Верхотуров Дмитрий Николаевич 12 страница

Но даже в этих условиях русские старались еще как-нибудь расширить сферу своего влияния и объясачить новые волости. Это понятно, потому что они кроме себя могли более или менее рассчитывать только на своих новых подданных и союзников.

Между русскими ясачными волостями на Томи и владениями князя Абака лежала небольшая Кузнецкая волость, как ее называли русские. Это было владение шорцев, живших на реках Кондоме и Мрассу, которые занимались выплавкой железа и выделкой железных изделий. Формально шорцы никому не подчинялись, но от набегов в их земли кыргызов и телеутов откупались данью железными изделиями: котлами, таганами и стрелами. Правил шорцами в то время князь Базаян.

Томский воевода Волынский принял решение эту волость объясачить. Летом 1607 года в Кузнецкую волость отправился отряд томских казаков. Вскоре казаки вернулись в Томск с пустыми руками [33, с. 318].

Неудача в Кузнецкой волости не остановила князя Волынского в попытках расширить ясачные волости. Судя по скупым сведениям, имеющимся в русских документах, князь Волынский предпринял в 1608—1609 годах настоящее наступление на владения кыргызов. В 1608 году его казакам удалось все-таки наложить ясак на несколько татарских родов, живших по Чулыму. Томские служилые добрались по Чулыму и Кемчугу, через горы Восточного Саяна до матов, моторцев, тубинцев, живших на Енисее и бывших в зависимости от кыргызов и Алтын-хана.

В 1608 году томские казаки наложили ясак на несколько татарских волостей Кыргызской и Кузнецкой земли. В тот же год к объясаченным татарам приехали посланники от кыргызского хана, которые предложили им отложиться от русских, угрожая в противном случае войной и разорением. Зимой 1608/1609 года татарский князь Исек поднял мятеж и отказался от выплаты ясака [47, с. 37]. Этот мятеж, судя по всему, русским удалось подавить, а князь Исек, обвиненный в убийстве сургутского казака, бежал к кыргызам.

«Мы мирно ехали, а на нас напали»

Летом 1609 года Волынский предпринял первый военный поход на кыргызов. Он собрал отряд в 300 казаков, который вышел из Томска 25 июня 1609 года. Целью похода, судя по всему, был захват кыргызских земель по Кие и Чулыму и наложение на население этих земель дани. Это военное мероприятие также не попало в анналы сибирской истории, но теперь уже не по вине историков.

Русский отряд быстро добрался до кыргызов и внезапным ночным нападением захватил улусы с имуществом, женщинами и детьми. Кыргызы не оказали никакого сопротивления. Русские казаки разграбили захваченные улусы, захватили пленных, много скота (стадо в несколько тысяч голов), и стали возвращаться в Томск. На обратном пути на отягощенный трофеями и пленными отрад напало кыргызское войско. Казаки были вынуждены бросить все захваченное, и с потерями быстро отступили в Томск, куда вошли 4 июля [33, с. 324].

По всей видимости, этот поход планировался и готовился тобольским воеводой, поскольку в тот момент в подчинении томского воеводы было всего лишь 100 казаков. У него просто не набралось бы людей для создания такого крупного отряда. Скорее всего, казаков для этого похода набирали во всех сибирских городах и отправляли в Томск, где формировался отряд.

Осталось неизвестно, кто командовал этим отрядом, хотя русские документы всегда сохраняли имена и фамилии казацких голов и атаманов, командовавших военными отрядами, отрядами ясатчиков, и возглавлявших посольства. Но в этом случае из-за поражения от кыргызов подробности подготовки и проведения этого похода были скрыты воеводами.

Как сообщает отписка тобольского воеводы Каптырева-Ростовского томскому воеводе Волынскому от 1609 года, во время похода русских на кыргызов торгоуты напали на томских татар и взяли среди них пленных. На обратном пути ойратов на их отряд напал Абак, разгромил его и отобрал захваченных. Эта отписка датирована 9 июля 1609 года. Тобольский воевода еще не знал, что поход томского отряда закончился поражением. Но, что любопытно, в документе все события названы восстанием кыргызов [33, с. 429], хотя с первого взгляда не ясно, какое отношение ойраты-торгоуты могут иметь к кыргызам.

Эта странная оговорка документа позволяет предполагать, что имел место договор воевод относительно похода на кыргызов. Можно лишь предполагать, но из миллеровских документов выходит, что поход этот был организован воеводами на свой страх и риск, и они заранее уговорились именовать его «подавлением кыргызского восстания», будто бы отложившихся от русского подданства кыргызов. Они могли действовать сами, без указания из Москвы, поскольку в тот момент в Московии шла ожесточенная борьба Василия Шуйского и Лжедмитрия II, поддержанного Болотниковым и Заруцким. В случае удачного исхода похода вряд ли кто бы стал задавать воеводам неудобные вопросы: что это было за восстание, и почему на подавление восстания уже объясаченного населения был брошен такой крупный казачий отряд.

Сообщение тобольского воеводы открывает другие интересные обстоятельства этого похода. На стадии подготовки его был заключен союзный договор с телеутским князем Абаком, бывшим противником Алтын-хана. В феврале 1609 года к нему отправили посольство во главе с казаком И. Коломной, в состав которого входил князь еуштинских татар Тоян. Посольство приглашало Абака на переговоры в Томск. Предложение это было необычное, поскольку по распространенной в XVII веке практике все переговоры велись в ставках князей и ханов русскими посланниками. И все договоры и переходы в подданство тоже заключались с русскими послами. Но здесь посольство настаивало на личном свидании телеутского князя с томским воеводой. Телеутский князь знал об обычае русских захватывать аманатов и опасался ехать в русский город. Князь Тоян поклялся, что такого не будет, и Абак решился. 31 марта 1609 года он приехал в Томск, где и прошли переговоры.

Советские историки полагают, что Абак перешел тогда в русское подданство. Но главным признаком подданства было внесение ясака в казну и выдача аманатов. А.П. Уманский же пишет, что телеуты в течение всего XVII века ясака не платили. Абак вплоть до самой смерти упорно отказывался платить ясак и выдавать аманатов. Из этого Уманский делает вывод, что был заключен равноправный союзный договор [47, с. 12—14]. В том же году в Томске открылся торг для телеутов.

Абак заключил договор на условиях военной помощи русским, что и отразилось в нападении его войска на ойратов, проведших поход в русские ясачные волости на Томи. За неимением сил, отвлеченных на поход в кыргызские улусы, прикрытие русских владений по Томи пришлось поручить Абаку.

Итак, сибирские воеводы задумали большое дело, собрали большой отряд, заключили союзный договор с телеутским князем. Но поход провалился, и воеводы были вынуждены скрывать последствия своего самоуправства. Не был назван по имени командующий отрядом, чтобы его не вызвали на следствие. Сам масштаб событий был явно искажен. В отписках томский воевода писал, что казаки разбили кыргызов и отогнали за Енисей [33, с. 324]. Это было явной ложью, потому что за девять дней, которые продолжался поход, невозможно было до него добраться, поскольку переход до Енисея занимал около десяти дней. И тем более было невозможно добраться назад в Томск.

Воеводы постарались скрыть факт разгрома своего отряда. После своего разбойничьего нападения на кыргызские улусы казаки попали в засаду, и только бегство спасло отряд от уничтожения. Но в отписке это было представлено как недоразумение: мол, ехали казаки назад в Томск, и тут на них напало невесть откуда взявшееся великое множество кыргызов. Потерь было человек 20, судя по отписке.

Что же, стратегия проверенная: лучше быть дураком, чем преступником.

Но положение в Томске сложилось катастрофическое. После разгрома часть казаков разбежалась со службы, а часть воевода отпустил за жалованьем в другие города. Город остался практически без сил для защиты. Тобольский воевода всю вину сложил на малоумие томского воеводы Василия Волынского. В чем-то тобольский воевода князь Иван Каптырев Ростовский был прав. Отобрать шубу у кыргызской ханши у воеводы князя Василия Волынского ума хватило, а вот воевать с кыргызами ему оказалось уже не по плечу.

Если нет русских, наймем шорцев

В общем, попытка томского воеводы князя Волынского и тобольского воеводы князя Каптырева-Ростовского разгромить кыргызов потерпела крах. Заодно провалились попытки расширить число ясачных волостей Томского уезда. Но тут «малоумному» воеводе Василию Волынскому крупно повезло.

В том же 1609 году была предпринята вторая попытка объясачить Кузнецкую волость. В конце года из Томска было отправлено 40 казаков во главе с атаманом Иваном Павловым. Шорцы отказались платить дань и стали выживать из своих земель русских ясатчиков интересным методом. Не желая ссориться и начинать войну, шорцы просто окружили лагерь казаков и не давали им выйти из него. Припасы у русских скоро кончились, и они стали голодать. Когда стало уже совсем невмоготу, атаман Павлов после переговоров с князем Базаяком получил разрешение уйти в Томск [33, с. 318].

По всей видимости, Базаяк вел хитрую и дальновидную политику. Видимо, вместе с Павловым он передал в Томск свое пожелание продолжить переговоры с томскими воеводами. Какие были эти переговоры и чем они закончились, нам неизвестно. Но у Миллера есть сведения, что русские взяли на военную службу несколько кузнецких волостей во главе с князем Базаяком. Сами себя они называли абалар, а русские называли их абинцами.

Эта история не возымела последствий потому, что князь Базаяк сделал томскому воеводе такое предложение, от которого тот не смог отказаться. После разгрома русского отряда кыргызами русские нуждались в военной силе. Из Московии в то время получить ее было абсолютно нереально, поскольку там разгорелась гражданская война — знаменитое Смутное время. Василий Шуйский воевал с мятежными казаками, выдвигавшими на царство Лжедмитрия И. В 1609 году, после заключения Шуйским договора со Швецией, началась война с Речью Посполитой. Все свободные силы, которых у Шуйского было не так много, были брошены на войну с поляками и русскими из Великого княжества Литовского и русского. Ни о какой Сибири он тогда и не думал.

Поэтому томский воевода Волынский заключил союз с кузнецким князем Базаяком и принял его на свою службу. Чем он расплачивался с ним, неизвестно. Возможно, что на оплату войска абалар пошла часть собранного ясака.

Тут даже гадать не надо, почему этот эпизод не попал на страницы истории Сибири. Нельзя такое пропускать! Это же совершенно крамольные сведения, что русские владения по Оби какое-то время защищали наемные войска шорского князя Базаяка и союзные войска телеутского князя Абака[18].

Князьям Базаяку и Абаку русские обязаны тем, что Томск выстоял в самые тяжелые времена, когда Московия ничем не могла помочь своим сибирским владениям. Ойраты, одержав победы над своими врагами, устремились было выбить и русских из Притомья, но натолкнулись на сопротивление Абака, который отбил их поход.

Внешнеполитическая обстановка стала неблагоприятной для русских. После отказа царя Василия Шуйского в военной помощи ойратам, ойратские тайджи собрали силы и разгромили казахов сами. Вслед за разгромом хана Есима торгоуты разгромили и отбросили от границ своих владений войско халхасского Алтын-хана Шолоя Убаши. После этих побед ойраты в начале 1609 года отказались от обещания принять русское подданство и уже летом 1609 года сделали набег на русские владения, отбитый Абаком.

В 1610 году от русских отложились тарские татары, которые примкнули к ойратам. В следующем, 1611 году, ойраты вместе с тарскими татарами захватили соляные источники около Тары и русские охотничьи угодья. Об этом захвате тарский воевода отписал в Москву и получил оттуда указание от нового русского царя Владислава[19] начать войну против ойратов. Судя по всему, это указание ничем не было подкреплено. Начались осторожные рейдовые действия против ойратов, которые продолжались в 1612 и 1613 годах. Сведений о крупных походах этой войны не сохранилось. Можно предполагать, что их и не было вовсе. Эта война сошла на нет, когда после очень снежной и холодной зимы 1613/14 года ойраты-торгоуты потеряли много скота и сильно ослабли [37, с. 22].

Активных боевых действий на русской границе не было еще и потому, что главные силы ойратов были заняты в походе на казахов хана Есима.

В итоге всех этих событий обстановка на юго-восточных границах русских владений в Сибири кардинально изменилась. Теперь только телеуты и кузнецкие татары сохраняли дружественное к русским отношение, тогда как остальные народы стали враждебными русским. Началось отпадение от русских уже объясаченных волостей.

Русские владения в Сибири снова были поставлены под угрозу потери. Окружение стало враждебным к русским, собственных сил в Сибири практически не было и из Московии, где шла ожесточенная война с поляками, подкреплений даже не ожидалось.

Русские воеводы не смогли помочь своим союзникам, когда те запросили помощи. В 1611 году Абак начал войну с кужугетами, саянским народом, зависимым от Алтын-хана. Война складывалась неудачно для телеутов, и вскоре Абак обратился в Томск за помощью. Томский воевода пообещал прислать войска, но своего обещания не сдержал. В итоге кужугеты разгромили телеутов и разграбили улус Абака [47, с. 39]. Вскоре на телеутов напали халхасцы и снова разгромили Абака. Князь просил у русских помощи, но не получил ее и на этот раз. Это вызвало у него сомнения в верности русских союзному договору, и он стал готовиться к разрыву союза.

Это выдающееся достижение русской дипломатии — в самый короткий срок, в самых благоприятных условиях, когда все идут с предложениями мира и союза, восстановить против себя всех, практически без исключения. Пройдет немного времени, и против русских повернет даже один из самых важных союзников на Алтае — князь Абак.

Лично у меня появляется впечатление, что русские, проводя такую политику в Сибири, считали себя априори правыми и искренне не понимали, почему это местные народы не желают переходить в подданство, принимать крещение, и вообще, время от времени нападают на русские уезды.

И сейчас все еще господствует мнение об априорной правоте русских в Сибири. Ничего, что русские пришли завоевателями на чужие земли и прошли по ним кровавым катком. Главное ведь, «прогрессивная роль присоединения Сибири к России»! Правда, сейчас, при накопленных сведениях об истории первых десятилетий завоевания Сибири, при более четком понимании сущности тех событий становится понятно, что русские вели недальновидную и узколобую политику. Русские быстро восстановили против себя все народы Сибири. Признавать этого не хочется, и для спасения русского мифологического сознания были созданы мифы о «крестьянской колонизации», а также миф о том, что «никаких войн не было».

 

 

МИФ ТРЕТИЙ

НИКАКИХ ВОЙН НЕ БЫЛО!

 

По этому поводу академики ничего не сказали

ГЛАВА 11
Норманист Миллер

 

В этой части рассказ об историографии будет самым кратким, потому что очень трудно написать историю умалчивания. Можно лишь примерно сказать, что это умолчание началось в конце XVIII века, когда князь Н.И. Болтин выдвинул концепцию добровольного присоединения Сибири, и эта концепция была закреплена в русской историографии пером Н.М. Карамзина.

О тех или иных сторонах умолчания войн мы уже успели поговорить и потому все сказанное повторять не станем.

Здесь интереснее показать, как правда пробивалась через лабиринты и хитросплетения официальной версии истории Сибири.

Герард Фридрих Миллер писал о войнах русских с местными народами совершенно открыто и честно. Во-первых, потому, что имел соответствующие документы, где эти войны и столкновения подробно описывались. Во-вторых, потому, что был честным историком, сторонним от всяких политических соображений. За это он немало пострадал. Именно его честность стала основой для его вступления в дискуссию о происхождении имени и народа русского, которая прошла в 1749—1750 годах. Миллер выступал против тенденциозной версии происхождения русского народа, выдвинутой М.В. Ломоносовым.

Ломоносов, позже прозванный чуть ли не первым историком в России, выдвинул концепцию, согласно которой русский народ существовал всегда и всегда был могущественным. Он привел в своем труде «Древняя российская история» такую фразу: «Сравнив тогдашнее состояние могущества и величества Славенского с нынешним, едва чувствительное нахожу в нем приращение... Того ради без сомнения заключить можно, что величество Славенских народов, вообще считая, стоит близ тысячи лет почти на одной мере» [28, с. 8—9]. Эта фраза и есть основание патриотической мифологии в исторической науке.

Миллер же пытался доказать, что все было намного сложнее, и что в сложении русского государства определенное участие приняли также представители народов Балтики, но в этом споре Ломоносов опирался на политические аргументы: «Присем отдаю на рассуждение знающим политику, не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить столь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут. При том также искуснейшим на рассуждение отдаю, что ежели положить, что Рурик и его потомки владевшие Россией, были шведского рода, то не будут ли из этого выводить какого опасного следствия» [29, с. 41]. И окончание спора также было политическим. Указом Президента Академии Наук князя И.Г. Разумовского Миллер был на год понижен из звания профессора академии до адъюнкта.

Это был первый политический погром в исторической науке в России.

Он задал на 250 лет отношение к Миллеру и ко всему, что он говорит в своих работах. После этого спора-погрома принято было относиться к Миллеру, как к человеку, который чуть ли не злонамеренно искажал русскую историю в интересах якобы существовавшего антирусского «норманнизма». Это отношение проецировалось на его труд «История Сибири» и собранные им материалы по истории Сибири. Несмотря на то, что в его труде собран и систематизирован ценнейший материал, в нем сохранилось множество документов, не сохранившихся в подлинниках из-за пожаров в сибирских городах, отношение к нему было пренебрежительным. «Портфели Миллера», то есть огромные папки по тысяче листов и более, содержащие рукописи и копии документов, так и не переведены с немецкого и не изданы в полном объеме. Исследователи жалуются, мол, почерк у Миллера тяжеловат. Но это не аргумент. Нашлись ведь специалисты, которые разбирали нечитаемый почерк Маркса. Нашлись бы, при желании, специалисты и для разбора миллеровского почерка, тем более, что он писал каллиграфически.

«История Сибири» увидела свет за 250 лет всего три раза: в 1786-1788 годах, в 1937-1941 годах и в 1991-1992 годах. Причем, два последних раза работа издавалась не полностью, а только первые два тома. Третий том, имеющийся в издании XVIII века, не был переиздан ни в 40-х, ни в 90-х годах XX века. Этот третий том — огромная библиографическая редкость.

Даже первые два тома труда Миллера не были доступны всем желающим, ибо вплоть до последнего времени доступ к ним ограничивался дверью спецхрана библиотеки. Историки, которые были допущены до работы с этим трудом, черпали из него только то, что подтверждало те идеи, о которых мы говорили в предыдущих частях. С «реакционным, норманнистским» историком можно было не церемониться и смело выбрасывать все, что не ложилось на прокрустово ложе истинно правильного марксистско-ленинского подхода к истории.

Впрочем, началось намного раньше. Прошло всего три десятилетия со времени первого издания «Истории Сибири», как на сибирскую историографию опустился чугунной плитой Карамзин. И вплоть до 80-х годов XIX века историки практически ничего не писали о том, как русские воевали в Сибири, как шаг за шагом завоевывали сибирские земли. Пока Карамзина не стали критиковать, никто и не писал о завоевании Сибири. Даже в отношении Ермака рекомендовалось не слишком выпячивать его роль и подвиги.

Что значит, не писать о завоевании и не выпячивать роль Ермака? Это значит, что отрицалось наличие сложно устроенного общества и государства в Сибири, отрицалось какое бы то ни было развитие сибирских народов, отрицалось упорное сопротивление русским.

В академической науке эта точка зрения дожила вплоть до революции и потом была воспринята уже советскими историками. Например, в книге о Томске, нами уже цитированной, в качестве общего, проходного места утверждалось: «Прошлые отношения не завещали московскому правительству никаких сложных и трудных исторических задач» [35, с. 2]. Коротко и ясно: никаких исторических задач! Какие уж тут войны?

Лишь в книге Н. М. Ядринцева «Сибирь как колония» есть признание того факта, что Сибирь была завоевана русскими. Но, поскольку автор максимальное внимание уделял описанию именно колониального положения Сибири в составе России (в том числе и Сибири с русским населением), то вопросам войн с местными народами он уделял мало внимания.

Советские историки вплоть до 70-х годов отрицали какие бы то ни было войны с местными народами и насильственный характер присоединения Сибири. Однако именно в советским исторических исследованиях тема о насильственности и войнах стала понемногу пробиваться на свет. Дело в том, что в 70-х годах число историков резко увеличилось по сравнению с довоенным временем. Успехи в деле развития науки и образования тогда измерялись количеством кандидатов и докторов наук на 1000 человек населения. Эта политика приводила к тому, что практически каждый желающий мог написать и защитить диссертацию. Если у него не было подпорченной биографии и в диссертации не было никакой антисоветчины, то соискатель довольно быстро становился «остепененным» ученым.

Об этом замечательном времени много чего сказано, и в основном в черных тонах. Считается, что это время было временем засилья в науке множества серых и никчемных личностей, которые преследовали и гнобили таланты. Например, на это жаловался А.А. Зиновьев. Конечно, доля истины в этом утверждении есть. Но нам стоит поблагодарить мудрую и дальновидную политику партии в деле развития исторической науки. Дело в том, что этому полчищу историков стало тесно в рамках общепринятых теорий, и значительная часть из них стала развивать новые направления в изучении истории Сибири, чтобы как-то поддерживать свой статус и увеличивать свой вес в научном мире.

Появилось городоведение, то есть история городов, одним из ярких представителей которого является Д. Я. Резун. Когда исследователь-городовед сосредоточивает внимание только на одном городе, то он обрабатывает все без исключения сохранившиеся документы об истории этого города. Совершенно естественным порядком в поле зрения историка оказываются сведения, которые говорят о войнах и столкновениях. Вот, к примеру, Д. Я. Резун в книге «Русские в среднем Причулымье в XVII—XIX веках» [41] довольно подробно описал поход воеводы Якова Тухачевского на кыргызов в 1641 году, который привел к основанию моего родного города — Ачинска.

Поскольку без описания этого похода невозможно был разобрать вопрос о ранней истории города, то исследователь добросовестно проработал все сохранившиеся документы по истории этого похода и изучил также биографию этого выдающегося деятеля.

В его книге нет исторического фона, и можно подумать, что поход Тухачевского на кыргызов происходит чуть ли не в безлюдной пустыне, но это уже упрек в адрес сиятельной редакции второго тома «Истории Сибири с древнейших времен до наших дней», которая сфальсифицировала историю завоевания Россией этой территории. А вообще, данные, изложенные в книге Д. Я. Резуна, очень ценные.

Сибирские историки по достоинству оценили городоведение. Крупные красноярские историки Г. Ф. Быконя и В. И. Федорова пишут: «Такой подход (городоведение. — Д. В.) дает возможность на узколокальном материале проследить в динамике много важнейших исторических процессов, что не всегда возможно на материале крупного региона» [50, с. 3].

Скорее всего, они имели в виду изучение городской экономики, городского общества и прочих таких вещей, которыми они больше всего и занимались. Но вместе с этим я вижу в этой фразе вынужденное признание, что заниматься узколокальными темами лучше, ибо изучение войн между русскими и кыргызами, скажем, не является политическим преступлением. Городоведение, и вообще любые узколокальные и узкоспециальные темы в какой-то степени охраняли их деятельность от политических нападок.

Появилось направление изучения истории отдельных народов, например, якутов или алтайцев-телеутов. Еще в 50-х и 60-х годах это направление находилось под влиянием общей концепции истории Сибири. Дорусская история народов проскакивалась галопом, а внимание авторов фокусировалось на участие сибирских народов в строительстве социалистического общества. Такие книги были, например, у Л.П. Потапова, который в 50-х годах занимался историей шорцев, алтайцев и хакасов.

Но в 70-х годах, когда к изучению истории народов подключаются сильные специалисты по работам с архивными материалами, появляются действительно крайне интересные работы. Например, несколько книг А. П. Уманского и СП. Самаева по истории телеутов.

Как ни странно, источник этого был один и тот же — археология. Большинство толковых исследователей истории Сибири, на чьих трудах я основываюсь, были еще и археологами. К числу наиболее известных исследователей, сделавших самый большой вклад в изучение настоящей истории Сибири можно отнести: В. В. Радлова, С.В. Киселева, Л. Р. Кызласова и его сына И. Р. Кызласова, Д. Г. Савинова, А. П. Уманского. Особенно ценные и во многом революционные работы написал Л. Р. Кызласов. За его книги по истории древней и средневековой государственности Хакасии его долго величали «хакасским националистом», намекая попутно и на его происхождение.

Даже Г. Ф. Миллер тоже обращал большое внимание на археологические находки и сделал по ним ряд важных и ценных наблюдений.

Я тоже первоначально, прежде чем обратить внимание на историю русского завоевания Сибири, занимался археологией Южной Сибири.

Почему из археологов выходили толковые историки? Самое главное, археолог в Сибири занимается такими вещами, к которым историческую мифологию не пришьешь. Ни к керамике, ни к бронзовым ножам, ни к кострищам с могилами нельзя приложить никаких предвзятых представлений, кроме тех, которые родились внутри самой археологии. Материалы раскопок кургана никак не посягают на теорию крестьянской колонизации Сибири и на прогрессивность вхождения Сибири в состав России. Даже если вы нашли курган с захоронениями 200 погибших на войне воинов (курган раннего железного века, тагарской культуры у села Батени, ныне затопленный водами Красноярского водохранилища), то это не политическое преступление, и не посягательство на теорию мирного и добровольного вхождения. К археологам всегда относились терпимо и даже не карали за несогласие, как, например, не покарали С. В. Киселева за несогласие с теорией Н. Я. Марра.

Потом, сам характер работы заставляет археолога быть внимательным к мелочам и деталям. Это такая наука, в которой большие открытия рождаются из маленьких наблюдений.

Археолог, если он начинал заниматься историей, переносил в новую сферу эти два полезных качества: непредвзятость мышления и внимание к мелочам. Из приложения этих качеств к историческому материалу и рождались их великолепные труды.

 

ГЛАВА 12
Борьба за Кузнецкую котловину

 

Томские воеводы не бросили планов по захвату и подчинению Кузнецкой волости, несмотря на некоторый период слабости, наступившей после разгрома русского отряда кыргызами в 1609 году. По всей видимости, подкрепление, посланное после завершения гражданской войны в Московии, и начавшийся поток переселенцев позволили сибирским воеводам накопить новые силы и снова взяться за расширение русских владений в Сибири.

Сибирские владения из-за событий в Московии 1601—1613 годов долгое время были представлены сами себе. Царь и правительство, конечно, пытались управлять ими, но на деле управителями этих земель были сибирские воеводы. И они в деле завоевания новых территорий действовали на свой страх и риск. Это очень существенный момент истории Сибири.

Что же их толкало к новых завоеваниям? Цари Смутного времени, озабоченные вопросами сохранения своей власти, не хотели, да и не могли контролировать действия сибирских воевод. Соответственно, не могли заставлять воевод заниматься организацией походов и расширением владений. Дело тут, по всей видимости, заключается в личном обогащении воевод. С каждой новой волости, приведенной в русское подданство, собирался ясак.

Ясак

Стандартная ставка ясака, которая налагалась в течение всего XVII века, — соболь с плательщика. Или другими шкурками. За соболя давали 50 хороших или 100 худых шкурок белок, три шкурки куницы, две шкурки росомахи. Иногда ясак брали бобрами.

Современные исследователи считают, что ясак, налагаемый на русских подданных, не был тяжелым. Мол, добыть шкурку соболя за сезон можно было всегда. Однако дело обстояло не совсем так.

Во-первых, соболя можно брать только зимой, когда он оставляет след, когда его можно выследить по снегу и увидеть среди голых веток. Летом это совершенно невозможно. Потом, соболь — крайне осторожное животное, просто так к себе охотника не подпустит, и охота на него требовала отличной выучки, осторожности и хладнокровия.

Во-вторых, на соболя не охотились острыми стрелами. Для этого были специальные стрелы, наконечники которых были сделаны в виде шарика. Такая стрела не ранила соболя, не портила шкурку, но оглушала его. Чтобы взять соболя, надо было подойти к нему (учитывая острый слух и осторожность), точно прицелиться и выпустить стрелу, которая должна попасть точно в голову. Права на ошибку у охотника нет.