Глава четвертая. Белая Богиня

 

Поскольку мое рассуждение о близкой связи древних религий бриттов, греков и иудеев вряд ли будет воспринято с сочувствием, я сразу хочу заявить, что не являюсь ни английским израилитом, ни кем бы то ни было в этом роде. Моя точка зрения такова. В разные периоды второго тысячелетия до нашей эры торговые племена, которых в Египте называли «людьми моря», были изгнаны с Эгейского побережья пришельцами с северо-востока и юго-востока, и одни направились на север по уже проложенным торговым путям, таким образом достигая Британии и Ирландии, а другие — на запад, тоже по торговым путям, через Северную Африку и Испанию — в Ирландию. Но были и те, что населили Сирию и Ханаан, среди них — филистимляне, отобравшие святыню Хеврона в южной Иудее у идумеян дома Халева. Однако двумястами годами позже халевиты (люди-псы), союзники израильского племени Иуды, вернули ее, позаимствовав кое-что из религии филистимлян. Постепенно эти заимствования гармонически улеглись в Пятикнижии вместе с семитскими, индоевропейскими мифами, которые составили религию всех израилитов. Таким образом, связь между ранними мифологиями евреев, греков и кельтов возникла благодаря эгейцам, которых они завоевали и поглотили. И это имеет отнюдь не только исторический интерес, потому что вера современных католиков есть вера, основанная, несмотря на мужскую Троицу и мужчин священников, на эгейской религиозной традиции «мать-сын», к которой католицизм понемногу и возвращается, а не на арамейской или индоевропейской традиции «бога-воина».

Теперь мне бы хотелось исторически детализировать свое рассуждение о данайцах. Дану, Даная или Дон появляется у римлян как Доннус, божественный отец Котия, священного царя котиан — Лигурийского союза племен, давшего свое имя Котианским Альпам. Котт, Кот или Котий — имя весьма распространенное и как династическое появляется во Фракии между четвертым веком до нашей эры и первым веком нашей эры. Каттини же и аттакоти[31]Северной Британии, а также множество катт… и котт… племен между Британией и Фракией ведут свой род от Котия. Династия с таким же именем была в Пафлагонии на южном берегу Черного моря. И все они взяли имя у великой богини Котитто, или Котис, которой поклонялись и в честь которой устраивали ночные оргии во Фракии, Коринфе и Сицилии. Эти оргии, котитии, были, по словам Страбона, очень похожи на те, что устраивались в честь Деметры, богини урожая древних греков, и Кибелы, богини-львицы и богини-пчелы во Фригии, ради которой юноши кастрировали себя. В Сицилии котития сохранилась как обычай украшать ветки спелыми плодами и печь хлеб из пшеницы. Согласно классической легенде, Котт был сторуким братом сторуких гигантов Бриарея и Гиеса, союзников Зевса в его войне против титанов на границе Фракии и Фессалии. Эти гиганты назывались гекатонхейры (сторукие).

Суть войны понятна, только если знать раннегреческую историю. Первые греки, которые появились в Греции, были ахейцы, пришедшие в Фессалию около 1900 года до нашей эры, патриархальные скотоводы, поклонявшиеся мужской троице богов, которые первоначально звались Митра, Варуна и Индра (и упоминались Миттанием из Малой Азии еще и в 1400 году до нашей эры), а потом они получили имена Зевса, Посейдона и Гадеса. Ахейцы завоевали всю Грецию и поначалу постарались разрушить полуматриархальную цивилизацию бронзового века, которую там нашли, но вскоре смирились с ней, согласились с правом наследования по материнской линии и зачислили себя в сыновья по-разному называвшейся Великой Богини. Они стали союзниками весьма смешанного населения континента и островов, среди которого были длинноголовые и круглоголовые, и называли этих людей пеласгами, или «людьми моря».

Пеласги считали, что явились на свет из зубов космического змея Офиона, которого Великая Богиня по имени Эвринома (власть надо всем) взяла в любовники, обозначив таким образом начало эпохи Творения. Офион и Эвринома — уже греческие варианты исходных имен. Возможно, пеласги прежде называли себя данайцами в честь богини, похожей на Данаю, покровительствовавшей земледелию. Как бы то ни было, ахейцы, которые пришли в Арголиду, также взяли имя данайцев и стали мореплавателями, а те, которые остались к северу от Коринфского перешейка, известны как ионийцы, дети богини-коровы Ио. Изгнанные из Арголиды, пеласги основали несколько городов на Лесбосе, Хиосе и Книде, а другие бежали во Фракию, в Троаду и на острова на севере Эгейского моря. Несколько семейств не покинули Аттику, но разбрелись кто куда.

Самыми воинственными из оставшихся пеласгов были кентавры из Магнесии с вертишейкой и горным львом как тотемами.

Они также поклонялись лошади, но скорее всего не азиатской, распространенной на Каспийском побережье и появившейся у них в начале второго тысячелетия до нашей эры, а более древней и низкорослой европейской лошади, что-то вроде дартмурского пони. Кентавры вместе со своим божественным царем Хироном приветствовали появление ахейцев, которые помогли им в войне с лапифами из северной Фессалии. Имя «Хирон», несомненно, связано с греческим cheir (рука), «кентавр» с centron (коза). В своем эссе «Чем питались кентавры» я делаю предположение, что они опьяняли себя грибом «летающая голова» (amanita miscaria) — жабой со ста когтями, которая вырезана на этрусском зеркале у ног их прародителя Иксиона. Не были ли гекатонхейры кентаврами горной Магнесии, в чьей дружбе нуждались ахейские земледельцы Фессалии и Беотии? Богиня-мать кентавров по-гречески называлась Левкофея (белая богиня), однако сами кентавры называли ее Ино или Пластена, и ее вырубленное в скале изображение до сих пор сохранилось возле древнего высокогорного города Тантала. Она также стала матерью Меликерта, или Геракла-Мелькарта, бога ранних полусемитских завоевателей.

Греки утверждают, что помнят дату победы Зевса в союзе с гекатонхейрами над титанами из Фессалии. Хорошо информированный Татиан приводит подсчеты историка первого века нашей эры Талла[32], который полагает, что это случилось за триста двадцать два года до десятилетней осады Трои. Поскольку падение Трои произошло, как установлено, в 1183 году до нашей эры, ответ очевиден — 1505 год до нашей эры. Если эта дата более или менее достоверна[33], легенда о гекатонхейрах рассказывает о распространении ахейского влияния в Фессалии, где пеласгийские племена были оттеснены на север. История Gigantomachia, войны олимпийских богов с гигантами, скорее всего отражает похожее, но куда более позднее событие, когда греки сочли необходимым умерить пыл воинственных магнесийцев в их оплотах на Пелионе и Оссе, очевидно, из-за их экзогамии, которая пришла в противоречие с олимпийской патриархальностью и создала магнесийцам репутацию сексуальных маньяков. В ней также записано заклинание Геракла против ночных кошмаров.

Ахейцы стали критянами между семнадцатым и пятнадцатым веками: в позднеминойскую эру, которую в Греции называют микенской из-за Микен, главного города во времена династии Атрея. Эолийские греки пришли в Фессалию с севера, а потом смогли занять Беотию и Западный Пелопоннес. Они установили дружеские отношения с ахейскими данайцами и получили известность как минии. Похоже, оба народа приняли участие в разграблении Кносса около 1400 года до нашей эры, что положило конец владычеству Крита на море. Покорение Крита, к тому времени ставшего в основном грекоязычным, вылилось в великую микенскую экспансию в Малой Азии, в Финикии, в Ливии и на Эгейских островах. Около 1250 г. до н. э. наметились расхождения между ахейскими данайцами и менее цивилизованными ахейцами Северо-Западной Греции, которые захватили Пелопоннес, основали новую патриархальную династию, отреклись от Великой Богини и создали знакомый нам олимпийский пантеон, во главе которого стал Зевс и в котором были одинаково представлены боги и богини. Рассказы о скандалах Зевса и его жены Геры (имя Великой Богини), о ссорах Зевса с его братом Посейдоном и с Аполлоном Дельфийским дают основание предположить, что пеласги и данайцы поначалу не желали мириться с религиозной революцией. Тем не менее, объединенная Греция захватила Трою, находившуюся на пути в Дарданеллы, — город, который брал с греков дань за торговлю с Черноморьем и Востоком. Не успело умереть поколение, родившееся после падения Трои, как еще одна индоевропейская орда хлынула в Малую Азию и Европу, в том числе и дорийцы, огнем и мечом покорившие Грецию. Сколько же несчастных бежало во все стороны!

Теперь мы можем совершенно определенно идентифицировать Дану племен богини Дану, которые были пеласга ми бронзового века, вышвырнутыми из Греции в середине второго тысячелетия, с доахейской богиней Данаей из Аргоса. Ее власть распространилась на Фессалию, и она стала прародительницей ранней ахейской династии, называемой домом Персея (правильнее Птерсей, то есть «разрушитель»). Во времена Гомера уже не было Данаи, а был Данай, сын Бела, который, как говорили, привел своих дочерей из Ливии — через Египет, Сирию и Родос — в Грецию. Имена трех дочерей — Линда, Камира и Иалиса — очевидно, титулы Богини, которая известна и как «Ламия, дочь Бела, царица Ливии». В широко известном мифе об избиении сыновей Египта число дочерей Даная, или данаид, увеличилось с трех до пятидесяти, возможно, потому, что столько было священнослужительниц в аргивской и элидской коллегиях богини матери. Первые данайцы, наверное, явились на побережье Эгейского моря с озера Тритон в Ливии (теперь это соленые болота) дорогой, о которой сказано в мифе, но сомнительно, чтобы их так называли до того, как они пришли в Сирию. Котиане, которые пришли в Северную Грецию с берегов Черного моря через Фригию и Фракию, тоже назывались данайцами, и это доказывает, что они появились раньше эолийцев, которые это имя не получили. А. Б. Кук в книге «Зевс» приводит веские аргументы, подтверждающие родственные связи греко-ливийцев и фрако-фригийцев, а также наличие у обеих этих племенных групп родственников среди древнейших критян.

Мы можем также идентифицировать Дану с богиней матерью эгейских «данун». Этот народ около 1200 г. до н. э., судя по тогдашним египетским записям, завоевал Северную Сирию в союзе с шердинами и заккалами из Лидии, шакал шами из Фригии, пулесати из Ликии, акайвашами из Памфилии и другими восточносредиземноморскими народами. Для египтян все они были «морскими людьми» (акайваши — ахейцы), которым под давлением индоевропейских орд пришлось покинуть Малую Азию, Грецию и Эгейские острова. Пулесати стали филистимлянами в Южной Финикии. Они смешались с шеретинами (критянами), и некоторые из них служили в страже Давида в Иерусалиме; как предполагает сэр Артур Эванс, это были грекоязычные критяне. Один из эмигрировавших народов, завоевавший хеттов и известный ассирийцам как мушки, а грекам как мосхи, обосновался в Верхнем Евфрате в Гиераполе. Описанные Лукианом в «De Dea Syria» древние обряды, все еще практиковавшиеся во втором веке нашей эры в храме Великой Богини, дают ясное представление о религии эгейцев бронзового века. Племена и кланы того же союза двинулись на запад, в Сицилию, Италию, Северную Африку, Испанию. Заккалы стали сикелами в Сицилии, шердины дали свое имя Сардинии, а турши — это тирсениане (или тирренцы) в Этрурии.

Некоторые данайцы, по-видимому, отправились на запад, поскольку Силий Италик, поэт первого века (как говорят, испанец), писал, что, по легенде, королевство на Балеарских островах — центр мегалитической культуры и один из главных источников олова в древние времена — было основа но данайцами Тлептолемом и Линдом. Линд — это мужское воплощение данайской Линды. Однако часть народа все же оставалась в Малой Азии. Недавно в предгорье Таврских гор, возле Александретты, был обнаружен город данайцев, а в нем надписи (еще не расшифрованные) хеттскими иероглифами девятого века до н. э., а также арамейским письмом. Язык у них, по-видимому, был хананейский. В скульптурах же видно смешение ассирийско-хеттского, египетского и эгейского стилей, что хорошо укладывается в представление греков о Данае как о сыне Агенора (Ханаана), который пришел на север из Ливии через Египет и Сирию.

Миф об оскоплении Урана его сыном Кроном и после довавшей затем мести Крону его сына Зевса, который отправил его в западную часть Подземного Царства под присмотр «сторуких», интерпретировать не так-то легко. Его первоначальный смысл — ежегодное смещение старого царя-дуба его наследником. Одно время имя Зевса принадлежало некоему почитавшемуся пастухами герою-провидцу, связанному с культом дуба в Додоне в Эпире, который отправляли голубки — жрицы Дионы, лесной Великой Богини, известной также под именем Дианы. Теория, обоснованная Фрэзером в его «Золотой ветви», слишком известна, чтобы повторять ее положения, хотя Фрэзер не совсем четко объяснил, что срезание друидами омелы с дуба символизирует оскопление старого царя его наследником, а ведь омела — это один из главных фаллических символов. Сам царь после кастрации шел на евхаристическое съедение, о чем свидетельствуют легенды пелопидов, но по крайней мере в Пелопоннесе этот культ дуба наложился на культ ячменя, героем которого был Крон. Ему приносились также и человеческие жертвы. Будь то культ ячменя или культ дуба, преемник царя наследовал благорасположение священно-служительниц его божественной матери. В обоих случаях жертва становилась бессмертной, а ее материальные останки властью волшебниц-священнослужительниц, устраивавших оргиастические обряды, переносились для предания земле на какой-нибудь священный остров — на Самофракию, Лемнос, Фарос возле Александрии, Ортигию возле Делоса, другую Ортигию[34]недалеко от Сицилии, Левк у устья Дуная, где было святилище Ахилла, Эю Кирки (теперь остров Луссин в Адриатическом море), атлантический Элисиум, куда Менелай удалился после своей смерти, и дальнюю Огигию, возможно, остров Торрей у западного берега Ирландии.

Утверждение о том, что Крон был смещен своим сыном Зевсом, имеет реальную подоплеку, так как ахейские пастухи, когда прибыли в Северную Грецию, соединив своего бога неба с местным героем-дубом, захватили власть над пеласгами-земледельцами. Однако оба культа пошли на компромисс. Диона, или Диана страны лесов, соединилась с Дана ей ячменной, и то, что неудобный золотой серп, а не секач из камня или обсидиана позднее использовался галльскими друидами для срезания омелы, доказывает объединение царя-дуба с царем-ячменем, которого богиня Даная, или Алфито, или Деметра, или Кер резала золотым серпом в виде полумесяца. Это обрезание означало кастрацию. Воины Абиссинии брали в сражение крошечные серпы для кастрации врагов. Римский Крон назывался Сатурном и был вооружен ножом в виде вороньего клюва; возможно, это имеет отношение к его имени, так как, несмотря на желание греков более поздних веков считать, будто его имя было Хронос (время), поскольку Кроносами в шутку называли всех стариков, все же более правдоподобно, что Крон имеет корень сrоn или corn, лежащий в основе греческого и латинского имени «ворон» — соrоnе и соrnix. С вороном советовались авгуры, и в Италии и Греции он был символом долгой жизни. Таким образом, возможно, что другое имя Крона, спящего титана, охраняемого сторуким Бриареем, — Бран, или бог-ворон. Так или иначе, миф о Кроне неоднозначен. С одной стороны, он отражает ритуальное убийство священного царя, будь он ячменем или дубом, в конце его правления, а с другой — покорение ахейскими пастухами доахейских земледельцев Греции. В римской Saturnalia республиканской эпохи, то есть во время праздника, совпадающего по значению со староанглийским йолем, все социальные разногласия на время забывались в память о золотом веке правления Крона.

Я называю Брана богом-вороном, однако ворон, ворона и другие птицы этого семейства не различались в древние времена. Слово соrоnе в греческом подразумевало также и соrах, то есть ворону, а латинская corvus, ворона, происходит от того же корня, что и соrniх, ворон. Вóроны Брана, Крона, Сатурна, Асклепия и Аполлона — это также и ворóны.

Пятьдесят данаид появляются в ранней британской истории. В своей «Ранней Британии» Джон Мильтон высокомерно глумится над пересказанной Неннием легендой, будто Британия взяла свое прежнее имя Альбион, под которым она была известна Плинию, у Альбины (Белой Богини), старшей из данаид. Имя Альбина, от которого произошло название реки Эльбы (Albis на латыни) и которое присутствует в общегерманских словах elven (женщина-эльф), alb (эльф) и alpdrucken (ночной кошмар или инкубус), связано с греческими словами alphos (тускло-белая проказа[35]), на латыни albus, а также alphiton (жемчужный ячмень) и Alphito (Белая Богиня), которая в классические времена превратилась в пугало для детей, но первоначально была данайской ячменной богиней в Аргосе. Сэр Джеймс Фрэзер рассматривает ее «как Деметру или ее двойник Персефону». Слово Аргос само по себе означает «белое сияние» и всегда используется для описания облачений священнослужительниц. Оно также означает «быстрый, как вспышка». То, что нам позволительно соединять сторуких мужей с Белой Богиней Аргоса, может подтвердить миф об Ио, той же самой богине, няньке маленького Диониса, которого сторожил Аргус Панопт (весь в глазах), стоглазое чудовище, возможно, имевшее облик белого пса. Любимую собаку Одиссея звали Аргус. Ио была белой коровой, то есть одной из ипостасей Богини как ячменной богини. Ей поклонялись также как белой лошади Левкиппе и белой свинье Хойре или Форкис, чье более благозвучное прозвание было Марпесса (хватальщица).

Итак, в «Сказании о Талиесине» с Гвионом враждует Каридвен, или Керридвен, или Белая Богиня-свинья, о чем пишет доктор Маккаллох, который в своей книге «Религия древних кельтов» ссылается на Гальфрида Монмутского и французского кельтолога Тома в подтверждение этой версии, а еще замечает, что валлийские барды воспевали ее как богиню урожая. Он отождествляет ее со свиньей Деметрой, о которой мы уже упоминали. Имя Керридвен составляют два слова cerdd и wen. Wen означает «белый», a cerdd — по-валлийски и по-ирландски «прибыль», но еще «вдохновенное искусство, особенно поэзия». Точно так же греческие слова cerdos и cerdeia, от которых произошло латинское cerdo, означают «умелец». По-гречески ласка, любимая личина фессалийских колдуний, называлась cedro, что обычно переводится как «ловкая», a cerdo[36], слово неизвестного происхождения, по-испански значит «свинья». Павсаний делает Кердо женой аргивского культового героя Форонея, изобретателя огня и брата Ио и Аргуса Панопта, которого мы в десятой главе отождествим с Браном. Знаменитая cerdana, пляска урожая в испанских Пиренеях, возможно, явилась к жизни в честь этой богини, которая дала свое имя самой плодородной земле в регионе, долине Керданье, где находится город Пуигкерда, то есть «гора Кердо». Слог cerd есть в королевских именах Иберии, из которых самое известное — имя пожилого вождя Кердубела у Ливия, который вмешался в спор римлян и иберийского города Кастуло. Керридвен — несомненно, белая свинья, ячменная богиня, белая госпожа смерти и вдохновения, а также Альбина, или Алфито, ячменная богиня, давшая свое имя Британии. Маленький Гвион имел все основания бояться ее, и с его стороны было непростительной ошибкой прятаться от нее в зерне на ее собственном току.

Латиняне чествовали Белую Богиню под именем Кардея, и довольно путаную историю рассказывает о ней Овидий в «Fasti», связывая ее имя со словом cardo (петля). Он говорит, что она была возлюбленной Януса, двуглавого бога дверей и первого месяца года, и заботилась о дверных петлях. Еще она охраняла младенцев от ведьм, которые обращались в грозных ночных птиц и, похищая детей из колыбелей, пили их кровь. Впервые, по словам Овидия, она испытала свои силы в Альбе (белом городе), заселенном во времена великого рассеяния пришельцами из Пелопоннеса, выходцы из которого основали Рим, а ее оружием, защищавшим от похищения, был боярышник. Овидий все поставил с ног на голову: Кардея — это Алфито, Белая Богиня, которая убивала младенцев, обратившись в птицу или зверя, а посвященный ей боярышник ни в коем случае не следовало вносить в дом, чтобы она не погубила детей. Это Янус, «всесильный привратник», держал на расстоянии Кардею и ее ведьм, ибо Янус на самом деле был богом-дубом Дианусом, воплотившимся в священного царя Рима и потом в Flamen Dialis, главного жреца Юпитера, его духовного наследника. Его жена Яна-это Диана (Диона), богиня лесов и луны. Янус и Яна на самом деле первоначальные воплощения Юпитера и Юноны. Сдвоенная р в латинском имени Juppiter подразумевает одну исчезнувшую n. Он был Jun-pater, или отец Дианус. Однако до того, как Янус, Дианус, или Юпитер, взял в жены Яну, Диану, или Юнону, и подчинил ее себе, он был ее сыном, а она была Белой Богиней Кардеей. И если он потом стал Дверью, народным радетелем, то она стала петлей, соединяющей дверь с дверной рамой, а о важности таких их взаимоотношений мы поговорим в десятой главе.

Cardo (петля) — то же, что cerdo (умелец). В ирландской мифологии бог мастеров, делавших петли, замки и заклепки, назывался Кредне — мастеровой, первоначально провозгласивший богиню Кердо или Кардею своей покровительницей. Таким образом, как возлюбленная Януса, Кардея стала охранять двери детской от врагов, которые в матриархальные времена были ее собственным божественным воплощением и которых умиротворяли на римских свадьбах факелами из боярышника. Овидий говорит о Кардее, вероятно цитируя религиозную формулу: «Она открывает то, что закрыто, и закрывает то, что открыто».

Овидий отождествляет Кардею с богиней Карнеей, которой 1 июня посвящалось в Риме празднество и приносили мясо свиней и бобы. Это кое-что значит, ибо указывает на связь Белой Богини со свиньями, хотя объяснение римлян, что Карнея была названа так quod carnem offerunt (потому что они приносили ей плоть), — сущая чепуха. Более того, как уже говорилось, когда речь шла о «Битве деревьев», бобы в классические времена использовались в качестве домашнего средства против ведьм и привидений: человек клал себе в рот боб, а потом плевал им в гостя. На римском празднике Lemuria каждый хозяин дома плевал бобами себе за спину со словами: «Я защищаю себя и свою семью», — чтобы лемуры, или привидения, держались от него подальше. Пифагорейские мистики, доктрины которых пеласгийского происхождения[37], ни в коем случае не должны были есть бобы, ибо, цитируя стихи, якобы принадлежавшие Орфею, «есть бобы — все равно что есть головы родителей»[38]. У бобов белые цветы, и раскрываются они одновременно с цветами боярышника. Бобы принадлежат Белой Богине, отсюда их связь с шотландскими колдовскими обрядами. В древнейшие времена только ее служительницы могли сажать и готовить бобы. Мужчины из Фенея в Аркадии передавали из уст в уста, что богиня Деметра, придя к ним в своих скитаниях, позволила им сажать любые зерна, но только не бобы. Возможно, причина запрета, наложенного орфиками, связана с тем, что бобы растут спиралью, символизируя возрождение, то есть духи пытаются вновь родиться людьми, войдя в бобы (об этом говорит Плиний), которые будут съедены женщинами. Таким образом, мужчина, съев бобы, может причинить величайшее зло своим умершим предкам. Бобы бросали привидениям в римских домах во время лемурий, чтобы дать им шанс родиться заново, и жертвовали богине Карнее во время празднеств в ее честь, потому что она владела ключами от Подземного Царства.

Карнею обыкновенно отождествляют с римской богиней Кранаей. Ее греческое имя — Артемида Кария или Кариатида. Враждебность же Артемиды по отношению к детям общеизвестна. Краная владела храмом на горе возле Дельфов, где священнослужителем всегда был мальчик, чье служение продолжалось пять лет, и кипарисовой рощей Кранай рядом с Коринфом, где находится могила героя Беллерофонта. Краная означает «скала», и это имя этимологически связано с галльским cairn, что означает груду камней на вершине горы.

Я пишу о ней как о Белой Богине, потому что белый — ее основной цвет. Это цвет первой богини из лунной троицы. Когда Суид Византийский замечает, что Ио-корова меняла свой цвет с белого на розовый, а потом на черный, он хочет сказать, что молодая луна — белая богиня рождения и взросления, полная луна — красная богиня любви и войны, старая луна — черная богиня смерти и прорицания. Миф Суида под креплен легендой Гигина о телке, родившейся у Миноса и Пасифаи, которая таким же образом меняла цвет трижды в день. Состязаясь с оракулом, некий Полиид, сын Койрана, правильно сравнил ее с тутовым деревом, ягоды которого были посвящены Тройственной Богине. Три камня, низвергнутые с горы Мойлтр возле Двигивилхи в Уэльсе в семнадцатом веке, возможно, представляли тройственную Ио. Один камень был белым, другой — красным, третий — темносиним, и считалось, что это три женщины. Местная легенда, рассказываемая монахами, гласила, что женщины, одетые в эти цвета, были обращены в камни в наказание за воскресную работу. Они занимались провеиванием зерна.

Самое исчерпывающее и вдохновенное описание Богини, если говорить об античной литературе, содержится в «Золотом осле» Апулея, где Луций в несчастье и душевной смуте взывает к ней и она отвечает на его мольбы. Это позволяет предположить, что Богине поклонялись в Мойлтре как Тройственной Богине, то есть белой сеятельнице, красной жнице и черной веяльщице:

 

«Около первой ночной стражи, внезапно в трепете пробудившись, вижу я необыкновенно ярко сияющий полный диск блестящей луны, как раз поднимающейся из морских волн. Невольно посвященный в немые тайны глубокой ночи, зная, что владычество верховной богини простирается особенно далеко и всем миром нашим правит ее промысел, что чудесные веления этого божественного светила приводят в движение не только домашних и диких зверей, но даже и бездушные предметы, что все тела на земле, на небе, на море то, сообразно ее возрастанию, увеличиваются, то, соответственно ее убыванию, уменьшаются, полагая, что судьба, уже насытившись моими столь многими и столь тяжкими бедствиями, дает мне надежду на спасение, хотя и запоздалое, решил я обратиться с молитвой к царственному лику священной богини, пред глазами моими стоящему. Без промедления сбросив с себя ленивое оцепенение, я бодро вскакиваю и, желая тут же подвергнуться очищению, семь раз погружаю свою голову в морскую влагу, так как число это еще божественным Пифагором признано было наиболее подходящим для религиозных обрядов. Затем, обратив к богине могущественной орошенное слезами лицо, так начинаю:

— Владычица небес, — будь ты Церерою, благодарною матерью злаков, что вновь дочь обретя, на радостях упразднила желуди — дикий древний корм, — нежную приятную пищу людям указав, ныне в Элевсинской земле ты обитаешь; — будь ты Венерою небесною, что рождением Амура в самом начале веков два различных пола соединила и, вечным плодородием человеческий род умножая, ныне на Пафосе священном, морем омываемом, почет получаешь; — будь сестрою Феба, что с благодетельной помощью приходишь во время родов и, столько народов взрастившая, ныне в преславном Эфесском святилище чтишься; — будь Прозерпиною, ночными завываниями ужас наводящею, что триликим образом своим натиск злых духов смиряешь и над подземными темницами властвуешь, по различным рощам бродишь, разные поклонения принимая, о Прозерпина, женственным сиянием своим каждый дом освещающая, влажными тучами питающая веселые посевы и, когда скрывается солнце, неверный свет свой нам проливающая; — как бы ты ни именовалась, каким бы обрядом, в каком бы обличий ни надлежало чтить тебя, — в крайних моих невзгодах ныне приди мне на помощь, судьбу шаткую поддержи, прекрати жестокие беды, пошли мне отдохновение и покой; достаточно было страданий, достаточно было скитаний! Совлеки с меня образ дикий четвероногого животного, верни меня взорам моих близких, возврати меня моему Луцию! Если же гонит меня с неумолимой жестокостью какое-нибудь божество, оскорбленное мною, пусть мне хоть смерть дана будет, если жить не дано.

Излив таким образом душу в молитве, сопровождаемой жалобными воплями, снова опускаюсь я на прежнее место, и утомленную душу мою обнимает сон. Но не успел я окончательно сомкнуть глаза, как вдруг из середины моря медленно поднимается божественный лик, самим богам внушающий почтение. А затем, выйдя мало-помалу из пучины морской, лучезарное изображение всего тела предстало моим взорам. Попытаюсь передать и вам дивное это явленье, если не помешает мне рассказать бедность слов человеческих или если само божество ниспошлет мне богатый и изобильный дар могучего красноречья.

Прежде всего густые длинные волосы, незаметно на пряди разобранные, свободно и мягко рассыпались по божественной шее; самую макушку окружал венок из всевозможных пестрых цветов, а как раз посредине, надо лбом, круглая пластинка излучала яркий свет, словно зеркало или скорее — верный признак богини Луны. Слева и справа круг завершали извивающиеся, тянущиеся вверх змеи, а также хлебные колосья, надо всем приподнимавшиеся. Одеяние ее было многоцветное, из тонкого виссона, то белизной сверкающее, то, как шафран, золотисто-желтое, то пылающее, как алая роза. Но что больше всего поразило мое зрение, так это черный плащ, отливавший темным блеском. Обвившись вокруг тела и переходя на спине с правого бедра на левое плечо, как римские тоги, он свешивался густыми складками, а края были красиво обшиты бахромою. Вдоль каймы и по всей поверхности плаща здесь и там вытканы были мерцающие звезды, а среди них полная луна излучала пламенное сияние. Там же, где волнами ниспадало дивное это покрывало, со всех сторон была вышита сплошная гирлянда из всех цветов и плодов, какие только существуют. И в руках у нее были предметы один с другим совсем несхожие. В правой держала она медный погремок, узкая основа которого, выгнутая в кольцо, пересекалась тремя маленькими палочками, и они при потряхивании издавали все вместе пронзительный звон. На левой же руке висела золотая чаша в виде лодочки, на ручке которой, с лицевой стороны, высоко подымая голову, — аспид с непомерно вздутой шеей. Благовонные стопы обуты в сандалии, сделанные из победных пальмовых листьев. В таком-то виде, в таком убранстве, дыша ароматами Аравии Счастливой, удостоила она меня божественным вещанием:

— Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшая из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновения, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся вселенная. Там фригийцы, первенцы человечества, зовут меня Пессинунтской матерью богов, тут исконные обитатели Аттики — Минервой Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые, — Пафийской Венерой, критские стрелки — Дианой Диктиннской, трехъязычные сицилийцы — Стигийской Прозерпиной, элевсинцы — Церерой, древней богиней, одни — Юноной, другие — Беллоной, те — Гекатой, эти — Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, ари и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как должно, называя настоящим моим именем — царственной Изидой. Вот я пред тобою, твоим бедам сострадая, вот я, благожелательная и милосердная. Оставь плач и жалобы, гони прочь тоску — по моему промыслу уже занимается для тебя день спасения. Слушай же со всем вниманием мои наказы. День, что родится из этой ночи, день этот издавна мне посвящается. Зимние непогоды успокаиваются, волны бурные стихают, море делается доступным для плавания, и жрецы мои, спуская на воду судно, еще не знавшее влаги, посвящают его мне, как первину мореходства. Обряда этого священного ожидай спокойно и благочестиво…»

 

Примерно такую же молитву, написанную на латыни, мы находим в английском травнике двенадцатого столетия (Brit. Mus. MS. Harley, 1585, ff 12v-13r):

 

«Земля, священная богиня, матерь Природа, твоей волею взрастает все и каждый день заново восходит солнце, которое ты дала людям; Заступница неба и моря, всех богов и прочих сил, твоей властью вся природа затихает и погружается в сон… И вновь, когда ты благоволишь, то посылаешь веселый день и нежишь все живое своей всеобъемлющей божественностью; и когда душа покидает человека, то к тебе она возвращается. Тебя справедливо называют Великой Матерью Богов. Победно твое священное имя. В тебе источник силы народов и богов, без тебя ничто не родится и не совершенствуется, ты могущественная, Царица Богов. Богиня, возношу к тебе мою любовь и зову тебя по имени. Откликнись на мою просьбу, чтобы я вознес к тебе благодарственную молитву, ибо верю в тебя…

Заступись за меня, ибо ищу я защиту в твоей власти и твоем могуществе. Молю тебя, которую родила Земля, всеобщая матерь, ставшая всем нам источником здоровья и награжденная царским величием, сотвори добро людям. Прошу и молю тебя, приди к нам со всеми твоими добродетелями, ибо та, что сотворила тебя, позволила мне воззвать к тебе именем того, кто покровительствует искусству лекарей. Подари нам доброе зелье волею всех сил…»

 

Трудно сказать, как называли бога медицины в языческой Англии двенадцатого столетия, но, судя по молитве, он был тем же по отношению к Богине, кем Асклепий — по отношению к Афине, Тот — к Исиде, Эсмун — к Иштар, Дианкехт — к Бригите, Один — к Фрейе и Бран — к Дану.