл использовал выражение «сделать мысль видимой», и это показалось мне той самой идеей, которую я искала, подсказкой, указывавшей на язык П-режима, язык, параллельный вербальному языку Л-режима, но совсем другой, могущий открыть доступ в таинственные стадии творческого процесса, где, как кажется, главенствует П-режим.

Рисование как параллельный язык

В своем эссе Оруэлл размышляет об ограниченной и ограничивающей способности слов описывать мысли — это звучит как эхо «маленькой беды» Гальтона (см. цитату на полях с. 57). Оруэлл говорит: «Всякий, кто думает вообще, заметил, что наш язык практически бесполезен для описания того, что происходит внутри мозга». В поисках выхода из этой проблемы Оруэлл сначала предложил изобрести новые слова, но скоро понял, что, если каждый будет придумывать новые слова для описания индивидуальных психических событий, воцарится хаос. Тогда он пришел к идее, что в качестве первого шага в изобретении слов, которые могли бы описывать ментальные состояния и события, следует «сделать мысль видимой».

«В самом деле, — пишет Оруэлл, — нужно придать словам физическое (может быть, видимое) существование. Просто толковать об определениях бесполезно; в этом легко убедиться, если попытаться определить одно из слов, используемых литературными критиками (напр., "сентиментальный", "вульгарный", "нездоровый"). Все они бессмысленны — или, вернее, имеют разный смысл для каждого, кто ими пользуется. Нужно лишь показать значение в какой-то не вызывающей разночтений форме, а затем, когда разные люди идентифицируют его в своем сознании и признают стоящим того, чтобы его как-то назвать, можно дать ему имя. Вопрос состоит лишь в отыскании способа придания мысли объективной формы существования».

Оруэлл далее размышляет о том, что средством передачи мыслительных процессов могло бы стать кино: «Если вдуматься, то в разуме не так уж много вещей, которые нельзя было бы как-то представить посредством удивительной силы кино. Миллионер с частным кинематографом, всем необходимым реквизитом и труппой умных актеров мог бы, если б пожелал, сделать известной практически всю свою внутреннюю жизнь. Он мог бы объяснить действительные причины своих поступков вместо того, чтобы произносить рассудочную ложь, указать на вещи, которые кажутся ему красивыми, патетическими, забавными и т. д., — вещи, которые обычный человек вынужден держать в себе, потому что нет слов, способных выразить их. Он мог бы сделать так, чтобы люди поняли его в целом... хотя придание мыслям видимой формы не всегда будет легким делом».

Оруэлл отмечает, что записывал эти мысли второпях, но приходит к выводу, что они имеют ценность: «Любопытно отметить, что если наши знания, сложность нашей жизни и, следовательно (думаю, это должно следовать), наш разум развиваются очень быстро, язык, главное средство общения, почти не меняется».

Поэта Говарда Немерова заинтересовала та идея, что мы могли бы чисто случайно иметь иной язык, совершенно отличный от вербального языка. Немеров отмечал, что французский писатель Марсель Пруст «прикасается к мысли, но почти сразу же отпускает ее».

Пруст писал: «И глядя на то, как некоторые существа являются последним живым свидетельством формы жизни, отвергнутой природой, я спрашиваю себя... что было бы, если бы не изобрели язык, не было формирования слов, анализа идей... Это похоже на возможность, которая закончилась ничем».

Г. Немеров

«О поэзии, живописи и

музыке», 1980

«Мы, всезнайки, не знаем сами себя — и на то есть причина Мы никогда не искали себя — как же в таком случае может случиться, что мы когда-либо найдем себя?»

Фридрих Ницше

«О генеалогии морали», 1887

Художник внутри вас

Воспользуемся идеей Оруэлла

Идея Оруэлла мне кажется применимой к рисованию. Рисование способно сделать мысль объективной — способно разложить ее перед вами, чтобы ее можно было увидеть. Рисование действительно отличается от вербального языка, в частности, своей способностью справляться, выражаясь словами Оруэлла, со «сложностью нашей жизни». Например, рисование не привязано к линейному времени (в смысле Л-режима) и поэтому способно прояснять сложные соотношения, которые могут включать прошлое, настоящее и будущее. Кроме того, в рисовании человек может выразить идеи или чувства, которые слишком сложны или неопределенны, чтобы быть «понятыми» через призму слов. Ко всему прочему, рисунки могут показывать соотношения, которые охватываются единовременно как цельный образ, в то время как слова обязательно выстраиваются в определенном порядке. В придачу ко всему, рисунок информационно богат и способен выявлять как различия, так и сходства. При рисовании П-режим, по-видимому, не распределяет информацию по категориям, а просто видит, что есть вовне (или в уме), одновременно отыскивая общие черты и связи, которые могут стягивать друг к другу кажущиеся различными части. Иначе говоря, рисунок помогает получать единую картину, наводить резкость, концентрироваться на проблеме, одновременно видеть лес и деревья, поворачивать части в визуальном пространстве, видеть все ясным как день. Не может ли он также, подумала я, помочь нам добраться до Первого инсайта, локализовать проблему, задать красивый вопрос?

«Всегда красив тот ответ, в котором содержится еще более красивый вопрос».

Э. Э. Каммингс, цитируется в книге Натана Гольдштейна *Искусство чувственного рисования*, 1973

Поговорим о возможностях

На что был бы похож визуальный язык, полезный для доступа к П-режиму? Каковы были бы его правила? Были бы они подобны так называемым «принципам изобразительного искусства» — правилам композиции? Если они оказались бы сложнее, то можно ли было бы переводить их на обычный язык или они всегда оставались бы отличными от обычного языка и вне его? Существовало ли бы требование визуального порядка и расстановки? Можно ли было бы говорить на визуальном языке так, чтобы это было понятно Л-режиму, или такого рода «чтение» было бы слишком трудно передать словами? Могли бы существовать словарь и грамматика для визуальных и пространственных соотношений? Какова была бы роль вероятности и случайности? Как мог бы человек, пользующийся таким языком, справляться с его ошеломляющей сложностью?

Эти вопросы я задавала себе и так и не смогла получить хотя бы приближенные ответы. Но я уверена, что

Рисование как параллельный язык

возможность для такого рода языка существует в человеческом мозге, хотя его форма, правила, словарь, возможность перевода остаются вне досягаемости.

Можно было бы лишь предположить, что фразы на таком языке имеют, вероятно, визуальную форму, грамматика (наверное, неограниченная) является набором правил или эвристики восприятия, словарь — открытым для пополнения набором незафиксированных, вечно меняющихся зрительных форм с узнаваемым общим значением, но почти неограниченными вариациями (чтобы удовлетворять требованию Оруэлла сделать мысль видимой). Порядок или расстановка должны быть обязательно визуальными, пространственными, отражающими взаимосвязи и одновременными, а не лингвистическими, аналитическими и последовательными. Язык П-режима с вышеизложенными характеристиками, если бы он стал доступным, вероятно, стал бы языком, сравнимым по глубине, сложности и гибкости с самим вербальным языком и способным действительно сделать мысль видимой.

Параллельный язык П-режима при «чтении» образа очевидно полагался бы на зрительное восприятие, но было бы очень полезным иметь возможность переводить образ в слова — чтобы сделать визуальные идеи доступными для работы в Л-режиме. Нет сомнений, однако, в том, что такой перевод был бы трудным, как об этом свидетельствуют тесты с картинками в главе третьей и опять же «маленькая беда» Гальтона (см. цитату на полях с. 57).

Как я это себе представляю, главная проблема состоит в разной сложности самовыражения двух режимов: зрительные образы почти всегда сложны; слова зачастую разбавляют, упрощают и абстрагируют эту сложность. Говоря иначе, слова и образы соотносятся между собой так, как названия рисунков соотносятся с самими рисунками. Слова (или названия) не могут полностью подменить собой образы, но если они подобраны подходяще, они могут служить «ярлыками» для образов, чтобы эти образы можно было впоследствии вызвать в памяти, представить «внутреннему оку» во всей их сохраненной сложности.

«Что же касается слов, то они напрочь отсутствуют в моем разуме, пока дело не доходит до того момента, когда нужно письменно или устно изложить результаты».

Жак Адамар Психология открытий в области математики*. 1945

Двойственность слов и образов

Отложив сложности в сторону, я двинусь вперед и буду предполагать, что существует невербальный, визуальный язык рисования как возможная параллель вербальному языку, хоть я и не могу пока описать его в терминах Л-ре-жима. Язык рисования, конечно, не единственно возможный параллельный язык. Существует, безусловно, множество невербальных языков: язык звука (музыка), язык движения (танцы или спорт), язык абстрактного символического мышления (математика и наука), язык цвета (живопись), язык кино (как предлагал Оруэлл), язык са-

Художник внутри вас

Рис. 5.1. Рисунок, изображающий Черчилля за живописью

«Живопись — идеальный способ отвлечения. Я не знаю ничего другого, что бы более полно поглощало ум, не изматывая тело. Какими бы ни были сиюминутные беспокойства или тревоги за будущее, как только картина начата, им уже нет места в мыслях. Они уходят в тень и тьму. Весь свет мыслей человека концентрируется на работе. Время уважительно стоит в сторонке».

Уинстон Черчилль *Живопись как времяпрепровождение», 1950

Мудреное изречение философа Майкла Поланьи:

«Мы знаем больше, чем знаем, что знаем».

мой Природы — генетический код, например. Каждый из них, наверное, мог бы с равным успехом служить для кодировки мыслей П-режима — делать мысли видимыми.

Но язык рисования очень прост. Другие невербальные языки, может быть столь же эффективные, осложняются требованиями экипировки, пространства, материалов или физических способностей. Музыка, например (если речь не идет о пении), требует наличия инструментов и осложняется двойственностью в использовании мозговых режимов. Живопись требует наличия зачастую громоздких и дорогостоящих материалов и инструментов — кистей, красок, мольберта, холста (хотя изображенный на рис. 5.1 британский премьер-министр Уинстон Черчилль, как и очень многие другие, не считал такие проблемы препятствием). Танцы и спорт требуют определенного уровня физической подготовки, а также пространства для тренировок. Математика и наука требуют хотя бы минимальной подготовки. Природа, если в ее тайны вообще можно проникнуть, требует знания передовых методов науки, медитации или философии. А для изображения своих мыслей посредством кино, как уже сказал Оруэлл, нужно быть миллионером.