Здесь и далее следует пока невычитанный текст. Свежайшая текущая версия — на GDocs. Еще раз приношу прощения за неудобства, скоро текст будет перезалит 21 страница

И упала.

Я хватала ртом воздух. Я не чувствовала своего тела. Я была лишь оболочкой, мертвее камня, что меня окружал. Я боялась посмотреть на свои копыта в этом скудном сумраке, ибо меня терзал страх, что я увижу сквозь мятно-зеленую шкуру посиневшую безжизненную кожу. Я попыталась встать на ноги, но хватило меня только на то, чтобы перевернуться. Я почувствовала внезапные острые уколы боли там, где мое тело наткнулось на грубые камни. Сам факт того, что остались еще какие-то нервы, способные ответить на эту пытку, принес мне в тот момент странное возбуждение. Я встретила с благодарностью встряску, пробежавшую сквозь меня, и, сев, потянула два ставших чужими копыта над головой, в отчаянной попытке достать свою цель.

Отрицать факт было невозможно. Скуталу находилась всего в двух футах от меня. И при этом я не могла даже коснуться ее. Если бы я спасала взрослого, то сейчас я бы ругалась как безумная. Но вместо этого, я сосредоточилась и представила себе мелодию из моего детства — первое, что пришло мне в голову, на что я могла опереться, — и послала эту энергию через рог. С краткой вспышкой зеленой искры, я выплеснула импульс телекинеза навстречу звездам. К счастью, ветка, за которую зацепилась Скуталу, оказалась как раз на пути, а потому она переломилась. Скуталу устремилась к земле как оранжевая комета. Я поймала жеребенка той частью своего тела, что была бы безболезненнее всего для нее.

— Ууф! — вскрикнула я и вновь увидела пар от своего дыхания, рухнув под ее весом. Отрезанная ветка, что только что держала ее, отскочила бесполезно прочь в подступающие ночные тени. На мгновенье, я задумалась, не сломалась ли и я тоже.

— Мммххх… Где… — дернулась, содрогнулась Скуталу. Она была как новорожденная, дрейфующая по волнам помрачающих сознание теней и тошноты. Ее глаза постоянно закатывались вверх. — Кто… К-кто…

— Т-твой б-б-билет д-домой, — ответил чей-то голос, ужаснувший меня ледяными запинками.

— Я… я не… — Скуталу рыдала. Скутулу сопротивлялась тошноте. Скуталу заикалась. — Я-я не… не… чувствую…

— Я т-т-тоже, м-малыш, — нечто положило ее на мою спину, а мир вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов. Я была вне себя от ужаса. В моих глазах разыгрывалась симуляция меня самой, бредущей, спотыкаясь, вниз по склону. И, внезапно эта симуляция стала реальностью. — Т-т-только д-держись к-к-крепче. Д-делай ч-что х-х-хочешь, н-но н-не от-т-пускай. Я от-т-т-тнесу т-т-тебя д-домой.

— Мои крылья… — она дрожала всем телом. Нечто холоднее ледника упиралось мне в спину в нескольких местах. Капли слез Скуталу были подобны морю ножей. — Я… я не чувствую крыльев…

Если бы я была сильной пони, я бы не ответила на ее слова.

— Я з-знаю, ч-что т-ты н-не можешь, Скуталу.

— Но… но я…

— Я от-тнесу тебя домой. Это все, что я могу… — едва я проговорила эти слова, как увидела, что темная земля несется мне прямо в лицо. — Уммххх!

Я поскользнулась на булыжнике, и меня слепо потащило вниз по склону из щебня. Ночное небо слилось в размытое пятно, и я более не чувствовала леденящую боль на спине.

—Ск-Скуталу!

Задыхаясь, я перекувырнулась и вытянула копыта, едва увидела тень оранжевого цвета. Я обернула вокруг нее передние ноги, прежде чем камни склона смогли бы избить ее так же, как и меня. Только это имело значение, и следом пришел мой резкий выдох, когда воздух вытолкнуло из тела падение с последних оставшихся пяти футов на видневшийся внизу полог из травы и веток.

— Ннннх! — я переждала волну боли, разрядом пронесшуюся по моему телу. После нескольких промораживающих насквозь секунд я разжала ноги и обнаружила, что она дрожит, как я сама, в моих объятиях. — С-скажи что-нибудь.

Она сглотнула и крепче прижалась ко мне.

— Оюшки…

— Сойдет, — я вновь подняла ее. Я вновь подняла себя. Я думала поделиться с ней одним из множества одеял из моей седельной сумки, пока не осознала, насколько она потная. Ночь эта была столь полна хаоса и страданий, что я легко забыла — я единственная мучительно замерзающая душа в Эквестрии. Я продвигалась по склону холма, как капля патоки, сопровождаемая песней испуганных всхлипов Скуталу. — Надо… найти… надо найти, где…

Я сглотнула, шатаясь то вправо, то влево. Я готова была поклясться, что шла в верном направлении, но солнце скрылось, и я больше не могла определить, где восток, а где запад. Если бы у меня еще оставалась энергия, чтобы сыграть Прелюдию, я бы лучше устроила лесной пожар, чтобы привлечь внимание пегасов.

— Надо, чтоб кто-нибудь нас увидел… Они смогут прислать Твайлайт и… и…

— Я так… так устала… — услышала я Скуталу. Каждое ее слово было как выстрел для моих тревожных ушей. — Просто… просто хочу, чтоб все стало тихо…

— Нет! Нет! — крикнула я. Зарычала я. Сквозь кошмарный холод я чувствовала, как ее сломанные крылья затрепетали по моей дрожащей плоти. Мы обе были пленницами мира теней, и только одна из нас заслуживает право выйти на свободу. — Не засыпай, Скуталу! Держись со мной!

— Не могу… просто… просто хочу…

— Расскажи мне что-нибудь! Расскажи мне о своей сем… — мой язык хромал все же вдвое меньше, чем мои ноги. Я сухо сглотнула и заговорила навстречу невидимой метели, режущей мне лицо. — Расскажи мне, кем ты хочешь стать, больше кого угодно на свете!

Дюйм за дюймом я продвигалась вперед. С каждым удачным шагом мои ноги слабели все больше. Я готова была поклясться — я достигла абсолютного нуля. Мили разделяли удары моего сердца.

— А еще лучше расскажи, почему!

— Она… Она ничего не боится… — голос Скуталу пришел как еле слышная капель, прерываемая икотой. Это — последний клочок тепла, который остался в моем распоряжении. Все эти наслоения одежды казались тонкой бумажной салфеткой, отделяющей меня от ее обжигающего касания. — Она все делает сама, и при
том она очень верная всем пони…

В этот момент я спотыкалась, шаталась, распадалась на части. Я подтянула себя на свои истертые ноги; мои дрожащие глаза неотрывно глядели на лоскут серой мути впереди: на опушку. Если я доберусь туда и, может быть, разведу огонь…

— Д-да? — мой голос танцевал на струнах из эктоплазмы, умоляя ее, пока я сама извивалась жалким червем в грязи, медленно закапываясь в могилу из жирной земли. — Что еще?

— О-она храбрая, — Скуталу цеплялась за последние что-то ощущающие части меня. Ее голос уносился от меня ввысь со скоростью света. В моем пьяном воображении мне это представилось первым полетом этого жеребенка. — Она… она как я.

Всхлип, тревожный вдох, стон:

— И я ненавижу одиночество…

— Ты не… — задыхалась я, дергая вперед головой. Но ноги не слушались меня. Лед пополз по позвоночнику. Опушка лежала через целый континент от меня, и единственная часть моей сущности, что еще пока не оставила меня, была моим голосом, последним подобием моей души. — Ты не одинока…

Я скребла стенки забвения в судорожном отчаянии, пытаясь оставить на нем хоть одну царапину, которую запомнят.

— Ты с-совсем не одинока… — мой рот перестал говорить, едва подбородок ударился о влажную землю.

Когда свет покинул мои глаза, я не думала о своих родителях. Я не думала ни о Твайлайт Спаркл, ни о Мундансер. Я не думала ни о камине, ни о добрососедском протяжном акценте Эпплджек, ни о восхитительном свитере Рарити. Я не думала о нераскрытых элегиях и незаписанных композициях Луны. Я не думала даже о голосе Морнинг Дью, и о том, что он творил с моим сердцем.

Все мои мысли были только о Скуталу, о ее крыльях, и о том, что ни один пони не запомнит ее слов, потому что она ушла в моих копытах, а не в их.

Нет, я не была умирающим героем, но я знаю, кто им был. Это была благородная мысль, достаточно теплая сама по себе. Я с нежностью прижалась к ней, приветствуя приход вечной ночи.

 

Пробудило меня не пламя, а пустота в моих передних ногах.

Мои глаза распахнулись. Под боком горел костер. Он был так близок, что я могла бы высунуть язык и почувствовать вкус мерцающих искр. И я так и поступила, и они обожгли мне язык, убедив меня в том, что я действительно жива.

Я рванулась — поначалу отчаянно. Когда я попыталась затем сесть, то осознала, что по-прежнему, как оживший труп, замерзаю насквозь и дрожу. Прищурившись, я подняла взгляд и увидела бледного пегаса, сидящего по ту сторону крохотного костерка и бросающего последние штрихи связкой кремня и стали в копытах.

— Ну же… ну же… Вот. Столько, пожалуй, хватит…

— Клаудкикер! — знакомый резкий голос рявкнул с расстояния в несколько футов. — Какого сена ты тут делаешь?! У нас нет времени жарить зефирки!

— Но… Рейнбоу Дэш! — пегаска указала прямо на меня. — Этот единорог тут замерзает…

— Какого сена ты несешь?! Какой единорог?! Мы уже нашли то, что искали!

— Я… Но… Разве ты ее не видишь?

— Единственный единорог, о котором мы сейчас должны думать — это Твайлайт! И она нас ждет! А теперь хватит валять дурака и пошли!

Клаудкикер моргнула. Бледное сияние блеснуло в ее глазах. Взошла луна, и она пошатнулась на мгновенье оторопело.

— Э… Т-ты права. Что… О чем я думала?

Я проводила взглядом ее окутанную тенями фигуру, идущую прямиком ко мне, а затем взлетающую в небо во взмахе перьев.

Когда она улетела, я увидела две фигуры, съежившиеся в нескольких ярдах от меня. Рейнбоу Дэш сидела, лаская дрожащее тельце Скуталу в своих копытах.

— Шшшш… все нормально, малыш. Ты меня слышишь?

— Р-Рейнбоу Дэш?! — ахнула Скуталу. — О, Рейнбоу Дэш! Ты меня нашла! Я знала, что ты придешь и спасешь меня!

— Просто расслабься, мелочь. Мы еще не покинули лес. Я отнесу тебя к Твайлайт. Она знает приемчик, чтоб ты стала как новенькая.

— Рейнбоу Дэш… — голос жеребенка утонул во всхлипах. — М-мне было так страшно…

— Ага, ну, к счастью для всех пони, эта глупая машина приземлила тебя посреди поляны. А теперь держись крепче! — Рейнбоу Дэш, прижав ее к себе передними копытами, взмахнула сапфировыми крыльями и взмыла навстречу лунному свету. Она понеслась в вышине прямиком к Понивиллю, оставляя меня наедине с моей дрожью и костерком.

Я несколько раз отрывисто вдохнула. Перевернувшись и воспользовавшись зубами, я распахнула седельную сумку. Я наконец-то достала оттуда одно из множества одеял, благодаря Селестию за огонь, что развела Клаудкикер, прежде чем проклятье высосало из нее и Рейнбоу Дэш разум. И вот, свернувшись там, рядом с благословенным теплом, я, наконец, нашла в себе силы чтобы сесть прямо. И когда мне это удалось, я почувствовала, как дыхание покидает меня.

Действительно, я находилась посреди поляны. Земля вокруг была твердым, оголенным гранитом. Со светом луны с небес мы со Скуталу, должно быть, казались двумя чернильными пятнами на алебастрово-белой бумаге. Любой пегас с элементарным навыком воздушного наблюдения заметил бы нас в мгновенье ока.

Но… как, во имя Селестии?…

Я потеряла сознание посреди леса.

И все же… как я оказалась здесь?…

По наитию я обернулась. Я внимательно оглядела край холмистого леса. И вот тогда я увидела — тропинку из листьев и комьев земли, идущую подобно аккуратной просеке от границы деревьев туда, где сидела я, съежившись у костра.

Я подняла к лицу копыто. Едва заметный намек на чувствительность вернулся моим нервам, одновременно с тем, как меня накрывало счастливым неверием.

Она…

Она меня тащила.

Скуталу…

Я что-то прошептала. Мои губы потрескались, но я насладилась болью, что пришла с моей улыбкой. Я подгребла поближе одеяла вокруг себя. Это, конечно, не моя хижина. И не мой камин. Я была в миле от города, в лучшем случае, и каждый дюйм моего тела по-прежнему сотрясала холодная дрожь.

Но я никогда прежде в жизни не чувствовала себя столь уютно.

 

— Вся проблема заключалась в пластине аркания, — объяснял Доктор Хувз, прихрамывая бок о бок с Твайлайт Спаркл, когда они несколько дней спустя вместе шли по центру Понивилля. — Я установил ее, чтобы она играла роль буфера между ядром телепорта и телепортируемым объектом. Но вот чего я не учел, так это того, что материал при этом еще и послужил зеркалом, отражающим ману обратно в центр куба.

— Из-за этого, должно быть, и стерлось большинство слоев искусственных лейлиний, — кивнув, задумалась вслух Твайлайт. Она старалась не спешить, чтобы не утомить выздоравливающего жеребца болезненной для него скоростью. — С каждым последующим тестом, который мы проводили, машина проходила наш внешний осмотр, но мы и не предполагали, сколь сильно износилось устройство изнутри по вине постоянно отражаемых волн магии.

— Эта деревня чуть не потеряла нечто драгоценное по моей вине, — вздохнул он, опустив голову. — Может, сейчас еще неподходящее время, чтобы бросаться на создание искусственного телепорта. Если даже предположить, что Научный Комитет не отзовет мои официальные лабораторные привилегии, я уже просто не могу бороться с искушением положить весь этот эксперимент на полку на ближайшее десятилетие.

— Эй, эту ошибку мы совершили вдвоем, Доктор, — улыбнулась она и мягко его подтолкнула. — Вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы помочь нам отыскать Скуталу. Я искренне сомневаюсь, что Комитет лишит вас чего бы то ни было. И, на мой взгляд, это было бы преступлением — покинуть столь многообещающий проект после того, как вы зашли уже так далеко.

Он застенчиво улыбнулся.

— Мне понятно, почему Принцесса Селестия выбрала вас в свои лучшие ученики. Вы как бездонный колодец надежды, мисс Спаркл.

— Хихи… Если отбросить нулевые гипотезы, даже ученые могут позволить себе надежду, Доктор.

Их голоса затихли вдали, и их место заняли голоса Рейнбоу Дэш и Пинки Пай.

— Ну и короче, я с Клаудкикер быстро осматривала склон, и вот тогда я сказала: «Давай сделаем еще один пролет!» — Рейнбоу Дэш, уже в воздухе, проделала впечатляющий нырок. — Ну и я типа ВУУХ, и тогда, самым краем своего соколиного глаза, я вот прямо ее и увидела! Мелкотня дрожала от холода и с трудом могла открыть глаза. Я поняла, что должна быть с ней особенно осторожной, когда ее подняла. И не угадаешь — один малейший рывок или снижение в полете могут… типа … вышибить дух у нее из тела, или что там машина с ней сотворила, как там Твайлайт сказала.

— Ухтышки, Дэши! — Пинки Пай беззаботно подпрыгнула с сияющими глазами, когда до нее дошла вся драматичная глубина байки Рейнбоу. — Я знала, что ты можешь быть супер-безумно-героичной! Но это круто, что ты еще можешь быть супер-безумно-ласковой!

— Ага! Укачала ее как младенца! И я… типа… качала младенцев всего пару раз в жизни. Ну, может три раза, если считать, когда я взяла Эпплблум в полет над Фермой Сладкое Яблоко.

— Эпплблум — младенец?

— Ну, после полета отрыжка у нее была как у настоящего младенца!

— Хихихихи! Ну, я рада, что вы с Твайлайт смогли спасти Скуталу от отрыжки! — подпрыгнула Пинки Пай. — О, и от смерти тоже!

— Хех… Да. Определенно было близко, — Рейнбоу Дэш хлопнула крыльями, делая глубокий вдох. — Знаешь, Пинки, я спасаю пони каждый день. Но Твайлайт? Она все-таки не каждый день в списке супергероев.

— Ага! Нам надо ей обязательно дать награду или чего-нибудь такое!

— Хех! Хорошая идея. Давай подговорим Рарити для нее что-нибудь сделать. Потому что если есть чего, что я ненавижу больше всего, — так это когда что-нибудь по-настоящему крутое остается без награды.

Когда они скрылись из виду, я закончила играть десять аккордов Восьмой Элегии, повторенные с вариациями, чтобы сделать какое-то подобие мелодии. Глубоко вздохнув, я помахала левом копытом у себя перед лицом. Прошло полнедели; я по-прежнему с трудом что-то чувствую своими ногами. Спасибо Селестии за телекинез. Если бы я не могла заниматься музыкой в любой момент, когда захочу, я бы давно канула в то безумие, в которое хочет утянуть меня проклятье.

Потому что ведь больше
ни для чего это проклятье и не существует, ведь так? Оно влияет на здравомыслие пони, заставляет ее жаждать сладкого освобождения в смерти. Конечно же оно не дает ей волшебные способности для спасения страждущих. Или дает?

Уже давно ужас удерживает меня от раскрытия Восьмой Элегии. Но вдруг, с недавнего времени, это дело кажется мне не столь уж зловещей перспективой, какую я себе представляла. Вместе с композицией придет новая сокрушительная волна пугающих событий. Но какой полезный побочный эффект эта забытая мелодия Луны кроет в себе? Я могу ожидать лишь того, что полезный эффект мелодии будет таковым для всех, кроме меня самой. Именно потому это и называется проклятьем, и именно потому мои поиски его частей требуют от меня такой дерзости… или даже, быть может, храбрости.

Я вновь вздохнула и вдруг поймала боковым зрением нечто оранжевое. Сердце мое екнуло на мгновенье, ибо это был первый раз, когда я увидела ее за многие часы. Я оглянулась на нее и не стала терять время впустую. Застегнув молнию на седельной сумке с лирой, я подошла к ней. Она не смотрела на меня. Ее взгляд был прикован к небу. Мне не нужен был компас, чтобы определить — она смотрит на Рейнбоу Дэш.

— Кхм.

Скуталу моргнула. Она перевела взгляд снизу вверх на меня.

— О… Эм… Здрасте, — она указала на мою седельную сумку. — Классно играете, кстати.

Я вскинула бровь.

— Ты меня сейчас слушала?

— Ага, — сказала она, сдувшись в спокойном выдохе. — В городе много звуков. Я не замечаю их почти никогда, потому что, наверно, редко сижу на одном месте.

Услышав эти слова, я с любопытством прищурилась.

— Где твой самокат, кстати?

Кобылка закатила глаза и со злостью сдула локон розовых волос со лба.

— Милки Вайт забрала его у меня на неделю.

— Ой-ей. Кто-то вляпался в неприятности?

— Не-а. Не в этот раз, — она поерзала задними копытами по земле. — Хех. Она сказала мне что-то насчет того, что мне «нужно привести себя в порядок». Пфф! Я себя прекрасно чувствую! С тех пор как Твайлайт шарахнула меня молнией из своего волшебного рога, у меня даже самую малость голова не кружилась!

Едва Скуталу это сказала, как тут же, скосив в разные стороны глаза, качнулась немного вперед, а затем покраснела.

— Ну, почти.

Я улыбнулась:

— Я скажу, Милки Вайт просто старается о тебе заботиться.

— Хех. Она надо мной трясется куда больше всех прочих кобыл до нее, — глубоко вздохнула Скуталу и, сложив ноги под собой, прилегла на землю, оглядывая тоскливо деревню. — Думаю, это значит, что я с ней надолго.

— Но это же хорошо, разве нет?

Скуталу закусила губу.

— Хмм… могло быть хуже, — ее короткие крылья бесполезно дернулись. — Гораздо хуже.

Я ничего не ответила.

Когда она заметила, что я не ухожу от нее, то закатила глаза и простонала:

— Ладно. Просто давайте уже покончим с этим…

— Прости, что? С чем ты хочешь, чтобы я покончила?

Маленькая кобылка насмешливо ухмыльнулась, как могла ухмыльнуться кобылка только в два раза ее старше.

— Вы сейчас собираетесь разглагольствовать о том, как это удивительно здорово, что я пережила столь ужасное происшествие, а потом закидаете меня подарками. Пожалуйста, как бы я ни любила внимание, меня затаскивали в Сахарный Уголок уже трижды. У меня и так уже живот болит.

— Я бы даже не подумала о таком, — сказала я с усмешкой. — В конце концов, ты оставляешь у меня впечатление куда более… более… «взрослой», чем большинство жеребят твоего возраста.

Она на мгновенье скосила глаза, прежде чем захихикать мне в лицо.

— Это, наверное, самая глупая ерунда, которую я когда-либо слышала.

— Неужели?

— Ага, ужели, — она вздохнула и вновь уставилась на деревню печальным взглядом. — Потому что я определенно не ощущаю себя достаточно крутой для того, чтоб быть старше. Когда я вырасту, я хочу стать как Рейнбоу Дэш! Я хочу делать крутые вещи, и я хочу их делать в одиночку, и чтобы никто у меня не уводил славу!

Я глянула на землю и, продолжая сидеть, пошевелилась слегка.

— Ага, ну, некоторые пони ненавидят одиночество.

Скуталу глянула на меня. Ее крохотные перышки затрепетали, когда она, сглотнув, произнесла:

— Я была однажды в одиночестве. Но Рейнбоу Дэш спикировала ко мне и спасла. Она забрала меня со склона, где я замерзала насмерть из-за той дурацкой машины, что меня туда зашвырнула.

Следом пришла ее победная улыбка, по краям которой, впрочем, виднелось нечто мучительное.

— Если бы не она… я бы была просто тупым трупом посреди глуши.

Я вздохнула, но сразу улыбнулась.

— Скуталу…

Она моргнула неловко.

— Вы… эм… вы знаете мое имя?

Я улеглась перед ней. Я заглянула ей прямиком в глаза, устанавливая контакт, который наши взгляды не смогли создать в ту безумную ночь полную ужасов и теней.

— Насколько я знаю — или вообще любой пони знает — Рейнбоу Дэш — величайший герой, которого Эквестрия когда-либо знала.

— Еще бы! — просияла Скуталу. — Она великолепна…

— Мне, конечно, ни к чему убеждать тебя, что те подвиги, что совершает Рейнбоу Дэш, она совершает без единого усилия, — я указала ей на грудь. — Но самой храброй пони той ночью была ты.

Она нахмурилась:

— Я?

— Да, — кивнула я. — Потому что ты прошла сквозь ужасы, к которым ты не была готова. Ты преодолела такое, что ни один пони твоего возраста, или вообще любого возраста, не должен когда-либо преодолевать вообще. Истинная храбрость определяется способностью совершать невозможное и выходить навстречу неизведанному. Ты, Скуталу, ты — храбрая пони. Я… я могу лишь надеяться и молиться о том, что когда ты станешь старше, однажды даже став старше, чем сейчас Рейнбоу Дэш, ты будешь помнить, что это ты помогла себе пережить ту ночь, и что это твоя сила привела тебя туда, где ты сейчас.

Я глубоко вздохнула и любяще ей улыбнулась.

— Потому что едва ты распознаешь эту силу в себе, нельзя уже будет предсказать, как щедро ты сможешь тоже… осчастливливать окружающих тебя пони, самой становясь подлинным героем, достойным улыбок и песен.

Скуталу моргнула, глядя на меня. Трудно было сказать, когда и где проклятый отблеск лунного света наконец коснется этих ярких фиолетовых глаз. Но пока она смотрела на меня, и ее широкая улыбка сияла все ярче и ярче, а ее крохотные крылья трепетали, будто ловя ветер в самый первый раз, я более не волновалась о мрачных занавесях жизни, предпочитая наслаждаться той драгоценной красотой, что расцветала прямо передо мной.

— Эй, Скутс!

— Скуут-Скуут-Скуталуууу!

Мы обе одновременно обернулись. Два юных жеребенка махали ей копытами издалека.

— Хех… Точно… Я и забыла почти… — хихикнула Скуталу, пораженная медово-сладким всплеском возвращающейся памяти. — Мне сегодня надо «искательствовать». Эм…

Она наклонилась и озорно прошептала:

— Обещаете ничего не говорить Милки Вайт, если с ней столкнетесь?

Я хихикнула и встала.

— Иди к своим друзьям и оставайся с ними, — я поторопила ее, махнув копытом. — У тебя еще осталось впереди столько лет для храбрости…

Она умчалась прочь по моему сигналу, оставляя мне после себя слишком священную для любой песни каденцию из счастливого смеха. Я проводила взглядом ее и ее друзей, бегущих в свете тающего дня к краю города. С такого расстояния я уже не могла различить, где пролегла граница меж их шкурками и закатом.

 

Одиночество требует храбрости. И пока я в состоянии извлекать из него песню, я нечто тем самым спасаю.

 

В конце концов, героем быть никогда не поздно.

===

[1] Short scraps and explosions. Автор любит себя, да.

[2] Лейлинии, или leylines. Реально существующий термин из области мистицизма/оккультных наук. Означает воображаемые линии связи между какими-либо объектами. И линии начертания пентаграмм.

[3] Наверное, это и так все знают, но, вообще-то, если образовывать имя Scootaloo без loo, то это означает «Стремительно несущаяся». А вот с ним — тут сложно. Значения слова loo в американском языке нет. В английском же это туалет. Хм. Так что, наверное, это может представлять собой пренебрежительную степень. Например, «суетливая мелочь».

[4] Не англицизм. Я сам офигел, когда узнал, что существует такая штука. Означает, грубо говоря, содранные ладони и коленки у велосипедистов и мотоциклистов.

34 квадратных километра.

VII — Переход

Сколько раз вы, общаясь с друзьями или просто знакомыми, задумывались о том, что же действительно происходит между вами? Какую роль вы играете в их жизни, а они — в вашей?

Если подумать, то это очень существенная вещь. Мы зачастую и не замечаем этого, но каждое наше действие меняет жизни других. Каждое действие других — меняет нашу. У нас меняются вкусы в музыке, кино и литературе, меняются политические взгляды или мировоззрение. Все всегда находится в вечном движении, совершенно незаметном в общем суетливом потоке нашей жизни.

Но если отвлечься, если остановиться на своем стремительном движении от одного дня к другому и посмотреть, оценить, как же меняется наша жизнь в зависимости от других, можно узнать много интересного. Так же, как язык остается по-настоящему живым, пока развивается и заимствует иностранные слова, так и человек по-настоящему живет только перенимая чужое и передавая свое. Выкладывая свою жизнь как великую мозаику чувств, желаний, стремлений. Каждый кусочек этой мозаики мы берем откуда-то. Учитель, кумир, родитель, друг, родственник… Каждый оставляет свой след. Дарит нам свой маленький кусочек мозаики уникального цвета, что гармонично встанет в общую композицию.

И вот, в процессе перевода этой главы, я задумался — а что же, действительно, произойдет, если один из этих кусочков вдруг пропадет без остатка? Обвалится ли вся конструкция, или, быть может, изменится не так уж и много? В один момент я вспомнил одну свою глупую фантазию, которая, быть может, посещала не только меня. «А что если вернуться в свое детство, сохранив накопленные навыки и знания?» Это позволит избежать всех совершенных ошибок и глупостей. Позволит выбрать сразу тот путь, к которому я, в обычных условиях, пришел, возможно, слишком поздно. Но потом я понимаю, что я тогда рискую не встретиться с теми людьми, которые попались мне на моем «ошибочном» пути. Все эти множества людей, с которыми я, возможно, уже и не общаюсь почти, они сделали меня таким, какой я есть. Они привнесли в мою личность какие-то свои черты, познакомили меня с чем-то, что оказалось важным для меня. И их присутствие именно в этот конкретный промежуток времени совершенно необходимо. Если они вдруг пропадут из жизни без следа — я стану совершенно другим. И все эти навыки, которые я каким-то образом протащил в прошлое рискуют остаться бесполезными, даже если я буду знать об их наличии. Просто потому что я не изберу тот путь, ради преуспевания на котором я все это затеял. Выбор его перестанет быть очевидным, изменится все. Все рухнет, мгновенно и безжалостно, как карточный домик. Не оставив ничего. Мне придется снова совершать ошибки, снова идти вслепую, в совершенно ином направлении, только лишь потому что не оказалось нужного человека, что укажет путь. Будут другие. С, возможно, лучшими предложениями. Но с лучшими ли?

Нельзя недооценивать роль даже просто знакомых в своей жизни. Все это огромное множество людей — это то, что мы есть. Кирпичики нашей сущности и, одновременно, ее отражение. «Дружба — это магия» — это не просто забавное выражение и заголовок нашего любимого мультфильма. Нет, это действительно магия. Незримая, могущественная сила способная изменить все.

Внимание! Пока на сторис не добавили поддержку цветовой разметки, более полная с точки зрения форматирования глава доступна на GDocs.

Напоминаю принципы альтернативного способа разметки:

Имя Лиры, обозначаемое зеленым, здесь изображается курсивом. Остальной курсив в этой главе к Лире отношения не имеет.

Ядро проклятья, обозначаемое магентой, здесь изображается подчеркиванием.

Также вашему вниманию доступна скомпилированная pdf версия для черно-белых читалок с 6» экраном (или больше, само собой). В которых эти текстовые эффекты обозначены другими шрифтам и другим тоном.

Версия на fb2 от fox_1047 и MOBI от него же 1−7 главы. Зеленый выделен жирным, пурпурный — курсивом.

//////////////////////////////

 

Дорогой Дневник,

Когда мы понимаем, что чего-то лишились? После того ли, как мы потратим все наши дни, зарабатывая на хлеб, только лишь чтобы увидеть, как все, что ценно для нас, отнимается на наших глазах? Или после того, как мы получаем возможность назвать что-то своей собственностью только лишь чтоб кто-то тут же у нас это украл? Уравновешивает ли достойная жизнь в тяжких трудах чистую агонию, когда все эти приложенные усилия обращаются в прах?

Или, быть может, мы неминуемо обречены на потерю того, что важно для нас, того, благодаря чему мы — такие, какие мы есть? И когда однажды эта часть нас распадается в прах, какой у нас есть выбор, кроме как отступить, переосмыслить свое существование, размышляя — а была ли когда-нибудь эта часть в нас, что мы столь жадно ценили?

Мне казалось, я потеряла все, когда на меня пало проклятье. И, возможно, так в действительности и было. Но существует нечто худшее, чем потеря, и я, в итоге, пришла к пониманию, что это суть знание о потере.