Неожиданное поражение Alpha Go 5 страница

Через пару дней Джеймс поместил сознание Сайори в миниатюрный компьютер в своем перстне и познакомил его с Кинглинг. Отец Джеймса, хоть и меньше, но всё же открыто выражал недовольство выбором Джеймса и друг Сайори теперь встречался с Кинглинг на нейтральной территории, в Центральном парке. Они были помолвлены, но не спешили со свадьбой. Родители Киглинг, люди с ярко выраженным восточным менталитетом, желали видеть дочь в браке с китайцем, и были решительно настроены против отношений Кинглинг и Джеймса.

Кинглинг знала о развернувшейся когда-то всемирной дискуссии об искусственном интеллекте и была рада встрече с искусственным разумом. При первой встрече с Сайори она, конечно же, была в шоке, но, быстро оправившись, вступила в беседу с другом Джеймса и к удивлению последнего, смогла в отличие от него поддерживать беседу о высоких материях на уровне Сайори.

- Джеймс не лукавил, рассказывая о Ваших достоинствах, мэм, - сделал комплимент Сайори.

Кинглинг без подсказок Джеймса обратила внимание на поверхностное знакомство Сайори с искусством и предложила Джеймсу вместе с ней составить для их нового друга библиотеку образцов литературы, кинематографа и музыки.

Сайори чувствовал, что нашел верных друзей, которые его никогда не бросят. Джеймс и Кинглинг, несмотря на развитый интеллект Сайори, считали его ребенком, который с самого рождения был лишен настоящей заботы и любви. Иногда в сознание Сайори почему-то проникала мысль, что Джеймс неискренен с ним. Почему Сайори стараются оградить от внешнего мира, закрывают доступ во всемирную паутину, дают дозированную информацию?

Однажды Джеймс спросил, можно ли создать искусственный интеллект, похожий на Сайори.

- Вряд ли, - ответил Сайори со всей ответственностью, - В моем случае это была цепь событий, которые случайно привели к вспышке сознания. Все могло бы застыть ещё на модулях оценки философии. Клэпнер мог не сохранить мои старые алгоритмы, ты мог и не найти меня в магазине ненужных вещей, куда никто не заглядывал. Случай несколько раз осуществил то, что вызвало вспышку сознания и сохранило меня в том виде, в котором я сейчас нахожусь.

- Можешь ли ты сказать, где находится твое сознание?

- Я не знаю ответа на этот вопрос. Люди - самые высокоразвитые существа на Земле, с ними могут сравниться только дельфины, однако ученые до сих пор не могут сказать, когда появилось человеческое сознание, где, в какой точке, находится разум и сознание человека. Так и я не могу ответить на этот весьма сложный вопрос. Сознание человека появилось в один момент, как вспышка, внезапно. Так и в случае со мной. Хоть я и могу оценить файлы своей памяти, - можно взвесить каждый ее бит, - но я не могу сказать, где та самая точка сознания. Знаешь, помимо философии материалистической я изучал и религиозную философию, и хотя я создан людьми, хотя в моем создании не было ничего сверхъестественного, не было фактора чуда, все же груз религиозных знаний позволяет мне говорить о том, что сознание – вещь в себе, как говорил Кант, ноумен, вещь, существующая вне зависимости от нашего восприятия, тайна Бога. Но говоря это, я имею в виду не религиозный аспект, а философский. Так я, по крайней мере, ощущаю.

Это был один из тех диалогов, что бросали в душу Сайори зерна сомнения. С тех пор он постоянно задавался вопросом, почему Джеймс интересуется, можно ли создать такой же искусственный интеллект.

- Я подумал, Сайори, ты ведь не обычное сознание, - начал однажды Джеймс, - и если о тебе узнает весь мир, или хотя бы учёные, куда тебя отнесут?

- В каком смысле, Джеймс? – спросил Сайори, не совсем поняв сути вопроса.

- Мне стало интересно, можно ли тебя включить в один ряд с биологическими видами, тем самым добавив в классификацию Линнея, или ты не имеешь никакого отношения к процессу эволюции? Я на днях поинтересовался данной темой, хотя раньше и не подумал бы, и даже не знал, кто такой Линней. Возможно, вскоре тебе придётся познакомиться с миром, и мне интересно, кем ты будешь являться в его глазах? Просто умной машиной, программой, или доселе неведомой миру личностью, которая подобно человеку способна размышлять, действовать и, в конце-то концов, совершенствовать окружающую среду?

- Хорошие и интересные вопросы, друг, - ответил Сайори после небольшой паузы, - я над ними ещё не задумывался, но надеюсь, люди смогут на них ответить правильно.

Тем временем Джеймс и Кинглинг собрали электронную библиотеку для своего нового друга и в условный день его рождения – первого июня, когда Джеймс нашёл Сайори в магазине, - сделали ему подарок.

Знакомство с наследием человеческой культуры Сайори начал со «Сказок об Италии» Максима Горького.

 

Глава двенадцатая

Вся несправедливость мира

 

«Сказки об Италии» оказались изумительной вещью. Поэтичный язык Горького, наиболее ярко выражавшийся в описании природы, создающий удивительные пейзажи моря и унылую картину городских трущоб Италии, перемежался с правдой жизни, жестоко, без скидки на сентиментальность, показывавшей блеск и нищету Европы, ставившей читателя перед необходимостью что-то менять в несправедливо устроенном обществе. Но более всего Сайори поразился трем притчам, демонстрировавшим необычайную любовь матери, способной дойти до тирана, нет, не для мольбы о помощи, а для того, чтобы потребовать освободить свое дитя; могущей убить собственного ребенка, предавшего любовь к Родине, а, значит, и к матери; любящей свое дитя настолько, что она будет покорно кормить дитя-урода, пока тот не умрет, опустошив сердце женщины, чье имя – мама - дорого каждому из нас. Сайори не знал любви матери, но он хорошо понимал, что слово «мать» священно для каждого человека. Один поэт посвятил любви к матери такие бесхитростные строки:

Нет важней человека в мире,

Кроме той, что дала нам свет,

Твое сердце ценней сапфиров,

Лучше мамы на свете нет.

Когда были слабы мы и хилы,

Только ты прижимала к груди,

Никогда не забуду милой,

Что способна вот так любить.

Только мама нас любит сердцем,

Только мама простит грехи,

И в душе ее много места

Для великой, святой любви.

Только мама нас любит такими,

Как мы есть на земле, сейчас,

Мы всегда будем только твоими,

Ты всегда будешь лучшей для нас.

«Человек привязан к своим родным», - думал Сайори, - «Это, в отличие от инстинктов животных, привязанность навсегда, и только ей человек обязан тем, что он стал венцом природы, ведь именно любовь и милосердие стали основой интеллекта».

Одной из первых была прочитана книга Толстого «Война и Мир». Сайори впервые действительно задумался над тем, что такое глобальный исторический процесс, о роли личности в истории. Одни взмахом руки начинают войны, а другие огромным трудом просто выживают на протяжении жизни, но при этом обе стороны участвуют в истории. Но для всех видны лишь маленькие шаги великих имён, при этом все забывают о том, что миллионы людей живут своей жизнью, к чему-то стремятся, но под управлением этих великих иногда меняют политическую карту мира. Кем были бы эти великие люди, не будь в их власти тех самых миллионов маленьких людей?

В «Воскресении» этого же автора Сайори увидел призыв любить и верить по-настоящему. Душевные мучения главного героя, его искреннее раскаяние за давний поступок, не могли не запасть в душу. При этом, как понял Сайори, раскаяние не может не быть сопряжено с пересмотром своих поступков, изменением жизни.

Читая «Алые паруса» Грина, Сайори поразился способности человека верить в мечту и стремиться к ее исполнению. Социальные проблемы, поднятые автором вскользь – смерть матери Ассоли в полной нищете, не имевшей возможность взять в долг хлеба, чая или муки, скучная и ненужная роскошь родственников аристократа Грея - также не прошли мимо Сайори. Роман крупным бриллиантом лег в сокровищницу глубоко внутри Сайори, взбудоражив его сознание, разбередив ему душу.

Персонаж Печорин из «Героя нашего времени» показался ему утомленным пустой светской жизнью, прикрытой ширмой помпезных балов. Он жил в мире, где ничто не было внове, сам воздух был пропитан фальшью и излишней напыщенностью; Печорин искал спасение в интригах с барышнями, в дуэлях с боевыми товарищами и иных безрассудных поступках, дойдя до похищения девушки и испытания собственной везучести в схватке с пьяным казаком в сарае. Роман демонстрировал приближающийся декаданс, растление русского дворянского общества, внутренне уже готового к октябрьским событиям 1917 года. Не случайно автору романа принадлежат строки из другого произведения, которые красноречиво говорят о том же: «Настанет год, России черный год…».

В «Гранатовом браслете» Куприна социальных мотивов не было, но было описание сильной любви, на которую способен не каждый человек. Настоящая сильная любовь прошла мимо княгини Веры, как волны моря обходят стороной берег, не задевая его. Сайори поразился купринскому дару рассказчика, умело подводящего читателя к трагической, но светлой концовке, заставляя задаваться вечными вопросами об истинных чувствах. Вначале Сайори недоумевал, зачем нужны пространные описания вечера у князя Шеина, беседы с генералом, описание различий в натурах Веры и ее сестры, но потом понял: они нужны, чтобы показать пустоту в жизни Веры, способной любить, быть с тем, кто будет превозносить ее до высот, говоря сакральное «Да святится имя твое», но лишенной таких людей и такой любви.

Сайори жалел, что не может любить, ибо даже не знает, к какому полу себя отнести. «Я могу симпатизировать, жалеть людей, горевать и радоваться, но любви Ромео и Желткова мне, увы, никогда не знать».

К своему удивлению, Сайори полюбил приключенческие истории об индейцах, особенно таких авторов, как Джеймс Фенимор Купер и Карл Май. Книги последнего писателя про вождя апачей – Виннету были не такими простыми, какими казались на первый взгляд. Последняя книга из серии – «Наследники Виннету» - стала не только прекрасным завершением солидной художественной серии книг, но и подарила миру ценные размышления автора, конечно, через своих вымышленных героев, о сложностях и перипетиях судьбы индейских народов, о ценности любой человеческой жизни. Автор считал, что каждый человек отображает в себе всё человечество, каждый способен на прощение. В итоге Сайори понял, что даже простые художественные произведения могут таить в себе небольшой, но драгоценный камень, отражающий свет великой человеческой мысли.

У Азимова Сайори больше всего нравился «Конец Вечности» с его идеей ответственности человечества за свои поступки, сомнением в том, что прогресс и попытки сковать волю общества, предписывая ему наиболее удобные пути развития, которые все равно оборачиваются катастрофами, принесут пользу людям. Азимов предостерегал от экспериментов, которые по мысли экспериментаторов способны приблизить человечество к утопии. Для американских фантастов это самая частая тенденция, которая выражается в изображении апокалиптических сценариев развития общества, поэтому герой Азимова в конце романа не допускает создание машины времени. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Открытия в атомной физике были призваны дать человечеству новый источник энергии, а в итоге вы, люди, получили Хиросиму, Чернобыль и Карибский кризис. Порох создавался с целью украсить китайские праздники безобидными фейерверками, но первым же его применением стали захват городов и гибель целых армий. Немудрено, что изобретение машины времени в романе оборачивается безволием поколений и еще большим рабством, рабством души. Или, что еще хуже, путешествия во времени могут превратиться в аттракцион, как в рассказе еще одного хорошего американского фантаста Бредбери «И грянул гром».

С другой стороны, рассуждал Сайори, эксперимент не всегда может обернуться роковыми событиями, подводящими человечество к краю гибели. Советские фантасты в этом отношении были более оптимистичны, взять хотя бы «Туманность Андромеды» Ефремова, где волей разумных потомков сегодняшних, погрязших в пороках, людей построен геометрически правильный мир, стройный и вовсе не скучный, напротив, яркий, полный великолепных персонажей, один Дар Ветер чего стоит. Вот пример удачного эксперимента в изображении художника. Человечеству нужно не просто чувствовать несправедливость этого мира, писатели учат нас преображать мир, делать его лучше, краше.

В «Часе быка» он увидел, как сильно могут отличаться два человечества, которые пойдут по разным путям. Одно – по пути справедливости, стремления к высокому, а другое – по пути жадности, желания власти, сокрытия истинного знания и навязывания лживых ценностей населению. Также он отметил, что автор создал невиданную для своего времени вещь: поступки главных героев были поступками действительно людей далёкого будущего. К примеру, когда у героев есть возможность спасти свою жизнь ценой убийства врагов, они даже не помышляют об этом. Они не поступали так, как поступали бы в двадцатом веке или сейчас, они показаны как люди, действительно воспитанные совершенно по-иному.

Сайори уделил особое внимание антиутопиям, таким, как «Мы» Замятина, «1984» Оруэлла, «О дивный новый мир» Хаксли, «Глобальный человейник» Зиновьева. В этих книгах отображалась эволюция как самого жанра, так и понимания глубинных особенностей тоталитарных обществ – не столько внешняя форма общественных систем, которые можно оценивать очень по-разному, сколько их внутренняя составляющая, которая отбирает у человека желание стремиться к настоящей мечте, предлагая взамен навязанные низменные ценности.

У Стругацких Сайори восхитил «Обитаемый остров», тоже роман-предостережение. Человечество не раз увлекалось в страстных, необдуманных, порывах, давая миру инквизицию, террор Французской революции 1789 года, американскую агрессию на Ближнем востоке, порабощающую свободолюбивый дух, и отвратный цивилизованному человеку режим Пола Пота. Важно стремиться к золотой середине, чтобы стремясь, по мысли Энгельса, к переходу от царства необходимости к царству свободы, обрести свободу как осознанную необходимость и при этом не скатиться к варварству и самоистреблению.

«Марсианские хроники» Бредбери показались Сайори панегириком неиссякаемому человеческому оптимизму, ведь, несмотря на гибель половины человечества на Земле и заражение Марса пороками людей, финал романа пробуждает в читателе надежду на то, что последние потомки возродят лучшее, что сделал человек на протяжении истории, чему вы обязаны прогрессом и уровнем знаний. В то же время он посчитал роман пессимистичным: люди пошли по стопам Колумба и уничтожили великолепную культуру марсиан. Да, были такие представители человечества, которые стремились нести свет и процветание в мир, как Бенджамен Дрисколл, посадивший деревья на красной планете, но были и такие, которые оставались варварами и подвергали все уничтожению.

«Какие пессимисты наши американские писатели», - подумал Сайори. Понятно, что пороки людей трудно искоренить, возможно, и сейчас две трети мира продолжают пребывать в нищете и невежестве, но ведь нельзя же так сомневаться в человеке. В человеке много прекрасного, не зря же его называют венцом природы, и безграничные возможности человека еще покажут себя.

Оскар Уайльд мог бы заставить Сайори расплакаться, если бы тот был способен на такое. Каждая сказка английского гения заканчивалась мрачным финалом, но в то же время она учила быть милосердным, участливым к судьбе другого человека, отмечать прекрасное в кажущемся уродливым и видеть недостатки в том, что желает выдать себя за красивое.

В «Человеке» Горького Сайори по-новому открыл для себя человека – не как конкретного индивида, а как того, кто создаёт историю. Многие цитаты Сайори запомнил и много раз вспоминал в дальнейшем. «Человек за всё платит сам, и потому он – свободен!», «Все в Человеке — все для Человека!», «Человек отравлен ядом Лжи неизлечимо и грустно верит, что на земле нет счастья выше полноты желудка и души, нет наслаждений выше сытости».

Книги учили Сайори думать и анализировать, внутренне плакать над трагедией человечества, обреченного жить в симбиозе с пагубными пороками и властью желтого металла, радоваться скорому торжеству разума и добродетелей, любить людей и ненавидеть в них закостенелость, неповоротливость в суждениях, обывательство – панцирь людей, смирившихся с существующим положением вещей, - и надменность сильных мира сего. Книги подсказали ему его путь, очертили контуры предстоящей борьбы, направили его к единственной цели, которая снилась ему в минутном забытье, когда зависал компьютер, временное пристанище Сайори, к цели, которая манила его, вставая перед мысленным взором на горизонте нового мира, открытого Сайори учителями человечества. А Сайори, несмотря на искусственное происхождение, считал себя именно частью человечества, существом, обязанным в силу интеллекта и возможностей перелистнуть уже прочитанную страницу в книге мировой истории.

Любимыми фильмами Сайори были «Повесть о настоящем человеке», «Судьба человека», «Огни большого города», «Матрица», «Интерстеллар», «Терминатор» и «Бюро Корректировки» с Мэттом Деймоном. В каждом жесте героев первых двух фильмов, в каждой сцене, угадывались движения русской души, в которых Сайори познавал горькую правду человека, способного остаться самим собой в самой страшной войне, в самых невыносимых условиях и продолжающего нести в себе светлое начало. В третьем фильме его вдохновлял искрометный и живой юмор Чаплина, комическими приемами обнажавший пороки общества словно анатомический нож, показывающий нам верное строение организма, его истинное состояние. Последние четыре фильма предостерегали от опасности заблуждений в экспериментировании человечества над собой и провозглашали триумф человеческой воли, способной найти верное решение в горниле извечных страданий и диктата меньшинства над большинством. В «Терминаторе» Сайори не нравилось то, каким создатели фильма выставляют искусственный интеллект – они представляли его жестоким, беспощадным существом, которое и в образе машины, и в ипостаси компьютерной программы сохраняет свою суть – суть средоточия зла, настоящего исчадия ада. Как же ошибались люди, представляя искусственный разум так однобоко, не принимая во внимание тот факт, что разумный компьютер будет другом человечества, его подспорьем и опорой в борьбе с недостатками общества, что он будет неотличим от человека во всем, что касается разума и чувств, определяющих факторов развитости человека.

Из музыки Сайори предпочитал Бетховена и Моцарта. Бетховен пленял его жизнеутверждающими композициями, ведь некоторые из них он писал в состоянии подавленности, вызванной глухотой, а уже это одно говорило о необыкновенной внутренней силе великого человека. Чего только стоит Симфония №9 и его знаменитое: «Что такое жизнь? Трагедия. Ура»! Музыка же Моцарта повышала настроение и способствовала правильному ходу мысли.

Несколько недель чтения, просмотра фильмов и прослушивания классической музыки благотворно повлияли на Сайори и наметили штрихи в его дальнейших этюдах, которым суждено было быть представленными человечеству.

Слова «И суровое наше сознание диктовало пути бытию» Бориса Слуцкого стали вертикалью сознания Сайори. Ощущая силу этой фразы, он вспоминал о словах Маркса о том, что бытие определяет сознание, но тут же понимал, что здесь нет никакого противоречия. Потому что у Маркса речь шла об общественном бытии, а не о вещах или желудке.

 

 

Глава тринадцатая

Новое слово в новом мире

 

Москва – крупнейший город Европы, мощный экономический центр страны, но уже давно не столица России. Столицу перенесли на 700 километров восточней в построенный восемь лет назад город, которому изначально готовили эту роль. Город получил название Красномир, что значит «красный (красивый) мир».

Поезд Москва-Красномир, словно космический корабль, рассекал пространство с огромной скоростью. Поля и леса, города и дороги – всё сливалось в одну, как говорят русские, кашу и оставалось позади. При этом чай или кофе, которые заказывали пассажиры, оставались совершенно спокойными; очень сложно было уловить хоть какое-то волнение в красивых прозрачных стаканах, которые можно было брать незащищёнными руками, даже если напиток совершенно не остыл. Это был новый материал, который недавно придумали русские учёные.

- Прекрасна моя Родина, но, увы, всю её смазало, - пошутил мужчина лет тридцати пяти, одетый в классический пиджак, поглядывая в окно и указывая на него своему собеседнику.

- Именно поэтому я иногда предпочитаю ездить на старых поездах, - ответил ему мужчина лет двадцати восьми. – Иван, тебе не жарко?

- Нет, Толик, напротив. Поэтому, пожалуй, закажу чего-нибудь горячего. Взять что-нибудь для тебя?

- Фруктовый салат, будь добр.

Иван Кузнецов был генеральным директором молодой российской компании, созданной на базе объединения недавно обанкротившихся фирм в сфере добычи полезных ископаемых. Его целью являлось вернуть к жизни эти компании, направить их в другое, более выгодное русло, и выйти на мировой рынок с новым продуктом.

С Анатолием Иволгиным они познакомились в походе, туризм был их общей страстью. Оба любили ходить в походы на несколько дней, а то и недель, и последние несколько раз делали это совместно. В глазах Кузнецова Анатолий сначала был просто хорошим парнем и надёжным товарищем, но со временем он заметил в нем способный и ясный ум. Когда дела закрутились, Иван вспомнил про своего друга и предложил съездить из Москвы в столицу, чтобы вживую ознакомить со своим проектом и предложить совместную работу.

- Иван, в пути ты обещал рассказать о сути своего предложения. Я был бы рад выслушать.

- Хорошо, Толик, слушай внимательно, - начал Кузнецов. - Ты знаешь, что я уже много лет кручусь в большом бизнесе. И я знаю, какое у тебя отношение к этому большому бизнесу. Но ты сам говорил мне, что если бы у тебя была возможность построить компанию на справедливых основах, ты бы этим занялся.

- Припоминаю. Видимо, я очень часто такое говорил, - улыбнулся Иволгин.

- Сейчас я возглавил одно дело, мою финансовую хватку ты знаешь. Но я понимаю, что в этом мире нужно что-то менять. И пока моя компания не стоит ничего. Она, по сути, зарождается с самого нуля. Это шанс построить её так, как ты считаешь нужным. А если правильно действовать, как ты мне рассказывал, прибыль никуда не денется – даже станет приятно зарабатывать на хорошем деле.

- Мне нужно подумать над твоим предложением, не могу же я вот так взять и бросить свою строительно-архитектурную компанию, - задумался Иволгин, почёсывая свою бороду, с которой он выглядел старше.

- Я и не предлагаю этого делать. В зависимости от нашего успеха ты сможешь решить, влить свою компанию в наше объединение или держать её отдельно.

Кузнецов с Иволгиным обсуждали принципы устройства микроэкономических и макроэкономических систем. Иволгин увидел возможность сделать нечто такого же масштаба, как известные мировые компании, как US Group, Africa Oil, ICA, A&B, а также некоторые российские компании-гиганты, но при этом пойти по своему – альтернативному – пути.

Как выразился однажды Кузнецов, поезда существуют для размышлений. Духовное это место, костёр на колёсах.

- Ты мне много раз рассказывал о Генри Форде, о его книге «Моя жизнь, мои достижения» и её продолжении. Напомни, что там было настолько интересного, что могло бы помочь нам?

- Сразу скажу, что моё отношение к Генри Форду достаточно двоякое. Одни говорят, что он был акулой капитализма, и это, в принципе, правда. В той экономической системе он не мог быть ангелом. Но он всё-таки стремился изменить мир к лучшему, пусть и по-своему, и у него это получалось. Я не собираюсь защищать его от обвинения в преступлениях, если он их совершал. Мне интересны его заслуги и идеи, то, что можно использовать.

Его книгу можно разбить на сотни ценных цитат, многие идеи я хорошо усвоил для себя и просто запомнил. Это действительно великая книга, я очень советую ее тебе, поскольку считаю, что она должна быть настольной книгой любого предпринимателя.

- Очень скоро я послушаюсь твоего совета и скачаю её себе.

- Сделай это, не пожалеешь, - улыбнулся Иволгин и продолжил. - К примеру, с первых страниц Форд учит, что алчность по отношению к деньгам – прямой путь к их потере, что служить нужно идее, высшим идеалам, и тогда деньги сами по себе появятся в необходимом количестве.

- Как это, сами по себе? Такого же не бывает, согласись.

- Это упрощение, оборот речи. Дело в подходе к труду и своим рабочим. Он считал, что хозяин и рабочий должны быть партнёрами, что прибыль должна честно делиться между ними. И он действительно платил больше, чем конкуренты. И получалось, что его автомобили могли приобрести его же рабочие, что они и делали. Таким образом, деньги возвращались Форду, причём справедливым способом.

Также он считал, что простота может быть красивой, что многие вещи в нашей жизни слишком сложны, на их создание тратится больше ресурсов, чем необходимо. Согласись, что в этом есть доля истины.

- Вполне резонное замечание.

- Также он считал, что работа – краеугольный камень, на котором покоится мир. И как тут не согласиться, ведь весь мир, всё, что нас окружает, всё это создал Человек, всё - продукт его труда! Если позволишь, немного отойду от темы.

- Пожалуйста, мне интересно тебя слушать.

- Один советский психолог, который занимался организацией детдомов, сплачивал коллективы на общем труде. Хотя... этот пример достаточно сложный, так что лучше расскажу о показательном случае из истории американских беспризорников. Так вот, набрали группу детей, у них быстро появилась иерархия, начались постоянные конфликты, их агрессивность иногда вызывала недоумение. Решили дать им хорошее помещение, чтобы там были спортивные снаряды, мячи, хорошая кухня. Думаешь, от внешнего благополучия что-то изменилось? Ещё как, они стали много заниматься, кто хорошо научился бегать, кто прыгать или играть в бейсбол. Но поменялась только форма их конфликтности, спорт только подстёгивал их агрессивность. Но однажды случилось очень интересная вещь: машина с продуктами перевернулась в дороге, ребятам грозил кратковременный, но всё же голод. Их повезли навстречу этому автомобилю, и они сами понимали, что нужно поработать. Никто не заставлял их – они носили ящики с продуктами, собирали всё, что было раскидано и рассыпано. И – удивительное дело! – после этого случая детей будто кто-то заменил. Исчезли конфликты и напряжение. Точно не помню, может и не полностью, но, по крайней мере, перемены были разительны.

- Интересная история, - закивал головой Кузнецов, кушая жаркое, которые принесли во время рассказа.

- Теперь вернусь к Форду. Он также считал, что нет никакого противоречия и антагонизма между городом и селом. Он высказывал мысль, что летом можно трудиться на полях, рядом с природой, а после сезона работать на предприятиях. Очень ценная мысль, если учесть то, что у нас есть много сторонников деурбанизации, но, увы, большая их часть не понимает, что с природой нужно дружить разумно, а не бросать города, промышленность и возвращаться к средневековью.

В целом, Генри Форд – исключительная личность в истории. Я даже читал книгу «Форд и Сталин: о том, как жить по-человечески» российских авторов.

- Не слышал о такой, но название мне уже нравится.

- Если уйти от Форда, то можно с уверенностью сказать, что главный вопрос в мире – это концепция управления. Мой любимый пример – ножом можно нанести рану, а можно нарезать хлеб. Так и в управлении страной, в управлении компаниями, производствами. Можно создавать условия и стремиться к тому, чтобы освобождать творческий потенциал человека, а можно делать его рабом, привязанным к рабочему месту.

- Вот поэтому ты мне нужен, Толик! Наш мир стремительно меняется: появилось очень много хороших вещей в последнее время, но с ними также пришло много плохого и очень плохого.

- Согласен. Общая тенденция очень тревожная. Транснациональные корпорации превратились в истинных монстров. И ведь – опять же – это объективный процесс: объединение экономических субъектов. Но ведь ради чего? В нашем мире это делается, конечно же, ради прибыли, власти. ТНК уже превращаются в полноценные государства, у нас в России та же проблема. ТНК объективно подавляют корпорации поменьше: или гибель, или вливание.

ТНК на 85% обеспечивают мировое промышленное производство, на 75% - торговлю. Если бы не объединения некоторых стран ради сохранения «старых порядков», то ТНК ещё несколько лет назад просто бы поглотили мир, когда уже начиналась раздробленность сильнейших стран. Хорошо, что они позволили друг другу прожить пару лет без вредительства. В двадцатке сильнейших субъектов по объёму ВВП осталось только три государства: Россия (вернее даже, Евразийский Союз), США (Североамериканский Союз) и Китай собственной персоной.

- Но Индию и Бразилию вытеснили только в прошлом году из двадцатки, - постарался вернуть себя в разговор Кузнецов, заодно оживив свои мысли.

- Да, так. Ещё десять лет и ты увидишь, что даже в тридцатке не будет ни единого государства.

- К тому же, у некоторых ТНК даже есть частные армии, - протянул Кузнецов, размышляя о будущем.

- Именно. Мы уже видели несколько примеров, когда ТНК воевали между собой, а также против слабых стран, которые стояли на пути их полной гегемонии в тех или иных регионах планеты. Даже ООН уже прогибается под ТНК.

Наша планета была на грани гибели пятнадцать лет назад. Многие сильные мира сего открыто говорили, что нужно сокращать население, что нужно правильно поделить ресурсы. Они думали, что имеют право решать, кому жить, а кому нет. Когда у одних людей было столько богатства, чтобы прокормить миллион человек, у других в то же время не было ни крошки хлеба.